Том Ридл и философский камень

Годы немилосердно потрепали его бывшего профессора. Сейчас Этан Хорнет выглядел дряхлым сутулящимся стариком с головой белее снега и глубокими морщинами на лице. И только точные, плавные жесты и цепкий взгляд из-под очков напоминали прежнего умного, талантливого психотерапевта, чьи успехи в работе с пациентами граничили с чудесами, а доверие у студентов – с фанатичной верой. – Признаюсь, Том, ты смог меня удивить, – Этан Хорнет проводил гостя в крохотный кабинет, в свободном от книг пространстве которого с трудом умещался письменный стол и пара стульев. – Один из самых перспективных нейропсихологов наших дней, да-да, я слежу за карьерой своих студентов – водится такой грешок, ищет встречи со мной из-за одного неудачного свидания. То ли ты не все мне рассказал, то ли у меня начались необратимые старческие изменения… – Сразу за дело, профессор Хорнет? – улыбнулся доктор Ридл, с интересом изучая сидящего напротив старика. – Ну, какой же я теперь профессор? И, да, у меня было достаточно времени, чтобы обдумать сказанное тобой по телефону. Тебе не кажется, мальчик мой, что все может оказаться проще, чем ты думаешь? Именно та женщина. Правильная женщина. Единственная, которая должна была повстречаться на твоем жизненном пути… – Поэтому вы, профессор Хорнет, предпочли состариться в одиночестве? – О, с меня брать пример было бы глупо, – беззлобно ухмыльнулся старик в ответ. – Другая среда, другое воспитание. Куда, кстати, ты исчез после третьего курса и где заканчивал образование? – Лондонский имперский колледж. Защищался по экспериментальной неврологии в больнице Хаммерсмит. – Почему? – Родители настояли. – О, как интересно. И как поживают Граф Эссекс с супругой? – Полагаю, в обществе апостола Петра скучать им не приходится… – Осмелюсь предположить, что мои соболезнования будут неуместными? А также то, что сейчас разговариваю с пером Англии? – Да. Нет. – Почему? – Первое или второе? Этан Хорнет постучал по столу кончиками ногтей, с иронией рассматривая бывшего студента. – Уверяю, профессор, это не имеет никакого отношения к делу, – сдался тот. – Ну, что вы, ваша милость, – сверкнул глазами из-под очков старик, с той странной улыбкой, которую восторженные студентки считали доброй и мягкой, а сейчас Томас Ридл находил весьма хищной, – родители имеют отношения ко всему и всегда. А уж после смерти их влияние возрастает до сверхъестественных масштабов. Доктор Ридл не стал спорить. Вместо этого твердо посмотрел собеседнику в глаза. «А ведь в моей памяти сохранился совсем другой образ Этана Хорнета, – подумал он. – Куда делся добродушный, чудаковатый профессор и что сделал с ним этот монстр?». – Мальчик мой, вижу, что разговор по душам тебя не интересует? – предположил старый профессор после краткой паузы. – Так зачем же ты искал меня? Томас Ридл еще несколько секунд полюбовался профессором Хорнетом, опушенная голова и плечи которого изображали участие вперемешку с мировой скорбью, а живые глаза светились сытым удовлетворением. Затем откинулся на спинку стула и произнес: – Регрессивный гипноз. Этан Хорнет удивленно хмыкнул и уточнил: – И в какое из своих воспоминаний ты бы хотел вернуться? – Отлично, Том. Где ты сейчас? – Сижу в автомобиле возле дома Лили Эванс. Собираюсь открыть дверцу… – Не спеши, – спокойный и уверенный голос Этана Хорнета, казалось, доносится из параллельной вселенной. – Что ты чувствуешь? Что слышишь? – Приторно-сладкий аромат роз, которые лежат на переднем сидение, слева от меня. И, кажется, теперь я осознал, какой он – оттенок янтаря… Радио все еще включено. Очень тихо играет джаз… Мотив мне знаком, хотя я не помню название песни. Но музыка звучит… предсказуемо… – Сосредоточься на своих ощущениях. Растворись в них. Подкрути громкость, чтобы лучше слышать музыку. Попытайся запомнить аромат этих роз… Расслабься, Том. Дыши спокойно и размеренно. Попытайся оглядеться… Медленно. Плавно. Можешь посмотреть в зеркало заднего вида? – Могу. Вижу почти безлюдную улицу в сгущающихся сумерках. На противоположной стороне припаркован темно-синий «Форд»… Могу даже прочесть номерной знак… О, что это? В начале улицы собирается толпа ряженных детишек. Это они застали меня врасплох, не на шутку перепугав… – Том, я думаю, можно выходить из авто. Плавно и медленно открывай дверцу… И он открыл. Плавно и медленно, как советовал чей-то бесстрастный голос, ведущий его лабиринтами воспоминаний. И хлынула тьма… Томаса Ридла, который в тот момент совершенно не понимал, кто он, где он и зачем, протаскивали, словно верблюда через игольное ушко. Его тянули, ломали и дробили на мельчайшие части. Сознание расщепилось на мириады звенящих осколков и под сводящий с ума грохот сердцебиения рвануло в кромешную тьму со сверхсветовой скоростью. Его как бы несло по бесконечной трубе в пространстве, где существовали только искажения, углы и неправильные симметрии. Закончилась вся эта смертельная свистопляска чем-то вроде взрыва сверхновой и, вопреки логике, сознание Томаса Ридла, который опять начал воспринимать себя, вернулось к изначальной целостности. В этот момент он с облегчением ощутил три восхитительные вещи: под его ногами имеется твердая почва, вокруг определенно существует мир, слепящий красками и оглушающий звуками, а его голова раскалывается от мигрени. – Добро пожаловать! Добро пожаловать в Хогвартс! – громыхал, словно отражаясь от сводов гигантского зала, чей-то смутно знакомый голос. Доктор Ридл, обрадованный тем, что дикая какофония звуков наконец-то начало складываться в членораздельную речь, решил пока не анализировать, что именно вещает смутно знакомый незнакомец. Вместо этого он сосредоточился на цветовых пятнах, которые с трудом удалось упорядочить до вразумительной картинки. Но тут возникла проблема. Точнее, две проблемы. Во-первых, то, что он видел вокруг себя, смахивало на бред. Во-вторых, с самой картинкой, с тем, как она дрожала, вертелась и постоянно убегала в сторону против его воли… Ну, такого нелепого опыта ему раньше переживать не доводилось. Словно его усадили на карусель, намертво зафиксировав голову. Стоило только разуму сосредоточиться на какой-то визуальной детали, как его глаза насильственно поворачивались, и деталь «уезжала» из кадра. Потратив несколько минут на то, чтобы подчинить направление собственного взгляда своей же воле, и почувствовав, что его уже «укачало», Томас Ридл решил пока плюнуть на странную независимость своего зрения и сосредоточился на окружающем его мире. Это было нечто! Нечто такое, для чего он не смог подобрать соответствующих слов, кроме тех, которые в лексическом запасе ученого его уровня присутствовать не должны. Огромный холл какого-то средневекового аббатства был битком набит людьми. На долю секунды доктору Ридлу показалось, что он попал в колледж на церемонию вручения дипломов, ведь за длинными столами сидели сотни молодых людей в мантиях. Но парящие в воздухе свечи, также как и огромный «живой» потолок с мерцающими звездами и пробегающими молочными в лунном свете облаками, быстро опровергли эту мысль. Пытаясь дышать как можно боле спокойно, Томас Ридл устремил взгляд к центру помещения, где возвышалось некое подобие кафедры. А за ней стоял, раскинув руки в приветствующем жесте, довольный и сияющий… Этан Хорнет. Но что за нелепый вид был у его старого наставника! Длинная седая борода, заплетенная в косички, доставала едва не до пола. На голове – колпак сказочного звездочета. И завершала все это безобразие сиреневая, расшитая звездами, мантия. Настоящий кошмар! «Стоп. Все правильно, так и должно быть, – пронеслось здравая мысль в голове доктора. – Вольно или невольно профессор Хорнет отправил нас сюда. Он наш якорь. То, что вернет нас обратно. Его внешний вид привлекает внимание, подобно оранжевой лодке или спасательному жилету». Осторожно, пытаясь не отвлекаться надолго от «спасательного жилета», Томас Ридл огляделся. И почти сразу же нашел глазами за одним из праздничных столов под красными знаменами Гарри Дурсля. Мальчишку сложно было не заметить среди сотен других детских голов. Казалось, внимание окружающих было приковано к его маленькому пациенту, и внимание это, для разнообразия, было материальным, оставляя различимые для изменившегося зрения Томаса Ридла следы. Впрочем, в поведении Гарри Дурсля не осталось даже намека на аутизм. Он вертелся, гримасничал, перешептывался с соседями, запихивал себе в рот какие-то лакомства. Словом, вел себя, как не слишком воспитанный, но, безусловно, живой и общительный ребенок. Бегло просканировав остальных детей и подростков, которые очевидно принадлежали четырем различным группам – каждая под своими штандартами, – доктор Ридл обнаружил с десяток бывших пациентов. Рыжая макушка одного из них – одиннадцатилетнего Рональда – пристроилась по правую руку от Гарри Дурсля. Слева же от мальчишки сидела довольно примечательная девочка с гривой кудрявых и непослушных волос. Пробежавшись по ее высокомерному и заносчивому личику несколько раз, Томас Ридл едва удержал злорадный хохот, ибо узнал в малышке Диану Далтон, помолодевшую лет так на тридцать. От дальнейшего изучения студентов, а в том, что молодые люди, собравшиеся здесь, принадлежат какой-то, возможно, придуманной им же, школе, он уже не сомневался, доктора отвлек ощутимый толчок под ребра. – Ей, Квиринус, ты чего застыл столбом? Может быть пройдешь к столу? – рявкнула на него высокая женщина с неправдоподобно желтыми глазами и замашками армейского сержанта. Пытаясь возмутиться на такое неподобающее к себе обращение, Томас Ридл с ужасом открыл, что стал счастливым обладателем не только независимого зрения, но также совершенного самостоятельных рук, ног и, хуже всего, голоса. – Простите, мадам Хуч, я слег-гка задумался, – робко проблеял он в ответ, и взбунтовавшиеся против разума члены отнесли его в сторону отдельно стоящего стола, очевидно, для преподавательского состава. Совершенно без участия его, Томаса Ридла, сознания, которое в панике пыталось взять ситуацию под контроль, руки отодвинули тяжелый стул с резной спинкой, а ноги усадили своего хозяина между клыкастым карликом – боже мой, что это такое? – и мрачным господином, завернутым во все черное с ног до макушки. Голова предавшего его тела повернулась к этому самому черному господину, и, пока уста бормотали робкое приветствие, несчастный Томас Ридл узнал в этой окаменевшей маске враждебности своего друга Майка Далтона. «Ну, все, это последняя капля…» – возопил внутренний голос. Но ошибся, ибо в это момент, грохоча под сводами зала, свой жизнерадостный монолог возобновил сиреневый профессор Хорнет: – Добро пожаловать в Хогвартс! Прежде чем мы начнем наш банкет, я хотел бы сказать несколько слов. Вот эти слова: Олух! Пузырь! Остаток! Уловка! Все, всем спасибо! Зал взорвался радостными криками и аплодисментами. _________ * – см. фантастическую повесть Джо Холдмена «Да вспомнятся мои грехи»