Ойкава-сан. (Даже Ива-чан одобрил мой план, так что не жалуйся)"
— У Ойкавы за последнюю сотню лет совсем мозги отшибло, — неверяще прошептал Бокуто, когда автоматическое заклинание, вложенное в письмо, активизировалось на воздух (не лень же было потратиться!) и зафиксировало контракт. — Иваизуми-сан пытается его ещё сдержать, — пожал плечами Акааши. Рассветы и закаты — единственное время, когда они могли говорить и находились одновременно в человеческих обличиях. Акааши, увидев своего вроде бы наставника ещё в первый раз, немного обомлел, подумав, что его направили к сумасшедшему полукровке. Волосы — практически белые перья с тёмными концами в разные стороны, глаза светились янтарём, зрачок — нитка, голос откуда-то прямо из гортани, слишком высокий, слишком напряжённый, ждущий атаки для того, кто жил в спокойном подлеске. Позже выяснилось, что Бокуто из тех, кто всегда ждал атаки, потому что люди, оборотни, маги рядом — не слишком спокойные существа (но этот ночной филин только рад подобным исходам, что заставляло Акааши мысленно содрогаться от ужаса). Задача практиканта — не выжить, а прожить хорошо отведённый срок. Котаро внезапно понял, что стал жить гораздо лучше: и крыша деревянная над головой появилась, утеплённая, и пол застелен, и кровать хорошая, и продукты, крупы всегда есть, да и как-то веселее жить стало. Позже появился вопрос, как же теперь с людьми уживаться, если для отличного житья им они не нужны. Бокуто ныл, не хотел снова видеть тех, кто его когда-то на костёр повёл, у него до сих пор шрамы остались (пусть эти люди были пять поколений назад по человеческим меркам). Впал в депрессию посреди нехоженых троп леса. Акааши несколько секунд подумал, да пошёл дальше. Бокуто в обличье филина поухал, поахал, затем понял, что его кохай близок к тому, чтобы заблудиться, да помчался на всех порах. О, ещё в окрестностях Великого леса любили шастать разбойники и блуждающие путники. Практикант нарвался, слава всем богам, на последних, которые, в оборванных грязных одеждах, исхудалые, даже раненные, просили провести их сквозь это мракобесие, пообещав дорого заплатить. Акааши с перепугу всех сов и филинов разбудил в округе, потому что, пусть и настаивал на общении, а никогда в подобные ситуации не встревал. Бокуто, взяв на себя роль предводителя, собрал стаю ночных птиц в колонну и направился к ближайшей тропе, попытавшись подать знаки Акааши. Тот, немного ошарашенный, судя по вытянутым зрачкам, легонько кивнул и произнёс отшатнувшимся путешественникам: — Следуйте за совами, — с таинственным выражением лица прошептал оборотень, указывая на стаю. — Не-не-не, а вдруг без тебя они разлетятся, заведя нас в самую глубь? — помотали в разные стороны люди головами, хватая за руки юношу, тем самым нарвавшись на острые когти. Акааши блеснул глазами, постепенно отступая в тени деревьев: — А мне то что, жалкие людишки? Захочу, тут же вас убью, стоит мне только стаю собрать, так они вас по кусочкам съедят! Пользуйтесь, пока можете, — ровным голосом, совсем тихо проговорил оборотень. Самая умная человечка из группы низко поклонилась: — Спасибо тебе, совиная ведьма, мы никогда не забудем твоей благодарности и разнесём весть о твоей доброте на всё королевство! Акааши захотелось стукнуться лицом об ствол самого крепкого и большого дуба в лесу. Люди ушли быстро, не дожидаясь улёта своеобразной стаи ночных птиц и следуя точно за их вожаком. Бокуто ухал, угухал, ахал и охал не переставая, чуть ли не на каждом взмахе крыльев теряя контроль над полётом. Людей они вывели, но вот больше им не попадалось путников (или даже разбойников), которые готовы были бы отдать деньги за своё спасенье. Акааши решил, что не грех этих самых путников сначала заставить заблудиться, а потом уж вывести. Бокуто сопротивлялся, он же приличный ночной оборотень, который никогда не навредил бы людям, который... вообще, так неправильно! Котаро затих, как только ощутил вкус людских сладостей на языке, которые были куплены на людской ярмарке за полученные деньги. Больше Бокуто не перечил. Как-то так проходили годы. Рассветы и закаты стали любимыми временами суток для обоих магических существ. Даже полчаса поговорить казалось большим счастьем: — Бокуто-сан, а почему вы оставили свои данные для стажировки? Все ведь знают, насколько это большая ответственность, — Кейджи отпил заваренный тёплый чай, кутаясь в плед и пытаясь отпугнуть сонливость. Рассветы ему всё же по природе своей напоминали, что пора погружаться хотя бы в часовой сон. Бокуто-сан фыркнул и даже отвернулся, думая, обидеться или нет. Акааши знал, раз думает, значит уже точно не обидится. — Тогда только первый год ввели практику у бывших студентов. Я подумал, что будет весело. Ну, то есть после академии все же разбредаются во все стороны, оборотни и подавно, так что иметь компанию на некоторое время, думая, что можешь при этом кого-то вдохновить, показать, как пробиться сквозь все стены, научить чему-то... Это же здорово, да? — Котаро редко бывал спокойным, обычно слишком сильно преувеличивая свои эмоции, но Акааши любил видеть именно таким, как сейчас, наставника, со спокойными живыми эмоциями; они словно были на одной волне. — Получается, Ойкава уже настолько давно директор... И сколько уже вам лет? — Временные рамки со временем стираются, — Бокуто весело и широко улыбнулся, превращаясь в филина. Прошло пятнадцать зим?.. Десять?.. Возможно, тринадцать?.. Акааши внимательно всмотрелся в совиную морду своего наставника, допивая чай. Не то чтобы быть ночным оборотнем — неправильно. Пожалуй, скорее с сущностью Бокуто-сан прогадал; филины всё же ночные птицы, а превращаться в сову днём, когда магия бурлила в крови, а природа требовала спать, и в человека ночью, когда как наваливалась усталость, ещё больше давая прочувствовать магическое истощение, было не самым лучшим вариантом. Хотя Бокуто-сан всегда выглядел на редкость весёлым и слишком уж активным, поэтому поводов для беспокойства не было, да? Сейчас ночных оборотней днём с огнём не сыщешь. За окном очередное лето, когда в слишком длинный рассвет Бокуто спросил: — Когда ты спишь? За это слишком быстро бегущее время Акааши многому научился. Научился оставаться человеком, пока был виден лишь один луч солнца, и птицей, пока на небе виднелся даже самый малый кусочек луны — научился контролировать силу с нужной ему точностью. Наставник гордился своим учеником, но сам таким не занимался, заверяя, что много сил тратить на такое для него неразумно. Лучше обернуться по первому зову магии, чем потом через сотню лет валяться с магическим истощением. Кейджи подумал-подумал и согласился с такой позицией. Хотя говорить хотелось. — С вами мне хочется уснуть практически всегда, дабы не видеть ваше лицо, — Акааши отхлебнул студёной воды из запотевшего стакана, удивляясь, откуда у них вообще взялось стекло в доме. Слишком дорогая по магическим меркам вещь. — Нет, ну правда. Пока ты человек, ты постоянно что-то делаешь, носишься. А когда птица, тоже улетаешь поохотиться и разведать местность, — Бокуто нахмурился и даже наморщился, из-за чего показались передние клыки. Этот совень был иногда слишком проницательным, чаще — в совсем не нужную сторону. — Естественно, ведь совы — ночные птицы. — Я не хочу постоянно жрать мышей на завтрак. — В следующий раз принесу змею. Бокуто как-то нахохлился, насупился, упираясь взглядом в противоположную точку. Его плечи поникли, а глаза перестали светиться предвкушением оборота — в эту же секунду послышались перезвоны ветра, смешанные с силой. Ночной оборотень в своей совиной шкуре выглядел до ужасающего мило, когда впадал в уныние. Акааши заметил с философским безразличием, что, пожалуй, в ограничении времени разговоров были свои прелести. (Иначе бы он стал ненавидеть Бокуто-сана уже через пару лет, ведь тот слишком разговорчив и не отлипал бы ни на миг). К этой теме они вернулись уже спустя жалкие дни, пока Акааши с безучастном лицом рассчитывал, куда же девать всю гору денег, которая накопилась. Сходить в человеческое селение? Одежды надо бы закупить. — Ну Акааши, когда ты спишь? Колись, я ведь знаю, что не днём! — Бокуто даже притопнул ногой для убедительности, чуть не проломив деревянный пол. Что он успел себе надумать? — Иногда по часу в день и несколько ночью. Трёх часов хватает, — философски пожал плечами Акааши, думая, что надо бы заняться полом как раз. — Это же ненормально! Ты должен как следует выспаться! Кейджи посмотрел в глаза Котаро пристально, снизу вверх, оценивая ситуацию: — Через неделю у меня будет спячка, так что не волнуйтесь, Бокуто-сан, — Акааши бросил последнюю монетку в сундук и закрыл его, прикидывая, что с таким богатством они могут выкупить всю деревню, рядом с которой живут. А что, неплохо. Первые оборотни-помещики, занятые предпринимательством. Бокуто сразу как-то растерялся из-за отсутствия ожидаемого напора, но потом вздохнул с облегчением, наконец осознав звериной половиной сознания, что природа вокруг их дома тоже словно замедляла свой ход. — Это хорошо. Спать надо всем, — Бокуто широко улыбнулся, даже не подозревая, какие мучения его ждали впереди. Без Акааши, постоянно занятого важным делом в поле зрения ночного оборотня, Бокуто буквально хотел выть по-волчьи. Перед утром он накрывал на стол на двоих людей, утром приносил с ранней охоты минимум две порции. Людей пугал, которые привыкли доверять Совиной ведьме, да и те приходили же утром (хотя заблудившиеся были и ночью, но у Акааши было же всё на подхвате: и торговые повозки, график всевозможных людей, которые хотели сократить путь через Великий лес, и прочее, прочее, прочее). Бокуто не застил после себя постель, ожидая, что Акааши поспит на его минимум часик или хотя бы полежит, прикрыв глаза. Бокуто не мог ни с кем поговорить. Его Акааши лишь по-своему мило сопел на печи, иногда подёргивая носом от новых вносимых запахов с улицы и царапал воздух, словно пальцы — когти. Котаро днями рассматривал лицо своего вроде бы ученика, рассматривал каждое его сонное движение, каждый мускул, каждый изгиб тела, и в какой-то момент понял, что не ел больше месяца. Двигаться не хотелось, есть, пить, ощутить ветер — ничего не хотелось. Дневной оборотень проспал ещё месяц. С Бокуто-саном было сложно спорить, просто потому что тот сразу либо унывал резко, либо просто не понимал, в чём провинился, в итоге ещё и обижаясь. Они впервые поругались, подрались и даже разбежались в разные стороны леса, не желая видеть друг друга, и всё в один день. Бокуто приплёлся первым спустя пятнадцать минут, расстроенный до такой степени, что у него отказывала регенерация — ни разбитая губа, ни перелом, ни гематомы, ни царапины на лице проходить не хотели от слова совсем (а, скорее, всё из-за слишком сильного истощения, как физического, так и морального). Его прошибало сильными магическими потоками Акааши, его прошибало возможностью видеть, как дневной оборотень двигался, его прошибало от его вздохов полной грудью, его прошибало от его открытых светло-серых глаз, которые серебрились ртутью на рассвете, его прошибало от этого удивительного хриплого после долгого сна голоса. Акааши просто не мог понять, как можно было себя довести до настолько хренового состояния, и злился-злился-злился, бесился из-за своей глупости. Больше он даже на день одного Бокуто-сана не оставит. Письмо неожиданно появилось прямо перед носом ночного оборотня где-то посреди следующего лета, когда не задался урожай, и им приходилось питаться одними мясом\рыбой\крупами. Это, кстати, надоедало даже терпеливым оборотням. "Поздравляю, стажировка успешно пройдена! Свиток об окончании и значок появятся через несколько минут из телепорта. Можешь делать всё, что хочешь. Удачи тебе.Директор."
(Кстати, это была самая миролюбивая стажировка, которую я наблюдал!)" И: "Бо-чан, стажировка закончилась. Пожалуйста, не влияй на его решение. Акааши-кун хорошо управился с тобой, но, прости, я как-то не подумал об этом. Если будешь готов окончить, то ты знаешь, где меня найти. Ива-чан тоже извиняется и просит передать, что поколотил меня. Телепорт приложил с вестником. Ещё небольшое предупреждение от пророка: тебя ищут Суга вместе с Дайчи, тебя ищет твоя мать, скоро к тебе попадёт королевский воронёнок. Повеселись.Ойкава-сан".
На секунду пронзило острой непривычной болью, словно Котаро переломал себе сам каждую кость. Бокуто нахмурился: у них не было с собой еды или напитков, чтобы отпраздновать, и у них были скорые гости, которые не прилетали обычно, если Бокуто что-то не натворил с их десятым. — О, — выдохнул Акааши, ощущая, как потоки захватывают его, кости перемалываются, перья прорастают. В итоге разговор отложили на рассвет. Котаро лишь успел сказать с недовольным видом, что у них скоро будут гости, и ушёл вглубь леса. Бокуто не был волком, ястребом или драконом, чтобы очень любить свой облик, но он любил оборотничество. Он любил своего филина внутри, любил ночное зрение, любил острые когти, которые легко впивались в тело жертвы, любил свою сущность, свой неспящий образ жизни, свою жизнь, ощущать потоки магии, ощущать лес вторым сознанием. Да и встретился бы он с Акааши, не будь оборотнем? Ночной оборотень, родившись человеком, даже бы не дожил до появления своего Акааши на свет, умерев задолго до этого. Время — тягучее, вязкое, но молниеносное, словно ветер. Ветер будет существовать, пока для него растут шелестящие листьями великие деревья, пока будет высока трава, пока будут штормы в неспокойных морях. Время точно такое же. Незачем кичиться временем. Телепорт был отложен до самых худших времён. Как-то незаметно пролетело ещё столько же десятков лет, и до Бокуто дошло: Акааши, в общем-то, никуда уходить не собирался. Вот почему — это непонятно, это тревожило недосказанностью и бездной в ставших родными глазах, которая пряталась глубоко-глубоко. — Акааши, почему ты не хочешь уйти? — маска безразличия на лице собеседника разбилась на мельчайшие осколки, открывая поражённое выражение лица. — С твоими оценками и навыками ты мог бы легко стать кем-нибудь при дворе даже, я в этом уверен. Почему ты не хочешь уходить? Акааши был слишком растерян, чтобы думать над последствиями своего ответа, но он правда не мог хорошо подумать, чтобы достаточно точно просчитать любой возможный: — Мы же друзья. Неужели захотели меня выгнать в жестокий внешний мир? — О. О, так вот какого издохнуть от невозможности разделить чувства. О, так вот каково, когда тебе отказывают в жизни. О, так вот каково корчиться внутри от опустевшей от души дыры теперь. О, так вот каково осознать реальность вокруг себя. О, так вот такое желание испытывают самоубийцы-оборотни. О, так вот каково захотеть, чтобы время для себя закончилось. — Мне... мне нравится быть Совиной ведьмой, — пробубнил Акааши, отворачиваясь от какого-то не такого взгляда своего наставника. — Вообще, почему совиной? Мы же филины... Бокуто предпочёл забыться неспокойным сном во всех реальностях сразу. Печать портала прожигала тайное дно сундука. Спустя несколько зим к ним наведался Хината, приволочив с собой угрюмого человека. Они, вроде как, специально блуждали, пытаясь найти Акааши-сана, но всё было тщетно, поэтому пришлось блуждать по "только слегка хоженым" тропинкам, чтобы найти дом Бокуто-семпая. Бокуто, увидев маленького воронёнка, растаял, не обращая на человека никакого внимания, что-то прокричал и начал тискать, ероша рыжие волосы и раздумывая, как бы на годик-другой оставить это чудо себе. — Кагеяма Тобио, — человек протянул руку оборотню в приветственном жесте, не найдя хоть кого-то адекватного вокруг. — Акааши Кейджи, — кивнул тот в ответ Кагеяме, пожимая руку, замечая достаточно сильную хватку. А затем прошибло. Акааши тут же отпрыгнул на несколько футов, параллельно отрывая от своего бывшего наставника маленького воронёнка и закрывая Бокуто спиной, как минимум светя глазами с ниткой зрачков с предупреждением "Хотя шаг — убью". — Эй, что ты делаешь с Хинатой? — Бокуто дельно возмутился и попытался отодвинуть Акааши за плечо, но тот, словно вкопанный, не двигался с места. — Нам не нужны проблемы, — прошептал дневной оборотень, ни на секунду не расслабляясь. Все его инстинкты, магия были напряжены, чтобы уловить едва заметные изменения или призвать на помощь уже родной лес. Лес благоволил своему хранителю; деревья в закатном солнце шелестели "поддержим". — Бокуто-сан, пожалуйста, отойдите ближе к дому. Хината передёрнулся, а Кагеяма, казалось, засмущался; румянец был виден слишком отчётливо на его белой коже и сильно контрастировал с волосами. — Да что случилось? — Кагеяма один из наследников. Хината стал королевским фамильяром, — пояснил Акааши, уже своей спиной и лёгкими потоками воздуха, положением травы под ногами, ветками отодвигая слегка глупого в такие моменты Котаро. — Мы не будем в это ввязываться, Бокуто-сан, — говоривший по-прежнему обращался к своему защищаемому, втолковывая очевидные вещи, словно маленькому ребёнку. — Никаких прикосновений к нам, если не хотите проснуться без глаз минимум. Я проведу вас через лес, — оборотень посмотрел на практически севшее солнце, — завтра с утра пораньше. — Поздравляю, Хината! — прыгнул от радости Бокуто, махая рукой из-за спины Акааши. Хината, видимо, разобравшись в атмосфере ситуации, несмело кивнул и улыбнулся в ответ, Кагеяма молча поклонился. — Спасибо. — Да ерунда! Акааши хотелось выть, но он не стал этого осуществлять (не в волка же обращается, так что). Контактировать с кем-то, кого выбрал Ойкава в наследники на престол королевства — не лучшая идея, потому что все их движения, контакты отслеживались слишком легко, наводя убийц, разбойников, наёмников, ведьмаков на них. Акааши вообще предпочёл бы в этом не участвовать, даже видеть кого-то из участников борьбы краем глаза, ведь это было опасно не только для него, но и Котаро, их спокойной, размеренной жизни, их леса. Бокуто, провожая с утра гостей, выглядел крайне опечаленным (озадаченным своей судьбой). Где его время, когда он так открыто мог добиться взаимных открытых чувств? Где его время путешествий, приключений? Неужели для всего этого надо иметь слишком мало отведённых лет, чтобы ощутить вкус, насладиться каждым днём? В чём смысл его постоянных страданий на одном и том же месте, провалов в памяти из-за однообразности дней, невозможности сказать абсолютно всё? Ему подумалось, что, возможно, будь он обычным человеком или магом, тогда времени вместе с Акааши стало бы гораздо больше, чем за несколько сотен лет. Что такое пара часов? Да ничто. Что такое целый день? С Кейджи — практически вечность. Бокуто правда устал. Устал наблюдать за своим когда-то учеником, подмечать привычку перебирать пальцами, прямую осанку, лёгкую поступь шагов, не в силах сказать, как ему нравится улыбка Акааши, как хотел бы звать его по имени весь день, как хотел бы разговаривать, рассказывать интересные истории, прикасаться, трогать, целовать, нежно сминая тонкие обветренные губы, делая так, чтобы они не потрескались. Суга прилетел в поисках Хинаты, прекращая безумное впадание в постоянную депрессию. У Суги на воспитании было пять оборотней-воронов, но именно Хината, именно этот несносный мальчишка решил сбежать навстречу приключениям, чтобы осуществить вечное "Я хочу быть сильнее!" (и перестать надоедать Тсукишиме). — Простите, что набросился, — оборотень примирительно улыбнулся и даже поклонился за свой внезапный визит. — Просто я подумал, мало ли, ты, Бокуто, опять попытался украсть Хинату и забрать его с собой... — Бокуто-сан, вы крали детей? — Акааши как-то тяжело вздохнул и прищурился, словно его мнение о друге упало на статус "если бы я прошёл мимо вас, то сделал бы вид, что мы незнакомы, потому что вы настолько отвратительны". — Только одного! Это было-то всего несколько раз! — оправдывался Бокуто, отступая от Акааши на несколько шагов назад и натыкаясь на Сугавару, у которого от переизбытка вложенной в себя магии волосы начали светиться, а жар от рук мог согреть весь дом. — Это ещё хуже... — прошипел Акааши, извиняясь в этот раз за своего бывшего наставника. — Хината же обычный, у него нет предрасположенности к времени суток. Поэтому времени-то у него так мало, хотя он это не осознаёт. Я волнуюсь за него, — покачал головой Сугавара, отпивая чая с ромашкой из кружки Котаро, который вполне успешно спал в виде филина. Если бы не спал, то Бокуто глубоко бы задумался, действительно ли Хината ничего не понимал, или действовал так, как хотел, наслаждаясь каждой секундой своего путешествия. — Простите, но мы ничего не знаем. Через лес я не провожал никого похожего на рыжего ворона, да и сам лес не посчитал мне сообщить о чём-то таком, если оно было, — с настоящим раскаянием в голосе проговорил медленно Акааши, раздумывая, не разучился ли он врать и играть на словах, пока жил со слишком открытой личностью. — Ох, ничего. Просто... я правда боюсь его больше не увидеть. Мир же такой огромный, а Хината... Хината ребёнок, желающий его всего оглядеть. Акааши как-то понимающе ухмыльнулся, рассматривая до тошноты уже знакомый пейзаж за окном. Акааши тоже устал. — Бокуто с тобой повезло. Держитесь друг друга, — Сугавара слишком нежно улыбнулся, словно смотря свысока на игры маленьких детей, при этом испытывая сильнейшее чувство умиления. Коуши слишком долго прожил, чтобы не понимать абсолютно ничего, но получал слишком много любви, чтобы хотеть понять такую ситуацию. Внезапно дневному оборотню стало стыдно. Через лета два после Суги пришёл магический вестник — Котаро чуть не свалился с верхней балки деревянной крыши, когда обнаружил родовую печать на конверте. Дурацкий вестник летал за ним до самой ночи, не давая нормально даже поспать, потому что посылал ментальный пищащий сигнал прямо в мозг, бьющий не хуже взрыва концентрированной магии. Акааши ничего не спрашивал. В совином обличье человеческая письменность превращалась в странные рисуночки, а речь — в бред больного. Хотя Акааши и не спросил бы просто из любопытства, что в письме — не такая личность (ценил личное пространство). "Сынок, ты слишком засиделся в лесных оборотнях, поэтому надо бы тебе уже остепениться. Что ты забыл в этом лесу? А с этим безродным мальчиком? В течение этого года ты должен явиться в наш клан, чтобы тебе подобрали невесту и место при людях, раз ты сам не можешь это сделать.Твоя мать".
Твою мать. — Акааши, у тебя как с магией? — Бокуто печально спросил, повесившись всем корпусом на стуле, которые подозрительно скрипел из-за странной позы человеческого тела. — Самое простое смог освоить. Знаете ведь, что оборотни с магией не дружат, — отвечающий слегка наморщил нос, словно учуял запах когда-то подпаленной собственной стихией кожи. И преподавателя, и зала. — Тогда сожги, пожалуйста, не могу это видеть, — Бокуто протянул листок с красивой вязью букв, чуть ли не рыдая, не допуская мысли, что его Кейджи мог что-то прочесть в чужом письме. Разум как-то отключился. Листок не горел, привлекая к себе всё больше внимания. — Бокуто-сан, — позвал Акааши. В голове у Котаро что-то щёлкнуло, передавливая доступ к кислороду в глотке. — Акааши, если бы я сказал, что слишком устал, что бы ты сделал? — Бокуто посмотрел вымученно и устало, выдыхая практически ночной воздух. — Я пойду за вами куда угодно. Дневное время окончательно закончилось, а Акааши превратился в филина, который в задумчивости глядел на содрогающегося от моральной боли человека. Состояние души равно состоянию тока магии в теле любого существа. Когда Бокуто очнулся, то не увидел ни Акааши, ни своего письма. Первое, что пришло в голову — его Кейджи ушёл, сбежал, испугавшись чего-то странного, непонятно в обычном Бокуто. Вторая — убежал, прочитав письмо и посчитав себя лишним. Третья — он прочёл письмо, боги, какой стыд, какой позор, что теперь делать! Тем временем печать портала не грела потайное дно сундука. На следующую ночь его встретил Акааши. С таким же немного равнодушным лицом, с обычными глазами, слегка перед этим заплутавший в лесу, без инстинктов, потому что не определил, без слуха, потому что не узнал поступь. Немного растерянный, но... ...человечный. Трава не преклонялась перед ним, чтобы расчистить путь к порогу дома, ветер не останавливался перед фигурой в почтительном поклоне, деревья явно не старались отодвигать ветки от того, кто разговаривал с ними больше сотни лет. В глазах Акааши появился такой живой, до ужаса яркий блеск, что в них хотел найтись смысл жизни. Бокуто понял, что, кажется, находил. — Теперь вы при человеке, да, Бокуто-сан? И все ваши проблемы решены, — Акааши немного несмело улыбнулся и начал перебирать пальцами. — Я же вас люблю, Бокуто-сан. Так что, видя вас в последнее время, мне показалось, что пора. Слишком долго вот так существовать спокойно — явно не для вас, — Кейджи пожал плечами, так и не прерывая зрительного контакта, который будто вытаскивал душу из тела. Всё, на что хватило Бокуто, это остолбенеть. — Ох, ты же младше меня, это я должен был сказать! Ну почему ты такой крутой... — Котаро сдался первый, уставившись на свои ноги и не в силах увидеть Акааши перед собой. Акааши был тем, кто управлял, поддерживал тех, кто заканчивал работу, принимал важные решения, делал последний удар. Бокуто был из тех, кто с помощью чужой поддержки, наставлений, незаметных толчков феерично завершал эпопеи. В этот раз что-то пошло не так. — Только не говорите мне, что плачете, — Акааши фыркнул и даже слегка ухмыльнулся. — Я не плачу! Мысли в голове Бокуто собирались в одну большую кучу, а потоки древней магии внутри заставляли шелестеть даже великие дубы от тёплого ветерка. Объятья с Кейджи были такими приятными, тёплыми; они были тем самым контактом, когда через обычное прикосновение можно успокоить сердце и душу, пусть рёбра чуть ли не трещали, поэтому в этих объятьях хотелось забыться. Вселенная замерла — вселенная в ощущениях на кончиках пальцев, которые дотрагивались до горячей кожи с целью прижать к себе ещё сильнее. Ох, если теперь Акааши человек, не имеющий никаких нечестивых способностей, отказавшийся от своего второго "я" ради своего когда-то наставника, то тоже... — Даже не думайте, Бокуто-сан, — Акааши фыркнул, отплёвываясь от топорщащихся волос на макушке оборотня, которые так и норовили залезть в нос или прилипнуть к губам. Будто мысли читал. — За стенами Великого леса тот мир, который слишком быстро меняется. Нам нужна какая-то защита хотя бы несколько лет. Мы ведь даже не знаем, что там, дальше нашего подлеска. Бокуто на секунду замер, размышляя, что с этой стороны сам поступок его родного нелогичен, потому что Бокуто — ночной оборотень, он же ведь только ночью человек. Впрочем, не всё ли равно, если это было сделано ради них? — В этом ведь и вся соль, да? — Бокуто ухмыльнулся от души, ощущая, как на грудь перестало давить нечто тяжёлое. — Мы не знаем, что там. И мы идём туда, чтобы узнать. И у нас для этого вся-я-я-я жизнь. — Точно. На самом деле Акааши хотел привыкнуть слушать Бокуто хотя бы двенадцать часов в день. Нет, боги, он не готов, чтобы в его мозг поступали надоедливые потоки информации двадцать четыре на семь. Пожалуйста, поберегите душевное спокойствие теперь уже человека. Ему нужно было чуть-чуть времени. — Родной, — поцелуй в подбородок, — любимый, — поцелуй в скулу, — Кейджи, — поцелуй в висок. Каждый выдох — словно выстрел, сухой, жадный, пробивающий, с от нужды до нежности; голос у Бокуто дрожал и охрип вмиг. Кейджи как-то тонул в янтарных глазах, не пытаясь выкарабкаться. Он хотел бы там тонуть как можно дольше. (Влюблённые люди совершают глупые поступки).