Том Ридл и философский камень

Со всем этим дерьмом надо было что-то делать. Доктор Ридл затянулся сигаретой – вот до чего довела его жизнь – и принялся смаковать на вкус слово «дерьмо». Дерьмо. Дерьмо. Дерьмо! Нет, это не кризис среднего возраста, а едва ли не вторая юность взыграла. Тянуло грязно ругаться, нарушать правила и вести себе, как последний полудурок. Он немного постоял на открытой веранде, дрожа под утренним ноябрьским солнцем, и вернулся в дом. Единственные его знакомые, которым он мог, не таясь, рассказать обо всем, жили в десяти минутах езды отсюда. Майкл и Диана Далтоны считались его друзьями еще с университетских времен. Естественно, по-настоящему дружны они не были, но эта колоритная парочка его интриговала и развлекала. Иногда они обменивались взаимными визитами и открытками. Точнее, открытки к праздникам присылала Диана, ведь Томас понятия не имел, с чем поздравлять эту чокнутую. То ли с Сочельником, то ли с Йолем. Через час доктор Ридл уже ломился в дверь особняка Далтонов. Хозяин дома удивленно посмотрел на нежданного гостя, но вежливо пригласил внутрь: – Входи, Том. Давно не виделись. – Точно. Давненько, Северус. Майкл Далтон уже в университетские годы обладал весьма примечательной внешностью и не менее запоминающимся характером. Огромный, словно клюв хищной птицы, нос, пронзительный немигающий взгляд и слегка хрипловатый голос, которым он, не стесняясь, выплевывал одну ядовитую колкость за другой, пугали окружающих до икоты. Когда Майкл злился, однокурсники осмелившиеся вызвать его гнев, срочно ретировались из аудитории. Если Майкл улыбался, то казался еще страшнее и свирепей. Как-то раз Том Ридл, попав под прицел ядовитого сарказма Майкла, дал такой отпор, что ставшие невольными свидетелями этой перепалки студенты вскочили со своих мест и принялись радостно аплодировать. А когда молодой Далтон дошел до того состояния, что готов был двинуть оппоненту в рожу, Ридл улыбнулся в ответ и протянул руку: – Может быть, на этом остановимся? Какой же ты вспыльчивый, Северус… – Что?! Как ты меня назвал, Ридл? Что за фигня? – Стой! – увязался вслед за удаляющим с загадочным видом Томасом беснующийся сокурсник. – Ридл, мать твою! Как ты узнал? Как ты мог узнать? Так началась их университетская почти дружба. Вскоре к ним присоединилась Диана, которая никогда не была подружкой Майкла, в том смысле, что они не зажимались по углам, не целовались во время лекций и не смотрели друг на друга глазами влюбленных идиотов. Было очевидно, что молодых людей связывали узы партнерства, более прочного, чем влюбленность. – …Том, ты меня слышишь? Я уже пять минут пытаюсь достучаться до тебя, пока ты не покинул пределы разума окончательно. Так что у тебя стряслось? – Ох. Майкл, прости… – доктор Ридл вынырнул из нахлынувших не к месту воспоминаний. – Я хотел просить помощи у твоей супруги. – А Дианы нет. Самайн, – мистер Далтон развел руками, будто это все объясняло. – В это время она всегда уносится на свои… гм… собрания со своими, так сказать, подругами. – И ты не ревнуешь? – доктор Ридл с интересом взглянул на собеседника. – Друг мой, к чему я должен ревновать Диану? К тому, что она носится где-то нагишом и устраивает разнузданные оргии со своими подругами мужененавистницами? Не надо краснеть, словно подросток, Том. Полезно иногда называть вещи своими именами… – Возможно, я этим наслаждаюсь? Не находишь ли? – добавил Майкл Далтон и глаза его опасно сверкнули. – Тишина. Спокойствие. Время заняться своими делами. Ну, и несколько пикантных фантазий, которыми можно скрасить холодные ночи… Ладно, пей свой чай и не поперхнись. Если я захочу с кем-то поделиться эротическими фантазиями, то приглашу другого доктора. Ты хоть и был лучшим студентом выпуска, но как психоаналитик, извини, отстой. – Спасибо, друг мой, на добром слове, – засмеялся доктор Ридл. – На здоровье, Том. Так, что ты хотел от Дианы? Тот протянул старому однокашнику листок бумаги с тем самым зигзагом, который с завидным постоянством мерещился ему на лбу Гарри Дурсля: – Это какая-то руна? – А тебе действительно с этим к Диане, – задумался Майкл. – Я в этом не знаток. В общих чертах разве. Если это скандинавский футарк, то руна «соул», а если саксонский, то «сигель». А если нечто допотопное, вроде финикийского алфавита, то возможно и змея – «самех». – «Соул» это как «душа»? – О, нет-нет, друг мой. Наш брат, будь он психологом, психоаналитиком, психотерапевтом или другим «психом», понимает под душой пассивное воспринимающее начало… А руна «соул» обозначает солнечный свет. Энергию в чистом виде. Но больше мне добавить нечего. И потом, это всего лишь загогулина на клочке бумаги! Где ты это вообще взял? – Не поверишь! На лбу пациента померещилось. И если бы однажды. Я вижу это постоянно… – Так, а вот с этого места поподробнее, – оживился Майкл Далтон. – Ты хочешь об этом поговорить? – Да, ты меня за дурака держишь, милый Северус? Из тебя психоаналитик, как из меня балерина. Каждая вещь в твоем доме, все эти странные артефакты, драпированные комнаты, насквозь прокуренные ароматами тяжелых благовоний… Все здесь вопит, что хозяину этого дома нельзя доверять свое душевное равновесие и покой, – нагло оскалился доктор. – Но если ты велишь приготовить хороший кофе вместо этой жалкой пародии на чай, то я тебе все расскажу. – Договорились, – вскочил на ноги хозяин дома. – Пойду, сделаю нам кофе. Что? – огрызнулся, смотря на недоумение друга. – Когда Диана усвистывает на шабаш, я отпускаю домработницу, дабы не искушать супругу всякими нехорошими подозрениями. – Мики, да ты мазохист! – Возможно. Но мы сейчас говорим не обо мне, а о твоих пациентах с руническими надписями на лбах, – злорадно потер руки мистер Далтон. Краткий пересказ истории о Гарри Дурсле и тщетных усилиях доктора Ридла помочь пациенту закончился быстрее, чем кофе. И теперь рассказчик молча потягивал горький напиток. Майкл Далтон после нескольких минут затянувшейся тишины поставил на стол пустую чашку: – И это все? Я, признаюсь, ожидал чего-то более драматичного. – Нет, не все, – доктор Ридл извлек из кармана еще один лист бумаги. – Один из последних рисунков мальчишки. Здесь изображено обычное зеркало. Но вот надпись вокруг рамы. Я не силен в латыни, но речь идет о «камне». И если это то, о чем я подумал… Майкл Далтон поспешно выдернул рисунок из рук своего друга. Наклонился над листом, клюнув носом в текст. Затем откинулся на спинку стула и потер переносицу: – Это именно то, о чем ты подумал. Но, Том, послушай меня. Нет, послушай себя! Ты действительно уверяешь, что одиннадцатилетний мальчишка, к тому же пускающий слюни идиот… Хорошо, аутист, – уточнил он, заметив негодование в глазах Томаса. – Так, вот. Ты уверяешь, что одиннадцатилетний аутист цитирует на латыни алхимические трактаты? – Сядь! – рявкнул Майкл, после того, как Томас попытался вскочить на ноги. – У нас с тобой идеальные «дружественные» отношения. Раз в несколько лет засесть с бутылкой хорошего скотча и поупражняться в искусстве сарказма. Мне бы не хотелось все портить, но сейчас ты должен меня выслушать. Майкл Далтон поднялся со своего места и начал расхаживать по комнате, умышленно отворачиваясь от собеседника. – Уже закрылся? – спросил он, заметив в начищенном до блеска кофейнике закинувшего ногу на ногу доктора. – Ну, и на здоровье. Все равно слушай. Иногда в нашей жизни бывают такие периоды, когда мы слишком восприимчивы и внушаемы к окружающему миру. Ищем знаки в каждой капле дождя, упавшей нам на нос. Наше восприятие мира переворачивается с ног на голову. Любой вздор кажется откровением. Ничтожное препятствие – катастрофой. Случайное совпадение – волей небес. – Но вот что тебе может сказать человек, который через это все прошел, – Майкл наконец-то заставил себя посмотреть на Томаса. – Забей! Забей и вся эта чертовщина сама собой рассосется. – Вот скажи, приятель, хоть раз откровенно, – войдя в раж он уже не мог остановиться, – чем было так заинтриговано твое спесивое сиятельство, которое не замечало в университете никого вокруг, что снизошло до нас с Дианой? Тебе так хочется узнать, кто такой Северус? – Инициатическое имя, – тихо, но твердо, ответил доктор Ридл и отвел взгляд в сторону. – Да, – угрюмо согласился Майкл, и его острое лицо потемнело. – Но как ты его узнал? – Угадал. Ответ лежал на поверхности… – Вот именно об этом я и говорю! Для тебя ответ лежал на поверхности. А я не мог себе места найти: как он узнал и что бы это должно значить? В моем воспаленном мозгу ни на секунду не возникло простой идеи, что это может значить ровным счетом ни-че-го. – А чего ты от меня ждал, Майкл? – Том, ты совсем дурак? – взбесился тот и, кажется, всерьез задумался, не заехать ли доктору в глаз. Но, поколебавшись секунду, обессилено рухнул в кресло: – Это не имеет отношения к тебе. – Тем не менее, мне бы хотелось знать симптомы болезни, которая, возможно, меня уже подкосила… – Хорошо. Скажем так, я бы не удивился, если бы ты начал расхаживать по воде, как посуху. Если бы у тебя отросли крылья, и ты бы взмыл ввысь, я бы глазом не моргнул. Даже если бы ты представился одним из всадников Апокалипсиса, я бы не побежал сдаваться психиатру. Теперь ты понимаешь, по краю какой бездны расхаживаешь? Поэтому оставайся умным мальчиком и не превращай себя в посмешище, Том. Томас Ридл был доволен собой. Шестое чувство удачно подсказало ему, что Майклу не нужно знать о приключении с Лили Эванс. Да, рассказывать другу не следовало. Только не ему. И, тем не менее, прежде чем последовать дружественному совету Далтона и «забить на всю чертовщину», доктор Ридл должен был поговорить еще с одним человеком. И не просто поговорить, а получить от того вполне конкретную практическую помощь. Не зря же он так тщательно взвешивал все «за» и «против», маясь бессонницей до утра. Не зря задействовал все свои связи и обаяние, чтобы найти старого университетского профессора, который после выхода в отставку, казалось, испарился с лица земли. Отыскать, где наслаждается заслуженным отдыхом Этан Хорнет, было непросто, но возможно. В свое время, когда Томас Ридл на третьем году учебы в Кембридже изучал нейропсихологию, профессор читал лекции криминалистам. Затем, по неизвестным никому причинам, начал самоустраняться от преподавания. Несколько лет ограничивался ведением курсов в институте последипломного образования. Затем уволился и вовсе исчез с горизонта своих бывших коллег и научного мира. И вот, пока доктор Ридл морально готовился рыскать в Шервудском лесу – о происхождении Этана Хорнета было известно только то, что он родом из Ноттингемшира, – тот неожиданно нашелся в пыльном и грязном Лондоне. В Брентфорде, куда собственно Томас Ридл немедленно направился.