No Good Deed

Неделю спустя у них закончилась еда. Гермиона сидела на диване и изо всех сил пыталась не съесть тарелку вместе с едой, которую приготовила ей Беллатрикс. — Приятно видеть, как ты наслаждаешься этим, — с усмешкой, растягивая слова произнесла Беллатрикс с другого конца дивана, отставив свою уже пустую тарелку на кофейный столик. — Я всегда наслаждаюсь твоей готовкой, — пробормотала Гермиона между жадными укусами. — Ну, рада это слышать, ведь это последнее. — Что ты имеешь в виду? — отвлеченно пробормотала Гермиона, стараясь не разговаривать слишком много с набитым ртом. — Я имею в виду, что еда, которую ты так лестно уминаешь за обе щеки, последняя из наших запасов. К сожалению, осознание того, о чем именно говорила ведьма, пришло Гермионе именно в тот момент, когда она блаженно проглатывала еду. Она задыхалась и сипела в течение нескольких ужасных секунд, прежде чем Беллатрикс быстро выхватила палочку и, указав на нее, произнесла: — Анапнео! Дыхательные пути Гермионы мгновенно очистились, и она отчаянно стала глотать воздух. — Спасибо, — прохрипела она. — Без проблем, — произнесла Беллатрикс с ноткой веселья и отвращения, ловко вертя палочку меж пальцев. В эту секунду Гермиона ощутила всю странность того, что всего несколько месяцев назад Беллатрикс с радостью бы наблюдала ее предсмертные хрипы, не пошевелив бы и пальцем. Однако в этот момент Беллатрикс скривилась. — Потому что, видимо, моя дражайшая сестрица, наконец, перестала присылать еду, — с ядом произнесла ведьма. — Я знала, что так случится. Она так много об этом распиналась в ее последнем письме, маленькая сучка. О, Белла, я буду присылать тебе до тех пор, пока у меня не исчезнет возможность делать это, я клянусь! — перекривляла сестру Беллатрикс с высокомерным насмешливым тоном, явно подражая Нарциссе, прежде чем оскалиться в отвращении. Гермиона слушала эту новость, ощущая, как все сжимается внутри с каждым произнесенным словом. — Ну, она, вероятно, сейчас очень бедна, разве не так? Я уверена, что они должны были заплатить огромные репарации, а мистер Малфой все еще сидит в тюрьме, в то время как Драко изо всех сил пытается устроиться на работу… — Гермиона резко оборвала свой нервный монолог, заметив выражение на лице Беллатрикс, словно ее в следующую секунду стошнит прямо на пол. Она могла видеть, как лихорадочно вздымается грудь женщины. — О, бедное создание, — притворно проворковала Беллатрикс насыщенным сарказмом голосом. — Бедное дитя, вышла сухой из воды, пока ее отродье не может найти работу, а бесполезный муж сидит в Азкабане, ожидая подходящего момента, чтобы тоже выйти сухим из воды, как и всегда. Более того, она пыталась использовать единственного человека, который в самом деле был способен помочь ей, и теперь она не может поделиться даже небольшой частью запасов, — выплюнула Беллатрикс. Эти слова не совсем соответствовали действительности, но у ведьмы была своя точка зрения, и Гермиона не могла с этим поспорить и не стала бы, даже если бы могла. Беллатрикс раздраженно помахивала ногой. Согласно одному из пяти исключений Закона Трансфигурации Гэмпа, они не могли создать еду из воздуха, и если Нарцисса больше не была намеренна поставлять им продукты, то им крупно не повезло. И если у них не было возможности раздобыть еду на острове… Они больше не могли оставаться здесь. Тревожная судорога скрутила живот Гермионы. Что бы это значило? На протяжении всей прошлой недели они с Беллатрикс практически не отлипали друг от друга. Она никогда и подумать не могла, что женщина могла быть такой ласковой, но она довольно быстро поняла, что ошибалась. Гермиона, видимо, непреднамеренно разрушила еще один барьер между ними и подтолкнула к некоторым новым видам близости. Как только Беллатрикс решала, что ты ей нравишься (действительно нравишься), она не пропускала ни единой удачной возможности продемонстрировать это. С той самой ночи, когда они заснули вместе практически в обнимку, лихорадочно сжимая друг друга, с тех самых пор они и не расставались. Пожирательница была постоянно рядом с ней, касаясь щекой ее щеки, сидя вплотную к Гермионе, хотя свободных мест было полно повсюду; ведьма распускала руки при всяком удобном случае, независимо от того, чем они занимались. И Гермиона любила это. Она бы никогда не подумала, что окажется тем типом людей, которые наслаждаются всей этой слащавостью, но она и в этом ошибалась. Беллатрикс была потрясающей, ее прикосновение опьяняло, ее близость заставляла таять Гермиону и желать никогда не отпускать эту женщину. Конечно, секс был невероятным, но теперь, когда Беллатрикс стала видеть в Гермионе больше, чем просто развлечение, она, казалось, была действительно недовольна, если они не были друг с другом каждую минуту. Они даже стали спать в одной кровати. Сегодня же Пожирательница казалась отстраненной, и теперь гриффиндорка знала почему. Гермиона заламывала пальцы и наблюдала, как Беллатрикс уставилась в танцующее пламя, отбрасывающее тени по всей комнате. Она могла видеть, что ведьма была более обеспокоена ситуацией, чем позволяла себе демонстрировать. Она посмотрела на женщину, сидящую на другом конце дивана, и внезапно ощутила, будто их разделяет огромное расстояние. Это поразило гриффиндорку, словно кирпичом по голове. — Видимо, это значит, что мне придется пойти к моим друзьям, — неуверенно произнесла она. Верхняя губа Беллатрикс дернулась, но она не произнесла ни слова. — Что ты собираешься делать? — осторожно задала вопрос Гермиона, действительно опасаясь услышать ответ. Здесь ей было слишком комфортно, слишком хорошо, и она думала, что это может длиться вечно, ложный мирок, который они создали для себя. И теперь вероятность потерять, потерять все это… Вероятность потери Беллатрикс действительно ужасала ее. Кем они были друг для друга? Гермиона даже не могла подобрать названия тому, что между ними происходило, но после стольких усилий, чтобы добраться до этой точки взаимоотношений, она не хотела потерять все это. По крайней мере, не так. Она так же упрямо старалась игнорировать эти факты, как и Беллатрикс. Они никогда не говорили об этом. Они ощущали все эти чувства слишком сильно, но никогда даже не посмели бы заговорить об этом, опасаясь разрушить их изолированный от всего внешнего мира блаженный кокон удовольствия и комфорта. Однако теперь реальность надвигалась, словно нарастающая волна, которую с каждым днем было все сложнее игнорировать. — Я не уверена, — медленно произнесла Беллатрикс, лениво пожав плечами. — Мне нужно каким-то образом раздобыть еду, конечно… Гермиона видела напряжение под напускной беззаботностью ведьмы, которая на самом деле была натянута, словно струна. Нога ее нервно дергалась, палочка еще быстрее вертелась меж пальцев, а темный колкий взгляд бегал по всей комнате. Ведьма была переполнена энергией, и Гермионе не слишком нравился этот настрой. Женщина была больше озабоченна ситуацией, нежели демонстрировала Гермионе. Беллатрикс повернулась и встретилась с ней взглядом. Темные глаза сверкали каким-то неясным безрассудством, от чего Гермиона внутренне забила тревогу. — Но если ты спрашиваешь о том, что я действительно буду делать с этим подобием жизни, которая у меня осталась? Я правда не знаю. Я не очень-то и думала об этом, если честно. Мне бы хотелось хотя бы уйти эффектно, — задумчиво произнесла Беллатрикс, потрясая Гермиону. Она даже не могла заставить себя сказать что-то, настолько была взволнована. Беллатрикс, видимо, не заметила этого. Она снова смотрела в танцующее пламя, отражавшееся в черных глазах вспышками искр. — Я думала, что после того, как ты уйдешь, я могла бы пойти и сравнять Азкабан с землей. После того, как ты уйдешь. Гермиону будто кто-то ударил по лицу. — Что значит «после того, как ты уйдешь»? — потребовала Гермиона, даже не пытаясь контролировать голос. Беллатрикс развернулась к ней с прищуренными глазами. Они собирались спорить, и очень яростно. Теперь Гермиона могла предвидеть такие вещи, как животные ощущали грядущий шторм. — Я имею ввиду, что теперь у тебя нет выбора, кроме как уйти и бежать домой к своим приятелям… — произнесла Беллатрикс, а затем сделала паузу, словно пытаясь проглотить необоснованную горечь, от чего Гермиона на секунду забыла о нарастающей ярости в груди. — Я собираюсь сделать все возможное, чтобы взбудоражить этот поганый мир в последний раз, послать их нахуй в последний раз, — четко произнесла Беллатрикс. Гермиона была настолько возмущена, что едва верила в слова, вылетающие из такого привлекательного рта. — Это то, что ты хочешь? — недоверчиво произнесла она. — Ты хочешь сбежать в какой-то самоубийственный поход просто потому, что мы пойдем разными путями, и будешь притворяться… Притворяться, будто здесь ничего не произошло? — Что именно, по твоему мнению, здесь произошло? — резко осведомилась Беллатрикс, отчего сердце гриффиндорки болезненно ухнуло. Я не знаю, я не знаю, я не знаю. Что она думает о том, что здесь произошло? — Что это должно значить? — уклончиво ответила вопросом на вопрос Гермиона вместо прямого ответа и сразу же пожалела, увидев взгляд Беллатрикс. Она все еще боялась услышать ответ. Не делай этого. Почему она ведет себя вот так? Все было так хорошо, они были на одной волне, и почему ведьма вдруг решила сделать разворот на все сто восемьдесят градусов? Беллатрикс лишь оскалилась в ответ и молча отвела взгляд, поселив этим надежду в душе Гермионы. Девушка глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться, а затем снова заговорила. — Я же сказала, что буду здесь для тебя, — медленно напомнила она и не упустила то, как в ответ дернулась верхняя губа Беллатрикс. — Да-да, ну-у, мы все говорим разную чушь в момент удовольствия… — Только не я! — А мне и не нужно, чтобы ты была здесь для меня, — прорычала Беллатрикс, в конце концов растеряв свое напускное безразличие. — Хочешь знать правду, маленькая грязнокровка? Гермиона стиснула зубы, готовясь к неизбежному, а Беллатрикс лишь усмехнулась в своем неожиданном веселье. — Я тебе не верю, — произнесла ведьма. — И мне, честно говоря, все равно, говорила ли ты правду, или нет… Даже если говорила, что, черт возьми, ты можешь сделать для меня? Почему, во имя Мерлина, ты бы захотела сделать что-либо для меня? Вот оно. — Вот, значит, как, — сердито произнесла Гермиона. — Ты мне не доверяешь. Беллатрикс одарила ее таким взглядом, будто она сошла с ума. — Нет, черт подери, не доверяю! — выплюнула ведьма и резко выпрямилась, по-прежнему сидя на диване, от чего Гермиона напряглась. — Как я когда-либо могла? В случае, если ты забыла, малышка, я похитила тебя, я, черт возьми, почти убила тебя, мучила целыми неделями напролет, не говоря уже о том, что именно я убила большую часть твоих погибших друзей! Гермиона вздрогнула от напоминания, и Беллатрикс усмехнулась до боли знакомым жестким оскалом, который был так ненавидим гриффиндоркой. — Вспомнила, не так ли? У нас было несколько моментов тут и там, но это ничего не меняет. В ту секунду, когда ты очнешься от своего небольшого дурманного оцепенения, ты припомнишь все это, и я даже приблизительно не так глупа, чтобы поверить, что у тебя будет желание быть здесь для меня. По словам Беллатрикс можно было сказать, что все, через что они прошли, сводилось к каким-то нескольким мгновеньям, а Гермиона была выставлена в качестве ослепшей влюбленной дурочки, предавшей своих друзей. Это было так извращено. Беллатрикс смотрела с самодовольным выражением на лице, тем взглядом, которым всегда стремилась ранить, и на этот раз ей удалось. Гермиона могла лишь сидеть в мертвой тишине, пытаясь сохранять спокойствие. В ней говорит гнев. Она пытается защитить себя. Я должна была предвидеть это. Разумом Гермиона понимала, что Беллатрикс пытается оттолкнуть ее. Оттолкнуть, потому что не доверяла ей, оттолкнуть, прежде чем Гермиона сможет причинить ей боль, как это всегда случалось с ведьмой раньше. Однако это не охладило кровь, пульсирующую в виске. Пожирательница слишком хорошо давила на слабые точки. — Так что, после того, как ты уйдешь, я тоже буду веселиться, — Беллатрикс откинулась назад, сверкая темными глазами, словно все пришло в норму после молчания гриффиндорки. Но следующие слова, произнесенные Беллатрикс, заставили Гермиону лишиться контроля. — Ты же не думала, что я собираюсь сидеть здесь и скорбеть по тебе, не так ли? — пробормотала с холодным сарказмом женщина, вновь напомнив Гермионе о существующем темном «я» Пожирательницы. — Вот почему ты так? — воскликнула Гермиона, проигнорировав опасно сузившиеся глаза. Нет, они слишком далеко зашли, чтобы повернуть назад. — Ты думаешь, я не помню всех тех ужасных вещей, которые ты сотворила? Помню. И, несмотря на это, я все еще не собиралась оставлять тебя, чтобы разобраться во всем этом, наконец. Это действительно то, что ты думаешь обо мне? Ты действительно считаешь, что все, что происходило за последние месяцы, есть ничто иное, как пара моментов тут и там между нами? — И снова я повторюсь, что, по-твоему, здесь произошло? — насмехалась над ней Беллатрикс, словно она бредила, заставляя адски злиться, но даже тут Пожирательница не могла вовремя остановиться. — Да и какая тебе разница? Ты только что была готова уйти. Была готова вернуться к своим драгоценным дружкам всего минуту назад, что же случилось? Ты вдруг вспомнила, что они и выеденного яйца не стоят? Гермиона словно ощутила удар под дых. Она захлопнула рот от резкости произнесенного. Беллатрикс теперь наносила удары ниже пояса. Гермиона загнала женщину в угол, и теперь дикое животное злобно набросилось в ответ. — Нет, только не говори мне. Неужели ты придумала себе в своей головке, что у меня есть какое-то дерьмо к тебе? Хм-м? Неужели я воскресила твою отчаянную надежду, просто трахая тебя последние несколько недель, а, девочка? Поэтому ты все еще так упрямо пытаешься найти причину остаться здесь? — насмешливо спросила Беллатрикс. Это было ложью и ужасной несправедливостью. Она извращала все, отрицая правду произошедшего, чтобы подставить под удар только Гермиону, пытаясь обернуть ситуацию так, словно все происходило по гриффиндорской инициативе. Снова. Гермиона не знала, что произошло между ними. Однако она знала, что, несмотря на секс, противостояние, войну и все остальное, она знала, знала, что Беллатрикс заботилась о ней. Но женщина не хотела этого делать, она хотела ненавидеть Гермиону, отчего было так больно, ведь она тоже заботилась о невыносимой женщине, несмотря на то, что тоже предпочла бы ненавидеть. Это походило на трагикомедию, и было слишком уморительно пытаться притворяться, будто ничего из этого не происходило. Однако никто не смеялся. Беллатрикс ухмыльнулась, продолжая взращивать внутри нее ненависть и боль. — Ну, не хочу тебя разочаровывать, девочка, но если ты думаешь, что ты для меня что-то большее, нежели быстрый доступный трах, то ты очень ошибаешься. И только потому, что твоим друзьям наплевать на тебя… Все внезапно почудилось таким сумасшедшим. После всего одного мгновения, на которое она позволила себе подумать, что, возможно, они смогут расстаться на адекватный период, что она разглядела в Беллатрикс нечто похожее на человека, что она могла когда-то взглянуть на нее и увидеть что-то, кроме злобной суки, после этого мгновенья последние несколько дней… Гермиона сдала. — Кто бы говорил! — вздрогнула она и вскочила на ноги. — По крайней мере, мои друзья хотя бы были обеспокоены, а тебя продала собственная сестра! Беллатрикс очутилась на ногах так же быстро, и ее лицо обрело чудовищное выражение. В диких черных глазах нарастала буря. Однако гриффиндорку это уже не волновало: ее сердце выгорало, словно Феникс. Как она посмела, как посмела Беллатрикс растоптать и извалять в грязи все чувства без всякой на то причины, попытаться обыграть все так, будто для нее это ничто, как она могла озвучивать худшие из страхов Гермионы, давить на еле зажившие раны? Они не вернутся к тому, с чего все начиналось, нет, черт побери! — Как ты смеешь, ты, грязно… Гермиона сорвалась. — Я БОЛЬШЕ НЕ ДЕЛАЮ ЭТОГО! — заорала она. Вспышка ярости, отозвавшаяся эхом по всему дому, заставила Беллатрикс замолчать, в то время как Гермиона не переставала тяжело дышать. Она не помнила, чтобы когда-либо подымала голос до такого крика. — Я больше не играю с тобой, — произнесла она сквозь стиснутые зубы со сжатыми кулаками. — Да неужели… — Я сказала «нет», я этого не делаю, хочешь сидеть здесь и притворяться? Пожалуйста. Но мы обе знаем, что реально, а что нет. Ты заботишься обо мне, а я забочусь о тебе. Беллатрикс повернулась к ней с возмущением, лицом к лицу, будто ее обвинили в богохульстве. — Я не забочусь… Гермиона перебила высоким голосом, не отступая ни на дюйм, пытаясь пресечь этот бред прямо сейчас. — Вот почему ты уснула, плача в моих объятиях, поэтому я сказала тебе, что буду здесь для тебя, именно поэтому ты убила человека и спасла мне жизнь. Вот почему ты не смогла убить меня, и я не смогла сбежать, оставив тебя умирать. Вот почему я не уходила, и ты никогда не заставляла меня уходить, как, например, делаешь это сейчас. Беллатрикс захлопнула рот. Она тяжело дышала и больше не говорила. Черные глаза сверкали в ответ. Она облизнула губы, и Гермиона увидела отражение собственного страха в темных глазах. — Вот почему, несмотря ни на что, когда я уйду сегодня, я собираюсь вернуться и понять все с тобой. И мне все равно, веришь ты мне, или нет, — отчаянно произнесла гриффиндорка. Беллатрикс не произнесла ни слова. Она лишь уставилась на Гермиону, словно в любую секунду могла попытаться убить… Или сбежать. От этого сердце Гермионы кольнуло чуть сильнее. Она так устала от всего. Сколько раз им придётся сыграть в этот тупой спектакль? Больше так не пойдет. Пора остановить это безумие. Она должна заставить ведьму столкнуться с правдой и научить жить с последствиями, как бы ни было больно. Она была на грани слез, но голос ее был тверд, когда она снова заговорила. — Но если ты хочешь, чтобы я ушла, если ты действительно, по-настоящему веришь в то, что ты совсем не заботишься, тогда не делай вид, будто это я ухожу, — медленно произнесла Гермиона, ощущая, как горло сжимается от возможности этой горькой правды. — Если это то, что ты действительно хочешь, тогда скажи мне прямо сейчас, что ты хочешь, чтобы я ушла, и я клянусь, что уйду и не вернусь. Беллатрикс действительно вздрогнула. Но не заговорила. Гермиона ощутила, как сворачивается ее желудок. Она не хотела этого. Это последнее, чего бы ей хотелось. Беллатрикс все еще молчала, не двигаясь. Молчание было хуже сказанного ранее. Гермиона вздохнула. Почему, черт возьми, она всегда отступает тогда, когда мне нужно больше всего, чтобы она сопротивлялась? — Скажи, что ты хочешь, чтобы я ушла, — с надрывом произнесла она снова. Снова молчание. Она рассердилась. — Скажи, что ты хочешь, чтобы я ушла, скажи прямо сейчас, и я обещаю, — снова громко повторила она, а слезы уже грозили скатиться по щекам. Все еще ничего. Всегда ничего, ничего, ничего. Ничего для нее. — Скажи, что ты хочешь, чтобы я ушла! — всхлипнула, наконец, Гермиона. — Я хочу, чтобы ты осталась! Беллатрикс мигом пересекла комнату, прежде чем договорить до конца. Она схватила испуганное лицо Гермионы обеими руками. Она сжала ее, и у Гермионы перехватило дыхание от вида черных глаз, пронзающих насквозь. Интенсивность Беллатрикс была невероятной. — Ты, глупая девчонка, я хочу, чтобы ты осталась! — яростно повторила Беллатрикс суровым и внезапно наполненным отчаянием голосом, чего Гермиона никогда ранее не слышала от ведьмы. И тут Беллатрикс поцеловала ее. И, несмотря на все оскорбления, ее разбитое сердце взлетело до небес. Беллатрикс целовала ее так, как никогда раньше. Глубоко и отчаянно, прижимая ее лицо так близко и сжимая так сильно, будто боялась, что Гермиона отстранится. Как будто она когда-либо могла. Пухлые губы были словно мольбой, которую Гермиона никогда не могла игнорировать. Она вернула поцелуй не менее страстно, сжав женщину за талию, словно от этого зависела ее жизнь. Она хочет, чтобы я осталась. — Я не хочу, чтобы ты уходила! — выдохнула ей в лицо Беллатрикс, когда они разорвали поцелуй. — Не сейчас, никогда, вообще никогда, потому что, если ты уйдешь, ты не вернешься! Гермиона едва могла дышать, но ответила незамедлительно, зачарованная сияющими черными глазами и ощущая, словно ведьма была повсюду. — Я вернусь… — Не вернешься. Когда ты увидишь своих друзей и поймешь правду о том, что мы сделали, вспомнишь, кто я на самом деле, ты не вернешься. Никто никогда не возвращался, — прошипела Беллатрикс, впиваясь ногтями в шею Гермионы. Девушка изо всех сил старалась подобрать правильные слова, чтобы успокоить такую женщину, как Беллатрикс, чтобы достучаться до нее, чтобы заставить ее понять, когда она сама себя не понимала. Как и всегда, она не смогла найти верных слов, поэтому просто снова поцеловала ведьму. И, когда Беллатрикс отчаянно ответила на поцелуй, она попыталась успокоить ее мягкими нежными движениями, притянув ведьму еще ближе и стараясь передать все свои чувства. Так продолжалось до тех пор, пока она, наконец, не услышала, как ведьма начала хныкать ей в губы. Только тогда она отстранилась и прижалась лбом ко лбу Беллатрикс, которая, в свою очередь, была словно шторм, готовая в любую секунду разрушить все на своем пути. Мы так запутались, так потерялись, и я не могу отыскать дорогу обратно и не думаю, что теперь хочу. Все, что я могу сделать, это попытаться все исправить. — Хорошо, тогда, я думаю, тебе просто стоит мне доверять, — выдохнула она. Взглянув на лицо Беллатрикс, она была уверена, что женщина собирается оттолкнуть ее. На мгновение ей показалось, что так оно и было, что наступил конец. И тут Беллатрикс рассмеялась. Ну, конечно же, она рассмеялась. Она схватила лицо Гермионы и начала хохотать в своей лучшей манере. Гермиона была озадачена таким поворотом, однако не стала жаловаться, когда страстный рот ведьмы снова накрыл ее губы, и она внезапно ощутила весь этот смех, словно это она смеялась. Безумна. Она совершенно безумна. Гермиона на мгновенье потерялась в мыслях, а затем услышала, как Беллатрикс зарычала и толкнула ее вперед, от чего они вместе рухнули на диван, и ведьма оторвалась от нее, чтобы прохихикать прямо в губы: — Ты дерзкая сучка. Она слегка ухмыльнулась, не обращая внимания на озадаченное лицо Гермионы. Может быть, она действительно сумасшедшая. — Как ты всегда убеждаешь меня делать то, чего я не хочу? — пробормотала Беллатрикс и снова поцеловала. От понимания у Гермионы расширились глаза, а затем закрылись от удовольствия. Она никогда не стремилась ни к чему из этого. Возможно, ей следовало бы позволить Беллатрикс оттолкнуть ее. Возможно, это было бы разумнее. Отказ от обещания признал бы «моменты тут и там» незначительными, еще больше ломая их, лишая всякой морали и рациональности. Но она не отказалась. Потому что она нашла что-то здесь с Беллатрикс, что-то сырое и реальное, что-то настоящее, чего не сможет отыскать больше нигде в мире, то, что она не хочет потерять. Не было больше таких, как она. Никогда не будет. Она не была той, кем представляла ее Гермиона; она была большим, нежели убийства и безумие, насилие и ненависть. Она была сильной и умной, и такой сладкой рядом с нужным человеком, верная до самого конца, и она могла быть больше того, чем становилась во тьме. Гермиона знала об этом. Она ощущала это всем нутром, впитывала через каждый голодный поцелуй. Она не была дурой и знала, что Беллатрикс заслуживала спасения. И если она чему-то научилась на войне, так это то, что есть вещи, за которые стоит побороться. Поцелуй углубился. Их языки переплетались. Гермиона тихо застонала, зарываясь пальцами в мягкие черные кудри, и выгнулась, когда вдоль ее тела прошлись надежные руки. Губы скользнули вдоль щеки к подбородку, а затем спустились к самой шее. Утешительно. Извиняясь. С жаром и трепетом, которые уже переполняли Гермиону изнутри. Нет, у них определенно не было здоровых отношений. Для этого не было времени, и, сказать честно, так было гораздо проще… И гораздо приятнее. На самом деле, это было дело привычки. — Моя маленькая львица, — выдохнула Беллатрикс и укусила за изгиб плеча, заставляя Гермиону вздрогнуть. — Ты, должно быть, смерти желаешь, играя с таким огнем… Гермиона сцепила зубы и сжала волосы ведьмы, отчего она зарычала, а затем ухмыльнулась. — Забавно. Могу поклясться, что уже слышала это где-то раньше, — ответила гриффиндорка, и Пожирательница расплылась в чеширской ухмылке, скользнув прохладными ладонями под рубашку, от чего у Гермионы перехватило дыхание. — Глупая я, — протянула Беллатрикс хриплым голосом, вглядываясь в карие глаза, почти касаясь губами. — Я забыла, что тебе нравится гореть. Она впилась ногтями в ребра Гермионы и провела вниз, вызывая шипение изо рта девушки, а затем снова втянула в поцелуй, скользнув ядовитым языком внутрь. Гермиона возмутилась бы, если б не две ладони, накрывшие ее маленькую чувствительную грудь. — Ты моя, — внезапно произнесла ведьма, собственнически сжимая. Гермиона захныкала. Соски налились возбуждением под неумолимыми ладонями, и она с готовностью откинула голову назад, чтобы предоставить доступ женщине, которая набросилась на ее шею с грубыми укусами и поцелуями. Беллатрикс прижалась к чувствительному месту чуть ниже ее подбородка и втянула кожу. Гермиона сжалась, ощутив острые зубы. Укус заставлял дрожать всем телом, и она знала, что Беллатрикс была права. Она любила гореть. — Я хочу, чтобы ты это запомнила, — сказала ведьма, страстно сжав двумя пальцами сосок, а другой рукой скользнув вдоль живота Гермионы, чтобы после задрать юбку. Пальцы скользнули по пропитанному нижнему белью, прямо к ее слабым местам. Она вся сжималась внизу, словно ее тело узнавало прикосновение женщины. Беллатрикс прикусила ее нижнюю губу, и Гермиона захныкала, когда ведьма толкнулась двумя пальцами внутрь без предупреждения. Она задыхалась от нового поцелуя, подмахивая бедрами, стараясь не сбиваться с заданного Пожирательницей темпа. — Когда ты будешь там, в уюте, свернувшись калачиком рядом с ними, помни, кто оставил эти следы на твоей коже. Помни, к кому ты вернешься… Беллатрикс лизнула вдоль всей шеи, от чего Гермиона еще сильнее выгнулась, откинув голову и застонав в полном экстазе. Она ничего не могла сделать. Беллатрикс знала, как залезть под кожу, что сказать, чтобы заставить естество пульсировать, а голову кружиться. — Я хочу, чтобы они увидели меня на тебе, чуяли меня и знали, кому ты принадлежишь. Я хочу, чтобы они знали, что, независимо от того, что произошло, или что произойдет, ты всегда будешь принадлежать мне, моя маленькая грязнокровка. Гермиона напряглась, когда Беллатрикс дотронулась носом к носу и подарила ей фирменную самодовольную усмешку, которая заставляла желать поцелуя снова. Вместо этого гриффиндорка просунула пальцы обеих рук под узкий корсет женщины, одновременно толкнув бедром вверх, промеж ног Беллатрикс. В ответ она получила хриплый рык и обратное давление, от чего наслаждение нахлынуло с новой силой, и она еще сильнее вцепилась в черный корсет, заставляя двигаться в унисон. Спустя несколько мгновений Гермиона ахнула от удивления. Неужели Пожирательница никогда не носит нижнее белье? На ее бедре теперь было так много влажного тепла, Беллатрикс скользила взад-вперед, помечая ее так, как сама того желала. И Гермионе это нравилось. — Черт, это оно, малышка. Так сильно хочешь меня? Ты тоже хочешь меня на себе, хочешь, чтобы твои распрекрасные друзья знали, насколько ты порочна, не так ли? Тогда возьми, моя грязнокровка… Возьми все это, грязная сучка! — застонала Беллатрикс, кусая за шею, покачивая бёдрами. Гермиона задрожала одновременно и от физического контакта, и от грязных выражений ведьмы; у женщины были на удивление сильные бедра, которые крепко прижимались к ее бедру, и длинные пальцы безжалостно входили в нее, в то время как Беллатрикс шептала прямо в ухо самые порочные вещи. — Ох-х, да, Беллатрикс, Белла! — пролепетала Гермиона, ощущая, как начало сжиматься все внутри, когда женщина стала наращивать темп. Чем сильнее она сжимала шнурки на корсете Пожирательницы, тем жестче женщина двигалась, заставляя их обеих с неистовой силой раскачивать диван. Они вспотели, но жара лишь накаляла страсть, увеличивая желание. Гермиона чувствовала, что она уже близко. Она всегда теряла голову, когда Беллатрикс подводила ее к краю; всегда ощущала себя ужасно безрассудно и жадно, не желая заканчивать. — Ты… Ты тоже хочешь меня, — произнесла она, изо всех сил пытаясь не дать рассудку помутиться от близости оргазма, отчаянно пытаясь играть на равных в их затянувшейся партии. Не без борьбы, конечно. — Ты хочешь, чтобы я была на тебе. Боже… Ты так много болтаешь, Белла, но ты хочешь меня не меньше, — выдохнула Гермиона в аристократическую скулу женщины. — Ты хочешь ощущать меня на своих пальцах, своим ртом, ты не хочешь забыть, как я пахну, какова я на вкус, когда я уйду… На этом моменте Гермиона резко согнула ногу, и Беллатрикс наградила ее самым великолепным стоном удовольствия, заставив гриффиндорку ощутить неожиданный прилив сил и желания. — Даже если это всего лишь на некоторое время… — выдохнула она в ухо ведьме, ухмыльнувшись, когда Беллатрикс вздрогнула. Ее хриплые слова, казалось, вызвали гнев у Беллатрикс, что было желаемым эффектом. С рычанием женщина резко ввела третий палец, и Гермиона закатила глаза. Она ощущала себя чертовски наполненной. У нее уже виднелись синяки на пальцах, которыми она плотно сжимала корсет, и Беллатрикс так быстро двигалась, так быстро двигала рукой, что ей показалось, что она может раствориться, и ей было абсолютно все равно, ведь все, что она хотела, это притянуть Пожирательницу еще ближе, чтобы приблизиться к краю вместе. Но Беллатрикс всегда оставляла последнее слово за собой. — Даже если ты уйдешь… — Беллатрикс задыхалась, они обе уже были на пределе. — Ты никогда не избавишься от меня. Тебе никогда не будет достаточно кого-то еще, и ты знаешь об этом. Ты моя, Гермиона, черт возьми, Грейнджер. Они встретились взглядами. Черные молнии встретились с бушующим пламенем в карих глазах. Ловкий большой палец нашел ее клитор, и Беллатрикс из последних сил качнулась вперед с выдохом, прижимаясь к бедру не менее разгоряченной Гермионы. Она хныкала и плакала от восторга, кончая на пальцы Беллатрикс, ощущая судороги удовольствия, и слышала, как ведьма чертыхнулась и так же хныкнула в поцелуе, соединившим их обеих сразу после того, как Пожирательница последовала за Гермионой, застонав от наслаждения, хаотично двигаясь, прижимаясь к ней до боли. Они медленно приходили в себя, целуясь и ощущая последние отголоски удовольствия, пока Беллатрикс, наконец, не рухнула на нее с полным изнеможения вздохом. Женщина легла сверху, переместив вес на бок, в то время как девушка устало смахнула волосы с лица, приложив ладонь ко лбу. Да уж. Откровенно говоря, все эти разговоры слегка переоценены. Некоторое время они так и лежали, восстанавливая дыхание и рассудок, пока Беллатрикс не проворчала «развернись» и не совсем вежливо хлопнула ее по бедру, побуждая к действию. Гермиона была слишком счастлива, чтобы уделять этому внимание, и развернулась набок, а затем покраснела от удивления и смущения, когда ведьма обняла ее за талию, притянув очень близко, почти вжимая в себя, но не причиняя боли. Ой. Они никогда не делали так раньше. Гермиона мысленно закатила глаза. Они всего пару минут назад занимались страстным потрясающим сексом, а она краснеет от мысли, что они просто прижимаются? Она действительно наслаждалась ощущением Беллатрикс, прижимающейся к ее спине и спутавшей свои ноги с ее. Гермиона была полностью укрыта в объятиях, удовлетворенная и довольная. Она медленно скользнула рукой вдоль руки Беллатрикс и нерешительно переплела их пальцы. Пожирательница напряглась, а моментом спустя просто вздохнула и расслабилась, слишком уставшая, чтобы заботиться. Гермиона улыбнулась. — Я не прижимаюсь, девочка, — пробормотала Беллатрикс, а затем широко зевнула. — Я просто слишком измучена, чтобы двигаться… — М-м-м, — промычала в ответ Гермиона, прикрыв глаза. Вокруг нее было лишь мягкое тепло. Она чувствовала, что последняя фраза Беллатрикс отдавала лукавством, но Пожирательница не спихнула ее с дивана, что уже кое-что да значило. Некоторое время они лежали в молчании. Гермиона почти дремала, когда Беллатрикс сдвинулась к ее уху и заговорила. — Ты можешь уйти утром, — тихо произнесла она. Гермиона быстро заморгала и напряглась, но Беллатрикс лишь сильнее сжала ее в объятиях. Пожалуйста, скажите мне, что это не второй раунд. Или, во всяком случае, не что-то наподобие. Честно, не думаю, что смогу справиться с чем-то прямо сейчас. — Ладно, — мягко ответила Гермиона. — Обещай, что ты вернешься, — прошептала Беллатрикс, словно громкость голоса смогла бы раскрыть уязвимость. На секунду Гермиона увидела истину. — Обещаю, — произнесла она, глядя в огонь, танцующий в камине. На самом деле она не видела его, сосредоточившись лишь на женщине, окружавшей ее повсюду. — Поклянись, — прошипела Беллатрикс с внезапным рвением, и Гермиона вздрогнула от внезапного выдоха, пощекотавшего ухо. — Клянусь, я вернусь к тебе, Беллатрикс, — дала она клятву со всей искренностью, на которую была способна. Когда ответа не последовало, она решительно развернулась в объятьях женщины, чтобы встретиться взглядами. Беллатрикс ничего не произнесла. По какой-то непостижимой причине она выглядела такой потрясающе красивой для Гермионы: сверкающие черные глаза, преследующие ее уже который месяц, в которых отражалась неподдельная усталость от вечного предательства, искусанные и потрепанные поцелуем губы, этот ужасно заманчивый рот. Ей внезапно до боли в сердце захотелось увидеть улыбку ведьмы по абсолютно неясной причине. — Ты же убьешь меня, если я этого не сделаю, помнишь? — слегка улыбнулась она. Беллатрикс не улыбнулась в ответ, лишь фыркнула и закатила глаза, переходя от серьезного к раздраженному состоянию. Затем она обняла Гермиону за талию и притянула ближе, чтобы коснуться ее лба мягким теплым поцелуем. Это невинное движение поразило гриффиндорку до глубины души, и весь солнечный свет мира вдруг наполнил всю ее суть, согревая грудную клетку и сердце. Гермиона поняла, что это лучше, чем любая улыбка, и, засыпая в объятиях Беллатрикс, она все еще улыбалась. Однако на следующее утро об улыбках было забыто. Все трепетные теплые чувства испарились, ведь они с Беллатрикс снова спорили. — Ты уйдешь на месяц? — рычала ведьма, стоя на крыльце. — Я так не говорила, просто предположила, что это не исключено… — Ни за что. Я свихнусь, если буду сидеть здесь не то, что месяц, даже неделю! — яростно воскликнула Беллатрикс. Все началось несколько минут назад, когда они вместе покинули дом и вышли на улицу, готовясь трансгрессировать в разные места. Гермиона собиралась в Нору, а Беллатрикс намеревалась раздобыть еду. По словам ведьмы. Гермиона была в ужасе от одного лишь предположения, что женщина могла лгать, и эти крики совсем не помогали исчезнуть клубку нервов, что сжимался где-то в животе. Она и так достаточно нервничала из-за предстоящей встречи с Гарри и Роном, и другими, лишняя нервотрепка была совсем не к месту. Беллатрикс спросила, как долго она будет отсутствовать, и она дала слишком туманный ответ, который совсем не удовлетворил ведьму. — Три дня, — твердо сказала ей Беллатрикс. — Если ты не вернешься в течение трех дней… — Три дня? — осеклась Гермиона. — Три дня? Беллатрикс, нет ни единого шанса, что я смогу вернуться в течение трех дней, все будут вокруг меня, возможно, даже весь волшебный мир, и я… — Я не собираюсь сидеть здесь и сохнуть, скрестив пальцы, пока ты будешь чесать языками со своими якобы сожалеющими друзьями! — прорычала Беллатрикс. — То, о чем ты просишь, просто невозможно! Я не в состоянии придумать, как можно вернуться к тебе за такой мизерный промежуток времени! — мрачно ответила Гермиона, ощущая, как настроение скисает с каждым произнесенным словом. — Прекрасно, у тебя есть неделя, — произнесла уже более спокойная ведьма, словно решила возникшую проблему. Гермиона подавила свое раздражение и постаралась найти компромисс. Решение вопросов на эмоциях не сулило ничего хорошего. — Две недели, — возразила она. — Ни за что… — Две недели идеальный вариант! — воскликнула Гермиона и нервно провела рукой по волосам, когда Беллатрикс нахмурилась. Отлично, ведьма все-таки предпочитала решать все на эмоциях. — Я не буду ждать так долго! — закричала действительно разгневанная женщина. — Я застряла на этом проклятом острове даже не зная на сколько, словно снова вернулась в Азкабан! И если я буду здесь без тебя, поддерживающей мой рассудок, я просто сойду с ума. Я не могу сделать этого. Я не буду! Гермиона колебалась, ведь вид сверкающих темных глаз и яростный тон ведьмы были ясным предупреждением. Беллатрикс говорила искренне. Чувства боролись с разумом. Ясное дело, что Пожирательница была расстроена, но теперь она выглядела будто дикий зверь, пойманный в ловушку и упрятанный в неволю. Женщина снова излучала маниакальную энергию. Беллатрикс Лестрейндж не славилась своей покорностью. Ее натура не выносила неволи или привязанности к определенному месту. Она нуждалась в жизни и движении, а не в трате и без того ценных дней. Время, которое они провели здесь, было… Чем-то стоящим, но для Беллатрикс этот остров по-прежнему оставался тюрьмой. Она была диким яростным зверем, а как поступают звери, загнанные в угол? Гермиона не хотела знать. Поэтому она согласилась, несмотря на то, что это было полнейшей глупостью. — Через неделю, — сказала она, и напряженные плечи Беллатрикс мгновенно расслабились. Гермиона же не ощутила подобного облегчения. Как я, черт возьми, собираюсь сделать это? — Одна неделя, — резко обратилась к ней Беллатрикс. — Обещай, что вернешься через неделю. А что произойдет, если я не смогу? Пожирательница смерти в последние дни брала с нее слишком много серьезных обещаний, и она начинала опасаться, что не сможет выполнить все до единого. Или ни одно из них. Она сглотнула. Она не лгала, нет, черт возьми. Ее не волновало, что произошло здесь. Она по-прежнему была хорошим человеком. Она все еще была тем человеком, которого знала, где-то в глубине души. — Обещаю, я вернусь через неделю, — тихо ответила она, и колючий взгляд вороной ведьмы смягчился. Ты дура, Гермиона Грейнджер. Беллатрикс отрывисто кивнула, а затем неловко отступила от нее в сторону океана. Дождь и холод как всегда были повсюду. Волны прибивались к черному песку снова и снова. Что, если она исчезнет? Что, если ее не будет здесь, когда я вернусь? Что, если она не выдержит ожидания и убежит, чтобы сделать что-то ужасно глупое, и я больше ее не увижу? У Гермионы болезненно сжалось сердце, от чего она испугалась, не понимая, что бы это могло значить. Она мне не доверяет. Она уже подтвердила это. Меня не волнуют ее слова. Слова, в которые веришь, не произносят с таким выражением лица. Она все еще думает, что я не вернусь. — Беллатрикс, — произнесла Гермиона, и женщина развернулась к ней. — Если я буду выполнять это обещание… Ты должна пообещать мне тоже самое. Ведьма поморщилась, и Гермиона забеспокоилась. — Обещай мне, что будешь здесь, когда я вернусь. Вдалеке прогремел гром. Беллатрикс поджала губы и промолчала, заставляя Гермиону сжаться от нервов. Она ненавидела этот дикий, непредсказуемый блеск в черных глазах. Она понятия не имела, что думает, или чувствует, или что сделает Беллатрикс в следующую секунду. Это ужасно. Ей нужно успокоиться. Ей нужно понять, что она не совершает ошибку. Однако она получила в ответ лишь тишину. — Беллатрикс… — взмолилась Гермиона, стараясь не выдавать полного отчаяния. — Пообещай мне… Беллатрикс вытянула руку и притянула ее за шею со скоростью молнии, что сверкнула где-то вдали. Ведьма втянула ее в неожиданный, но такой яростный поцелуй. Сердце Гермионы ухнуло вниз. Это было невыносимое прощание. Поцелуй заставил ее желать так, как никогда прежде, до ноющей боли в сердце и душе, до шёпота в голове, который все повторял: не уходи, не уходи, пожалуйста, не уходи. И так же неожиданно, как начался этот поцелуй, так внезапно он и закончился. Гермиона только потянулась к Беллатрикс, но женщина сделала шаг назад и заглянула прямо ей в глаза. У Гермионы скрутило желудок, и она поняла, что сейчас произойдет, и никак не могла этого предотвратить. — Беллатрикс… Беллатрикс не улыбнулась, не усмехнулась и даже не нахмурилась, и в ту минуту Гермиона жизнь бы отдала, чтобы увидеть хоть какую-то из этих эмоций на безжизненном лице, а затем ведьма с громким треском исчезла. Вот так она и ушла. Гермиона все еще стояла с вытянутой рукой, уставившись на опустевшее место, ощущая непреодолимое чувство ужасной потери. Беллатрикс ничего ей не обещала. В небе прогремело, и блеснула молния, а затем обрушился холодный ливень, хорошо различимый на фоне волн, которые от непогоды лишь становились все выше и свирепее. Гермиона очнулась и протерла глаза, когда осознала, что плачет. Она не знала, что думать и чувствовать. Но знала, что делать. Она глубоко вздохнула, уловив повсеместный запах дождя и едва различимый аромат сосен и ладана, а затем закрыла глаза и развернулась. Она с треском исчезла в свете очередной молнии, оставляя небо в одиночку сражаться с океаном.