у тебя отвратные стендапы

— Поперечный, знаешь, с чем ты ассоциируешься у меня? — Дмитрий выдыхает, прокручиваясь на стуле к Дане, что уперто сидел на полу около розетки с телефоном, — с самым тупым, мразь, — Ларин усмехнулся, — юмором. Видеоблогинг, шутки, стендапы — в обеих жизнях все сводилось только к этому. Даже тогда, когда диалог начинался с «что делаешь сегодня?» — все заканчивалось на вопросе «блять, Дима, у тебя в этом городе, от силы, фанатов пятьдесят, зачем ты включаешь его в тур?» и закатыванием глаз с подготовкой новых и ненужных лекций. На сцене Ларин шутил про девушек и себя, Даня — про геев и поминки. В жизни же — всё наоборот.  Оба воспринимали это как должное и уже общепринятое, но оба спорили и были готовы доказывать то, что шутки про шлюх всё же вызывают смех у людей примерно часами, и заканчивать неудачными драмами, когда «да ладно, Ларин, поссорились из-за хуйни» приходило мужчине под пять утра, а следом же буквально вваливался золотисто-волосый, с почти всегда заводящими, искусанными губами. — Дим, — Даня отмахивается, не выпуская из ладоней телефон с диалогом с Джараховым, — ну зачем начинаешь? — Поперечный знал, чем заканчивается всё это. И Ларин тоже. Возможно, то и было причиной. — Да ты, блять, не понимаешь, — мужчина прикрывает ладонью глаза, желая вслух проговорить то, насколько тупым он считает данного комика, пока парень вовсю старается игнорировать, — ты не можешь ехать в тур с этим дерьмом. — Дмитрий размахивает листком с напечатанными буквами, уже вычеркнув из него пару строчек синей ручкой. — Ты не можешь сначала шутить про мастурбацию, а потом резко переходить на шутки про похороны, придурок. — Ларин недовольно вдыхает плотный воздух, наблюдая за спокойствием рядом сидящего парня, что, пусть и слышал, но продолжал тихо и скрываемо смеяться от «сложных приколов» Эльдара, что закидывались в личные сообщения даже в обычном «съемки уже завтра». «Ага» вывернутое в смешке от Дани не спасает ровно ничего, от чего у Дмитрия уже появляется желание выхватить телефон и ткнуть листок в глаза, показав все тринадцать перечеркнутых предложений, позже вновь перечеркнув их для того, чтобы рыжеволосый не смог выявить там хотя бы одну букву, переписав сценарий за несколько дней до вылета в другой город. — Да Ларин, ну, — Поперечный удосуживается повернуть голову в сторону мужчины, — тебе ли не должно быть похуй на это дерьмо? — и пусть во взгляде читается гораздо больше мата, скорее в сторону Дмитрия, нежели к своей заготовленной примерно за два месяца, достаточно корявой программе, но парень сдерживается, вглядываясь в выступающие вены на шее, что по цвету выделялись больше, чем лиловые синяки под своими же глазами. — Это отвратно. — Дмитрий поправляет волосы, ещё сильнее закатывая рукава на рубашке и складывая руки на груди. — Ну, — Даня устремляет взгляд на стену напротив, глупо подмечая, насколько она белая, — не пробило на смех тебя, — парень вновь делает глубокую паузу, — не значит, что не пробьет других. Они же дети.

«Они же дети» — « — Типа, он же выебал игрушечного ребенка?» «Они же дети» — « — Я помню, в тот день Кшиштан еще так сильно набухался» «Они же дети» — « — И, знаете, мне показалось, что эта шлюха похожа на мою бывшую. Нет, конечно, потом оказалось, что это она и есть, но все же»

— Твои стендапы еще хуже, чем у Нифёдова. — мужчина старается выбить «я согласен», а позже исправить весь текст по-своему. Он помнил их разницу, он помнил их разные вкусы. Он помнил даже то, насколько они ненавидят шутки друг друга. Пусть и всерьез радовало, что только шутки. — Я хотя бы не так много матерюсь. — рыжеволосый цокает языком, снова утыкаясь в экран и опять забавляя смешок из-за старой фотографии Ильича на весь экран.

«Я хотя бы не так много матерюсь» — « — И, кстати, я постараюсь не употреблять мат сегодня, ибо здесь моя мать. Бля, в общем, поприветствуйте ее и меня аплодисментами» «Я хотя бы не так много матерюсь» — « — У меня резко возникло чувство, что сейчас этот хач меня выебет. Я серьезно» «Я хотя бы не так много матерюсь» — « — Так только кажется. Если бы вы знали Мэда ближе, то поняли бы, что он долбоеб. В хорошем смысле этого слова, конечно, без обид»

Дмитрий нервно сглатывает, закрывая глаза, и обратно поворачивается к ноутбуку, стараясь на ходу придумать шутки, которые могли бы встать между, по мнению мужчины, более-менее хорошо сказанными фразами про атеизм и международные войны, часть из которых пусть и приходилось перечитывать несколько раз для того, чтобы понять их, как казалось на один взгляд, глубокий, но одновременно какой-то слишком детский смысл. Мужчина даже старался закрывать взгляд на те шутки, что, по его мнению, были обычными, переведенными и переделанными на другой лад панчлайнами Джимми Карра, и то можно было счесть за превосходный уровень сдержанности или передозировку успокаивающим, что-то вроде корвалола или любого быстродействующего. Открывает файл со своими неиспользованными шутками на ноутбуке, пытаясь найти то, что можно было воткнуть. Шутки про шкур не особо вписывались между сетапами про крепкие отношения и педофилию, а шутки про самого себя — слишком самоиронично со стороны Поперечного. Пролистывает список, быстро пробегаясь отчаянными глазами по строкам. Мужчина не верил во вдохновение и, более того, не надеялся на то, что оно когда-нибудь придет к нему. Но мужчина надеялся на комичные увиденные ситуации, что можно было наблюдать даже в слитых диалогах, личные погрешности в личной жизни, пересмотр старых и ужасных видео при пяти тысячах подписчиков. Но сейчас же — ничего. — Дим, смотри. — Поперечный смеётся в кулак, показывая экран телефона с открытой перепиской уже с Ильичем, что безудержно кидал фотографии пьяного прошлой ночью Джарахова. — Еще не умер от диабета? — Ларин судорожно выдыхает, возвращаясь к листку, — жаль. — Да ты заебал, Ларин, — Даня трёт переносицу, позволяя сесть себе на край кровати — заряженных шестьдесят процентов хватит до дома или квартиры Усачева, если прямо сейчас Дмитрий начнет уже орать, а не говорить о том, какой юмор хорош, а какой — напрочь ужасен, — может это у тебя шутки хуевые, не думаешь? Мужчина зарывается ладонью в копну волос, кладя голову на стол и закрывая ручку, синих чернил в которой, кажется, оставалось только еще на пару-тройку измененных фраз в сценарии. — Не думаю. — Дмитрий проговаривает слова себе под нос, понимая, насколько он устал выслушивать Даню, с его слишком другим мнением, интересами, жизнью. Насколько он устал находиться рядом с этим «слишком другим» Даней. Или же вовсе с "просто Даней". Привыкание. — Конечно, блять, — казалось, будто вывести Поперечного можно одним только «у тебя хуевые шутки». Видимо, можно приблизительно чуть более, чем пяти напоминаниями за весь, к счастью, еще один прожитый день, — шутки про диабет и о том, что веруны — это эльфы, ибо добывают золото для церквей — смешно. Да же, Ларин? — парень рывком соскакивает с кровати, разводя руками и наигранно улыбаясь, стараясь добавить как можно больше саркастичности всему, что он делает.  — А ты уверен, что шутка про то, что Иисус — пидор, ибо окрасил свой дом в голубой цвет — верх комедии? — Дмитрий встает, откатывая стул в сторону и понимая, на каком моменте все нервы испортились — на том, когда Поперечный начал регулярно приходить по ночам в сопровождении мерзкого запаха алкоголя. — Это неудачная шутка, блять, я не вписал ее в тур. — Парень бурчит и ненавидит сейчас и себя за то, что показал абсолютно все заготовки, сделав это слабой стороной — доверие. Мужчина почти всегда исключительно пользовался искренностью и добротой, принимал за что-то должное и желание выставить себя полным дураком не под наркотиками, а просто потому, что так захотелось. — Конечно неудачная, — Дмитрий комично прижимает ладонь к сердцу, скашивая брови и делая вид соболезнующего, — иначе я бы жил далеко не с серыми обоями. — Мне напомнить про твои «квартиры на деревьях»? — парень повышает тон, всерьез желая повысить его еще. — Это были домики, дурак. — Мужчина хлопает ладонью по лбу, закусывая щёку и упираясь ладонью в бок. — Гомики. — Даня издает смешок, скрещивая руки на груди и начиная шататься на ногах, устремляя взор на зарядку. — Я вижу здесь только одного гомика. — Дмитрий смеётся, выдыхая и переводя дух. В голове уже нет границ между оскорбительными словами, отчитываниями и чем-то другим. Просто чем-то другим. Подходит, утыкаясь носом в макушку и обнимая, скрывая недовольство за легкой улыбкой и ощущением того, как чужие руки попадают на спину сжимая рубашку, плавно переходя на шею и мягко проходясь по той пальцами. — А я двоих. — Поперечный проговаривает слова в белую, слегка помятую рубашку, от которой все еще пахло смешанными запахами одеколонов двоих, чувствуя то, как чужие губы касаются щеки. Даня выглядел сейчас не более, чем как обиженный ребенок, когда в ухо все же проникает шёпот: — А шутишь ты все равно плохо.