Урод

Весь зал двигается в едином ритме, руки, тела, всё двигается под ритмичную музыку. И я один стою в стороне. А как иногда хочется танцевать вместе с ними, с этими людьми в яркой одежде. Но я не умею. Совершенно. Я урод нашего времени, времени танцев и музыки. Многие кричат мне вслед: «Бревно! Не танцуй никогда, не позорься, пугало!», а что я? Что я могу сделать? Я никогда не научусь танцевать. Просто не предрасположен. Я генетическая выбраковка, слышишь? Я инвалид! Ты не вылечишь меня, не пытайся даже. Я бы хотел сказать тебе это. Но ты там, в этой яркой толпе, манишь меня движениями рук. А что я? Я отворачиваюсь. Ставлю высокий бокал на барную стойку и ухожу из клуба. Иногда я тебя ненавижу, честно! Зачем было приводить меня в эту толпу? Чтобы все в очередной раз сказали мне, какой я урод? Ведь ты знаешь, что я не умею. И регулярно таскаешь с собой. А я, дурак, регулярно иду. Потому что люблю тебя. Люблю, как чёртов безумец! Как страдающий от жажды любит воду, как наркоман дозу любит. Я люблю тебя почти так же. Почти как героин, люблю тебя. А ты и не знаешь. В наше время в чувствах признаются танцем. А я не умею. А значит, ты никогда не узнаешь. Я так и умру, не рассказав тебе, как сильно люблю. Как сильно завишу от тебя. Я не представляю жизни без тебя, уж прости. Я пачкаю тебя своей грязной любовью. Но уже ничего не могу с этим сделать. Я уже не могу разлюбить тебя. И контролировать себя становится всё труднее. Всё тяжелее не касаться тебя. Не говорить. Не смотреть…. Боже, почему я не умер при рождении? Зачем мне жизнь, когда я не могу рассказать тебе. Когда я не могу танцевать, чёрт побери! Лучше умереть, ведь это не жизнь! Я, как последний идиот, на что-то надеюсь. Но общество не принимает уродов. И, конечно, твои отношения с уродом они тоже не примут. Но это меня не волнует. Я вообще не особо страдаю от мнения других. Меня уничтожает то, что «нас» не примешь ты. Я тебе не нужен. Никому не нужен генетический брак. Ошибка врача, вытаскивающего меня из утроба матери. Которая, к слову, прекрасно танцует. Нежно и чувственно. Это сейчас называется вальс, да? Я не знаю. А зачем мне знать, если я всё равно этого не умею. Да и ты можешь мне всё рассказать. На улице холодно, натягиваю толстовку по самые пальцы и подношу их к лицу. С губ соскальзывает облачко горячего пара, согревающего руки. Ты подходишь со спины и накидываешь на меня кожаную куртку. Твои руки сжимаются на плечах, а ты напряжённо вслушиваешься в моё дыхание. - Ну что же ты сбежал, Гай? Никто бы не посмел тебе и слова сказать, ты же со мной. В том-то и дело. А без тебя каждый подходит и, смотря в глаза, поливает грязью. Говорит мне, какой я никчёмный. Генетический брак. Ошибка природы. Обезьянка в цирке. Надо мной можно только посмеяться. Каждый день твои же прихвостни бегут в отдалённый кабинет и радостно сообщают, насколько я падший в их глазах. Иногда бьют. Ногами, руками, чем придётся. Не рассчитывая силу, лупят по костям, наслаждаясь моей болью. Сказать бы тебе, но я лишь улыбаюсь и говорю: - Мне просто стало душно. Там так много народу. Ты же знаешь, я не люблю толпу. Мой голос как всегда тихий и хриплый, вечно простуженный, его никто обычно не слышит. Но не ты. Ты всегда меня слышишь, даже когда я шепчу. Даже когда практически говорю лишь губами. Ты всегда знаешь, что я хочу сказать. Вот и сейчас, ты киваешь, задевая мою макушку подбородком, ещё раз сжимаешь руки на плечах и отходишь. Вместе с тобой уходит это уютное тепло, и сказка вокруг рушится, становясь обычной реальностью. Пора возвращаться с небес на землю. Я поднимаю глаза и догоняю тебя, машущего мне рукой. Ты забрасываешь руку мне на плечо, притягивая к себе, и весело говоришь: - Пора возвращаться, как думаешь? Дон меня, наверное, заждался. Я обещал ему вернуться раньше сегодня. Я киваю и снова улыбаюсь, подгоняю тебя неуклюжим толчком в спину. Ты усмехаешься и идёшь вперёд, слегка пританцовывая в такт звучащей из клуба музыке. Твоя походка лёгкая и прыгучая. Ты так ходишь только когда торопишься. Хотя, тебе ведь есть, куда торопиться, верно? К своему почти что жениху. Без пяти минут мужу, Дону. Наверное, я ему завидую. У него и красота, и талант, разумеется, скоро ты сделаешь ему предложение. Я всё понимаю. Мозгами. А сердце рвётся к тебе, как и всегда. Твоя куртка смотрится на мне безумно странно, но так домашне, что я просто плюю на мнение людей, смотрящих нам вслед. Удивлённые прохожие наблюдают наш весёлый спор и думают, как этот красавчик может быть с таким зажатым хипстером? Неужели, они встречаются? Увы, нет, мы не вместе. И никогда не будем. Ведь тебя ждёт твоя судьба. Хах. Сначала ты всегда заскакиваешь домой, целуешь Дона и отпрашиваешься меня провожать. Так и сейчас. Стоило тебе позвонить в дверь, как она тут же распахнулась, и на шею тебе кинулось это рыжеватое чудо с голубыми глазами. - Я так скучал! – говорит он тебе своим чарующим голосом и чмокает в губы. Ты смеёшься и ерошишь его волосы. А я стою, как третий лишний, и наблюдаю за этой счастливой картиной почти семейной жизни. Дон отпускает тебя и приветливо мне улыбается. На первый взгляд. Глаза же его полны таким количеством ненависти, что я последними каплями силы воли заставляю себя остаться на месте. Разумеется, он знает о моих чувствах к тебе. Разумеется, он ко мне ревнует. Но его злость напрасна, ты ни на кого не смотришь. А если и смотришь, я возвращаю тебя на место. Так было всегда. - Я могу проводить Гая до дома? – ты берёшь его руки в свои и нежно сжимаешь, водя подушечками больших пальцев по тыльным сторонам ладоней. От такой твоей нежности я просто забываю дышать. Как можно стоять с таким лицом, ощущая свои руки в твоих?! - Разумеется, но возьми шарф, поднимается ветер. И, Лейн, - голос Дона остановил у двери, - не задерживайся, пожалуйста. Ужин стынет. - Конечно! – ты целуешь его в висок и выходишь, а он закрывает за нами дверь. Мы медленно движемся вперёд по улице, я всё ещё в твоей куртке, а ты всё ещё держишь в руках связанный мною шарф. Весёленький такой. С красными оленями. Он так не вяжется к твоему крутому образу, но ты всё равно его носишь. И я благодарен тебе за это. - Прости, что тебе пришлось снова меня провожать, - мой хриплый голос кажется оглушительным в нашей уютной тишине. Ты поворачиваешь голову ко мне и лучисто улыбаешься. - Да мне не в напряг, ты же мой лучший друг. – Ты пихаешь меня в плечо кулаком, я глухо смеюсь и пихаю тебя в ответ. Вот так, пихаясь и смеясь, мы дошли до моего дома и остановились на пороге. Ты неловко переступил с ноги на ногу, пока я снимал с себя твою куртку. - Спасибо, - отдаю её тебе, наслаждаясь мимолётным касанием твоих тёплых пальцев к моей ледяной руке. Мы попрощались, я вошёл в дом, включил свет и выглянул в окно, смотря на твою удаляющуюся спину. Сейчас ты войдёшь в свой дом, Дон заботливой рукой наложит в твою тарелку кусочек говядины с овощами, ты расскажешь ему о своём дне, он тебе о своём, вы направитесь в спальню, и там Дон будет рассказывать тебе, как сильно любит. А ты будешь ему отвечать. Раздевшись, я зашёл в ванную комнату, принял душ, оделся в форму для тренировок, завязал чёлку в высокий хвост, чтобы не мешалась, и зашёл в зеркальную комнату. В таких комнатах обычно танцуют. Да, это мой секрет, о котором никто не знает. Даже ты. Тем более ты. Каждый вечер я тренируюсь в танцах, чтобы хотя бы на йоту приблизиться к твоей сиятельности. Каждый вечер я мучаю своё тело в тщетных попытках научиться. Уже столько лет мучаю. И ничего. Ни одной более менее годной связки. Так больно. Смотреть, как ты танцуешь свой любимый хип-хоп и не иметь возможности подхватить. Наблюдать, как вы с Доном создаёте дуэт в хаусе, и не сметь присоединиться, чтобы не портить волшебство. Это просто режет на части. Музыка зажигательная и позитивная, как на джаз-фанк или чилаут. Но ничего не выходит. Все движения неловкие и размытые. Как и всегда. Изо дня в день. Из года в год. Из жизни в жизнь. Да и старые синяки начали болеть. Три дня ребята в очередной раз доказывали мне собственную бессмысленность. В очередной раз потерпев неудачу, и, кажется, потянув лодыжку, выхожу, скидывая одежду на ходу и валюсь на постель, поджимая колени к груди. Проваливаясь в сон, вижу твоё лицо, полное горечи и отвращения. Хорошо, что ты никогда так на меня не смотрел. Меня бы это убило.

***

Просыпаюсь от нервной барабанной дроби в дверь. Ты, как и всегда, нетерпелив. Встаю, натягиваю шорты и футболку, которую ты мне подарил, иду открывать дверь. Ты стоишь и топаешь ногой, нервно и напряжённо. - Доброе утро. – Мой голос как всегда немного хриплый и глухой. Не очень приятный. Но ты солнечно улыбаешься и проходишь внутрь. Я наливаю тебе чай и ставлю твои любимые овсяные печенья, которые я просто терпеть не могу. Ты сразу же запихнул одну печеньку в рот, запивая чаем, а потом гневно на меня посмотрел и воскликнул: - Давай собирайся быстрее, а то опоздаем. Что ты такого делал, раз проспал так долго? Даже дверь мне сразу не открыл! – Ты сидел, надувшись. Обиделся. Я пихнул тебя в бок и сказал, что скоро буду. Как всегда, бесформенный свитер с оленями, джинсы какого-нибудь песочного цвета, на голову шапка-носок, а на ноги кроссовки. Образ типичного хипстера, любящего танцевать. Хах, хороша иллюзия, правда? Ты сидишь за столом и увлечённо жуёшь печенье, запивая его чаем. Такая домашняя картина, что сердце невольно сжимается. Я сажусь напротив тебя. - Что, уже всё? – ты округлил глаза, быстро запихнул оставшийся кусочек печенья в рот и допил чай одним глотком. Мы вышли из дома и пошли в университет. Ты на танцора, я на пианиста. Если уж я не могу танцевать, буду хотя бы создавать для танцев музыку. Мы шли и переговаривались, шутили друг над другом и смеялись. Как в старые добрые времена. Когда у меня ещё не было этих чувств, меня ещё не называли уродом, и в нашей жизни были только ты и я. Я снова поёжился от холода и натянул свитер на пальцы. А ты снова снял кожанку и накинул мне на плечи. В университете мы разошлись, я на второй этаж, ты остался на первом. В мою группу входил Дон. Что ж, ещё один невыносимый день с твоим почти женихом. Парень что-то возбуждённо шептал девчонкам, которые восторженно охали и ахали, хватали Дона за руки и заглядывали в счастливые глаза. Наверное, снова обсуждали, как ты хорош в постели. Ежедневные разговоры. Когда пришёл преподаватель, они все разошлись по своим местам, началась лекция. Старательно записывая за лектором, я думал о тебе. О твоих руках, сжимающих тонкую Донову талию, о губах, щекочущих шею парня поцелуями. Вспоминал твои пальцы на своих плечах. Травил себе душу, не в силах остановить полёт своей мысли. Всю пару я мечтал о тебе, бередил наше общее прошлое и представлял наше невозможное будущее. У тебя сегодня была только практика, а у меня всего лишь две пары. Чтобы подождать тебя, я шёл в свободный кабинет, чтобы поиграть, сочинить что-нибудь новое. В коридоре увидел тебя, целующегося с радостным Доном, который повис на твоих руках. Не хочу на это смотреть. И не могу. Ушёл, даже не пытаясь привлечь внимание. Всё правильно. Всё так, как и должно быть. Уродам не место рядом со звёздами. Квазимодо никогда не будет с Эсмеральдой. Таковы реалии жизни. Кабинет нашёлся очень быстро, а потому я сразу же сел и заиграл, вываливая на клавиши всю свою боль и надежду. Несбыточную мечту. Инструмент плакал вместе со мной, то истошно вопя, то почти шепча. Рассказывали обо мне всю подноготную. Всё личное, что хранилось в моей душе. Некоторые студенты останавливались у моих дверей и несмело заглядывали внутрь, желая послушать. И я давал им возможность услышать, как сильно я люблю тебя. Как тяжело я болен своей любовью. И как невозможно моё выздоровление. А почему бы и нет? Если об этом не узнаешь ты, почему б этом не могут узнать другие, верно? Пусть каждый в этом мире знает о моём помешательстве. Каждый. Кроме тебя. Ты забрал меня из кабинета, привычным жестом накинув куртку на мои плечи, и повёл в кафешку, куда мы всегда ходим, чтобы попить кофе. На улице уже зима, поэтому в четыре вечера на улице уже было практически темно. Я грел пальцы о горячую чашку с ароматным какао, посыпанным корицей, а ты обжигался о свой любимый капучино. Мы уютно молчали, иногда обмениваясь взглядами и улыбками. Неожиданно ты напрягся, отставил чашку, серьёзно на меня посмотрел и сказал: - Я сделал предложение Дону. Свадьба летом. Из мира резко убрали все краски, звуки и чувства, оставив лишь боль и мрачное удовлетворение. Всё так, как должно быть. Всё правильно. Но я очнулся уже дома, скидывая с себя ботинки. Влетел в танцевальную комнату и хлопнул в ладоши. Полилась музыка. Горькая, пропитанная моей болью. Я выдохнул и сделал первый шаг. Я танцевал, не замечая слёз, бегущих по щекам, выгибался навстречу музыке и своим ненормальным чувствам, почти кричал, но не произносил и слова. За меня орали движения. Почти не смотря в зеркала, я двигался под ровный ритм песни, совершенно пропустив твои тихие шаги. Песня кончилась, а вместе с ней кончились мои силы. Я упал на пол, подгибая колени к груди, и затрясся в беззвучных рыданиях. Ты присел на корточки, убрал с моего лица чёлку, восхищённо посмотрел в глаза и прошептал: - Это прекрасно. Ты прекрасен. Я горько улыбнулся и позволил поднять себя с пола, отнести на кровать и накрыть одеялом. - Спи, я лягу на диване. Ты вышел и тихо прикрыл за собой. Я же мрачно усмехнулся. Наконец-то я научился танцевать.

***

Просыпаться было сложно. Особенно сложно было знать, что ты за хлипкой стенкой и ждёшь разговора, ожидаешь хоть каких-то объяснений. А что я могу объяснить? Что люблю тебя? Что у меня нет никаких прав и никаких шансов? Что практически всю свою жизнь я держал всё в себе и просто устал это копить? Я не знаю, что тебе скажу. Ты заходишь в комнату, а я притворяюсь спящим. Ты присаживаешься на корточки и осторожно трясёшь меня за плечо. Я открываю глаза и смотрю на тебя. Ты улыбаешься мне, гладишь по спутавшимся волосам и тихо говоришь: - Я жду тебя на кухне. Ты уходишь, а я медленно встаю, ерошу собственные волосы, и подхожу к зеркалу. Ты не стал меня раздевать. И правильно. Лучше бы тебе не видеть. Выхожу на кухню и сажусь напротив тебя. На столе стоят две чашки чая и твои любимые овсяные печенья. Которые я терпеть не могу. Ты отпил из своей чашки, я из своей. Стук прозвучал в тишине очень резко. Я вздрогнул. Ты же выдохнул и сказал: - Почему ты не рассказал мне? Почему я не знаю, что ты танцуешь контемп? Да ещё и… так! Почему ты вообще перестал со мной делиться? Мы отдаляемся друг от друга…. Я скучаю по нашему веселью. Я скучаю по тебе, Гай! Мне тебя не хватает. Я усмехаюсь и говорю: - У тебя теперь есть Дон, я чувствую себя лишним в вашем доме. Тем более, вы скоро – голос предательски сорвался – поженитесь. Я просто не хочу мешать твоей личной жизни. Всё будет как прежде, Лейн, просто я перестану навязываться. - Да не будет всё по-старому! – Ты стукнул кулаком по столу, а я от испуга пролил на свитер горячий чай. Хрипло выдохнув, я резко встал и ушёл в комнату. Скинув свитер на пол, начал рыться в шкафу, чтобы найти другой. Тоже с оленями, но с зелёными, почти мятными. - Да где же он? – бубнил я себе под нос и практически прослушал твоё чертыханье очень близко за спиной. - Гай, это что такое? – ты развернул меня к себе и начал торопливо осматривать грудь, покрытую желтоватыми гематомами. Осторожно касаясь пальцами, ты прощупывал мои рёбра, проверяя, ничего ли не сломано. Твои руки такие тёплые. Как грелка. - Кто это сделал? – ты строго посмотрел на меня, я попытался отвернуться, но ты схватил меня за подбородок, заставив посмотреть в глаза. - Друзья твои. Они частенько распускают руки. Называть имена, или ты сам догадаешься? – я вырвался из захвата и вернулся к поискам свитера, а ты шокировано прожигал мою спину взглядом. - А…. А Дон? – твой голос был полон такой надежды, что хотелось уверить, что Дон просто прелесть, он ни разу не трогал меня, хочется успокоить тебя. Но я уже не мог остановиться. - А Дон руководил. Настраивал людей, подстрекал, говорил, в каком я кабинете. Могу сказать, что сам он меня не бил. Наверное, не хотел марать об меня руки. Я нашёл свитер, одел его и начал искать тёмные джинсы, потому что песочные не сочетались с мятным. Моё мнение. Вытащив аккуратно сложенную вещь, я расстегнул пуговицу и молнию. Штаны свободно упали к ногам. И вдруг ты обнял меня со спины, прижавшись тёплой грудью к позвоночнику, зарылся носом в волосы и выдохнул в макушку. Так мы и стояли: Я со спущенными штанами и в свитере, и ты, прижимающий меня к себе. Через несколько минут ты твёрдо сказал: - Никто больше не посмеет тронуть тебя. Ни одна сволочь. Ни одна тварь к тебе не прикоснётся. - А Дон? Ты же не расторгнешь помолвку? - Не расторгну. Но его ждёт серьёзный разговор. Если мы с ним поссоримся, можно будет прийти к тебе? Я буду спать в гостиной. Можно? Ну, что с тебя взять? - Конечно, мой дом, это и твой дом. Приходи в любое время. На миг я прижался к его груди, но тут же наклонился вниз, чтобы переодеть джинсы. Ты отошёл, чтоб дать мне это сделать. Переодевшись, я собрал сумку, и мы пошли в университет. На тебе снова был свитер. С красными оленями. Я улыбнулся. - Ты всё ещё его носишь? Ты улыбаешься и смотришь на меня: - Ну, конечно. Это же ты связал. Обрадовало, честно. Захотелось улыбнуться, что я и сделал. А ты улыбнулся мне в ответ. Мы ввалились в холл, я ушёл в кабинет, чтобы поиграть, сегодня не было первой пары, поэтому можно как всегда предаться искусству. А ты ушёл к своей шайке, что-то спросил, и вся толпа резко побледнела. Хах, разнос устроил. Кабинеты наверху никто обычно не трогает, там уже старые инструменты, да и вообще, неудобно тащиться на шестой этаж по винтовой лестнице. Поэтому в укромном уголке никто не помешает ни мне, ни моей музыке. Отправив тебе смс-ку, где я, поднял крышку фо-но и уселся за инструмент. Ну, понеслась. Я очень люблю играть каверы на разные песни. Почему бы и нет, верно? Тем более, ты любишь, когда я играю. Очень. Сидишь рядом, опустив подбородок на кисть руки, закрыв глаза, слушаешь и тихо подпеваешь мне. Да, хоть что-то есть. Голос. А вот у Дона нет. Но ты все равно терпишь его подвывания в душе. Но, говорят, он классно стонет. А вот пение – не его конёк. Только наш с тобой. Иногда я беру гитару, мы разводим костёр на заднем дворе, сидим вместе и поём. Наши песни. Придуманные когда-то в далёком детстве. Сейчас у тебя нет времени, поэтому я пою один, с гитарой в руках, под жаркий костёр. Но это вдвое неуютно и холодно, чем с тобой. Так, конечно же, во всём. Но по вечерам с гитарой – особенно тяжко. Даже сейчас, сидя в пустом кабинете и наигрывая твой любимый «Numb», хочется почему-то рыдать. Наверное, потому что ты сейчас не поёшь со мной, находясь где-то в пустынной комнате и активно скандаля с Доном. Хах, весь институт говорит о ваших горячих выяснениях отношений. Не удивлюсь, если в этот раз всё просто повторилось. Ведь тебя так легко завести. Сзади послышалась какая-то возня, а потом раздался приглушённый злой голос: - Настучал ему, да? Не умеешь держать язык за зубами? Ну, ничего, сейчас мы с ребятами тебя научим! – Дон яростно сжимал кулаки, подбородком указав на меня. Его шайка повалила меня на пол и начала пинать от души, я же пытался закрыть голову руками. Потому что сопротивляться нет смысла. И сил. Один против пятерых заведомо проиграет. Пинали меня куда придётся, чей-то башмак всё-таки разбил мне нос и рассёк губу, наверное, на старых синяках появятся новые. Не знаю, сколько это длилось, я думаю, не очень долго, по крайней мере, печень мне ещё не отбили. Потому что ты врываешься в класс, кто-то кричит, слышатся какие-то звуки, в глаза бьёт яркий свет, а потом ты меня поднимаешь и усаживаешь на стул у пиано. Осматриваешь разбитый нос, касаешься рассечённой губы, Хватаешь на руки и выносишь, по пути набирая скорую, потому что ехать далеко, а тебе, наверняка, хочется разобраться с этим как можно скорее. Понимаю, кому хочется мараться в крови. - Вот сейчас мы приедем в больницу, тебя осмотрят, а потом поедем домой. Я буду тебя чаем поить, с печеньем. А, ты же не любишь. Значит, с шоколадом. И мармеладками, да? Ты только не отключайся, слышишь? Всё хорошо будет, я обещаю. – Ты говорил что- то ещё, но я начал терять связь с реальностью, впадая в небытие. Прости, очень больно. - Больно, да, знаю, но блин. Гайлс! Цепляйся! Удерживай сознание! Давай! Я сказал последнюю фразу вслух? В любом случае, прости. Я тебя подвёл. Я не могу держаться. Да и не хочу.

***

Голова трещит по швам, просто ужасно. Тошнит немного, вокруг белые стены. Я в больнице? Ты меня привёз в больницу? Ох, только не это. Ты даже не представляешь, что натворил…. - Очнулся, наконец! Я так испугался за тебя. Ты так ужасно выглядел, я думал, ты не жилец просто. Сказали, когда очнёшься, можно будет ехать домой. Я забил такси. Поехали? И, да, никто не будет просить тебя писать заявление. Потому что ты упал с лестницы, да и вообще ужасно неуклюжий, углы находишь в два счёта. Так что расслабься. Иногда я люблю тебя даже больше обычного. За твою догадливость и чуткость. Спасибо тебе. Правда, спасибо. - Ой, да не за что. Ты сказал вслух, да. Не переживай, я уже привык. – Ты улыбнулся и подал руку. Я, аккуратно на неё опираясь, встал и прошёл на выход. Попрощавшись с врачами, мы медленно шли домой. Ты рассказывал мне, что у меня ничего не сломано, что странно, даже трещин нет. Ни одной. Нос мне посмотрели, сказали, хорошо, не сломан. Губа заживёт, порез неглубокий, поэтому всё хорошо. Ещё ты сказал, что очень зол на Дона и его шайку, расторгнул помолвку, порвал все отношения с ребятами, а ещё мы зайдём в магазин и купим мне…. Стой, что? - Что ты сказал? – голос оставляет желать лучшего, но как-то всё равно. - Говорю, шоколадку тебе купим. И мармеладок. А ещё неплохо бы…. - Да я не про это. Что ты сказал про Дона? - Помолвку расторгнул. Не хочу с ним ничего иметь. Да я вообще предложил ему пожениться только потому, что он мне на мозги капал. Говорил, давай, давай, уже три года вместе. Пора. Пора. А зачем он мне такой нужен, раз творит такое с тобой? Ты дороже его. Для меня. Всё, в сердце закралась та самая радость, которую я старался подавлять все пять лет. Вот зачем ты так, а? Давать мне такую надежду. Ты ещё о чём-то говорил, а я замкнулся в своих мыслях, выкорчёвывая из себя счастье быть нужным и любимым тобой. Зачем мне мыслить о том, что невозможно? Это заставляет остановиться. А без движения нет развития. На моей любви к тебе ничего не кончается. Даже моя жизнь не кончается. Она просто теряет краски. Мы пришли домой, ты сказал, чтобы я лёг и отдохнул, а ты пока соберёшь вещи и перетянешь их сюда, да и в магазин сходишь. Я попросил две молочные шоколадки. С фундуком. О мармеладе просить не стал, ты и так купишь. Потому что знаешь, как я его люблю. Пока ты ходил по делам, я успел посмотреть мультик и заснуть. Проснулся, как ни странно, под утро. На часах было 4:30. Слишком рано для меня. И слишком поздно для тебя. Обычно ты встаёшь с рассветом, готовишь Дону завтрак, вы трапезничаете, а потом ты убегаешь ко мне. А сегодня? Что будет сегодня? С кухни доносились ароматы блинчиков и кленового сиропа. Моего любимого. А ты его терпеть не можешь. Выхожу на кухню в футболке на голое тело и шортах, которые совершенно не видны. Ну, тебе же всё равно, а мне удобно. Ты уже сидел и наливал чай, на столе стояли блинчики, сироп и шоколадка. А рядом с раковиной покоилась пачка мармелада. - Доброе утро, Соня. Ещё восьми не было, когда ты уснул. Я приготовил нам завтрак, купил шоколад и мармеладки. Ой, а ещё сироп. Кушай. - Спасибо, - я улыбнулся и сжал твою кисть, ты сжал мою в ответ и тоже улыбнулся, - но ты же не любишь кленовый сироп, нет? - Не люблю, но его любишь ты. Ты же тоже не любишь овсяное печенье. Но оно всегда у тебя есть. Потому что его люблю я. Верно? Я кивнул и взял первый блинчик. Завтракали мы в уютной тишине, которую нарушал лишь звон приборов. Вернее, моей вилки, потому что ты заглатывал печенье. Одно за другим. Нервничаешь. - Ладно, я пошёл на учёбу. А ты сиди дома, ладно? Не выходи на улицу, отдохни. Я кивнул тебе, допил чай и вышел тебя провожать. Ты как всегда обуваешь кроссовки, одеваешь кожанку, хлопаешь меня по плечу и уходишь. Я же иду к телевизору и включаю просто какой-нибудь канал, лишь бы звук был. Нестерпимо хочется спать, но заставляю себя встать и раздеться. Нужно убрать в квартире. Капитально. Давно я не выносил хлам из своей жизни. Пора бы разобраться в вещах и в голове. Начал с кухни. Выкидывая специи в мусорник, я выбрасывал из головы вкус грязи и пыли с чужих ботинок, запах железа, смешанный с травой, и алый цвет на снегу. Долой это. Протерев каждую полку, а также вспомнив о всех радостных моментах детства, решил перемыть всю посуду. Отмывая тарелки, соскребал со стенок памяти ощущение боли и обиды. Всё должно быть чистым. Дальше полы. Выметая грязь с линолеума, вытряхивал из углов самые болезненные воспоминания ушедшей юности. Хлам должен быть на свалке. Дальше – спальня. Меняя бельё, менял отношение к своей жизни. Я больше не буду молчать. Выкидывая вещи, выбрасывал лишние эмоции. Голова должна быть свободна. Как и шкаф. Можно будет поместить много нового. Дальше пыль и полы. Ванная. Стирая одежду, отчищал свою душу от тяжёлых подошв. Нет места лишнему. Отчищая плитку, скоблил свои самые мерзкие ощущения. Грязь должна уйти. Полы, разумеется, последние. Присел попить чаю. Слишком долго вожусь, уже 12 часов. Очень медленно. В два часа придёшь ты, значит, нужно будет закончить. Так, гостиная. Выбрасывая журналы, избавлялся от неприятных историй и моментов. Вся беллетристика в прошлом. Вытирая кофейный след со столика, стирая занавески, я пытался не думать. О тебе, о твоём отношении ко мне. Выбрасывал бесплодные надежды. Полы. Естественно. Зеркальная комната. Я хлопнул себя по бедру, стряхивая пыль с футболки. Заиграла музыка. И ноги сами понесли меня в центр, тело двигалось само по себе. Я то падал, то взлетал. Царило чувство лёгкости и покоя. Песни сменялись одна за другой, а я всё танцевал, не отдавая себе отчёта. Наслаждался каждой секундой музыки, я жил каждым движением. Существовал каждым падением и взлётом. Получал чистое, ни с чем не сравнимое удовольствие. Опустившись на пол последний раз, я замер. Заиграла песня наших школьных будней. Ты начал напевать. Я вздрогнул и резко встал. Так быстро ушло два часа? И ты видел меня? Ты скинул кожаную куртку и прошёл ко мне, взял меня за руки и шепнул: - Давай вместе. Станцуем. Мы танцевали как проклятые, отталкивая друг друга и прижимаясь всем телом. Словно обезумели от нахлынувших чувств. Словно они у нас есть. На коленях стоять больно, потому что упал я с огромной силой. Ты упал рядом со мной и поднял мою голову за подбородок. А потом поцеловал, покусывая и зализывая ранки на моих губах. Ты гладил меня по лицу, проходился пальцами по шее, ласкал скулы подушечками. А я таял, млел и плавился в умелых руках, чувствуя горечь и сладость на языке. - Отпусти! – Я закричал и откатился в другой конец комнаты, но ты поймал меня за руку и прошептал: - Я больше никуда тебя не пущу. Потому что не хочу совершить одну и ту же ошибку уже в который раз. Это обещание, Лейн? Если так, то не забудь о нём. Потому что я тоже больше не намерен тебя отпускать.