Серебро судьбы

– Шкакойцельютебепонадобилишьжнанияодраконах? – Что? Рейстлин говорил крайне неразборчиво из-за плотной повязки, прикрывавшей рот и нос. Он сидел спиной к Стурму на шаткой скамеечке перед грубо сколоченным столиком. Вокруг была густая прохладная тень. Маг нарочно устроил себе уличную мастерскую-лабораторию там, где нет жары и любопытствующих глаз. Вместе со Стурмом они соорудили кабинет под защитой огромного куста, не пропускавшего свет солнца. Рейстлин низко опустил голову над тем, что он проделывал на столе, и, если бы не защита на лице, даже он, привычный ко многому, упал бы в обморок от запаха. Маг препарировал дохлую крысу, уже начавшую разлагаться. Соламниец наконец удачно встал так, что ветер относил смрад в сторону, и вздохнул свободно, но не только от этого. Он порадовался тому, что друг не видит его мучительно покрасневшего лица. Врать Стурм не умел. – Ты же знаешь, я собираюсь в Соламнию, – начал он говорить то, что долго обдумывал. – Для нас, соламнийцев, ничего не знать о драконах – все равно что магу перепутать Лунитари с Нуитари… – Без шуток на эти темы, Светлый Меч! – Рейстлин с досадой обернулся. – Драконам только в ваших сказках и место! Не равняй их с Богами! Хотя тебя и вправду могут не допустить до пиршества в родовом замке без того, чтобы ты решил задачку о том, сколько оленей может сожрать за раз синий самец... В иное время Стурм бы нашел, что ответить Рейстлину и про замок, который, возможно, давно сровняли с землей, и про священных оленей. С годами тот допускал все больше и больше вольностей в разговорах с соламнийцем. То ли он пользовался тем, что Стурм никогда не поднял бы на него руку – и вовсе не в страхе перед магией, – то ли Рейстлин настолько далеко уходил от собственной человеческой сути, что ему было все равно, не обидел ли он друга. Но сейчас Стурму было не до праздных разговоров. – Синие меня не интересуют, – Стурм понадеялся, что нетвердость его голоса Рейстлин припишет обиде или смраду от мертвой крысы. – Надеюсь, что ни один рыцарь никогда и речи о них не заведет, не то чтобы увидеть воочию. Я бы хотел узнать про серебряных драконов. У нас любят рассказывать о подвигах Хумы. – Нет чтобы поинтересоваться Магиусом, – вздохнул Рейстлин, однако оставил в покое вывернутую наизнанку тушку крысы, окунул пару раз руки в ведерко с раствором, стоявшее у столика, стащил повязку с лица, и друзья вышли на яркое солнце. – Или, в отличие от синих драконов, серебряные, думаешь, часто показываются на глаза вашему народу? Но я тебе могу точно сказать, что, раз драконы белого металла подставляли спины под седла Хумы и его воинов, то они вряд ли едят оленей. Драконы разумны, и трогать почитаемых животных они без крайней нужды не будут. По крайней мере, не при наездниках. Уверен, они выбирают иную дичь. В юном возрасте, скорее всего, ловят крыс, как бы это неприятно не звучало. Не желаешь захватить ту, которую я уже освежевал? Вдруг встретишь дракона, пускай он вспомнит детство. Пригодится гостинец… Стурм, к удивлению Рейстлина, искренне рассмеялся. Маг с подозрением посмотрел на соламнийца, но ничего не сказал. Наутро, на рассвете, рыцарь стоял с мечом наготове у изъеденной крысами стены городского амбара. Он широко расставил ноги и занес над головой клинок, словно собрался рубить дрова. Перед ним на земле лежал кусок сыра. Из норы под амбаром выскочил упитанный грызун и сунулся к сыру. Стурм, зажмурившись, ударил. Меч почти пополам разрубил мелкое животное. Борясь с отвращением, рыцарь поднял тушку и кинул ее в заготовленный мешок. Едва он успел это проделать, из норы показалась вторая крыса, и незамедлительно повторила путь первой. На этот раз юный соламниец ударил мечом аккуратнее. Потом еще одна крыса и еще одна. Стурм решил про себя, что, если к амбару заглянет кто-то любопытный, он скажет ему, что подрабатывает истреблением вредителей, и платят ему поштучно за тушку. Он верил, что исполнение приговора грызунам при помощи меча не покажется странным жителям Утехи. Горожане и так не думали про соламнийцев ничего хорошего. Сейчас юный рыцарь больше всего беспокоился о существе, которое голодает в незнакомом лесу. Крысоловка тут точно не годилась – дракону были нужны свежие убитые крысы, а не замученные. Если добыча крыс могла и не храниться в строгой тайне, то местонахождения драконьего логова требовало тщательнейшей секретности. Стурм долго выжидал, прежде чем население Утехи скроется по домам от зноя. Только тогда он достал из ледяного погреба мешок и устремился к лесу – в жаркий полдень, по пыльной дороге. … День шел за днем. Впервые в жизни Стурму стали не в тягость каждодневные заботы. Даже те дела, что не были связано с О-Меу, все равно словно отражало блеск его чешуи. Добыча же крыс, походы в лес и возня с драконом стали смыслом Стурмовой жизни. Рыцарь научился многому, о чем он не имел понятия раньше – бесшумно ходить, прятаться в тени, исчезать из-под носа у тех, кто его ищет, и не брезговать брать в руки дохлых грызунов. Все это совершенно не вязалось для него с образом истинного соламнийца, но Стурм верил, что, раз подобные действия посвящены дракону, то они оправданны. К счастью, ему не пришлось больше переступать самый непростой для него предел – лгать Рейстлину. Разговор о драконах они больше не заводили. Постепенно подозрительность Стурма уходила. Он стал почти в открытую удаляться в лес каждый день, благо никто ни о чем не спрашивал. Рыцарь поверил, что его жизнь, как и прежде, никого в Утехе не занимала. Однако он не учел своего друга. Стурм не задумывался, что Рейстлин никогда не позволял ни одной тайне задерживаться в его жизни слишком долго. А тайна у рыцаря была, он это чувствовал. Соламниец стал задумчив, но не так, как раньше, когда его темно-серых глаз было не разглядеть из-под потяжелевших от бессонницы век. Ныне Стурм словно парил над землей на легких крыльях мечты. Рейстлин достоверно знал – ни о каком сердечном интересе речи не шло. Маг видел, что единственной девушкой, которая могла привлечь рыцаря и проявить к нему ответную благосклонность, была его старшая сестра. Но наемница обходила в своих бесконечных любовных приключениях молодого соламнийца, да и появлялась она в Утехе в последнее время нечасто. Рыцарь же при встречах с ней вел себя совершенно по-приятельски, так что Рейстлин отмел предположение о прекрасной даме. И что же тогда заставляло Стурма с такой светлой тоской смотреть то на небо, то на зеленеющий вдали лес? Рейстлину не было свойственно идти напролом. Магия и целительство требовали поступательных действий, бесчисленного количества попыток с возможностью сделать два шага назад, если не удался шаг вперед. Молодой маг был уверен, что и в жизни от этой тактики будет сплошная польза. Начал он с того, что решил незаметно для Стурма проводить его до дороги, ведущей из Утехи к лесу. Если бы рыцарь увидел преследователя, Рейстлин мог сослаться на какие угодно дела. Или маг притворился бы, что погрузился в свои размышления, и потому не обратил внимания на друга, идущего впереди. Но соламниец шел, не оборачиваясь, торопливой походкой, какую Рейстлин никогда у него не замечал. В руке у него был мешок, подтекавший красными каплями. Ветра не было, и пыль не заметала цепочку темных пятнышек на дороге. Рейстлин позволил другу уйти за очередной поворот, и, когда тот скрылся из виду, нагнулся и обмакнул в пятно палец. Он поднес его к носу и задумался. Запах крысиной крови Рейстлин опознавал безошибочно. Что же такое делает Стурм? За пару дней внимательных наблюдений Рейстлин успел увидеть немало интересного. Он узнал, что его друг охотится на крыс у амбара. Он разглядел, что на одежде Стурма прибавилось швов и заплат, а сквозь незамеченные им прорехи виднелись царапины. Но самым интересным были странные следы на руках рыцаря. Они напоминали ранения, оставленные пилой, но с тонкими, исключительно острыми и неровными зубьями. К тому же на щеке Стурма красовался необычный ожог, Рейстлин видел такие только у знакомых изобретателей, которые неосторожно обращались с выводными трубками лабораторной утвари. Выглядел он так, как будто что-то направленно дунуло ему в лицо паром алхимических компонентов. Но Рейстлин знал, что единственным проявлением алхимии, знакомым соламнийским рыцарям, была ядреная брага, а она, несмотря на огнеопасный запах, никак не могла отпечататься на лице. Словом, слежку необходимо было продолжать. Довольно скоро Рейстлин волей удачи обнаружил следующий отрезок каждодневного пути Стурма. В поисках редких грибов он забрел в чащу, где путь ему преградила сплошная стена ежевичника. Рейстлин собрался было повернуть назад, но разглядел на одной из плетей крохотную ниточку, выдранную из чьей-то одежды. Он снял ее с куста и унес. В Утехе, встретив Стурма, Рейстлин с замиранием сердца незаметно бросил нитку ему на плечо. Сомнений не было, в ежевичник ходил именно Стурм, и зацепился там рубашкой. Рейстлин никому не признался бы в том, что никогда не чувствовал такой готовности к приключениям, как сейчас. Его магические и лекарские изыскания были связаны с многочасовым сидением за столом над опытами и с неимоверным напряжением зрения и разума. Теперь же он превратился в следопыта, и временами даже забывал, что у его походов есть конечная цель. Но само собой, вскоре он ее достиг.