***
Мадам Сэм шла к палате мальчика с неохотой — это раз. Второе — она не отдохнула. Она даже не зашла в комнату, не пошла к Смотрителю. Вместо этого она что-то пила, сидя на скамейке в углу. Я старательно выполняла ее приказание не разговаривать и по-шпионски незаметно наблюдала за ней просто от нечего делать. Высокая, прекрасно сложенная, цвет глаз — светло-серый. Очень светлый оттенок, и глаза искрятся, отражая в себе всё, словно зеркало. Рот широковат, но форма симметрична, и ее улыбка вписывается в представления о красоте, которые в меня запрограммированы. У нее темные брови и ресницы. Крайне мало недостатков во внешности. Глядя на нее, я задумывалась о природе. — Могу я сказать? — Валяй. — Не кажется ли вам, что окружающая среда является лучшим компьютером и лучшим художником. Как из крохотной молекулы ДНК способен развиться сильный, гармоничный и способный ко всестороннему, неограниченному самообучению организм, вроде вас? Это истинная гениальность. В это время мадам Сэм ела пищевую пасту. Пока я говорила, ее брови медленно ползли вверх. Наконец, она выдержала длинную паузу, внимательно на меня глядя и пробормотала: — Прекрасно. Теперь я знаю, что даже роботы делают комплименты круче, чем окружавшие меня мужчины всю жизнь. Интересные у тебя настройки, Кюри. "Комплимент? О чём она?" Я не успела спросить, потому что нас позвали в палату мальчика. Оказывается, он уже начал приходить в себя. Мадам Сэм не хотела идти, я видела, как медленно она шагает, и как опущены ее плечи. Это показалось мне странным, но я тактично молчала. — Физические параметры ребенка активизируются, — заметила я, когда мы подошли к постели. Подле мальчика сидели его родители. Мадам Сэм улыбнулась ему: — Привет, Остин, ты слышишь меня? — Здрасте, тетя Сэм. Я знал, что вы придете. Не понимаю толком, что тогда происходило. В те минуты, когда эта сильная женщина с оружием за спиной стояла у его постели. Ее плечи были сжаты, руки напряжены. Она говорила с трудом и негромко. Ее благодарили, но мадам Сэм стремилась уйти. Этого никто не замечал, кроме меня, ведь я могу видеть, как напрягаются мышцы. Из-за одного лишь ребёнка переполошилось всё убежище. И каждый теперь смотрел на его выздоровление, как на что-то потрясающее. Мне приходилось видеть это не раз, и реакция людей показалась мне занимательной. Они все были счастливы лишь потому, что выжил маленький мальчик. Они пожимали руку мадам Сэм, плакали. Остин, глядя на это, улыбался, и я бы назвала эту улыбку недоумённой и смущённой. Мне плакать не хотелось, но я чувствовала закономерное удовлетворение от того, что удалось хотя бы частично выполнить свою рабочую функцию. Я заметила в какой-то момент, что мадам Сэм стремится выйти из переполненной палаты и устремилась за ней. — Что мы будем делать дальше? — Мы? — переспросила она, поворачиваясь ко мне. «Уверена, что её слух в порядке. Тогда в чём дело?» — Я жду ваших дальнейших указаний, — ответила осторожно, следя за её реакцией. Сэм пожала плечами: — Помалкивай о том, что я тебе сказала, оставайся здесь и помогай людям. — Эти люди имеют достаточный генетический потенциал для того, чтобы справиться с большинством из существующих инфекций. И потом… мне бы не хотелось больше когда-либо быть в этом убежище. Последнюю мысль представлялось сложным объяснить даже мне. С тех пор, как коренные протоколы поведения и восприятия заблокированы для внесения поправок, они выдают довольно специфический пакет сигналов. Я не ожидала, что мадам Сэм меня поймёт, но она отчего-то поняла — я безошибочно угадала это по её лицу. — Ты никогда не была на поверхности, верно? — Я была на поверхности и довольно часто, но давно. До появления в убежище я входила в группу учёных-медиков, и мы часто выезжали на конференции и экспедиции. Это её неожиданно заинтересовало: — Ты помнишь Бостон двухсотлетней давности? — Конечно. У меня абсолютная память. Я помню, как проходила первичную практику в Медфордской больнице, например. — Пошли, — неожиданно произнесла мадам Сэм. — В конце концов, ты робот. Её слова меня озадачили, но она повернулась и решительно пошла к жилым помещениям, а мне оставалось лишь последовать за ней.***
Она не позволила мне помочь ей. В отданной ей тесной комнатушке с односпальной кроватью, на которой лежал чистый, но застиранный матрас, она сняла плотную, кожаную, короткую куртку, бронежилет и какие-то странные, бронированные наручи. Швырнув всё это около кровати, она поморщилась от боли, села и потянулась, чтобы снять высокие, до колена, военные сапоги. Затем она пнула к себе поближе походный рюкзак цвета хаки и вытащила оттуда аптечку. Уже несколько раз она отказывалась от моей помощи, поэтому я молчала, с интересом наблюдая за человеческим существом. — Твою мать, масло для горелки вот-вот кончится, — проворчала она, зажигая засаленный фитиль химической горелки, предназначенной для опытов с нагреванием. Некоторое время она накаливала на огне тёмную, длинную иглу, протёрла её спиртом и стала нагревать на горелке, в мощной, металлической ложке странное, белое вещество. Этот порошок быстро стал таять, шипеть и пузыриться. Мадам Сэм втянула вещество в пластиковый шприц и закатала рукав клетчатой, мужской рубашки. — Могу я вас спросить… — начала, было, я. — Нет, — несколько резко прошамкала она, сжимая в зубах конец жгута, которым она обернула себе руку выше локтя. Она вколола себе препарат, и я не могла не заметить, что её худая, жилистая рука и без того исколота. Сначала я решила, что она употребила снотворное. Мадам Сэм замерла на секунду, её зрачки сузились, и я не могла не заметить, что ритм сердца серьёзно увеличил темп. Она швырнула жгут в рюкзак, убрала аптечку и стала скрупулезно изучать свою броню. — Вот же тварь, — отчего-то беззлобно прошептала она, рассматривая рваную рану на своём бронежилете. — Задел, всё-таки. Ворча, мадам Сэм вытащила толстую иглу и жёсткие, плотные нити. Я пока не понимала, какие выводы можно было сделать относительно этого человека. Она поступила благородно, спасла ребёнка и не стала выдавать меня. Но она явно принимает наркотики и едва ли собирается спать этой ночью. Это настолько нелогично и не благоразумно в её состоянии, что похоже на осмысленное самовредительство. Может, у неё не в порядке рассудок? — Скажите, вы получали травму головы? — спросила я, стараясь говорить дружелюбно. — Не помню, — бросила она. — Всякое бывало, может, и головой билась. «Это кое-что объясняет. Особенно, если она запамятовала этот момент». — А были ли у вас в последнее время серьёзные, стрессовые обстоятельства? Мадам Сэм зачем-то строго на меня посмотрела и пожала плечами, продолжив зашивать дыру на бронежилете: — Были. «Всё понятно. Бедная женщина. Ей определённо нужна медицинская помощь. Нужно провести анализ ситуации и составить план действий». — Расскажи-ка мне о своей жизни, Кюри, — сказала она. — До лаборатории. — После сборки меня под присмотром двух инструкторов отправили на практику в Медфорскую больницу, где я должна была помогать анестезиологу и учиться у него… — Расскажи мне про эту больницу, — перебила меня она. — О, это замечательное место, — ответила я, желая её развлечь. — Там проводилось множество экспериментов с эффектом плацебо, тесты кибернетических, медицинских технологий. Очень познавательно. Я наблюдала не только за работой врача, но и пациентами. В каком-то смысле, училась у них. Я гуляла с ним по саду, а иногда выбиралась со своими смотрителями в другие места на конференции. Но она продолжала задавать странные вопросы. Расспрашивала меня, как выглядит больница, какие улыбчивые там работали люди и как красив был сад на заднем дворе. Затем почему-то с кривой усмешкой, показавшейся мне злой, произнесла нечто странное: — Куда этим зелёным уродам понимать, какое место они разрушили… И помрачнела, хотя я была уверена, что не сказала ничего плохого. Подумав, что тема больниц может быть для неё болезненна, я перевела разговор и стала рассказывать о забавных моментах, когда лаборанты вывозили меня смотреть показы научных фильмов. Уже тогда люди отчего-то питали ко мне привязанность. С тех самых пор коллекция шуток в моей памяти постоянно пополняется. К моему удовлетворению, я заставила мадам Сэм улыбнуться. Она сказала, что тоже когда-то была в этом кинотеатре с мужем, на свидании и рассказала, какой видела фильм. «Очевидно, её патология сильна, раз она описывает события двухсотлетней давности так, словно видела всё своими глазами». — Значит, вы замужем? — спросила я. — Где же ваш супруг? Мадам Сэм пожала губы и сказала: — Он погиб. «Клубок распутывается, — подумала я. — Это будет непросто вылечить, но моя задача — отдать долг человеку, который меня освободил». — Ты очень милая, Кюри, — сказала мадам Сэм, откладывая в сторону нитку с иглой и надевая бронежилет. — Спасибо за беседу. — Как? Вы уже собираетесь уходить? — Лучше уйти сейчас. Они будут уговаривать меня остаться, а я ненавижу эти моменты, — она посмотрела на часы и стукнула по циферблату. — Хочешь посмотреть на мир после ядерной катастрофы, Кюри? — Прежде всего, мне интересно, какие медицинские учреждения ещё функционируют в достаточной степени, чтобы им могли потребоваться услуги робота, вроде меня, — ответила я. Мадам Сэм посмотрела на меня с состраданием и сказала: — Ну, я знаю одного нейрохирурга. Был один пластический хирург, но я его грохнула… — она задумалась, постучав указательным пальцем по своему подбородку. — Не знаю, стоит ли считать ту хиппи из каравана, что вечно сидит на ментатах, врачом, но смеси у неё самые чистые. Думаю, она образованная даже. Так как меня можно назвать оптимисткой, я сочла её слова за странную шутку и сымитировала смех из своих динамиков: — Вы очень остроумны. — Ага, я, вообще, люблю, знаешь, посмеяться над мировыми проблемами, — без улыбки кивнула она и взвалила на плечи тяжёлый рюкзак. — Идём. Доберёмся до Добрососедства, и я покажу тебе медицину в самом размахе. Заодно купим тебе что-нибудь поприличней, из чего можно смастерить толковую броню. — Моя заводская броня отвечает по ГОСТу всем необходимым стандартам, — поспешила заверить её я. — Ни один коготь смерти так не подумает, дорогая. Мне не помешает на ходу хороший робот медик, но для этого нужно, чтобы никто тебя не раскроил, как консервную банку. У неё есть странная манера шутить без улыбки. Я читала, что это черта прирождённых комиков. К тому же, чувство юмора у неё чёрное какое-то.***
Как описать то, что мне пришлось увидеть? Будь я способна на удивление, наверное, увиденное ошеломило бы меня. Едва за нами закрылась тяжёлая, механическая дверь в убежище, я вышла на улицу. Но меня ожидал выход из скалистого, пещерного проёма, который образовался валунами, обезобразившими вход. Я хорошо помнила детскую площадку неподалёку, киоск и несколько жилых домов. От детских качелей остались лишь ржавые, острые остовы, а на месте киоска и жилых строений вкруг убежища возвышался лес с корявыми, голыми стволами деревьев. Мои индикаторы фиксировали тревожный уровень загрязнённости в атмосфере, будто я находилась прямо над трубами ломоперерабатывающего завода. От земли исходил радиоактивный фон — он был ничтожно мал, но достаточен, чтобы вызывать постепенные мутации. — После катастрофы знания, накопленные человечеством, пропали. Ненадёжные книги, хрупкие электронные носители и, самое главное, знающие люди — всё это было уничтожено. Редкие, уцелевшие книги считаются дорогим раритетом. Таким образом, горстка людей, оставшихся в живых была слабой и глупой. Сейчас мало кто имеет понятия о медицине, истории, природе электричества. Нет школ, кроме института выживания. Люди строят новый мир на обломках старого, вслепую, без руководства. Умные люди быстро гибнут, как и потомки тех редких единиц, которые передавали знания о старом мире, другим. Сейчас мало кто знает, что значит слово Америка. У многих на языке название этого города, но чаще всего его называют Содружество. Это лицемерное название звучит, как издевательство, — она едко хмыкнула и достала из кармана сигарету. — Люди заново научились изготавливать оружие и броню, а вот библиотеки и школы строить ещё не научились. — Правильно ли я поняла, что меня ждёт большой поток совершенно новых данных? — спросила я осторожно, продолжая фиксировать изменения. — Ты всё увидишь сама, Кюри, — с этими словами она пересекла площадку и подошла к какой-то странной машине. Когда-то давно это был микроавтобус, но теперь от него остался лишь призрачный намёк. Например, на его крышу был приделан миниган, а колёса явно принадлежали машине покрупнее. — Хоть ты и робот, но я по твоей мимике поняла, как ты относишься к таким средствам передвижения, — скептически ухмыльнулась мадам Сэм. «Как она могла догадаться? У меня нет мимики». — А это средство передвижения? — уточнила я. — Просто я не представляю технологию, при которой можно превратить этот милый, розовый микроавтобус в танк. Она рассмеялась, хотя я вовсе не шутила. — Я тоже не представляю, но знаю парня, который умеет творить чудеса с техникой. «Моя участь — быть обязанной безумной женщине в постапокалиптическом мире, — подумала я. — Что ж, если такова цена за то, чтобы я нашла здесь приют для своего интеллекта и способностей — я готова её платить». Мне пришлось сложить большую часть своих опциональных конечностей и выключить двигательный реактор, позволяющий мне парить над землёй, чтобы сесть на переднее сидение рядом с мадам Сэм. Было лето, но не зеленело ни одно дерево. Вся редкая листва была грязно-жёлтой, а её листья излишне крупными. Трава — колючая, жухлая — комьями беспорядочно торчала там и сям на дорогах, пробиваясь через ошмётки старого асфальта. На небе не видно ни единой звезды, хотя оно чистое. Смог, туманы и облака грязи закрывали от Бостона лик созвездий. Даже луна казалась какой-то маленькой, смазанной, словно кто-то капнул на полотне неба разбавленной, жёлтой краской. Наш микроавтобус гулко зарычал, но двигатели работали на удивление тихо, а шипастые шины передвигались по асфальту с минимальным шорохом. Проигнорировав широкую тропу у леса, мадам Сэм выехала на дорогу, которую я называю таковой за неимением синонимичного слова, ибо, на самом деле, передвигаться по ней на машине было делом рискованным. Однако, шины нашей машины справлялись с трещинами, ухабами, целыми грудами выкорчеванного асфальта, в целом, неплохо. Если бы у меня был вестибулярный аппарат, меня бы стошнило, но это к делу не относится. — А почему мы проехали ту удобную тропу у леса? Она выглядела ровной, — робко спросила я, наконец. — А ты знаешь, что такое яо-гай? — загадочно спросила мадам Сэм. К своему стыду, пришлось признаться, что этого слова нет в моём словаре. — Поверь мне, тебе не хочется сейчас узнавать значение этого слова. У меня итак мало патронов для минигана. И снова она говорит загадками. Некоторое время мы ехали по дороге, но скоро впереди показался знакомый мне, родной силуэт Бостона на фоне ночного неба. Пригород заканчивался. Мадам Сэм внезапно выключила фары и опустила на голову очки с функцией ночного зрения потом, подумав, включила радио. Некоторое время оно скрипело, шипело, плевалось звуковыми волнами, но я понемногу услышала голос ведущего. Правда, он вещал о каком-то незнакомом городе. — Так, а теперь включаем стелс-поле и молимся всем богам, какие есть, чтобы всё обошлось, — бормотала мадам Сэм, надавливая на какой-то рычаг рядом со сцеплением. На первый взгляд, ничего не изменилось, но я заметила, как женщина напряглась, оглядываясь по сторонам и сбавляя ход микроавтобуса. — Вы не возражаете, если я не стану молиться, мадам? — Не возражаю, Кюри. Между тем, я не видела причин для беспокойства. Мы въезжали в центральный район Бостона. Вблизи он оказался куда более запущен, чем издали. По переулкам валялись груды мусора, кое-где на фонарях висели скелеты, обёрнутые в какие-то тряпки, я услышала вдалеке выстрелы. — Анализ ситуации заставляет меня сделать вывод, что мы проезжаем по территории, где ведутся активные боевые действия, — сказала я. — Серьёзно? А я думала, здесь проходит ярмарка в честь Рождества. — Но ведь Рождество в декабре, — осторожно напомнила я. — Согласно моим хронометрическим данным, сейчас самое начало августа. — Кюри, будь солнышком, помолчи немного. Почему она постоянно просит меня молчать? Иногда мои коллеги говорили со мной в подобной интонации, но я всегда довольно слабо представляла, в чём тут смысл. Мне не оставалось ничего другого, кроме как замолчать, но ситуация начинала меня беспокоить, и я не выдержала: — Вынуждена вам сообщить, что передвижение по этой местности может быть опасно. — Я знаю, Кюри. «Тогда причём тут Рождество?» Но мне почему-то показалось, что вслух лучше не спрашивать... — Здесь зелёные воюют с рейдерами за территорию. Специальные отряды Даэмонд-сити регулярно прочёсывают местность, но приходит время, и эта шушера снова возвращается. Они как тараканы. Их так же сложно убить. Недалеко от нас небольшая горячая точка, поэтому нам нужны мозги и немного удачи, чтобы проскочить. Держись, Кюри… — и эта невероятная женщина резко надавила на педаль газа. Перед нами вперёд устремлялось широкое шоссе. Я уже слышала за стенами домов выстрелы, крики и взрывы. — Неужели не было другого объездного пути? — К востоку от нас руины Квинси, и тебе там не понравится. К западу объезд долог и опасен. Добрососедство находится в такой за… запредельно глубокой дыре, что к нему существует единственный выезд, и мы им как раз пользуемся, — наш микроавтобус резко повернул налево и вовремя, потому что прямо над крышей просвистел ядерный минизаряд. Я увидела, что он попал в одну из машин и взорвался. В эту секунду я впервые увидела на фоне огня взлетающие вверх части человеческих тел. — Мазила, — сухо ощерилась она. Мадам Сэм, стремясь выехать из переулка, вновь надавила на педаль газа. Мою кратковременную память отчего-то заклинило. Я продолжала видеть перед собой взрывающиеся тела. Ничего удивительного в происходящем не было, но я запрограммирована с альтруистичным нравом и заключила, что на этом месте должна испытать сильную скорбь. — Боже мой, что же случилось с миром? Здесь везде одно насилие? — Везде, — спокойно подтвердила она. Кто из нас робот, в конце концов? — Не могу не отметить ваше поразительное спокойствие, — сказала я. Мадам Сэм сбавила скорость, и мимо окна потекли угнетающие пейзажи разрушенных магазинов, валяющихся костей и мусора. — Тебе знаком эффект, при котором происходит привыкание организмом к болевому порогу и кажется, что боли нет? — Знаком. Но ведь боль всё равно есть, не смотря на блокировку, — ответила я и немедленно поняла, к чему был задан этот вопрос. Мы остановились в переулке между высокими, многоэтажными домами. Мадам Сэм перед выходом сняла очки и надела на голову шлем, а затем вытащила рюкзак. Она вытащила из багажного отделения маскирующую ткань, к которой был приклеен различный мусор и сухая листва. Она накрыла ею микроавтобус и поставила машину на сигнализацию затем повернулась ко мне и прижала палец к губам: — Раньше здесь были зелёные, но мы почистили район. Однако, осторожность не помешает — двигайся строго за мной и не высовывайся. Мне так и хотелось спросить, кто такие зелёные, но я не стала. Чаще всего мадам Сэм бежала, согнувшись и периодически оглядываясь, избегая открытых мест на узких переулках. Я с трудом узнавала место, в котором находилась, хотя сначала пыталась. Непохоже, что где-то здесь могло располагаться место с живыми людьми. Даже когда мадам Сэм сказала: — Почти пришли. Эти слова меня удивили. Куда пришли? Я видела остов небоскрёба кампании Масс-Фьюжн, но узнать удалось лишь его, потому что большая часть домов не имела крыш, окон, лишь голый каркас стен, заваленный хламом и мусором. Узкий, неосвещённый переулок оставался позади, и я увидела брезжущий за ним — свет. Мы пришли в тупик, который закрывали железные, высокие ворота с неоновой, мигающей надписью наверху «Добрососедство». — Дом, милый дом, — проворчала мадам Сэм и пнула дверь ворот. Из динамика вверху раздался голос: — Ну и кого это принесло? — Санта Клауса, Дюк, давай пошевеливайся. Это самая неумелая ложь, что я когда-либо слышала. — Сэм? Простите, на камере плохо видно. Сейчас открою, — ответил хриплый голос. Железные ворота впрямь стали открываться, и мы проскочили туда. Добрососедство — одно из поселений в разрушенном Бостоне. Я увидела небольшую, пустую площадь, на которой мигали вывески двух магазинов. Причём, один из них назывался «Бей и круши». По-моему, маркетинг пришёл в упадок здесь вместе с наукой, дисциплиной и элементарным воспитанием. Но в ещё большую растерянность я пришла, когда увидела охранника. На первый взгляд, он был человеком, но весь высохший и бледный, как живой мертвец. Нос сгнил, и вместо него была впадина, обтянутая кожей лица. Бескровный рот не имел губ, отсутствовали брови, а глаза совершенно очевидно ничего не могли видеть, судя по мутной плёнке. И всё же — они видели. Зрачок, пусть и излишне расширенный, был подвижен. Судя по радиационному фону, его внешность являлась результатом жестоких мутаций. Мадам Сэм поздоровалась с этим странным существом и пошла в сторону одной из лавок. — Это гуль. Их много, и по большей части они питаются печенью, сердцем и мозгами людей и животных, — неожиданно заговорила она. — Некоторые гули, являясь разумными, питаются, как обычные люди и, в целом, ни чем от людей не отличаются, кроме внешности и скорости обменных процессов. Они не любят, когда им говорят об их внешности и задают им дурацкие вопросы, так что постарайся молчать. — Я довольно тактична, и всё понимаю, мадам. В частности то, что во имя общего блага я не должна лишний раз говорить, — ответила я. — Умница. Скоро мы с тобой займёмся шопингом, прикупим чего-нибудь по последней моде, поболтаем с мэром и на закуску я покажу тебе местный светоч науки. Может, ты даже захочешь здесь остаться. «Весьма маловероятно», — подумала я, снова теряясь в догадках — шутит она или говорит всерьёз.