Про Витю

В поезде было душно, воняло носками, потом и перегаром. Всю дорогу они пили, орали, трепались; где-то тренькала гитара, кто-то надрывался хриплым голосом про девушку, которая не дождалась бойца, приславшего письмо, что у него якобы ноги оторвало. Вот идиот-то, лениво думал Котов, надо же было такую херню отколоть, и кто бы тебя, дебила такого, дождался? И неужели бы ты реально хотел, чтобы баба, которая знала тебя с ногами, получила инвалида? Это ж каким уродом надо быть, чтобы такую, блядь, проверку устраивать? Котов думал — если бы с ним приключилась такая херня, он бы никогда больше в жизни не показался на глаза человеку, который его ждал. Если тот его ждал вообще, конечно. Старый смартфон, которым поделился с ним майор, пару недель уже молчал. Котов не дал номер никому — ни матери, ни ребятам, которые остались дома и которых он когда-то звал друзьями, ни даже сослуживцам, которые чуть больше тянули на друзей. Он не нуждался в постоянной связи. Дома, на гражданке, у него даже и смартфона-то никакого не было, так, мобильник, и тот Котов вечно терял или оставлял дома, а перед отъездом и вовсе отдал сестре. Мобильный телефон ощущался как ошейник со встроенным маячком — куда ни сбежишь, везде тебя найдут. Ошейников Котов не любил. И все же, когда майор уезжал, он добровольно подставил шею и позволил на себе этот ошейник застегнуть. Эта мысль пугала. С майором было сложно все, без исключения. Сначала смирись с тем, что ты гомик и влюбился в мужика, потом смирись с тем, что готов пойти за ним куда угодно. У Вити Котова не было в запасе столько смирения. Может, поэтому он не писал майору первым и редко отвечал, когда тот писал ему. Созваниваться они вовсе не созванивались. Потом Котов и отвечать перестал, и майор тоже затих, видимо, решив не писать в пустоту. Почему он перестал отвечать — на этот вопрос Котов даже сам себе ответить не мог. Проверял он, что ли, таким образом майора, как тупой герой тупой песни про оторванные ноги? Типа, посмотрим, будешь ли ты ждать, если не знаешь, вернутся ли к тебе? Но это же тупо, думал Витя, нормальные люди так себя не ведут. Не то чтобы они с майором были полностью нормальные, конечно. А может, он себя проверял? Точно ли ему надо, или так, привык к этому… увлечению, как еще сказать. Майора рядом нет, самое то проверить. Проверил от души. На стены не лез, конечно, и ночами в подушку не выл — все-таки они по-прежнему сидели в проклятом блокпосту, как-то не до соплей, война кругом, — но тосковал страшно. Лицо майора будто врезалось в память — Котов лица семьи своей не мог с такой же точностью припомнить. А тут: глаза, гримаски… бровь приподнята, усмешка на ярких губах, жесткий прищур. Даже то, что не хотел вспоминать, все равно помнил: оплывшее от побоев лицо, бессмысленный взгляд, яркие от лихорадки щеки, обветренные, сухие губы. А ведь они же так толком ничего не сделали… ну, такого. Поцеловались пару раз, когда майор и за себя-то не отвечал, находясь в горячечном бреду. А то, что было в ауле, Котов считать отказывался. Сразу после того, как майор уехал, все эти Котовские страдания были особенно острыми, поэтому, наверное, он не сразу допетрил, что он теперь, оказывается, местная знаменитость. Про его поход за майором уже такие байки рассказывали — впору Голливуду на сценарий продавать. Были там и отголоски правды, но чем дальше, тем меньше их становилось. Котов не возражал — все равно никто и представить себе не мог, почему он пошел за майором и как его спасал. Кто-то считал, что Котов выслуживался, кто-то — что дурная у него голова и на месте ему не сидится, а на тех, кто — в шутку — предположил, что Котов поперся спасать свою большую любовь, он так посмотрел, что они больше не то что не шутили, но и вообще в разговорах про его поход не участвовали. Майора в блокпосте поминали регулярно, и от этого Котову делалось совсем тошно. Никто, что самое интересное, никакую грязь не тащил, наоборот, говорили как о хорошем командире и бойце, но Котову от самого упоминания имени становилось плохо. И даже звания. Слава богу, нового командующего частью им прислали в чине капитана, а то бы у Котова язык не повернулся его майором звать. Иногда Котов думал, что он дурак, и надо было уезжать вместе с майором, как тот и предлагал. Досрочно дембельнуться — и никуда бы майор не делся. А потом ему приходило в голову — а может, он там и не нужен вовсе? Ну, приглянулся видный парень, а потом вытащил из плена, тут кто угодно размякнет. Так хоть время пройдет, какая-то проверка. Откровенно говоря, было Котову страшно. И слава богу, что сидели они в блокпосте на границе, а не где-нибудь в мирной части в Сибири, он бы там с ума сошел. Тут хоть опасность какая-то, отвлекает. Лучше уж под пулями бегать, чем думать, что ты вернешься такой — а на тебя там глянут холодные синие глаза, взлетит бровь, и майор скажет: “О, сержант Котов. Позвольте еще раз выразить вам свою благодарность”. А потом развернется и пойдет прочь. Смски-то он, положим, писал, но толку с того? Привет, как дела? У меня хорошо. Обалдеть какое общение. Котов даже не сообщил ему, когда возвращается. А смысл? Если майору надо, он узнает сам. Если не надо, то лучше не надеяться, что придет встречать. Хотя, если так подумать, Котов не был уверен, что майор придет встречать, даже если ему надо. Ну, мало ли, дела какие. Или вообще считает, что это бабские повадки — бойца из армии встречать. Чего ему встречать, он сам боец из армии. Помимо прочего, это означало, что если Котов не увидит майора на перроне, никакого спокойствия это не принесет. Надо будет, значит, найти его, спросить, а что дальше. А что дальше, думал Котов, сам-то он знает? Как — дальше? Они два парня, они даже пожениться не могут. С семьей его знакомить? Или перед Ворошиловыми предстать? Как они будут, жить вместе? Да они же даже не знают друг друга. По кафешкам встречаться, на свидания ходить? Так это идиотизм для девчонок, майор первый небось поржет над таким предложением. Временами он просто ненавидел себя за все эти мысли. Хотелось пинка себе отвесить. Какая разница, как, где, зачем? Согласен он жить без майора? Нет. Так чего гадать-то? Прийти и взять свое. А дальше все как-нибудь само образуется. И все равно не спал в поезде. Слушал дурацкие песни, думал дурацкие мысли. Хотел увидеть майора — и боялся. Катал на языке его имя: Володя, Володька, Вовка, — а сам даже в мыслях продолжать звать майором. И не знал, что будет делать — и если увидит его на перроне, и если нет. Дорога вышла долгая. Котов провонял собственным и чужим потом, в мозг намертво въелись строчки из песен, а в кровь — пары водки и пива. Причем он даже ни разу не был пьян — или был пьян все время, тут он не мог себе ответить. А приезжали они рано утром, в тот час, когда уже светло, хоть солнце и не встало. Конец лета, начало осени. Днем еще тепло, но утра и вечера уже прихвачены дыханием близящихся холодов. Из-за недосыпа и алкоголя, а еще — из-за рассеянного жемчужно-серого света все казалось немного нереальным, словно Котов читал книгу — хорошую, увлекательную, затягивающую в себя, но книгу, или будто он бредил в горячке. Но когда он спрыгнул на перрон — на нем грязная форма с лежалым запахом одежды, толстые подошвы впечатались в асфальт, — и утренний холодок пробрался за ворот, Котов вдруг осознал реальность так, словно она схватила его за плечи и заорала в лицо. Легкий утренний ветерок, впереди — навес над платформой, до задних вагонов не достает, кругом люди-люди-люди… Отслужившие парни вываливаются из вагонов: радостные, похмельные, шумные. Их встречают: рыдающие матери и бабушки, визжащие девицы, кого-то — отцы или группы парней, друзья, наверное. Были те, на кого наваливались аж целыми семьями. Стоя на перроне, Котов на мгновение остолбенел. Его никто не встречал. А кто бы его встретил? Он так увлекся своими метаниями насчет майора, что даже не подумал известить семью, когда возвращается домой. Собственное одиночество в толпе плачущих, смеющихся, воссоединившихся людей потрясло до глубины души. Кто-то выкрикнул его фамилию — один из парней, над которыми он командовал, став сержантом, Лешка. Его как раз встречала компания друзей — веселые парни и девчонки неформального вида, длинноволосые, с гитарами, странно прикинутые. — Котов, ты чего один? — проорал Лешка. — Айда с нами! Хочу зависнуть на недельку в Москве, потом к семье поеду. А, что скажешь? Домой не торопишься? — Да нет, — отозвался Котов, оглядывая компанию. Ну как есть неформалы — рокеры или еще какие-нибудь эльфы. — А где твои живут-то? — В Электростали, — нетерпеливо дернул плечом Лешка. — Но я туда не рвусь. У Боггарта, — он ткнул в здоровенного, длинноволосого и бородатого мужика — а может, парня, хрен поймешь с бородой-то, — трешка в Москве, щас пустая, зовет тусить. Айда с нами! Предложение показалось неожиданно заманчивым. Котов подумал с разливающейся внутри тоской — а хорошо бы, правда, плюнуть на все, на майора, на родных, и поехать тусить. Гори все огнем. Он снова окинул толпу взглядом — безнадежным, надо признаться, взглядом. И тогда ему показалось, что толпа расступилась. Или, вернее сказать, что ее развели в стороны, как разводят в театре занавес. И он увидел. Котова всегда поражало, как майор, со своей-то фактурой и ростом, ухитряется… внушать. Он привык валить это впечатление на форму — и, оказалось, был не прав. Майор внушал и без формы. Узкие, очень светлые джинсы, джинсовая же куртка — воротник поднят, металлические болты выглядят старыми и потертыми. Волосы отросли — челка падает на левый глаз. Руки в карманах, но движения при этом небрежные, расслабленные, голова вскинута, плечи развернуты. Котову вспомнилось виденное однажды в спортзале каком-то, что ли: показ мужской моды по телеку, и парень движется по подиуму, решительно и вместе с тем как-то очень небрежно, одетый одновременно шикарно, но с такой непринужденностью, словно просто схватил то, что под руку подвернулось, натянул и выскочил из дома, пытаясь не опоздать на работу. На долю мгновения Котова обуял смертельный ужас, что майор тут случайно оказался. Затем, второй волной — это не он, Котов обознался. А потом сердце заколотилось так, словно до этого не билось вовсе. Рядом продолжал что-то бормотать Лешка. — Меня встречают, — отозвался Котов, перестав слушать. И пошел навстречу. Наверное, со стороны это выглядело как в кино. Интересно только, думал Котов, не сводя жадного взгляда с приближающегося майора, героев в кино тоже донимает всякий идиотизм типа “Он пришел просто чтобы еще раз меня поблагодарить, или же…” Что “или же”, Котов не хотел формулировать даже мысленно. Майор, кажется, слегка похудел. Зато лицо у него выглядело как-то здоровее, свежее, что ли. Он будто бы даже загорел немножко. И глаза — глаза были по-прежнему пронзительно-синие, как прохладное небо в начале осени. — Привет, Котов, — проговорил майор после долгой паузы, во время которой они, сошедшиеся на полпути, рассматривали друг друга, и Котов ощущал зарождающийся зуд в кончиках пальцев. — Привет, — сказал Котов и добавил, чуть помедлив: — Майор. Улыбка тронула уголок майорова рта. Еще несколько секунд он стоял молча, разглядывая Котова. Потом легко мотнул головой в сторону вокзала. — Я на машине. Пойдем? — Подожди, — сказал Котов, ощущая, как помимо воли тянется рот в улыбке. — Кто ж так парня-то встречает, Вов? Долю секунды на лице майора явно читалось замешательство. А потом он широко улыбнулся, шагнул вперед, вплотную к Котову, обвил его шею руками, привстал на цыпочки и поцеловал в губы. Котову показалось, что небо обрушилось ему на голову. В ушах будто что-то зазвенело и лопнуло, а в груди — словно бомба разорвалась. Он обхватил Володю за талию и прижал к себе так сильно, что почти оторвал его от земли. Целоваться с ним было упоительно — он еще помнил это ощущение с тех поцелуев в лесу, но сейчас, когда от майора не дышало жаром, когда поцелуй не был окрашен отчаянием и ожиданием его скорой смерти, это было так восхитительно, как Котов и представить себе не мог. Поцелуй не прервался — неспешно сошел на нет, закончился легким прикосновением губ. Котов смотрел на майора сверху вниз, бездумно водя ладонями по его спине — они когда-то успели пробраться под джинсовую куртку и под футболку и теперь касались голой, гладкой кожи. Шум вокруг них был прежним — людские голоса, объявления механическими женскими голосами, грохот, лязг, гул. Никто не вопрошал, что это блядь такое, не ржал и не требовал уебать гомиков. Не то чтобы Котов чего-то такого боялся, но надо же понимать, придется ли сейчас бить кому-нибудь морду. — Так пойдет? — спросил майор, глядя на него с легкой, едва приметной насмешкой. Теперь Вите очень захотелось стукнуть его, но он только легко провел костяшками по высокой, четкой скуле и отозвался развязанно: — Ага, пойдет. Хотя пожрать бы не помешало, помыться, ну и… — он хотел сделать неприличный жест, но в последний момент удержался и только цокнул языком, — ты понимаешь. Володя фыркнул. — Ну и наглая же ты тварь, Котов, — проговорил он нежно. — Пойдем, — и развернулся и мотнул головой, без слов приказывая следовать за ним. И Котов вскинул сумку на плечо и послушно пошел следом. Ему подумалось, что он, как бы ни выпендривался, по-любому, всегда пойдет за майором, куда бы тот ни позвал. А тот знает. Вот и живи с этим, Витя Котов. У майора оказалась бэха, кабриолет цвета металлик. На мгновение Витя даже опешил — ему показалось, что ослепительное сияние машины в солнечных лучах выжгло ему сетчатку. Майор явно заметил выражение его лица и поморщился. — Отец подарил после моего возвращения. Хрен знает, наверное, он думает, что пидорам нравятся кабриолеты. — Шикарно же, — проговорил все еще ошарашенный Котов. Майор кисло скривился. — Я бы предпочел что-то поосновательнее. Джип, например. — А чего не поменял? — Ну, надо же было на тебя впечатление произвести, — он скользнул на переднее сиденье и тут же включил зажигание. Котов, швырнув сумку назад, осторожно присел рядом. — Не бойся, Котов, она не развалится. — Она тебе идет, — сообщил Котов, глядя на его профиль. Майор слегка улыбнулся. — Наверное, папа подумал так же. Ну, куда тебя везти? Сердце у Котова упало. Наверное, он слишком долго молчал, потому что майор наконец повернул голову и уставился ему прямо в глаза. — Я не знаю, где ты живешь, Котов, — проговорил он так, словно извинялся. — Потому и спрашиваю. — В Москве — нигде, — отозвался Котов. — Мог бы и в личном деле посмотреть. В Подмосковье у меня родители. — Так что же, — мягко спросил Володя, — тебя в Подмосковье везти? Секунд пять Котов смотрел ему в лицо, не отводя взгляда. Потом спросил: — Ты издеваешься, да? Володя хмыкнул и завел машину, отворачиваясь. — Да кто тебя знает, вдруг опять почудится, что я тебя принуждаю. Так как ты там сказал, пожрать, помыться, потрахаться? Ну поехали, солдат. И начал выруливать со стоянки. — Не злись, — сказал Котов спустя минут пять. Очень уж неприятная установилась тишина. Он знал, что с майором будет непросто, но непросто прямо вот так сразу — это напрягало. — Я не злюсь, — отозвался Володя после короткой паузы. — Мне стремно. — Почему? — удивился Котов. — Потому что непривычно, — вздохнул Володя. — Я, знаешь, еще парней из армии не ждал, — он фыркнул. — Не смог ничего придумать. — Чего — ничего? — Ну, что дальше, — он легко пожал плечами. — Я, видишь ли, Вить, не знаю, чего ты хочешь. И хуже того, — он вздохнул, — я не понимаю, чего хочу сам. Повернувшись, насколько позволял ремень, Котов провел ладонью по его щеке. Володя скосил на него слегка удивленный взгляд. — Может, мы это, по ходу разберемся? — предположил Котов. Володя вскинул бровь. — Ну, просто, щас же ты знаешь, чего хочешь. В смысле, я-то вот знаю. В койку с тобой хочу, — он ухмыльнулся от того, как удивленно взлетели майоровы брови. — А то ты не знал. — Знал, — хмыкнул майор. — Но как ты легко признаешься — это что-то новенькое. Ладно, договорились. Что это я, в самом деле, как юная девственница. — Да уж, на девственницу ты не тянешь, — поддел Котов. — Ну, это как сказать, — пробормотал Володя, но на удивленный взгляд Котова только ухмыльнулся. Квартира майора находилась на Воробьевых горах. — А квартиру тебе тоже папа подарил, когда ты вернулся? — не удержался Котов. — Вполне, знаешь, соответствует машине-то. Майор фыркнул. — Сейчас еще внутри посмотришь, — сказал он с предвкушением в голосе. — А что у тебя там, траходром три на три? — Ну, и это тоже. Траходром был поменьше, по правде сказать — скорее два на два, но все равно впечатлял. Квартира оказалась студией, огромной, новой, роскошной и при этом удивительно уютной. Котов осматривался с некоторым даже трепетом. — Дизайнера небось нанимал? — спросил он. Володя покачал головой — он на кухонном уголке, отгороженном от прочего помещения барной стойкой, гремел посудой, вынимал какие-то кастрюльки из холодильника. — Нет, я сам спроектировал. Ты иди пока в душ, это вон в ту нишу… Котов не очень понял, что произошло с ним в этот момент. В признании майора — да не в признании даже, просто в словах, вот в этом простом замечании про “сам спроектировал” было что-то, чего Котов не мог вынести. Какое-то отчаяние, что ли. Вот здесь ему, Володе, было место, в Москве, в роскошной квартире, среди стекла и дерева, среди дорогой красоты, в высотке, из окна которой открывался вид на Воробьевы горы. Дизайнер, может быть, художник… да кто знает, что он там еще умеет — вот кто он должен был быть. А не в части среди вонючих парней, ни один из которых не в состоянии был оценить, насколько этот человек круче них. И тем более не в грязном блокпосту на границе, с ежедневным риском получить пулю в голову. Как будто мало на свете никому не нужных пустоголовых долбоебов, чтобы гибнуть пачками. Котов шагнул к нему и обнял со спины. Прижал к себе, сильно и крепко, втиснул в себя, вжался губами в затылок. Майор попытался развернуться в его руках, но Котов не дал — держал крепко и целовал: шею, затылок, линию челюсти, куда доставал, уши. — Витя… — прохрипел майор. — Витя, ты чего… Котов замычал ему в шею. Он не знал, чего, не представлял, что ответить, что сказать, он не очень представлял даже, чего хочет. Но Володя вдруг перестал сопротивляться, перестал пытаться развернуться — его тело стало мягким, податливым, дышал он сорванно, и еще что-то делал руками впереди — и до Котова не сразу дошло, что Володя расстегивает на себе штаны. Сдернули они их, кажется, вместе, и Володя уперся локтями в разделочный стол. Обернулся на Котова — и тот поразился, какими черными стали синие глаза. — Подожди, Вов, — дыхание срывалось, собственный голос казался каким-то не своим, то слишком высоким, почти фальцетом, то наоборот, очень низким. — Подожди, надо же… смазку и все такое… растянуть… — Домашнее задание сделал? — и у майора оказался чужой, незнакомый голос, ниже на пару тонов, чем обычно, хриплый, чувственный. Витю начало колотить крупной дрожью. — Все уже готово… я сам все… — Вовка… — простонал Котов. Это было дико, страшно, безумно. Он никогда в жизни никого так не хотел, ни одну девчонку, а ведь среди них разные были, и красивые тоже. Они оставляли его равнодушными. Окей, член вставал, но на что только у него не вставал, даже просто так, без особого повода — возраст! А так, как сейчас — до того, что в глазах темнело, до того, что, казалось, если не трахнет прямо сейчас — сдохнет — так никогда не было. — Котов, я тебя сейчас прибью, — пригрозил майор. — Какого хрена ты тормозишь? — Да бля, — проговорил Котов. — Ты поосторожнее такое говори, я, бля, из армии только вернулся, я так и кончить без рук могу! Володя рассмеялся и оглянулся через плечо, сверкнув белозубой улыбкой. И Котов словно заново его увидел — задранная футболка, белая круглая задница, стройные ноги. Любой другой мужик в таком виде выглядел бы смешным — но только не Володя. Он выглядел ошеломительно красивым. — Так давай уже, — сказал он почти что нежно. — Давай, Вить. У Котова тряслись руки, пока он расстегивал штаны. Володя все смотрел на него через плечо — пристально, будто изучая взглядом. Когда Котов потянул штаны вместе с трусами вниз, глаза у него слегка расширились. — Ох, Витя… — выдохнул он и отвернулся, уронив голову между рук — лопатки его торчали, будто крылья. — Ну давай же. Больше всего Котов боялся сделать больно. Он не хотел — но перед глазами так и стоял грязный аул, бородатые мужики, и майор среди них — неузнаваемый, с синим от побоев лицом и бессмысленным взглядом. Это же пиздец, что они с ним сделали, что там внутри должно быть сейчас… Он наклонился, прижался губами к выступающему позвонку на шее Володи. И осторожно, как мог медленно толкнулся внутрь. И тут же замер, потому что майор под ним напрягся и жалобно застонал, и Витю пробило холодным потом — неужто больно? Его так трясло, что он не мог даже толком осознать свои ощущения — до тех пор, пока Володя не прогнулся слегка в пояснице, отставляя задницу, и несильно двинулся Вите навстречу. Внутри у него было узко и очень, очень горячо. Вите казалось, что он ощущает пульсацию сжимающих его стенок, а еще — что его будто затягивает внутрь. Засасывает. Майор вздрагивал и тихо выдыхал. Он повернул голову на бок, и Витя видел меж черных прядей сверкающий синевой глаз. — Вова, — позвал он — он хотел, чтобы тот отозвался, хотел услышать голос, хотел понять… Тот вдруг коротко застонал и опять толкнулся навстречу. Узкий, такой узкий — как это вообще возможно, мелькнуло у Котова в голове, ведь у него же столько было мужиков, как так, почему… Володя зажмурился, и Витя увидел блеснувшую на реснице слезу. — Вова, — повторил он снова, — Вова, что?.. Больно?.. Мотнулась по столешнице черноволосая голова. — Двигайся, Вить… Витя двинулся. Толкнулся бедрами вперед, а потом еще раз, и еще. От каждого движения его будто прошивало разрядами тока. Володя скользил животом по мраморной столешнице, и Витю долбало мыслями — ему же неудобно, она холодная, что я за урод, кровать же есть — но остановиться он не мог. Володя опирался о стол руками, ноги его, широко расставленные, кажется, подламывались, и Витя подхватил его за бедра. Володя подавался ему навстречу — прогибался, толкался задницей, не в такт, несинхронно с Витей, и все было так, словно они оба — а не один только Витя — были неумелыми новичками. Неловко, скользко, неудобно. Мокрые ладони майора шарят по столешнице, он почти падает на нее лицом. Витя пытается удержать его, но не может — его манит, тянет к себе эта белая шея, мелькающие черные пряди. Наклониться, впиться зубами в загривок, вжаться грудь в выгнутую колесом тонкую спину — белая нежная кожа, красивый разлет лопаток, будто птица крылья раскинула. Прекрасный, нежный, сильный… Собственный шепот неслышен — в ушах грохочет кровь. Володя стонет. Громко, протяжно, надрывно. Толчок, еще толчок — со звучным шлепком бедра въезжают в ягодицы. Собственный член, ходящий между двух белых полушарий, кажется кадром из порнухи. — Володя… Тот забрасывает руку ему на шею. Поворачивает голову, вслепую находит губы. Внутри него так тесно. Горячо. По жилам вместо крови течет раскаленная лава. — Витя… — выдыхает майор ему в губы. — Витька… я сейчас… сейчас кончу… Витя… Я же его даже не тронул, мелькнуло в голове — и сразу же следом за этой мыслью в мозгах будто фейерверк взорвался. Член стиснуло. Витя услышал Володин вскрик. Он выплеснулся внутрь этой безумно узкой, горячей задницы, и на мгновение в глазах и мыслях стало черно. Он прочухался буквально тут же — от ощущения, что колени подламываются, и он вот-вот рухнет на пол. Кое-как, придерживая Володю за талию, сделал пару шагов назад и опустился на стул, усаживая его себе на колени. Володя немедленно уронил голову ему на плечо, и Витя почувствовал его губы у себя на шее. — Ну и псих же ты, Котов. — Почему так узко? — спросил Витя. Вопрос, наверное, был донельзя тупой, но казался ужасно важным — впрочем, сердиться на самого себя у Вити все равно сейчас не было сил. Володя хмыкнул и слегка куснул его за шею. — А подумать, Вить? Котов честно попытался, но сейчас ему особо нечем было — так он майору и сказал. Тот расфыркался от смеха. — Ох, Котов… Операцию мне делали, а ты как думаешь? После моего… приключения-то? Витя подумал еще немного, но помогло не сильно. — Я не понял, — признался он. — Какую операцию? Где? — Витя, — с легким нетерпением в голосе проговорил майор, — не тупи, я знаю, что ты умный. Я перенес, как принято писать в протоколах, многократное групповое изнасилование. И, переходя с протокольного языка на человеческий, задница у меня была в лохмотья. Тут не то что об успешной сексуальной жизни речи не шло, — он желчно ухмыльнулся, — при таком раскладе с отправлением естественных нужд проблемы возникают. Так что мне сделали операцию. Анальную. Пластическую. Котов ошалело молчал, открывая и закрывая рот, с минуту, не меньше. Потом до него дошло — пришлось глубоко вдохнуть и выдохнуть, слишком уж сильно было желание убивать. Потом до него дошло кое-что еще. — Погоди, — проговорил он, запинаясь. Майор смотрел на него насмешливо. — Все равно как-то… ну… ты же… в смысле… — он отвесил себя мысленного пинка за собственное косноязычие — как малолетка какая-то, честное слово, которая не может произнести слово “секс”. — Ты типа ни с кем после операции не трахался, ты хочешь сказать? — Ну, как, — ответил майор, не сводя с него враз похолодевшего взгляда. — Трахался. Сердце у Вити упало. Он открыл рот — сам не понял, зачем, наверное, наехать на гребаную синеглазую шлюху и сказать ему, что шлюха он и есть, — но тут майор договорил: — Только что. С тобой. У Котова натуральным образом перехватило дыхание, словно ему под дых въехали. Секунд пять он не сводил с майора глаз, а потом стиснул его в объятиях. — Охуеть вопрос, — говорил меж тем майор — сердито, но уже безо льда в голосе. — Я, между прочим, если помнишь, еще в госпитале тебе сказал, что буду ждать. Для протокола — я обычно не нарушаю свое слово. Какого хера, Витя? — Прости, — Котов зарылся ему в плечо. — Это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Майор хмыкнул. Потом отстранился и уперся ладонями Вите в плечи. — А ты все-таки иди и помойся. Животное. Впрочем, особого гнева в его голосе не было — да что там, думал Витя, разглядывая его сияющее лицо, сплошное довольство было в голосе. Не удержавшись, он чмокнул майора в ехидно изгибающиеся губы и пошел в ванную. Ванная у майора оказалась девичья. Плитка какого-то девчачьего цвета, баночки и бутылочки. Впрочем, Котов решил, что ему все равно — или нет, не все равно, совсем наоборот. Круто это было. Охуенно. Он же видел этого майора в деле, в боевых условиях. Помнил, как они уходили из аула — и как майор, избитый, изнасилованный, покалеченный, сначала отстреливался, а потом бежал наравне с Витей, пока горячка его не подкосила. Такой человек имел право какими угодно кремиками мазаться, да хоть, блин, платья носить, это его меньше мужиком не делало. Хотя думать о Володе в платье определенно не следовало. Воображение — вот что с человеком воздержание делает! — неожиданно словно с цепи сорвалось. Так и представилось: Володя, с его длинными ногами и белой кожей — в узком, прямом черном платье, не слишком коротком, может, чуть выше колен, как бабы в офис носят. Закрытое, с молнией на спине. Чулки. Туфли на каблуке — невысоком, а то навернется. Глаза накрашенные… хотя нет, не надо, и так хорошо. Витя охнул и прижался лбом к прохладной стене. Потом залез в кабинку — она была здоровая, не столько даже душевая, сколько ванная со сдвижными дверками, джакузи, наверное, какая-нибудь, решил Котов. Он включил воду, нырнул под струи, потом выкрутил холодную, надеясь успокоиться, но не помогло. Ну не дрочить же, в самом деле, в двух шагах от… кого, парня своего? Даже в мыслях это звучало странно. В этот момент дверь открылась, и сквозь запотевший пластик Котов разглядел Володин силуэт. — Вить, я тебе полотенце принес. Решение действовать пришло вперед мозга. Котов распахнул дверцы. — Что ты сказал? — Полотенце… — Володя развернулся к нему, скользнул взглядом — и расплылся в улыбке. — Это следствие суровой армейской жизни или реакция на что-то конкретное? — Конкретное, — Котов нахально ухмыльнулся. — Посмотрел на твои бабские бутылочки и представил, как ты будешь в платье смотреться. Ну и вот… — он красноречиво развел руками. Володя улыбался — слегка приподнимались вверх уголки губ. — Так что же, я тогда пойду, оставлю тебя наедине с фантазиями? — Да нет, ты мне не мешаешь, — ответил Котов, скалясь. — Присоединиться не хочешь? Майор рассмеялся. Одним движением стянул с себя домашние штаны — трусов под ними не оказалось, — через голову снял футболку. Шагнул вперед — плавно и неотвратимо, и Котов качнулся назад, а майор сомкнул у себя за спиной дверцы кабинки, а потом изящно — другого слова не подобрать — опустился на колени. — Выключи воду, — проговорил он. И провел языком по члену Вити, от основания к головке. Охнув, Витя кое-как нашарил выключатель. Володя, стоя на коленях, вылизывал его член — медленно, долго, с видимым удовольствием. Хотелось смотреть на него — на опущенные ресницы, мелькающий язык, но Витя не мог — в глазах плыло, голова одновременно казалась очень легкой, и при этом он не мог держать ее прямо. Он откинулся затылком на стенку кабинки — и не увидел, но ощутил, как Володя забрал его член в рот. Плотно обхватил губами, пропустил глубоко, так что головка коснулась задней стенки… — Вова… — выдохнул Котов и вцепился рукой ему в волосы — но отстранить не успел. Член будто взорвался, и несколько мгновений Котову казалось, что он сейчас просто рухнет на пол. Майор поднялся на ноги одним слитным, плавным движением, и прижался к Котову всем телом. — Держал в руках чужой член, Витя? — Нет… — выдохнул Котов ему в плечо, пытаясь продышаться. — Значит, это будет первый. Витя и сам ощущал — к бедру прижималось горячее, твердое. На мгновение продрало ужасом — ладно в задницу или в рот трахать, это же почти то же самое, что с девчонкой, а вот так… чужой член в руку, а потом что? В рот? В задницу? А потом его словно отпустило, и тут же накатило понимание — ну да, и в руку, и в рот, и в задницу, и все он сделает, потому что это, блядь, Володька, за которым он в ад спустится без единого сомнения. Да что, в самом деле, еще он хуя не боялся. Он обхватил чужой член — и увидел, как дрогнули, приоткрываясь, выдыхая нежное “ах”, майоровы губы. Дрочить было не сильно сложнее, чем себе — непривычнее разве что, но что ж, парень не разберется, что с членом делать? Другой рукой он обнимал майора за талию, прижимая к себе, и от ощущений просто крыло — если бы не только что пережитый оргазм, наверняка кончил бы еще раз. — Ты просто… нечто, Витя, — прошептал Володя ему куда-то под челюсть, уронив голову на плечо. В ответ Котов обнял его обеими руками, а потом положил ладонь на задницу. И сжал пару раз — можно же, чего нет? Володя не возражал. Они помылись вместе. Майор намывал ему голову, а Котов фыркал, ощущая себя большой собакой. Потом они поменялись — волосы у майора были гладкие, мягкие, шелковые, Витя забалдел, намывая их. — Ты в армию вернешься? — спросил он, аккуратно, насколько получалось, смывая с волос шампунь. — Вряд ли, — отозвался Володя после паузы. — Не уверен. Мне работу предложили. — Кем это? — Преподавателем в военном училище, — Володя криво улыбнулся. — А сам-то ты как? На контракт не хочешь? — А ты вернешься в армию, если я пойду на контракт? — спросил Витя. Володя ответил не замедлившись: — Вернусь. — Тогда нет, — Витя тоже не раздумывал. Контракт — это хорошо и выгодно, а воевать — это драйвово и весело, но видеть майора в армии, на войне больше не хотелось. Ему там не место. — Не хочу, чтобы ты снова остригся, — добавил он с максимальным нахальством в голосе. — Отрастишь, Вовка? Пару секунд майор созерцал его с легкой улыбкой на губах — волосы гладко зализаны назад, на ресницах капли воды. — Вполне вероятно. У меня были длинные волосы в юности. Недолго, правда. — Я бы посмотрел на тебя в юности, — сказал Котов, ухмыляясь. — Да, тебе тогда было лет пять уже, наверное, — Володя распахнул дверцы кабинки, обдав их обоих холодным воздухом, шагнул на коврик и подал Вите полотенце. — Полагаю, ты запал бы на меня с первого взгляда. Котов пожал плечами и потряс головой, стряхивая воду. Потом принялся неспешно обматывать полотенцем бедра. — А чего бы и нет? Я с первого взгляда на тебя и запал. Майор качнул головой, словно не веря его словам, улыбнулся — тепло и насмешливо одновременно. — Вытираться не будешь, что ли, Котов? — А что, так плохо? Володя рассмеялся. Они поели. Майор, наверное, не умел готовить — были у него сэндвичи какие-то, покупные явно салаты, хлеб мультизерновой, прости господи. Котову, в целом, было все равно что жрать — тем более, вкусная еда-то была, — но все же, глядя на тощую майорову тушку, он решил, что дай срок — доберется до нормального магазина, а лучше — рынка, накупит нормальных продуктов, борщ какой сварит, уж это он умел. Бутерами сыт не будешь. Еще майор выгрузил из холодильника пиво, и вот оно было что надо — не дешевое пойло, а настоящее импортное, вкусное. Котов ел, пил и не сводил с Володьки глаз. А тот так же упорно пялился на него. Так и играли в гляделки через стол. — А сколько я у тебя могу пожить? — нарушил наконец тишину Котов. — А сколько ты хочешь? — спросил Володя. Он не то чтобы улыбался, но что-то такое ясное, светлое, будто отсвет улыбки, затаилось в его глазах и в уголках губ. Всю жизнь, подумал Витя, любуясь им. Но вслух он этого сказать не мог. Только чуть дернул плечами. — Вот сколько хочешь, — сказал Володя, — столько и живи. Встал из-за стола и протянул Вите руку. — Наелся? — Ага. — Пойдем? — Ага. А кровать у майора была королевская. Такой полагается, как в фильмах, быть вечно взбагноченной, с раскиданными подушками, с недопитой чашкой кофе на тумбочке. А это была по-армейски гладко заправлена, без складочки, и подушки там было всего две. Котов прерывисто вздохнул. — Неужто испугался? — спросил Володя. Он стоял у Котова за спиной и легко водил пальцами по его бокам — от подмышек до кромки полотенца. Должно было быть, по идее, щекотно, но не было. — Нет, — Витя развернулся и сел на кровать. А потом потянул Володю за руку к себе, втянул на колени, они поцеловались… Невообразимо, вот как это было. Майор сидел у него на коленях — легкий, худой, сильный, красивый, такой свой, что Витю то вышибало в состояние, похожее на сон: ну не может же это быть правдой, не иначе, он вырубился-таки в поезде, а может, раньше, в блокпосту, а может, они из того чертова леса не выбрались, и он лежит под кустом и бредит, — то вдруг накрывало таким острым чувством реальности, что он начинал задыхаться. Как так? Почему так? Что за чудо с ним случилось? Неужели так теперь будет всегда? Можно взять за руку, можно обнять, можно поцеловать? Он сжимал Володю в объятиях, терзал губы, а его крыло, сжимало, выкручивало. Дышать было нечем, к горлу подступал комок. Володя то шарил руками по его лицу, то вцеплялся в плечи, и хотелось одновременно никогда не разрывать поцелуй, и схватить его, встряхнуть, рассказать, что именно он, Котов, сейчас чувствует, спросить — а ты как? Ты чувствуешь? С тобой так же? Не один же я с ума схожу? Он обхватил Володю за талию и вместе с ним перевернулся. Тот, выходя из душа, надел только банный халат, от которого Котов легко избавился. Володя не возражал, совсем нет. Он обнимал Котова одной рукой за шею, гладил его по бритому затылку, смотрел глаза в глаза, и тень улыбки с его лица ушла, оставив какую-то удивительную беззащитность и растерянность. — А ты не отращивай, Котов, — прошептал он. — Мне нравится твоя стрижка. Господи, — выдохнул он как-то даже изумленно, — Витя, какой ты красивый! — Сумасшедший ты, что ли, — срывающимся голосом проговорил Котов. — Это ты красивый. Володя не ответил на это — скользнул спиной по покрывалу выше и потянул Котова на себя. И они снова поцеловались, а потом до Котова вдруг дошло, что можно не только целоваться или тупо вставить — можно трогать, все можно. Дрожащими руками он оглаживал грудь майора, бока, бедра, ноги, прижимался, терся, целовал губы, глаза, подбородок, шею. Что-то прорывалось в нем, что-то огромное, темное, тягучее, сладкое, и вдруг Котов понял, что это такое, что именно с ним происходит. Внезапно Володя вывернулся из-под него — Витя не сразу понял, в чем дело, на мгновение обдало ужасом — что-то не так. Но майор просто дотянулся до тумбочки и перебросил с нее под руку Вите тюбик. — Вот теперь надо, — проговорил он. Губы у него вздрагивали. — Окей, — сказал Витя. — Окей. Он выдавил смазку на пальцы. Его снова трясло — но в этом не было ни грамма страха, это было возбуждение, но не такое, какое он испытывал раньше. Не просто желание вставить и подвигаться. Ему нужно было выразить. Объяснить. Сказать. Он знал, какими словами можно это сделать — и знал, что слова не передадут и сотой доли того, что он чувствует. Он вставил палец — и майор тихо охнул и расставил ноги шире, и слегка прогнулся в пояснице. Витя двинулся ближе, подхватил его под спину второй рукой и толкнулся глубже. Такое горячее, тесное… не вставлял бы туда член — сроду бы не поверил, что это вообще возможно. Когда Котов вставил второй палец, Володя обхватил обеими руками его шею и прижался плотнее, чуть ли не повисая на нем. Член у Котова стоял как каменный, яйца ныли, но он продолжал трахать пальцами — было в этом что-то невероятное, в том, насколько майор сейчас принадлежал ему, насколько хорошо Вите было видно его лицо с приоткрытым ртом и широко распахнутыми глазами. Он добавил третий палец — и Володя начал постанывать в голос. Это было лучше, чем членом. Словно Витя трахался прямо в мозг. Но майор стонал все громче и громче, потом вообще начал бормотать — ну вставь же мне, блядь, Котов, не тяни, вставь! — и у Вити наконец сорвало крышу. Остатков ее хватило только на то, чтобы вытянуть пальцы медленно — а потом он подхватил Володю под колени, забросил одну его ногу себе на плечо и начал вставлять. Хотел медленно, а въехал — мгновенно и легко. Володя смотрел на него огромными, темными, как ночное небо, глазами, и кажется, вовсе не дышал. Потом потянулся к нему — а Котов к нему, и они поцеловались. И Котов сорвался. Обхватил его руками, облапил со всех сторон — и начал трахать, грубо, зло, жестко, быстро. Майор цеплялся за его плечи, то стонал, то вскрикивал, Котову казалось, он слышит — еще, да, быстрее. Он не был уверен. Он не знал. Он не мог остановиться. Он двигался и двигался, вбивал Володю в кровать, вбивал в него все, что не мог сказать словами — люблю тебя, хочу тебя, ты лучший, ты единственный, ты прекрасный, никого и никогда кроме тебя не будет. Как глупо бы это прозвучало, как пафосно — он не мог этого сказать, он мог только втрахивать в майора свою любовь и надеяться, что тот поймет. Кажется, он дрочил Володе. Кажется, они кончили одновременно, и Витя повалился сверху, закрывая майора от всего мира — спрятать, уберечь, оставить себе навечно. Они проснулись на закате. Красноватые солнечные лучи заглядывали в комнату через огромное, завешенное жалюзи окно. — Замерз? — спросил Володя, водя пальцами по Витиной спине. — Нет, — хрипло отозвался тот. — Я тебя не раздавил? — Нет. Губы у Володи были сухими, глаза в свете заходящего солнца казались прозрачно-серыми. — Я люблю тебя, — сказал Котов, потому что не сказать этого он не мог. Майор повернул к нему лицо — удивленное и радостное. — Надо же, Котов. Ты серьезно? — Да, — ответил Котов. Ему было хорошо и спокойно. — Я освободил для тебя секцию шкафа, — проговорил Володя после паузы. — Надо же, майор, — усмехнулся Котов. — Ты серьезно? Володя рассмеялся, звонко и счастливо. И начал подниматься с кровати — но их жетоны переплелись, и еще минуты две они распутывали их, смеясь и мешая друг другу. — Закажем что-нибудь поесть? — спросил Володя, и Котов кивнул. Пожалуй, подумалось ему, готовить он будет не сегодня.