А судьи кто?

Эмприз-дю-Лион пал слишком быстро, умерщвленный красным. Самсон неспешно вышагивал меж домов в деревушке, по которой они только что голодной стаей пролетели, не оставляя после ничего. Его слух еще тревожили всхлипы и мольбы людей, но они были далеко — связанные и напуганные, рассованные в клетки, как зверушки — все они ехали прочь в упряжке из самых искаженных его воинов. Они еще не знали, что будет дальше, но наверняка догадывались. Самсон закрыл глаза, прогоняя настойчивую картинку перед глазами — почти разрушенная церквушка, маленькая и скромная, которую лишь задело случайным ударом. Лицо Андрасте тогда смотрело на него сквозь разбитое окно. Самсон зажмурился, представляя, как ее тело оплетает красным. Дни сменяли недели, а все по-прежнему шло как по маслу. Инквизиция все еще была слишком занята Стражами и интригами Флорианны, им не было дела до окраин Орлея, разрываемых демонами, холодом и его храмовниками. Сарния благоразумно сдалась в его милость, и люди оттуда приезжали в обещанные сроки. В карьеры Самсон перестал ходить. Лириуму была чужда привередливость. Он прекрасно рос и в тепле, и в холоде, и на камнях, и на животных. Но как он цвел на людях было невозможно передать словами. Каждый раз глядя на изменяющееся тело, Самсон вспоминал их первую с Корифеем встречу — благоговение и отвращение. То, что ты видишь перед глазами — отвратительно, неестественно, противоречаще самой природе. Но отвести глаза невозможно, эта запретная мерзость тянет к себе, обвивает со всех сторон и шепчет: «смотри, смотри, не смей отводить от меня глаз, любуйся моим безобразием и преклони колени». Через несколько месяцев Самсон жалеет, что не перехватил ни одного обоза с хоть чем-то алкогольным. Он боялся ходить и смотреть на «пищу» лириума, боялся признаться в этом себе, боялся выходить к людям, снова и снова кормить их надеждами, которых сам пожрал сполна. Все меньше в них он видел людей. Как он оказался у той самой разбитой церквушки Самсон не мог вспомнить. Ее порядочно занесло снегом, но сквозь разрушенное окно на него снова пустым взглядом смотрела Пророчица. Самсон надеялся, что больше никогда не сможет вспомнить ни одной проклятой строчки, но колени предательски подогнулись, а губы без запинки выдали заученные многими годами строки. — Пускай впереди меня только тьма, но Создатель направит меня, — его голос дрогнул посреди фразы, и Самсону потребовалось немало выдержки, чтобы успокоиться. — Я совершил грех, пророчица, — Самсон поднял взгляд, устремляя его на лицо покосившейся статуи Андрасте, — я пошел против тебя, Создатель. И, хотя Самсон не брал в рот ни капли, он чувствовал себя пьянее старых шлюх в «Висельнике». — Я отдал свой поводок новому хозяину, Древнему Магистру, который, прям как в песенке твоей любимицы, попытался войти в Златой Град. И он сделает это снова, теперь с моей помощью, — Самсон опустил голову, зажмуриваясь и пытаясь привести голову в порядок. Мысли роились в голове, как мухи, зудели и мешали сосредоточиться. — Я убил много людей за твое имя, Создатель, но еще больше я убил во имя другого. Я продолжаю это делать даже сейчас — они лежат в клетках в карьере, и красный лириум жрет их. Он прорастает из их глаз и ртов, но даже тогда они продолжают кричать и молить нас о смерти, пока лириум не выпьет их до конца, — Самсон шумно втянул воздух сквозь зубы, закрыв лицо руками. — И тогда их начинаем пить мы. В какого монстра я превратился, Создатель? В каких монстров я обращаю тех, кто верит в то же, во что и я? Самсон всхлипнул и скрючился, сгребая снег пальцами и не чувствуя его холода. Но Андрасте молчала — камень не мог ответить его исповеди. — За мной идут люди, много людей, Создатель, которые раньше, как и я, чтили тебя. Но они устали, как и я, нам надоело жрать дерьмо, которое твоя Церковь скармливает нам, — хрипло рассмеявшись, Самсон выпрямился, откидывая со лба сальные патлы. — А ты сидишь там на своем золотом сортире и смотришь на все это, как ребенок, который накрыл паука стекляшкой и ждет, наслаждается мучениями твари. Самсон рывком поднялся и подошел к статуе, срываясь на крик. — Где твоя хренова доброта, Создатель? Во что ты превратил нас всех? Это твоя, слышишь? твоя, нахрен, вина. Ты дал им власть, ты позволил превратить нас в чудовищ лживыми словами твоей потаскухи-пророчицы. Ты затаил на нас обиду и бросил на произвол судьбы, так не удивляйся же тому, что мы показали зубы. Самсон в гневе схватил за руку статую Андрасте и рванул на себя — и Пророчица разлетелась на кусочки. Тяжело дыша Самсон окинул взглядом ее бывший пьедестал. — Ты не заслуживаешь того, чтобы быть Богом. И когда Корифей взойдет на твой трон, когда он вымоет всю твою грязь, все твое вранье, тогда я стану его Пророком. И буду нести Его слово. Сплюнув, Самсон развернулся к выходу, но остановился в дверях. — Беру свои слова назад, Создатель. Единственным моим грехом было верить в твою любовь. Когда разведчики донесли ему о первых лазутчиках Инквизиции, в душе Самсона не осталось сомнений. Он приказал усилить поставки из Сарнии и собрался в путь. Он выжмет из этих краев все до последней капли.