Про Витю

Они вернулись в часть, и все пошло по-старому, с той лишь разницей, что Котов теперь был сержантом, и не его гоняли как сивку, а он сам гонял молодняк. Ну, и еще наступившее лето, конечно. Еда по-прежнему была паршивой, матрас жестким, а майор… майор никак теперь Котова не отмечал. Зато в поселке неподалеку от их части появились свежие ягоды и раздетые девицы. Первое было хорошо, а ко второму Котов стал на удивление равнодушен. Тем более, раздевшись, стремные сельские барышни стали еще стремнее. Наступивший июнь также означал, что Котову осталось до дембеля четыре месяца. С одной стороны, это было хорошо — он соскучился по матери, по ребятам, да и по нормальной жизни тоже, с другой стороны — он по-прежнему не знал, что делать дальше. То есть, как не знал… Странное у него, признаться, было ощущение — как будто на самом деле он нашел смысл своей дальнейшей жизни, только почему-то не может понять, что это. Также дембель означал, конечно, избавление от майора — Котов уедет из части и никогда больше эту холеную смазливую морду не увидит. Но почему-то именно эта мысль должной радости не приносила. Дальше в эту сторону Котов предпочитал не думать. А на исходе июня случилось то, чего никто предвидеть не мог. Началось все с того, что одним ранним утром, когда солдат только-только выгнали на плац на утреннее построение, к главному зданию подъехал черный «мерс», и из него вылез сначала водитель, а потом — невиданный здесь ранее мужик. Он снял фуражку и тряхнул головой — жест, показавшийся Котову смутно знакомым, — расправляя черные с густой проседью волосы. Он был в годах, но при этом высокий, почти не согбенный, при наградах и в генеральских погонах. Никто толком не знал, кто это, но вскоре прошел шепоток, что визитер — сам генерал Ворошилов. Отец, то есть. Котову стало любопытно до чесотки; в конце концов он не выдержал, оставил своих парней бегать кросс, а сам с независимым видом пошел к главному зданию — типа у него там дело. Он успел очень вовремя. Как раз когда он подошел, Ворошиловы оба выходили из здания, и Котов сныкался за ближайшим кустом, чтобы его не увидели. — Нет, — услышал он голос майора. — Я остаюсь. — Володя, не дури, — в голосе Ворошилова-старшего звучало предупреждение. — Это может плохо кончиться! — Это и начинаться не должно! — голос майора звенел. — С какой стати?! Это молодняк! Призывники! Они не умеют ни черта! Они там все лягут! Это пушечное мясо! — От меня ты чего хочешь? — сердито спросил генерал. — Регулярных войск у нас мало, ты сам знаешь. Вова, их туда пошлют по-любому, дело решенное, никто уже ничего не изменит, даже я. Но тебе-то это зачем? — Сам-то как думаешь? — прозвучал спокойный голос майора. — Пап, ты вообще понимаешь, что ты предлагаешь? — О матери бы подумал, — жестко проговорил генерал. — Нет ничего выше любви к Родине, — в голосе майора звучала насмешка. — Так ведь, пап? Генерал что-то пробурчал себе под нос — Котов был готов поклясться, что выругался, — и зашагал к своей машине. Водитель открыл перед ним дверцу, генерал сел, и через минуту машина уже катилась к воротам. Майор остался стоять на месте. Поглядывая на него сквозь ветки, Котов увидел, что выражение лица у майора такое, как будто он о чем-то мучительно размышляет. Что-то явно случилось, что-то серьезное — Котову не понравились все эти разговоры про пушечное мясо и тому подобную фигню. В этот момент он, наверное, чем-то хрустнул или, может, вдохнул слишком громко, потому что майор вдруг вскинул голову, огляделся и пошел прямо к Котовским кустам. Котов поднялся на ноги раньше, чем тот дошел — не сидеть же там было, правда, ему же не пять лет. — Котов, — проговорил майор, будто и не удивившись. — Так точно, — отозвался Котов без малейшего стеснения. Майор остановился прямо перед ним, глядя снизу вверх. Что ж ты, подумал Котов, не вырос-то, папа вон у тебя какой здоровый… — Сделай всем одолжение, Котов, — с тоской в голосе проговорил майор, — и себе заодно. Сломай ногу, что ли… — Тебе? — оскалился Котов. — Себе, — резко ответил майор. — На «вы» со старшим по званию. Но последнюю фразу он произнес как-то без души, механически, словно думал о чем-то другом, и Котов не выдержал. — Что случилось? — Что случилось… — повторил майор. — Хуйня случилась. И, отвернувшись от Котова, он пошел к главному зданию. Прошел несколько шагов, потом обернулся и спросил: — Ну, ты идешь? И Котов пошел. Они вошли в майоров кабинет молча, только адъютант проводил недоумевающим взглядом. Там майор махнул рукой в сторону дивана и буднично спросил: — Чаю? — Ага, — сказал Котов, решив не скромничать. Майор столь же буднично приказал в приемную: — Чаю, — и тоже сел, но не за стол, как Котов ждал, а рядом с ним, на диван. Котов слегка охренел и напрягся. Принесли чай. Когда адъютант вышел, майор молча взял чашку, поднес ее к губам — и поставил на стол. У него был вид человека, который не имеет представления, что делать дальше. — Ну? — не выдержал Котов. — В Чечню едем, — очень обыденно проговорил майор. Потом поднял глаза на Котова. — Такие дела. — Едем… частью? — осторожно уточнил Котов. Майор кивнул, по-прежнему глядя на него. Котов присвистнул. — Во народ недоволен будет… — Даже ты? — поднял бровь майор. — А чё сразу я? — ощетинился Котов. — Ты же любишь хаос. — Да ничего подобного! Майор хмыкнул и снова погрузился в мрачные раздумья. — А это твой отец был? — не выдержал тишины Котов. На него снова вскинули взгляд. — Да. Предлагал, так сказать, покинуть лодку. — А ты остался. Типа благородный? Майор усмехнулся. — Привык к вам. — И любимчиков много. — Верно. Котов неожиданно разозлился. — Я пошел, — резко проговорил он, вставая. — У меня там… — Оттуда вернутся не все, — неожиданно произнес майор. — Если нам повезет… больше половины, если не повезет — меньше. Сильно меньше. Это… война. Нас отправляют гарнизоном на блокпост. Им надо заткнуть дыру. И им все равно, кем. Ты понимаешь это, Витя? Котов вздрогнул, глядя на майора с изумлением. — Чего ты… чего ты от меня-то хочешь? — спросил он наконец, справившись с голосом. — Мозг включи, — жестко проговорил майор. — Мы все умрем там, если не будем думать головой. — У меня мозг всегда включен, — яростно проговорил Котов. — В отличие от… давалок некоторых. — Я заметил, как у тебя мозг включен! — Это была игра! — заорал Котов. — Я, блядь, понимаю, когда игры заканчиваются! Он шагнул к двери под пристальным, пронзительным, почти злым взглядом майора. — Что ты… — слова от злости давались с трудом. — Что ты вообще прицепился ко мне?! И, не дожидаясь ответа, он распахнул дверь и выскочил из кабинета. Новость майор объявил на вечернем построении, и в части воцарился траур. Разные разговоры слышал Котов — кто-то возмущенно кричал, что его родители заплатили, чтобы его в горячую точку не отправляли, кто-то придумывал способы, как отмазаться, а кто-то винил во всем майора — ему, мол, повоевать захотелось. Котов больше молчал. Ему, по-хорошему, не было страшно. Как-то не верил он в то, что может умереть. Но что-то все же тревожило его. А что — Котов понять не мог. В последние выходные перед отбытием объявили всеобщее увольнение. В эти же выходные приехали родные. К Котову приехали мать и сестра Иришка. Сестренка — ей было шесть, — конечно, ничего толком не понимала, только радовалась, что ее привезли к старшему брату и требовала, чтобы он пострелял из пистолета. Мама же была бледна и напугана. Она поминутно спрашивала: — Ну как же так, Витенька? Как же так? А потом начинала придумывать, строить теории, вспоминать каких-то знакомых — своих, отчима, отца. — Мам, все батины знакомые за решеткой, — не выдержал Витя. — Что ты психуешь? Все нормально будет. Посижу в блокпосте до дембеля, потом домой поеду. Чтобы успокоить мать и отвлечь, он поводил их с сестрой по части и даже на обед сводил. В эти выходные — видимо, в честь их грядущего отъезда — еда была неожиданно хорошей. Но мать все равно периодически ударялась в слезы, пугая Иришку. Уже прощаясь с ними у ворот части, Котов увидел майора в компании невысокой женщины, очень красивой, хотя и не очень молодой. Они, похоже, тоже прощались, но если Котов собирался посадить мать с сестрой в шаттл-бас, который должен был довезти их до станции, то майорова мать ездила в таком же большом черном «мерсе», что и его отец. Они попрощались одновременно — майор поцеловал свою мать в щеку, а Котов обнял маму и Иришку, перед тем как посадить их в автобус. Потом «мерс» отъехал. Автобус же постоял еще минуты три, поджидая других пассажиров, потом закрыл двери и покатился прочь, набирая скорость. Иришка махала Котову из окна. Когда ее не стало видно, Котов развернулся и пошел назад. Он совсем не удивился почему-то, когда понял, что у ворот его поджидает майор. Они вошли в часть вместе и молча. Котов испытывал неприятное, грызущее изнутри чувство. А если он их видел в последний раз? Он не боялся смерти, но ведь они-то останутся. Им позвонят… потом они получат официальное заключение о смерти и тело в цинковом гробу. Может быть. Мама будет плакать. А Иришка не будет понимать, что происходит — только поймет, что случилось что-то очень плохое. Хуево-то как… — Твоя сестренка? — нарушил молчание майор. — Наполовину, — ответил Котов. — Отцы разные. — Родители в разводе? — понял майор. — Ну да, — дернул плечами Котов. — Отец сидит. Он тут же пожалел, что сказал это, ожидая ехидных комментариев, но их не последовало. Он наконец посмотрел на майора. Тот выглядел примерно таким же загруженным, каким Котов себя чувствовал. — А у меня нет сестер, — проговорил он. — Только братья. Старшие. Три. — Военные? — угадал Котов. Майор кивнул. Тогда Котов сказал — больше из странного желания вывести майора из этого поганого состояния, чем уязвить: — Да зачем тебе сестра, ты сам как девка. Майор глянул на него с короткой тоскливой улыбкой, словно точно знал, что Котов делает, потом отвернулся и стремительно зашагал к главному зданию. Их забросили ночью, вертолетами. Блокпост оказался грязным и тесным, гарнизона там было полторы калеки. Зато они уже ничего не боялись, и Котов быстро нашел с ними общий язык. Две недели прошли без происшествий. Все как дома — учения, увольнения… Здесь даже поселок был, с магазинами, только женщин там почти не было, а какие были, испуганно шарахались, а еще ходить туда надо было группами и с оружием. Просто на всякий случай. Котов тоже ходил, сначала осторожно и стремаясь, а потом осмелел. И по окрестностям начал шарахаться — красиво тут было, горы, леса, грибы можно было найти или на озеро за рыбой наведаться. Кормили-то их по-прежнему хреново. Правда, в лесу можно было нарваться на мину, но пока вроде Бог миловал. Майора он почти не видел в эти дни. А потом начались обстрелы. Сначала редко, время от времени, а потом палить начали едва ли не сутки напролет. Автоматные очереди больше выбивали крошку из стен, чем кого-то цепляли, но потом к нападающим присоединился снайпер. И дня не проходило, чтобы он кого-нибудь не снял. Они вставали каждый день, как какие-нибудь гребаные самураи — с ощущением, что умрут сегодня, только им, в отличие от самураев, это никакой силы духа не придавало. Разве что компашка, оставшаяся от старого гарнизона, вела себя так, как будто ничего не происходит — привычные они, видать, были. Даже Котову били по нервам постоянные автоматные очереди и знание, что если ты высунешь голову слишком сильно — в ней могут проделать дырку. Организовали несколько вылазок, но они кончились ничем. Спасибо еще, все живые остались. Котов несколько раз вызывался, чтобы идти — сидеть в осаде было невыносимо, — но его не пускали. Майор в вылазки тоже не ходил, но это-то было понятно — командование в битвах не участвует. Но невозможно психовать вечно. В конце концов очереди стали привычным звуком, отстреливаться каждый день стало привычным делом. Пара вылазок увенчались успехом, а третья вообще прошла прекрасно — взяли «языка». Разговаривал с ним лично майор, и никто из рядового состава, конечно же, этого не видел. Жаль, думал Котов. Интересно, майор его пытал или грозился изнасиловать? Второе вероятнее, думал Котов с насмешкой. Как бы то ни было, «язык», поговаривали, рассказал много интересного. Вскоре после была организована новая вылазка. Котов вызывался. Ему отказали. Это взбесило Котова чрезвычайно. Настолько, что он подстерег одного из волонтеров возле туалета, стукнул его по башке и спрятал. Все равно вылазка должна была начаться в ночи — никто ничего не увидит. Они вышли в полной темноте под все тот же стрекот автоматов. Черные стреляли по блокпосту наугад, потому что свет майор включать строго запретил. Не так давно черные пытались использовать прожекторы — светили в сторону блокпоста и обстреливали освещенные участки, но несколько стрелков из части быстро положили этому конец. Шли тихо по тропам, указанным «языком». Идея была обойти вражеских стрелков с тыла. Котову казалось, что у него под кожей бегают маленькие иголочки — очень хотелось действовать. Все это немного напоминало то их учение, только в голове не затыкался голос, подозрительно похожий на майоров: «Это не игра… не игра…» Их, видимо, заметили, потому что пальба со стороны черных началась раньше, но это не насторожило старшего лейтенанта Скворцова, руководившего операцией — он велел залечь в укрытие и начать ответный огонь. Может, «язык» был подставной, а может, они где-то облажались, но вскоре началось не сражение, а настоящая кровавая баня. Их поливали таким огнем, что никто не мог головы поднять, не то что начать стрелять в ответ. Котов, занявший удачную позицию — между огромных древесных корней, так что он был в некотором роде прикрыт со всех сторон — еще как-то ухитрялся отстреливаться, но таких было-то — он и еще пара-тройка человек. Один из мальчишек, весеннего призыва, потерял контроль — сорвался и кинулся бежать — его расстреляли на бегу. А потом черные пошли врукопашную. Котов смутно помнил, что происходило потом. Ему только запомнилось, что все происходило как-то очень долго, и еще — что в голове билась мысль: «Я не могу умереть. Не могу умереть». Он стрелял. Потом бил пистолетом. Потом бил своим армейским ножом и просто бил. Потом началась новая пальба, и кто-то присоединился к схватке, и Котов сначала не понял, кто это, свои или враги, а потом увидел знакомую мелкую фигурку и понял — свои. И испугался едва ли не до смерти — в первый раз за эту ночь. Он не должен был приходить сюда. Он же командующий! И куда ему сражаться… такому мелкому, такому?.. Ему тут не место! Котов попытался прорваться к майору, но это было бесполезно, слишком много человек их разделяло. Он дрался как бешеный, стараясь не терять майора из виду, но и это было бесполезно. Потом прозвучал сигнал к отступлению. Котов все вертелся на месте, пытаясь понять, где майор, потом ему показалось, что он видит невысокий силуэт среди отступающих. Он рванулся следом. В ворота они почти вбежали — те, кто мог бежать. Окровавленные, раненные — к Котову подскочил человек из медсанчасти, и только тогда он сообразил, что задет. Но он отмахнулся от медика — не до того было. Он вертел головой, пытаясь увидеть, пытаясь отыскать…, но нет, его тут не было. Были рядовые, был адъютант, белый как мел, был старший лейтенант Скворцов, отдающий распоряжения… Отдающий распоряжения?! Похолодев, Котов кинулся к нему. — Где майор? На него посмотрели с безуминкой в глазах. — Я не знаю! Котов сгреб его за плечи и тряхнул. — Где он?! — Не знаю! — заорали на него в ответ. — Отвали, кретин! Не до того! Не до того? Не до того?! Котов кинулся к зданию командования. В этом не было смысла — он понимал, что майор бы не пошел сюда, когда во дворе такой хаос… но, может, он и не был на вылазке, может, ему показалось. Его догнали и сгребли за рукав. — Его там нет, — сказал адъютант. Был он невысокий, чуть выше, наверное, чем майор, и только тут Котов сообразил, кого же он видел, когда они отступали. — Его… его схватили. Тогда Скворцов и приказал… отходить. Несколько мгновений Котов смотрел на него в упор. Потом развернулся и пошел назад. Старший лейтенант не успел ни защититься, ни вообще сообразить, что к чему. Котов налетел на него как ураган, ударил по морде, свалил на землю, принялся бить ногами… Потом его оттащили, он рванулся снова, но его скрутили, навалились весом — человека три-четыре, не меньше, — поволокли прочь… Его швырнули в карцер и тут же заперли. Котов кинулся на дверь, но без толку — она была прочная. И все же он бился в нее, бился всем телом — он должен выйти отсюда, он должен убить эту гниду Скворцова, он должен выйти, найти, вытащить… Он бился, пока хватило сил, а потом просто сполз на пол и тихонько завыл, как пес, оставшийся без хозяина. Котов просидел в карцере три дня. Серьезных ран у него не оказалось — медик пришел и подлатал то, чтобы было, прямо на месте, когда Котов угомонился. По-хорошему, ему, наверное, светил трибунал, но никому, в том числе и Скворцову, походу, просто не было до Котова дела. Поэтому, выйдя через три дня, он вернулся в свою роту — и там узнал новости. Майор был в плену. С его отцом уже даже связались — черные требовали чего-то, то ли огромный выкуп, то ли освобождения каких-то своих боевых товарищей, в общем, разговоры шли, что у генерала Ворошилова пока не очень получается спасти сына. Но даже если он заплатит выкуп или найдет способ освободить военнопленных террористов, думал Котов, разве это гарантия, что майор останется жив? И тогда Котов пошел к «языку», который все еще был у них и про которого все, судя по всему, забыли. Сначала он, конечно, не хотел говорить. И тогда Котов начал расспрашивать с пристрастием. Ему не было ни страшно, ни противно, ни стыдно — он бил, жег сигаретой, ломал пальцы… Пленник сначала молчал, потом начал говорить, но Котов был уверен, что он врет. Тогда он содрал с мужика штаны и приставил к его жопе дубинку, а когда тот снова попытался навешать ему лапши на уши, вогнал эту дубинку внутрь. Это возымело должный эффект. Котов ушел от «языка» с примерными координатами трех аулов, куда могли увезти пленника. Конкретнее мужик сказать не мог. Что ж, три — это уже хорошо, хладнокровно думал Котов, собирая в вещмешок то, что могло ему понадобиться. Обойдет все три. Товарищи по казарме видели, что он собирается, но никто не сказал ему ни слова — Котова окружала плотная стена железно принятого решения. Собравшись уходить, он проговорил: — Скажете кому-нибудь… Он не закончил — да и не нужно было. Он не стал дожидаться ночи, чтобы уйти — нельзя было терять время. У Котова не было навигатора, но он никогда в жизни не блуждал нигде — ни в лесу, ни в городе, — потому не боялся потеряться. Плохо было другое — аулы, по словам «языка», располагались на изрядном расстоянии друг от друга и от их блокпоста. Так что в ближайшем селении он угнал машину. Пригодились папины гены. На машине было быстрее, но и опаснее, поскольку заметнее. Несколько раз приходилось отстреливаться, но Котова это не притормозило. Первый аул он нашел без труда, но там даже боевиков не было — только женщины, дети и старики. Вряд ли ценного пленника оставили бы с такой охраной. Тем не менее, с наступлением темноты Котов подобрался поближе, чтобы убедиться. Майора в ауле действительно не было. С поиском следующего пришлось потрудиться. Несколько раз Котову казалось, что он все-таки заблудился, но он не позволял себе впасть в отчаяние и затормозить. Он даже не позволял себе думать, почему, собственно, так отчаянно ищет майора. Отчетливо он понимал лишь одно — при мысли, что он никогда больше не увидит этой мелкой тощей фигурки, этой холеной морды, этих синющих глаз, этой изогнутой брови, не услышит этого голоса, гневного, насмешливого, протяжного, стонущего — при этой мысли Котову переставало хватать воздуха. Он нашел аул на исходе третьего вечера своего путешествия. За эти трое суток он ни разу не спал и почти не ел, но не чувствовал ни усталости, ни голода. Аул открылся перед ним с дороги, что, изгибаясь, забиралась на гору, а потом быстро спускалась вниз. Там, среди камней, Котов оставил машину и пошел вниз пешком. Он как-то сразу понял, что попал куда надо. Очень уж много тут было вооруженных боевиков и пыльных внедорожников. У него не было плана. Только дерзость. Потому он прямо пошел к часовому, и когда тот наставил на него ружье, вскинул руки вверх, демонстрируя, что безоружен. — Свои! — Свои по-русски нэ говорят, — с ужасающим акцентом произнес часовой. — Это смотря какие свои, — оскалился Котов. — Слышь, сын гор, воды-то хоть можно у тебя попросить? А то так жрать хочется, что переночевать негде. Часовой засомневался. Потом окликнул кого-то в темноту на своем гортанном языке. Новый человек вынырнул в свет костра, оглядел Котова с ног до головы, что-то спросил у часового — тот ответил, — и наконец обратился к Котову: — Руки в стороны. Котов послушно разве руки. Его обшарили, ничего не нашли — потому что все оружие Котов оставил в машине, — только спросили: — Почему броник? — Места опасные, — широко улыбнулся Котов. Его окинули еще одним пристальным взглядом, потом сказали: — Пошли. Котов пошел. Он ни мгновения не боялся. Сердце, конечно, билось быстро, но больше из-за адреналина. Он знал, что они его не убьют. Он всегда знал, как вести себя так, чтобы люди тебя приняли. Любые люди. Его вывели в круг света от большого костра, вокруг которого сидели люди. — Гость! — сказал мужик в арафатке, что сидел прямо напротив. — Откуда ты взялся такой? — Отовсюду понемножку, — отозвался Котов, садясь в круг по-турецки. — А что, у вас гостей кормить не принято? Несколько боевиков сверкнули улыбками, и тот, что заговорил с Котовым первым — видимо, главный — тоже. — Почему ж, покормим, — проговорил он, сделал кому-то знак, и Котову через несколько минут притащили бумажную тарелку с горкой мяса на ней, огромный ломоть хлеба и бутылку пива. — Прости, что так скромно, — добавил главный, — но к ужину ты припозднился. Да и не ждали мы гостей. — Да и я в гости не собирался, — весело отозвался Котов, вгрызаясь в мясо. Аппетита у него не было ни на йоту, но его хозяева не должны были об это догадаться. — Машина закипела. Починить бы ее малость да жидкости охлаждающей где добыть, — и он с намеком покосился в сторону внедорожников. — А что же тебя в наши края привело? — спросил главный — в голосе его звучала настороженность. — Бизнес, — легко отозвался Котов. — Что ж еще? — Бизнес, — повторил главный, устраиваясь поудобнее — в его взгляде, устремленном на Котова, появилась заинтересованность. — Хороший бизнес? — Очень! — довольно проговорил Котов, вскрывая пиво зубами и делая глоток. — Ох, хорошо… И бизнес хороший, и дела хорошо идут. — Продаешь что? — Продаю, — кивнул Котов, пристально глядя на него. — А вы покупаете? — Может быть, — склонил голову тот. — Но сначала посмотреть надо. Котов обезоруживающе улыбнулся. — Посмотреть можно, — согласился он. — Но я, знаете, только по предзаказу работаю. Сами понимаете… — Мы понимаем, — кивнул главный. Потом снова махнул рукой и что-то сказал в темноту. Появилась еще еда, а потом и водка. Кажется, Котову более-менее поверили — во всяком случае, с ним заговорили еще несколько человек, помимо главаря — расспрашивали, что именно предлагает. Котов вдохновенно врал. Потом к нему подошел совсем молодой чечен с острым взглядом и проговорил, глядя пристально: — А давно работаешь? Что-то я тебя раньше не видел… — Недавно, — безмятежно отозвался Котов. — Отец тут мой работал. Может, слышали, Котов его фамилия. — А что же с ним сталось? Котов изобразил скорбь. — Взяли. Молодец отошел, видимо, удовлетворенный. Народ больше не зыркал подозрительными взглядами. Кто-то завел разговор по-чеченски, а главный подсел к Котову и начал расспрашивать — откуда, с кем знаком, куда едет, и так далее. Котов местами говорил правду, местами заливал, местами уходил от ответа, прикрываясь «клиентами», которые не любят, когда о них болтают. Вечер плавно шел дальше, водки и еды как будто не убывало, а Котов все никак не мог незаметно вывести разговор на пленников. Однако разговор выехал сам — и причудливым образом. — Давно в горах-то гуляешь? — спросил его главарь. — Давно! — ответил Котов. — Полтора года уже. — Жена, небось, дома скучает? — сверкнул чечен белыми зубами. — Ну, жена — не жена… — Котов обаятельнейшим образом улыбнулся. — Может, и скучает…, а может, и нет. А может, их там много… — Понятно, — закивали в ответ головой. — Любишь, значит, женщин… — Люблю, — подхватил Котов. — Но… — он разве руками. — Чужих не трогаю. Я человек честный. А в ваших краях ничейных нет. — Он грустно вздохнул. — Приходится терпеть. — Да что ж терпеть-то, — снова заулыбался главный. — Много есть способов, — и что-то крикнул своим. Тут же раздался гомон, и несколько человек исчезли в ответ. Котов изобразил на лице заинтересованность. — У вас что, есть чем угоститься? — А то, — ответили ему. — Мы хозяева хлебосольные. И в круг света вытолкнули человека. Его одежда была изорвана, заляпана грязью и кровью до такого состояния, что невозможно было понять, чем она была раньше. Волосы были грязными и спутанными. Лицо — в синяках разной давности, отекшее, неузнаваемое. Он простоял долю секунды, а потом упал на колени, как будто ноги его не держали. Только глаза были по-прежнему синими. Котову показалось, будто лицо его смерзается в улыбке. Горячая волна бешенства поднялась и затопила до самых глаз, и только чудовищным усилием воли он загнал ее назад. Нет. Они вооружены до зубов, а у него даже ножа с собой нет. Он ничего не добьется, если попытается сейчас кого-нибудь убить. — Видок, конечно, так себе, — прозвучал голос главаря. — Но разве ж это важно? Дамир, — позвал он, — покажи, что шлюха может. Подошел тот самый молодец с пронзительными глазами, скалясь из-под усов. Одной рукой он на ходу приспустил свои штаны, а другой сгреб майора за волосы на затылке и ткнул его лицом в свой пах. Ни мускул не дрогнул на майоровом лице. Он послушно открыл рот и взял чужой член. Котов смотрел на это, чувствуя, что его трясет. Но трясло его только внутри — снаружи у него даже руки не дрожали. Он так и сидел по-турецки, глядя на это с выражением заинтересованности на лице. Это был тест. Они, конечно, не могли его не подозревать. И они проверяли. Ну что ж. Я пройду этот тест. Я пришел за ним, и я заберу его, чего бы это ни стоило. Он справится. Он сильный. На мгновение ему стало неистово жаль, что у него не будет времени, чтобы взорвать тут все к ебаной матери. Чечен кончил майору на лицо и оттолкнул его. Вокруг загоготали. Главарь, повернувшись к Котову, лениво спросил: — Угостишься? Гостям у нас полный сервис, — народ вокруг снова загоготал. — И туда, так сказать, и сюда. — Новый взрыв хохота. — А он у вас ничем не болеет? — изобразил брезгливость пополам с озабоченностью Котов. — Был у меня печальный опыт… — А мы тебе защиту выдадим, — оскалился главарь. — Тогда не вопрос, — весело ответил Котов. — Не баба, конечно, но пойдет! — Лучшее, что есть, — сделал вид главарь, что обиделся. — Там такая щель — не хуже бабской, вламываться не придется. Снова хохот. Котов засмеялся вместе со всеми и поймал брошенный кем-то гондон. Он нарочно не смотрел в синие глаза. Интересно, узнал ли его майор? Отдает ли он себе отчет в том, что происходит? А вдруг он уже крышей уехал? От этой мысли Котову стало холодно. Тем не менее, продолжая скалиться, он расстегнул штаны и натянул презерватив. Потом дернул майора к себе. — Давай, детка, сделай папочке хорошо. Вокруг снова заржали. Майор не поднял на Котова глаз — как и с чеченом, он послушно открыл рот и взял Витин член. Котов закрыл глаза — вроде как от удовольствия, хотя на самом деле — чтобы никакого удовольствия не испытывать. Это было… это было не-воз-мож-но! Так горячо. Так хорошо… Он даже не понял, что делает майор и делает ли он что-то вообще… это просто было… Почти с отчаянием он оттолкнул майора от себя. — Что-то как-то вяло, — прокомментировал он, стараясь дышать ровно. — Устал, видать, — оскалился главарь. — А ты ему в заднюю дверь постучись — там-то особая живость не нужна. Народ ржал уже не переставая. Котов тоже усмехнулся, потом резко развернул майора задницей к себе и сдернул с него остатки штанов. Это было кошмарное зрелище. Задница и бедра майора были покрыты синяками и пятнами подсохшей крови. На то, что творилось между ягодицами, Котов постарался вообще не смотреть. Он сгреб эти белые бедра, прижал их к своему паху и вошел. Это было легко, хоть задница майора и сжималась конвульсивно, и весь он был напряжен, как струна. Надо думать, ему было адски больно. Котов начал двигаться. Это было почти невыносимо — сознавать, что он причиняет ему такую сильную боль, и вместе с тем… Его начало жечь изнутри, словно жар, которым дышало майорово тело, передался ему. Он стиснул белые тощие ягодицы, дергая их на себя что было силы, он двигался, рвано и резко, и наконец он услышал это — низкий, протяжный, отчаянный стон, похожий на стенания умирающего животного, почти плач, невыносимый звук. Задница майора конвульсивно сжималась, а Котов не мог, не мог при всем желании это прекратить, не из страха перед врагами, но потому что это было… Это было его. Его человек. Избитый, изнасилованный, окровавленный, потерявший мало того что свой лоск, но и вообще человеческий облик — это был его человек. Он зарычал, врубаясь в уже не сопротивляющееся тело, стискивая пальцы на бедрах, насаживая его на себя. Прижал, ощущая судороги, ощущая обжигающий жар, замер…, а потом кончил. — Блядь… — выдохнул он. — Хороша сучка? — прозвучал голос над головой, возвращая в реальность. Несколько мгновений Котов видел с той же позе, сжимая майоровы бедра, втискивая в свой пах его ягодицы, потом медленно разжал руки. Нужна была вся его концентрация, чтобы не начать убивать прямо сейчас. — Еще хочу, — проговорил он. — Надо делиться с ближними, — вздохнул главный. — Потом можно и еще, конечно. Кто-то подошел к ним, сгреб майора как тот был, со спущенными штанами, и оттащил в сторону. Свет костра туда не доставал, Котов не мог видеть, что там происходит, но хлюпающие звуки и шлепки сложно было с чем-то перепутать. — Потом так потом, — проговорил он и сам удивился тому, как спокойно и обыденно звучит его голос. — Я не жадный. Заночевать-то у вас можно? — Можно, — улыбнулся главарь. — А где его найти, если что? — спросил Котов. — В яме, — ответили ему с новой улыбкой. Майора увели — вернее, почти унесли — примерно полчаса спустя. Все это означало как минимум, что идти он не сможет. Впрочем, Котов об этом не беспокоился. Донесет. Потихоньку веселье сошло на нет, народ начал разбредаться. Котову выдали одеяло, показали, где отхожее место и предложили заночевать возле костра. Котов согласился. Еще минут двадцать спустя, когда все разбрелись, он устроился на земле, завернувшись в одеяло, и вскоре демонстративно засопел. Прошел час. Аул стих, только часовые продолжали ходить туда-сюда, да слегка потрескивал затухающий костер. Выждав для верности еще с полчаса, Котов поднялся на ноги и, пошатываясь слегка, как только что проснувшийся, пошел в сторону туалета. Справив надобность, он вышел, завертел головой, якобы ищет кого-то, после чего пошел к ближайшему часовому. — Слышь, парень, а где у вас… — он подвигал бровями, — ямы? Тот понимающе оскалился, махнул рукой — иди, мол, за мной. Яма была закрыта крышкой из неплотно прилегающих досок. Котов заглянул внутрь — ему даже вглядываться не надо было, чтобы узнать майора. — Поможешь? — спросил он у часового и подмигнул. Тот снова осклабился, показал на веревку, что лежала мотком возле ямы, повернулся к Котову спиной — и в этот момент Котов мягко вытянул у него из-за пояса длинный острый нож. Парень, ничего не заметив, прыгнул вниз. Махнул из ямы рукой — мол, бросай веревку. Котов бросил, после чего часовой обвязал майора и снова махнул — доставай. Котов вытянул майора из ямы — тот висел на веревке мешком и, кажется, был без сознания. Часовой снизу махнул в третий раз. Котов шагнул к краю ямы и безошибочно метнул нож. Часовой повалился без звука, и Котов накрыл яму крышкой. Потом повернулся к майору. Тот лежал без движения, словно неживой. Котов на всякий случай даже пульс проверил — но нет, все было в порядке. Что ж, приводить в себя смысла не было — вряд ли майор ему сейчас сильно поможет. Он быстро стянул с себя куртку, потом бронежилет, надел его на майора и затянул как можно туже — Котовский броник был тому малость великоват. Снова надел куртку, вскинул легкое неподвижное тело на плечо и быстро зашага прочь, в сторону дороги. Почти на границе аула его окликнули — другой часовой. Котов послушно остановился, спуская свою ношу с плеча. — Куда идешь? — спросили его. Котов широко улыбнулся. — Ебать! Несколько мгновений часовой пребывал в явном недоумении, и этого времени Котову хватило. Он стремительно выхватил из рук часового автомат и что было силы заехал прикладом ему по голове. Что-то хрустнуло, и парень упал. Котов быстро вскинул майора на плечо и, не выпуская автомата, понесся к своей машине. Он услышал шум в оставленном ауле, уже почти добравшись до нее. Похоже, их бегство обнаружили. Он кинул майора на заднее сиденье, автомат — на переднее, прыгнул за руль и газанул. У него была фора. Лишь бы не заблудиться и, конечно, чтобы не оказалось, что чечены знают короткую дорогу. Но они, видимо, знали, либо передали инфу кому-то, кто был ближе, потому что через пару часов, уже понадеявшись, что оторвался, Котов услышал погоню. Он мчался так быстро, как только мог, машину заносило на поворотах, но их нагоняли, а потом началась пальба. Нечего было и думать о том, чтобы вести на этих дорогах и стрелять одновременно. Все, что он мог делать — гнать. Гонка ли, пальба ли разбудили майора — но с заднего сиденья Котов вдруг, совершенно неожиданно, услышал голос: — Придурок… — Пожалуйста, — буркнул он в ответ, что есть мочи выкручивая руль, чтобы их машина не свалилась с обрыва. — Оружие есть? — спросил майор. Голос его звучал очень слабо и тихо, Котов даже удивился мимолетно, как его вообще слышно. — Автомат. Не высовывайся. — Не буду, — отозвался майор. — Дай сюда. Не глядя, Котов швырнул автомат на заднее сиденье и мельком глянул в зеркало. Майор двигался медленно, с трудом, но автомат поднять ему явно было по силам. Сев на сиденье так, чтобы голова не высовывалась над спинкой — лицо его кривилось, и Котов подумал, что майору, наверное, пиздец как больно сидеть, — он дулом высадил заднее стекло и начал стрелять в ответ. Это возымело эффект — погоня слегка поотстала. Майор откинулся на спинку, облизывая губы. — Вода есть? — Там вещмешок на полу, — ответил Котов. — В нем фляжка. Он услышал, как майор возится сзади, потом — как он пьет. — Запасные обоймы есть? — К этому нет, там сзади мой валяется. Снова возня. Котов быстро глянул в зеркало — майор поднимал с пола второй автомат, который Котов привез с собой. Он отвел было взгляд от зеркала — но потом глянул снова. Из окна машины, которая мчалась за ними, высовывался мужик, а в руках у него был… — Гранатомет! — заорал Котов и газанул так, что майор едва не повалился на сиденье. Грохот, громкое шипение, удар… Граната не попала в них, но взрывная волна ударила машину, протащила ее по дороге и развернула поперек. Двигатель заглох. Майор сзади не шевелился, да и сам Котов ощущал себя долбанутым. Но рассиживаться было некуда. Он повернул ключ в замке зажигания — и ничего не произошло. Он повернул опять — та же история. — Блядь… — прошипел Котов. — Вовка, выбираемся! Майор не отозвался, и Котов, выскакивая из машины, был готов к тому, чтобы доставать его — но этого не понадобилось, майор вылезал, вытаскивая оба автомата и вещмешок. Он тут же сунул Котову в руки оба автомата и вскинул мешок себе на спину. — Идти смогу недолго, — предупредил он и неожиданно резво рванулся к обочине. Котов швырнул один автомат за спину, второй — в руки, и помчался за ним. Пальба по ним началась, уже когда они мчались по бездорожью. Потом — рев двигателя: машина, что преследовала их, съехала с дороги и неслась за ними следом. — Колеса! — крикнул майор на бегу, но Котов и сам был не дурак — он остановился, развернулся и открыл огонь по колесам. В этот раз у него не тряслись руки. Он увидел, как джип развернуло, протащило на двух колесах, выстрелил еще раз, метя в двигатель, не попал, плюнул и помчался следом за майором, который уже успел прилично оторваться. Даже если у них есть запаска — вернее, две, потому что Котов был уверен, что пробил два колеса, — им понадобится время, чтобы поменять. Они мчались еще километра три, потом перед ними открылся лес, и они перешли на шаг. В тени крон было как-то спокойнее — глупо, если подумать, ведь тут не только им, но и врагам было легче прятаться. — Пойдем напрямик, — говорил Котов. — Так нам будет быстрее, а им сложнее за нами гнаться. Майор не отвечал, и, глянув на его лицо, Котов увидел, что оно совершенно белое. — Привал? — спросил он на всякий случай. Майор мотнул головой. — Пока иду. Он шел еще часа два. Потом начал спотыкаться, пошел медленнее, потом вовсе остановился и опустился на колени. Котов присел рядом. Лицо майора было белое, как мел, нижняя губа закушена. — Привал, — жестко проговорил Котов, глядя на него. Майор мотнул головой. — Недалеко ушли, нас догонят. Тогда Котов поднялся на ноги, сгреб его и закинул себе на спину, как мешок. — Держись, — сказал он, придерживая майора под колени. — Всегда, небось, мечтал на рядовом поездить? — Что я и делаю, — прошелестели ему в ухо с тенью насмешки. Котов раздраженно мотнул головой. — Надо было тебя там оставить, — буркнул он. — Как раз то, что ты любишь — ежедневная ебля не по разу. Он услышал слабый смешок. Выпрямился и зашагал вперед. Тяжело ему не было — майор, даже с вещмешком и двумя автоматами, весил как пушинка. Они шли до темноты, потом еще немножко уже в темноте. Сначала было тяжко, но потом глаза привыкли, и стало полегче. Потом впереди Котов услышал журчание воды. Они дошли до ручья. Нужно было сделать привал. Майор становился все тяжелее с каждым шагом, а еще он был очень горячий. Похоже, бег в его состоянии не прошел даром. Когда Котов снял его со спины и уложил на землю, майор не шевельнулся. Ручей тек по оврагу, так что Котов с майором спустился к самой воде и под прикрытием обрыва развел костер. Вещмешок он собрал грамотно — там даже маленький котелок был. Он вскипятил воду, вспорол туда пару пакетиков чая и еще погрел. Майор к тому моменту пришел в себя и полулежал, откинувшись на древесный корень и глядя в огонь. Котов налил чаю в походную кружку и открыл сухой паек. Что майору явно не повредило бы, так это пожрать. Потом он заставил его проглотить таблетку обезболивающего и какой-то антибиотик, а потом закатал в одеяло, а сам сел рядом — сторожить. Последнее вышло не очень хорошо — незадолго до рассвета он срубился и проспал пару часов, но никто на них в этой глуши не вышел. Следующие дни Котов потом вспоминал как одни из самых тяжких в своей жизни. Тяжких — но не страшных. Страшнее были те три дня в карцере, когда он даже сделать ничего не мог и не знал, что происходит. Сейчас, по крайней мере, майор был с ним. Правда, становилось ему явно все хуже и хуже. С утра еще ничего — идти своими ногами Котов ему все равно не давал, сразу вскидывал на спину и нес, — а вот к вечеру от майора парило, как от печки. Он даже есть в конце концов перестал. Не мог — только воду пил, но губы у него все равно были сухие, и даже глаза будто выцветать начали. Вечером второго дня, после того, как они поужинали, и Котов снова закутал его в одеяло, майор вдруг позвал: — Витя… Котов вздрогнул и повернулся к нему. — Ты… почему меня так зовешь? — Потому что могу, — сухие губы растянула усмешка. — А ты почему меня по имени зовешь? — Как хочу, так и зову, — грубовато отозвался Котов. — Чего? — Почему ты за мной пришел? — Командование приказало, — отрезал Котов. — Врешь… После некоторого молчания он заговорил снова: — Котов… ты нарушил приказ, подверг опасности свою жизнь, угнал машину, ушел в самоволку… Гнать тебя из армии надо, Котов… — Витя лучше, — сказал Котов, не подумав. Снова стало тихо. Потом майор послушно проговорил: — Витя… И положил руку ему на плечо. Котов подался вперед, и рука майора скользнула ему на шею, на затылок, погладила короткий ежик волос, а потом майор мягко потянул его к себе. Котов не стал сопротивляться. Не драться же с… Он не успел додумать мысль. Обветренные губы коснулись его рта, разомкнулись, язык мягко приласкал Котовские губы… И Котов рванулся вперед, сгреб майора в объятия и поцеловал сам. Языки сплетались, он чувствовал горячее сорванное дыхание, стискивал тощее тело, ощущал руки, что оплетали его шею… Потом, почувствовав, что майору не хватает дыхания, Котов выпустил его. Тот откинулся на спину, хватая ртом воздух. Он был такой бледный, такой… слабый, что Котов испугался едва ли не впервые в жизни. — Не умирай, — позвал он. — Вова, не умирай. — Я постараюсь, — хрипло отозвался майор. Но старался он хреново. На следующее утро проснулся такой горячий, словно его только что из печки вынули. Есть не стал, только глотал воду, не открывая глаз. Котов закинул его на спину и понес дальше, хотя, конечно, лучше всего было бы остаться на месте, держать его в тепле, поить, мяса какого-нибудь добыть, бульон сварить, таблеток дать. Но, во-первых, даже Котовские таланты были не бесконечны — он ничего не знал об охоте, а во-вторых, их по-прежнему могли догнать. Он шел, и тело майора жгло ему спину, и только одну мысль мог Котов думать себе в утешение — раз горячий, значит, живой. К середине дня — от тряски, от напряженной позы — майору явно стало хуже. Котов ощущал его горячее сорванное дыхание себе в ухо, а потом майор начал говорить, вернее, бредить. Он то просил убрать какое-то одеяло, которое хочет его задушить, потом жаловался на собаку, которая не выпускает его, принимался всхлипывать и звать мать, потом отца, за что-то извиняться… — Я все понял… — шептал он, задыхаясь, Котову в ухо. — Я все понял. Я больше не буду, я постараюсь… — вдруг он завсхлипывал судорожно и срывающим шепотом заговорил: — Не могу, правда, не могу, прости, не могу… не надо больше, больно, больно, не надо больше, пожалуйста… Котову казалось, будто у него из груди медленно вырезают сердце. Это было невыносимо, это было страшнее всего, что ему довелось пережить в своей жизни. Он не выдержал — опустил Володю на землю, понадежнее укрепил вещмешок и автоматы за спиной, поднял майора на руки и понес так, прижимая к груди. Что бы он стал делать, если бы сейчас на них выскочила погоня? Но Витя просто не мог по-другому. Мокрое от слез лицо майора вжималось в его плечо, он снова плакал, просил перестать, просил простить его… — Все в порядке, — хрипло заговорил наконец Котов, когда понял, что больше не может. — Все закончилось. Тебя больше никто не обидит, я не позволю. Все будет хорошо. Тебя никто не тронет, слышишь? Я пристрелю собаку и сожгу одеяло. Вова, все будет хорошо. Я… — он прикусил себе язык, сообразив, что именно только что собирался сказать. Нет. Этого он не мог. Это вообще не должно было… это так… — Витя… — выдохнул майор и вдруг закинул руку ему на шею и прижался сильнее. Стало легче нести его. И вообще стало легче. И бред закончился. — Вот так вот… — пробормотал Котов, обращаясь неизвестно к кому. К вечеру они вышли на берег прохладного ручья, и Котов напоил майора свежей водой и обтер ему лицо, а потом скормил ему еще порцию таблеток. Что-то из этого, видимо, подействовало, потому что к тому моменту, как Котов вскипятил воду для чая, майор пришел в себя. Котов потрогал его лоб — горячий, конечно, но хоть не раскаленный, как печка. — Далеко еще? — было первое, что спросил майор. Голос его был хриплым и слабым. — Нет, — соврал Котов — по правде говоря, он имел весьма приблизительное представление о том, куда конкретно им идти и сколько времени это займет. Он примерно представлял общее направление движения, но не более. Майор глянул на него так, словно сразу понял, что Котов врет, но ничего не сказал по этому поводу. В молчании они выпили чаю, Котов пожевал сухой паек, а майор есть не стал. Потом сидели рядом, смотрели в огонь. — Что с собакой-то? — спросил вдруг Котов. Майор коротко посмотрел на него, потом ответил: — В деревню ездили, к бабке с дедом… мои, вернее, прабабка и прадед, с маминой стороны. Дом — развалина, сортир на улице, без двери, без стульчака… такая дощатая развалюха с дырой в полу. — Он криво усмехнулся. — Ладно, так-то можно где угодно, деревня же, но если по-большому, то вроде как надо в сортир. Ну, я и пошел. И пока я там… с позволения сказать, сидел, появляется псина. Огромная, какая-то дворняжка полудикая, которую прабабка прикармливала. Встала на выходе из сортира, зубы оскалила и рычит. Шевельнешься — дергается вперед и еще громче взрыкивает. Попробуешь позвать кого-нибудь — то же самое. В общем, я там, наверное, часа два провел, пока мать не появилась. — Надо было ей кулаком по носу врезать и под челюсть, — сказал Котов, изо всех сил стараясь не ржать — уж больно забавная ему нарисовалась картина. — Собаки этого не любят. — Мне четыре года было, — измученный голос майора звучал почти сердито, что радовало — раз способен на эмоции, значит, не помирает. — Она была больше меня. Я бы на тебя посмотрел! — Мне пять лет было, я на велике гонял, и на меня одна тварь набросилась, пыталась за ногу схватить, — сказал Котов. — Знаешь, такие, мелкие, черные, про них говорят, что вцепятся — и фиг челюсти разожмешь… — Французские бульдоги, — реплика майора прозвучала почти как выдох. — Ну да, — быстро посмотрев на него, согласился Котов. Майор снова был бледный — румянец, который было вернулся, пока пили чай и пока он рассказывал, снова сползал со щек, оставляя после себя синюшную бледность. — Ну, я с велика слез, за шкирбан ее поднял, по морде кулаком съездил, а потом еще пенделя дал, чтобы полетала. Ни одна псина меня больше во дворе не трогала. Майор слабо улыбнулся. — Гроза собак, — пробормотал он. — Да уж, ты бы, наверное, с той как нефиг делать справился… Он почти лежал, опираясь о поваленное дерево, возле которого они сидели. Котов, подумав немного, осторожно взял майора подмышки и устроил его так, чтобы тот прижимался спиной к нему. — Так лучше, — выдохнул майор, когда Котов закончил свои манипуляции. — Витя… Снова сердце куда-то ухнуло. Нарочито грубовато Котов отозвался: — Чего? — Почему, Вить? — Дурак ты, — после паузы проговорил Котов. — Ты что, правда думаешь, что я тебе отвечу? Снова наступило молчание. Потом Володя сказал: — Витя, ты прости меня. Я зря тебя… доставал… — Не прощу! — зло, почти с ненавистью выкрикнул Котов. — Не прощу, слышишь, ты… — он подавился словом — горло сжимал ужасающий комок, и Витю всего трясло от страха и злости — на майора, на себя, за все эти дебильные приколы жизни, которой, видать, что-то от него надо, понять бы еще, что. — Не смей просить прощения! Ты не умираешь! Ты мне еще нагадишь! Тогда и будешь прощения просить! В ответ майор обвил рукой его шею, изогнулся, приподнялся и прижался губами к Витиным, прерывая поток слов. Несколько секунд они целовались как безумные, Котов кусал и всасывал Володины губы, практически трахал его языком в рот. Потом майор практически упал на него — на бешеный поцелуй, кажется, ушли его последние силы. — Не умру, — прошептал он. — Честное слово… Несколько мгновений они сидели молча, восстанавливая дыхание. Котов вдыхал запах майоровых волос, его мокрой от пота, горячей кожи. Потом вдруг сказал: — Зато ты в том сортире, наверное, просрался на всю жизнь. Тело в его руках затряслось. Напуганный, Котов заглянул майору в лицо — и увидел, что тот тихо, но неудержимо ржет. Тогда прорвало и Котова, и несколько минут они хохотали и не могли остановиться. Этой ночью Котову приснилось, что он сворачивает шею психованной собаке, которая не выпускала из сортира четырехлетнего мальчика. А на следующее утро майор уже не смог открыть глаза. Весь день Котов нес его то на руках, то перекинув через плечо, и, ощущая неистовый жар тонкого тела, вспоминал тот свой сон, где так же нес майора, только тот становился все холоднее и холоднее. Вот, значит, что значило это «Опять все сначала», что крутилось у него тогда в голове. Опять сначала, как перед армией. Опять искать… что-то. Что-то важное, зачем он живет. Так что же, теперь он, получается, нашел? И что же это, война, армия? Котов бы посмеялся над собой, если бы у него были силы. Нет. Точно нет. Наверное, Котов бы не донес майора до блокпоста. Им просто повезло. Они вышли к просеке и шли вдоль нее весь день — это, конечно, было опасно, но Котовым начало овладевать самое настоящее отчаяние, он понимал, что по лесу они шарашиться будут еще долго, и сил на это у него уже почти нет. А вечером позади зарычали двигатели. Котов на всякий случай схоронился с майором в обочине. Показалась колонна, первые машины поехали мимо, и Котов увидел в грузовиках солдат. Он сгреб майора и рванулся наперерез. Дальнейшее помнилось плохо. Помнил руки, которые приняли у него полуживого майора, а потом подняли его самого на борт. Помнился парень в очках, который осматривал майора, и Котов решил, что он врач — но не потому, что осматривал, а из-за очков. Потом они приехали на большой блокпост, где майора тут же отнесли в госпиталь, а Котова взяли под стражу. Он не сопротивлялся. Он лишь убедился, что они понимают, кого он им принес — чтобы лечили соответственно, — и что с майоровым отцом связались. А остальное неважно. Тут он просидел под стражей дольше, неделю, что ли, но нормально — не в карцере, в нормальной комнате, с кроватью и туалетом, и кормили его вполне сносно. Он даже попросил у одного из своих караульных разузнать, как там майор, и ему узнали — майор все еще лежал, но никакой угрозы жизни не было. А через неделю дверь в его камеру открылась в неположенное время и вошел в нее, пригнувшись, чтобы не задеть макушкой притолоку, сам генерал Ворошилов. Котов даже встал. — Значит, — проговорил генерал веско, глядя на Котова, — ты и есть Виктор Котов. — Я, — кивнул Котов. Генерал Ворошилов внушал. Не то что его сын. Тот, правда, тоже внушал… но другое. — Володя не хочет уезжать, с тобой не попрощавшись, — сообщил Ворошилов. — И еще он считает, что тебя надо наградить и демобилизовать досрочно. Он считает, что из тебя вышел бы отменный Джеймс Бонд, а вот солдат ты очень хреновый. Из всей этой тирады Котов воспринял только одно слово. — Уезжать? — переспросил он. Ворошилов вскинул бровь и стал очень похож на своего сына, насколько только могут быть похожи мужик-мужик и… майор. — Ему нужна серия операций и реабилитация в хорошей клинике, — соизволил объяснить он. — Поэтому да. Он уезжает. Котов кивнул, на всякий случай даже несколько раз — мол, все понял. Потом вскинул голову. — Демобилизовать? Генерал почему-то продолжал прожигать его взглядом. — Верно. — А майор может подождать, пока меня демобилизуют? Глаза генерала сощурились, взгляд стал подозрительный. — А что? Боишься, ему без тебя охраны недостаточно? Эти слова что-то сдвинули в Котовском сознании. Он нахмурился, глядя генералу в глаза. — Может быть. Вы-то ему так себе охранник. Ноздри генерала задрожали. — Я полагал, что моему сыну не нужна охрана. — Может, ему и отец не нужен, который его не в состоянии из плена выручить? — дерзко спросил Котов. — Я вашу работу делал, между прочим. — Тебя просили? — сощурился генерал. — Мне нужно было время. — А у него не было времени, — ответил Котов резко. — Он едва живой был, когда я его нашел. Вы сколько собирались канителиться? Месяц? Два? Выглядел генерал в этот момент так, как будто собирался приказать, чтобы Котова прямо на месте расстреляли. Однако, постояв посреди камеры еще несколько секунд, он дернул щекой, бросил: — Ты свободен, — и вышел. Дверь оставил открытой. И Котов, поняв это так, что он свободен прямо сейчас, вышел следом. Он шел так быстро, что даже обогнал генерала в коридоре, едва не толкнув плечом. Вышел, спросил у какого-то рядового, где тут госпиталь, а когда ему объяснили, пошел прямо туда. К майору Ворошилову его отвели без разговоров. Тот сидел на застеленной уже кровати, читал журнал и выглядел точно так же, как когда Котов увидел его в первый раз. Форма, волосы блестят, морда гладкая… Разве что похудел. Разве что перестал его, Витю, бесить. То есть, не перестал, конечно, но… Котов понял, что запутался, потому просто шагнул вперед. Майор вскинул голову. — Прибежал, — проговорил он с удовольствием. Котов сделал шаг к нему. — Ты, говорят, уезжаешь? Майор закатил глаза: — Котов, когда ты научишься быть на «вы» со старшим по званию? — Нервишки сдали? — нахально спросил Котов. — Нет, жопа уж очень сильно болит, — проговорил майор, глядя на него в упор. — Про свой досрочный дембель тоже уже слышал? — Слышал, — пожал плечами Котов. — Но я своих не бросаю. У майора дернулась щека и на мгновение стал такой несчастный и болезненный вид, что Котов устыдился. Ну что он, в самом деле, за свинья такая, человек столько пережил! Он проговорил раньше, чем майор успел что-то ответить: — Ладно, извини. Я… хуйню спорол. Майор поднялся на ноги. Только когда он встал, Котов сообразил, что майор, видимо, очень слаб, а еще что ему явно по-прежнему больно. Он двигался осторожно, как-то стесненно, что ли, совсем непохоже на себя прежнего. Котов шагнул к нему — поддержать, — и майорова ладонь после короткой заминки легла поверх его руки. — Володя, — проговорил от двери жесткий голос — это пришел наконец-то генерал Ворошилов. — Машина ждет. — Подождет, — резко ответил майор, не сводя взгляда с Котова. — Вова… — в голосе Ворошилова-старшего прорезались угрожающие нотки, и майор наконец перевел на него взгляд. — Дай мне поговорить с человеком, а? — проговорил он неожиданно мирно, почти просяще. Генерал что-то прошипел сквозь зубы — а может, просто так выдохнул — и вышел за дверь. Взгляд майора снова обратился к Котову. — Почему? — спросил он. — Да что почему? — сердито спросил Котов. — Что ты мне все время почемучкаешь? — Почему ты такой, Витя? — майор смотрел на него, устало щуря синие свои глаза. — Почему ты… то как щит от всех бед, то как еж колючий? Ты меня боишься, что ли? — Никого я не боюсь, — буркнул Котов, отводя глаза. — И ничего. Это было беспардонное вранье в обоих случаях. Витя боялся его — боялся того, как действуют на него эти синие глаза, эти губы, обычно яркие, словно накрашенные, а сейчас бледные и обветренные, и вообще все это совершенное лицо, самое красивое, что он видел в своей жизни. Ни одной девчонки, ни одной даже голливудской актрисы не видел он такой же красивой. Как вообще такое возможно? — А чего тогда? — спросил майор. — Что ты… тормозишь-то, Вить? Котов разозлился — совершенно неожиданно для самого себя и очень сильно. Он понял, что майор имеет в виду, но блин, как может эта сука задавать такие вопросы после всего, что Витя тут видел? После всех этих мужиков, которых майор привечал в своем кабинетике? Вот же блядь бесстыжая! — К тебе в коллекцию не хочу! — рявкнул он, нависая над Ворошиловым, как никогда ни над одной девкой не нависал. — На хуй мне это не сдалось! Щас ты меня будешь помнить, потому что я тебя на себе из плена волок! Попробуй только забудь — тебя папочка же первый съест! А… а… — он подавился словами, — а трахну я тебя — и что? Буду, блядь, одним из тысяч! Что-то жестокое, ледяное мелькнуло в глазах майора, и он проговорил: — Но ты меня уже трахнул. Котову показалось, будто его с размаху ударили по лицу. Грязной половой тряпкой. — Ну ты и мудак, — проговорил он, когда не смог найти других слов, развернулся и пошел к выходу из палаты. На хуй. Пошел он… с его глазами, губами и лицом! Забыть. Просто взять и забыть, раз и навсегда. Досрочный дембель? Отлично. Вернется на гражданку, найдет себе девку… а, хрен с ним, парня! Кого-нибудь… для кого он будет Виктор Котов, а не рядовой Как-там-тебя-твой-номер-шестнадцатый! — Витя! — его догнали, сгребли за руку, попытались развернуть. Котов тряхнул рукой, но сбросить майора оказалось не легче, чем пресловутого французского бульдога. — Витя, извини! Вить… да стой ты! Котов был вынужден остановиться. Ну не идти же, в самом деле, когда на тебе… болтаются. — Прости меня, — проговорил майор, и выглядел он в этот момент таким… Вовкой, а никаким не майором, что сердце Котова дрогнуло. — Прости. Мне это… тоже непросто. Думаешь, это так легко — быть военным-геем? — А что сложного? — удивился Котов. — Столько мужиков вокруг… — Дурак ты, Витя, — почти ласково проговорил майор. Он все так же держал Котова за руку, словно боялся, что тот убежит. — А им это надо, этим мужикам? Они же все… вот такие, — он неопределенно дернул головой, словно пытаясь кивком обвести помещение, то ли указывая на самого Котова. — Как-то привыкаешь к мысли, что твоя пожизненная судьба — партнеры на полтора раза. Это, знаешь ли, не очень весело… то есть, ты не знаешь, наверное, тебе двадцати еще нет, где тебе задумываться о смысле и цели жизни… — он снова криво улыбнулся. Выглядел он в этот момент таким несчастным, что у Котова опять заныло сердце. — Мне уже есть двадцать, — буркнул он. — И я думаю о смысле и цели. — И что надумал? — с улыбкой спросил майор. Витя коротко глянул на него и ничего не ответил. Так они и стояли в молчании, пока снаружи не раздался гудок клаксона. — Отец теряет терпение, — пробормотал майор. — А у него и так небогато с этим делом… Витя! — он вскинул голову, и Котов, привлеченный яростностью оклика, тоже — их взгляды встретились. — Я хочу тебе подарок сделать. Возьмешь? — Возьму, — проговорил Котов — он бы в этот момент ядовитую змею из рук майора принял, такая его одолела тоска, что тот сейчас уедет. Но Ворошилов подал ему не ядовитую змею, а слегка потертый смартфон. — Это мой, — проговорил он. — Там моя секретная симка, так что этого номера почти никто не знает, — он криво усмехнулся. — Можно смс, ммс отправлять, в почту заходить, в интернет. Я там заметку сделал, она прямо с рабочего стола открывается — мой мобильный, электронка, домашний адрес. Чтобы ты не пропал, — он снова скривился. — Захочешь пропасть, впрочем — пропадешь, так ведь? — Это ты все время пропадаешь, — сердито ответил Витя. — Чего это, типа ты меня как девчонка будешь из армии дожидаться? — Ага, — ответил майор. — Хранить верность, встречать на вокзале. Хочешь? — Ты не шути так, — сказал Витя. — Про верность. А если ты подлатаешься и в армию вернешься? Что мне тогда делать? Чего я на гражданку-то попрусь, как дурак? Без тебя? — Дурак совсем, — голос майора звучал нежно. Потом он шагнул ближе и снова, как тогда, в лесу, его руки обвились вокруг Котовской шеи, а глаза и губы оказались совсем близко. Вите не оставалось ничего другого, кроме как обхватить руками тонкую майорову талию. В этот раз от него хоть не пыхало как от печки. А потом все мысли оставили Витину голову — они снова целовались, и это было то медленно и нежно, то бешено и страстно, и Котов понял в этот момент, что не может, просто не может выпустить это существо из рук, оторваться от его губ… да пофиг, сколько там было человек, сейчас это его, и если он не окажется дураком, то будет только его! Когда поцелуй прекратился, он глубоко вдохнул. — Так чего, — спросил он, — все-таки делать будем? — Отвечу, когда ты мне ответишь, почему, — теперь улыбка майора была нормальной. Красивой, веселой. Предназначенной Котову. — Ладно, — покладисто кивнул тот. — Типа, разберемся, когда вернусь? — Так точно, — по-армейски ответил майор. — Разберемся, когда вернешься. — Окей, — снова согласился Котов. — Жди меня. И я вернусь. Володя рассмеялся. Потом вскинул на плечо свою сумку, пошел к двери. В дверном проеме обернулся. — Я ведь дождусь. — Да хоть бы и нет, — ответил Котов на это. — Все равно же приду и изыму. Что-то мелькнуло в синих глазах, незнакомое, непривычное, словно мимолетный страх… и еще что-то. Восхищение, что ли? Вот уж вряд ли. Вот уж во что Котов никогда бы не поверил. Потом майор повернулся спиной, шагнул за порог и зашагал прочь по коридору — прямая спина, сумка на плече, фуражка в руке. Котов смотрел на него, пока майор не скрылся из виду. Потом сидел на его кровати, вертел в руках его телефон, не пускал тоску. Жди меня, и я вернусь, крутилось в голове, и Котов кривил губы — уж больно строчка попсовая, хоть бы что пооригинальнее придумал. Жди меня — и я вернусь.