***
Рамирес вел себя непринужденно и послушно следовал вперед. После недавней смертельной схватки, которая кончилась бы его мучительной гибелью, он быстро пришел в себя. С таким монстром, как яутжа, он дерется впервые и в сердце все еще бурлит адреналин. Схватка была хоть и короткой, но запоминающейся. Страшно ли ему было? Да. Это естественно, если сравнить его силы и силу противника. Но основной страх заключался даже не в этом. Он наблюдал за русской девушкой, которая просто отдыхала возле озера, не зная, что за ней следит не только он. Вступать с ней в контакт он не собирался, зная, что пока не начался сезон ночи, это дело рискованное. Он за свои тридцать семь лет многого насмотрелся и пережил, достаточно вспомнить Камбоджи и его последнюю вылазку на поиски пропавших людей Диллана. Страх его заключался в другом. Он просто испугался за девушку. Понимая ее состояние, он ужаснулся, представив, что здоровенный яутжа будет с ней делать. Своей массой и напором он мог просто убить ее, а если нет, то серьезно покалечить физически и психически. Нет, насилие над женщинами Рамирес не переносил на дух, всегда встревал, рискуя при этом самому попасться под горячую руку. Вот сейчас он и попал, помешав похотливому молодому яутжа совершить акт изнасилования над перепуганной девушкой. На разборку он шел, однако совершенно спокойный. Яутжа, конечно, злопамятные, но и добро они тоже помнят. Правда на его стороне, а значит, его оправдают и даже наградят. А пока лифт поднимал их на еще один уровень выше, у него был соблазн посмотреть на несчастную страдалицу, которая молчала и вообще не подавала признаков жизни. Гро’ар вместе с ней на руках стоял рядом с ним. Рамирес все же удержался от соблазна взглянуть на нее, зная, что если Гро’ар это заметит, то может посчитать это как признак покушения. Такого лютого нрава был этот великий воин. Но косо Рамирес все-таки заметил, что девушка ушла в себя и никак не реагирует. На ее левом предплечье и на голенях зияют кровоточащие царапины. Рамирес вскинул брови, удивленный, что Гро’ар не заметил ранений своей избранницы. Говорить об этом ему лучше не стоит, сразу полезут обвинения в покушении. Лифт остановился на верхнем уровне, где жил Великий Старейшина. Его апартаменты были чуть больше, чем у Гро’ара, но по убранству были одинаковые. Сам старейшина восседал на своем троне, держа в руках бокал с К'нтлип*. Не званных гостей он встретил угрюмо, не произнося слов приветствия. Рамиресу много раз доводилось видеть этого старого яутжа и он не сомневался в его справедливости, как и другие яутжа. Не взирая на его жуткое, по понятиям людей, прошлое, американский солдат испытывал благоговейный трепет перед ним и глубокое уважение за мудрость и справедливость. Этот яутжа никогда не идет на поводу обычных доводов и страстей, ему нужны факты и прямые доказательства, а принимать мудрые решения ему помогает его многолетний опыт и смекалка. Хотя многие жители города разочаровались в нем, когда он решил использовать уманов как рабов, зверьков и продолжательниц их рода. Все приветственно склонили перед ним головы, ожидая его разрешения к нему обратиться. Великий Старейшина выдавил: - Н’джаука! (Добро пожаловать!) - Тар’н – да с’ йин’текай! (Сила и честь!) – воскликнули хором яутжа. Это означало, что Старейшина готов их выслушать и принять решение. Первого представили Дачанде: - Дачанде, горса’ае Кром’ана. Ата’р – маес твей. (Дачанде, первенец Крома’ны. Дитя первой крови). Старейшина кивнул. За Дачанде последовал Гро’ар, который вышел вперед: - Гро’ар, саин’джа! Тае ро Камир’ра! (Гро’ар, воин! Это моя избранница). Старейшина повторно кивнул. Теперь следовала очередь Рамиреса. Он стоял на месте, не смея смотреть на Великого Старейшину. По местному закону он не имеет право говорить сам за себя, если ему не даст на то разрешение его хозяйка. Все, что ему сейчас требовалось, так это молчать и ни на кого не смотреть. Нужно ждать прихода госпожи, только она отвечает за него. Двойные электрические двери открылись, и вошла возмущенная Кро’мана. Поприветствовав Великого Старейшину, как полагается, она представилась: - Нхва’ди сизаш те уман! (Я госпожа этого умана). Теперь, когда все собрались, Старейшина встал со своего места и подошел к своим подопечным, осматривая каждого. Свое внимание он задержал на Ираиде, которая все также ни на что не реагировала. Он прикоснулся к ее царапинам, смахнул кровь и резко повернулся к Дачанде, показывая на своих пальцах кровь. Дачанде опустил голову, зная, что от него требует Старейшина подобным жестом. Он молчал. Старейшина снова вернулся к Гро’ару, взял у него Ираиду и посадил ее на стол напротив себя. Девушка была податлива и не сопротивлялась. Старейшина обхватил ее лицо своими руками и, смотря ей в глаза, начал что-то тихо нашептывать, не прерывая зрительного контакта. Ираида почувствовала легкую вибрацию в висках, по телу словно пробежал электрический импульс, заставляя ее выйти из шокового состояния. Перед собой она увидела старого яутжа с грозным выражением лица, который держал ее голову прямо и смотрел ей в глаза, что-то нашептывая. Его вид был более страшным, чем у Гро’ара и Дачанде, но глядя в ответ ему в глаза, она не испытывала страха. В своих мыслях она слышала его голос, который доносился до нее как бы издалека. И говорил он на ее родном языке: «Пусти меня в свои воспоминания. Открой мне двери своих помыслов. Верь мне!» В его голосе не было ни угроз, ни грубостей. Ей самой захотелось довериться этому пришельцу, которого она видела раньше до этой встречи всего несколько минут. Он продолжал говорить, словно гипнотизируя ее: «Страха больше не будет. Страх – это убийца! Верь мне! Верь мне! Верь мне!» Все стояли и наблюдали за подобным общением старого вожака и уманки. Даже Рамирес, рискуя получить втык и от своей хозяйки, наблюдал. Бледное от страха лицо девушки медленно преобразилось, на щеках выступил слабый румянец, глаза заблестели. Старый вожак творил чудеса, умея контактировать подобным образом. Он лучше всех знал уманов и как с ними следует обращаться. Он и научил своих поданных, пожелавших взять уманку, ухаживать за ними. Глядя на это, Рамирес решил сперва, что он над ней колдует, но нет. Яутжа не верят в колдовство и прочую нечисть. Это скорее гипноз или же он просто пытается пробраться в ее мысли, чтобы увидеть картину произошедшего события воочию. Ираида обхватила пришельца за локти, чувствуя головокружение, но продолжая смотреть ему в глаза. Она чувствовала, как он пытается пробраться в ее мысли и воспоминания, но у него не получается. Пока ему удалось ее только привести в себя и успокоить. Его руки напряглись из-за ее сопротивления, но он не отступал. Он все также взывал ее довериться ему, и она поддалась, открыв свои воспоминания. Она снова видела перед собой картину недавнего на нее покушения во всех подробностях. Девушка почувствовала сильное давление в голове и головокружение. Сила стала стремительно ее покидать, но пришелец не прерывал контакта, желая досмотреть все до конца. Девушка все переживала заново, только в этот раз не было страха и ощущений. Как только в ее воспоминаниях вспыхнул момент появления Гро’ара с товарищами, Старейшина закрыл рукой ее глаза, и она обмякла, полностью лишившись сил. Тянуло в сон, но она боролась с этим. Гро’ар поспешил подхватить ее на руки. Старый вожак провел рукой по своим дредам, жмурясь и что-то ворча. Взгляд в чужие мысли неприятно отразилось и на нем: - Нхва’ди дест’тии-кар! (Я уже слишком стар для этого метода!) Пока Старейшина пытался сам придти в себя, все послушно ждали. Но он еще какое-то время теребенил свои длинные дреды и потирал свою ребристую голову. Гро’ар начал заметно нервничать, кидая взгляд то на вожака, то на Дачанде, то на Рамиреса, который снова тупо смотрел себе под ноги, уловив на себе недобрый взгляд. - Дачанде, тэтаро гахн’тфа! Тэтаро соуко уманша тей-дей-йи!!!(Дачанде, ты подлец! Ты хотел надругаться над уманкой!) Гро’ар и его свита грозно зарычали на своего бывшего товарища. Дачанде молчал, не смея смотреть на вожака. За попытку изнасилования полагается смертная казнь. Он это знал, но при этом не умолял его помиловать. Мольба о помиловании – признак страха и слабости. Последствия своего поступка он знал еще тогда, когда все это затеял. Гро’ар был вне себя и если бы не слабое состояние его избранницы, он бы убил обидчика на месте. Таков был закон – яутжа, который нарушил закон, признается изгоем или «плохой кровью» и его имеет право убить любой, кому он встретиться. Двое молодых охотников, что стояли с ним рядом, обнажили свои клинки, желая убить его прямо на месте. - МО!(НЕТ!) – вскрикнула Кро’мана. – Х’чак! Х’чак! (Милосердие! Милосердие!) Мать взывала пощадить своего непутевого сына, зная, что за подобное преступление милости ждать не следует. Она кидала умоляющий взгляд на Великого Старейшину, но он был неумолим. Он вершит закон, он назначает наказание. Кро’мана посмотрела на Гро’ара, взывая его простить обиду. Тот продолжал смотреть на Дачанде как на предателя. Безмятежными были только Рамирес и Ираида, а Кро’мана все не унималась. Здесь ее права, как женщины, не действовали, и никто не будет слушать ее мольбы пощадить виновника. Хорхе, конечно, не впервой было видеть свою госпожу в таком состоянии и он каждый раз приходил ее утешать, но сейчас он не желал этого делать. Более того, он был солидарен в решении старого вожака казнить насильника. Но об одном он не подумал. Великий Старейшина видел через зрительный контакт с русской девушкой все, что произошло. Значит, он видел и того, кто помешал Дачанде совершить преступление. Как же отреагирует Кро’мана, когда узнает, что ее собственный зверек осмелился заступиться за девушку и столкнуться в драке с ее родным сыном? Хорхе оставалось только гадать на этот счет. - Кро’мана, тай о уман зис ти сав? (Кро’мана, ты воспитала своего умана лучше сына?) – вдруг обратился к ней Великий Старейшина. Рамирес сжал кулаки, нервничая и предугадывая реакцию своей госпожи на слова старого вожака. Кро’мана вопросительно посмотрела на Старейшину. - Тай о уман гри – швтавай’риус кармт! Мо х’длак! Тио оросоо- хз’шиов коэ! (Твой уман вступился за нее! Нет страха! Он подоспел вовремя!) – продолжил вожак. Все обратили внимание на Хорхе, который не смел посмотреть на них. Он не знал, что его за это ждет. С одной стороны, он спас девушку, с другой стороны – оказался там, где ему быть запрещено. Что же решат на его счет? Оправдают или накажут? Ему было все равно. Но Старейшина снова обратился к Дачанде и вынес приговор: - Тей’дэ! (Смерть!) Кро’мана замерла возле Хорхе. Умолять помиловать ее сына больше не имеет смысла. Решение Великого Старейшины не подлежит обсуждению или оспариванию. Конечно, она знала, что за преступление ее сына полагается смертная казнь. Ничего исправить нельзя. Он заслужил это. Дачанде толкнули, заставив встать на колени, наклонили голову и посмотрели на Гро’ара. Право казнить обидчика уступили ему. Йейинде вынул из ножен длинный зубчатый нож и протянул ему. Ираида, все время сонно наблюдавшая за процессом, поняла, что ее несостоявшегося насильника собираются казнить на месте. На миг она вдруг вспомнила, как в детстве ее за руку укусила оса. Было очень больно. Помнится, брат успел ее поймать и, держа щипцами, думал, как убить. Конечно, насекомое больно ее ужалило, и она не испытывала к ней теплых чувств после этого, но и то, что собирался сделать брат, тоже не радовало. Укушенная рука сильно болела, но еще больнее было представлять, что осу будут медленно убивать. Нечто подобное сейчас и испытывала Ираида. Да, Дачанде очень ее напугал, сильно поцарапал ее ноги и руку, но его смерти она не желала. Когда Гро’ар посадил ее на стол и направился к Йейинде, чтобы взять нож, Ираида, еле держась на ногах, шатаясь, подошла и ухватилась за его руку, не позволяя казнить обидчика. - Не убивайте его! Пожалуйста! Помилуйте его! – вяло промычала она. Все с удивлением уставились на нее. Рамирес, хоть и не знал русского языка, понял ее жест. Она просит о помиловании. Он был более чем просто удивлен. Как она может простить того, кто пытался совершить с ней столь мерзкий поступок? Она с ума сошла от пережитого или в ней играет великодушие? Вот это сюрприз! Он смотрел на русскую девушку, не понимая ее. Неужели она готова простить такое? Хорхе покачал головой, ошарашенный ее просьбой помиловать Дачанде. Не меньше был удивлен Гро’ар и Старейшина. Все молчали, глядя на Ираиду, которая слабо держалась за руку своего покровителя, пытаясь предотвратить казнь. С большой надеждой на благополучный исход смотрела Кро’мана. Старейшина подошел к Ираиде, которая смотрела на него сонными глазами, посмотрел на нее с непониманием и обратился к Гро’ару: - Шайе тоияж! Хирз-тиваф’шнесро тивайро’оом! Нанк хо тей’дэ? (Решайся! Решение не вступит в силу, если молчать! Жизнь или смерть?) Гро’ар посмотрел неуверенно на вожака, а потом на Ираиду, которая не отступала со своей просьбой. Несколько минут назад он держал ее на руках перепуганную и не мог себе простить, что не доглядел за ней, тем самым позволив какому-то подростку напасть на нее. Сейчас она в порядке, если не считать ее сонное состояние. Каждая ее просьба для него шансы заполучить ее расположение. Гро’ар опустил руку, в которой сжимал нож: - Нанк! (Жизнь!) Дачанде с облегчением вздохнул. Гро’ар вернул нож Йейинде и вовремя успел подхватить валящуюся с ног свою избранницу. Хорхе не переставал удивляться поступку русской девушки и сделал в мыслях вывод: «Бывает, значит и такое»! Кро’мана с благодарностью смотрела на уснувшую на руках Гро’ара уманку, готовая пасть перед ней на колени за проявленное милосердие. Но она рано радовалась. Ее сына, может, и помиловали, но наказание ему все равно не избежать. - Грижди’арс отор те – нее! (На нижний уровень его!) – скомандовал Старейшина. Конечно же, ему все равно придется понести наказание, раз его не стали казнить. Кро’мана тихо радовалась, но не ее сын. Его пощадили, оставили в живых, но отправили на нижний уровень к изгоям отбывать наказание. Теперь под вопросом стоит его карьера и вряд ли ему позволят вернуться к охоте. Все то оружие, что ему вручили, теперь останется на хранение у его матери и будет ей напоминать о сыне. Дело было решено, Гро’ар с почтением склонил голову перед Старейшиной и направился со своей избранницей на руках в свои апартаменты. Йейинде и его товарищи повели Дачанде на нижний уровень. В комнате остались Крома’на, Великий Старейшина и Рамирес. - Тай уман ва йейинде, Кро’мана! Тио соу’рква неве’сии-ротом! (Твой уман оказался храбрым, Кро’мана! Он достоин награды!) – молвил Старейшина, подойдя к Хорхе. - Сей-и. (Да.) – склонила голову Кро’мана. Старейшина приподнял чуть руку, глядя на дверь. Жест, означающий, что он больше никого не задерживает. Кро’мана ухватила Хорхе за руку и, не поворачиваясь спиной к Старейшине, быстро удалилась.***
До своей общины Кро’мана шла вместе с Хорхе не говоря ни слова. Конечно, она рада, что сына помиловали, но при этом бьет досада, что он своим поступком заклеймил и ее доброе имя. За одно это она ненавидела сына. Но, к счастью, в женской общине никому нет дела до ее репутации. Мать несет ответственность за своих детей, пока они растут при ней. Как только сыновья вырастают, их забирают отцы и занимаются дальнейшим воспитанием. Кро’мана отлично помнит отца Дачанде – заносчивый и похотливый выродок, которому было мало одной женщины для продолжения своего рода. Обрюхатив ее, он на следующий день перекинулся на другую, у которой уже был покровитель. Так вот получилось, что похотливый яутжа посягнул на возлюбленную своего боевого товарища. За изнасилование – смерть, за совращение малолетки – смерть. Но только в этом случае все было по доброй воле и женщина была совершеннолетней. Та прошмандовка не пожелала ждать возвращения с охоты своего покровителя и поддалась ухаживанию другого. Кончилось все тем, что ее покровитель по своему возвращению учуял на ней запах постороннего мужчины и был вынужден отпустить ее, а самому искать себе другую спутницу. Таков был их закон – если у девственницы есть покровитель, с которым она еще не делила ложе, то любой другой может совокупиться с ней по обоюдному согласию, пометить ее своим семенем и тем самым сделать матерью своих детей. После этого ее покровитель был обязан ее отпустить. Понятия прелюбодеяния у них не существовало, и женщина могла выбрать любого мужчину для осеменения. У Кро’маны было четверо детей от разных мужчин, трое сыновей и дочь. Старший сын Дачанде теперь среди изгоев на нижнем уровне, двое младших сыновей и дочь преспокойно растут и учатся в общине под присмотром остальных женщин. Тосковала ли Кро’мана по мужскому вниманию? Каждый раз, когда у нее бывало свободное время. Но ее время рожать детей прошло, а остальные дамы все чаще и чаще рожают сыновей. Среди десяти новорожденных сыновей приходится всего одна дочь. С такими темпами раса яутжа и вырождается и мужчины все чаще и чаще прибегают к услугам уманок, которые способны не хуже их женщин рожать как сыновей, так и дочерей. Только вот роды у них проходят в три раза тяжелее и могут закончиться летальным исходом.***
Мудрая Кро’мана вне сомнений обожала своего «зверька», который всегда оказывает ей должное внимание и почтение. Жаль, что от него нельзя зачать, да и удовольствия от интимной близости с ним она не испытывала. Секс-раб из него на «троечку», но это и не важно. Зная, что уманы на Земле обзаводятся семьями, где воспитанием детей занимаются совместно оба родителя, она умилялась, когда Рамирес играл с ее маленькими сыновьями. Обычно, яутжа не подпускают к своим детям чужаков, но она доверяла Хорхе, а когда увидела, что ее дети тоже привязались к нему, брала его с собой в женскую общину и оставляла на время, пока сама занималась сбором полезных трав в оранжерее. Раньше она не разделяла увлечения Великого Старейшины уманами, но со временем увлеклась сама. Семейные узы уманов нравились ей, даже не просто нравились, она была ими очарована, представляя, как рядом с тобой всегда присутствует супруг, разделяющий радость и невзгоды, и самое главное– смена возлюбленной на другую считалось аморальным поступком, разрушающий семью. Как все у уманов строго в этом деле – преданность в семье и достойное воспитание! Кро’мана наслышалась этих историй из уст Хорхе и мечтала, что однажды Великий Старейшина устроит этот культ семьи и здесь. Но, увы, такое не практикуется на Ка’ра’кс. И сейчас, когда она и Рамирес почти пришли в свои апартаменты, ее не покидала мысль, что как только избранница Гро’ара выполнит свои обязанности как «производительница детей», сразу станет ему безразлична. В этом плане ей было жаль несчастную уманку. Конечно, для нее это будет еще большим шоком, чем попытка надругаться над ней. Со своими понятиями о любви, семье и верности ей будет непросто находить общий язык с яутжа. Ведь у них, у матерей яутжа не спрашивают разрешения, чтобы забрать сыновей на постоянное пребывание рядом с отцом и сами матери их потом видят крайне редко. Только дочери остаются с матерями, которые своих отцов фактически и не знают. Каждый раз, когда дочери достигают совершеннолетия и готовы для первого зачатия, в период размножения матери присутствуют во время смотра вместе с ними, дабы отец не осеменил свою собственную дочь. Инцест у них считался таким же страшным преступлением, как и изнасилование. Все настолько строго! Кро’мана провела Хорхе в ванную комнату, где располагался большой и глубокий бассейн. Каждый раз, когда нервы были на пределе, она шла в ванную, погружалась в бассейн и расслаблялась. Это помогало отвлечься от неприятностей и подумать о главном. Полностью раздевшись, инопланетянка погрузилась в воду и, делая плавные движения, плавала в свое удовольствие. Хорхе стоял возле края бассейна, наблюдая за ней. Голой свою хозяйку он видел много раз, и его ничуть не стесняла ее нагота. Но наблюдая за ней, он почему-то почувствовал тоску. Глядя на ее идеальную фигуру, он понял, почему тосковал. Она сейчас будет манить его, предлагать присоединиться, пустит в ход свои феромоны, пытаясь соблазнить, и он поддастся, не в силах противостоять ей; она будет снова просить доставить ей удовольствие и он опять же подчинится, но сам не получит ничего. Он опустился на колени, не отводя глаз от своей госпожи. Она плавала, делала красивые изгибы. «Пытается соблазнить меня!» - подумал он. Нет, это все тщетно! Кро’мана - яутжа с лицом мутировавшего краба и он никогда не сможет испытать к ней настоящую похоть. Если бы в бассейне плавала обычная девушка, то он бы без всяких раздумий кинулся бы к ней удовлетворять свою мужскую потребность. Кро’мана подплыла к нему и, упершись руками на бортик, приподнялась. Она ласково стрекотала, глядя на своего «питомца». Он смотрел ей в глаза, стараясь улыбаться, но у него это плохо получалось. По ее воркованию, он понял ее желание. Все будет, как и раньше – она обхватит его лицо своими мандибулами и примкнет своим языком к его языку. Такое Рамирес проделывал много раз за три года своего рабства, но сейчас ему не хотелось целоваться подобным образом. Глядя в глаза Кро’маны, он вспомнил русскую девушку, которую сегодня спас от поругания, вспомнил, как она гуляла возле озера, не подозревая слежки, как красиво тянулась, разминая тело. Эти ее движения он запомнил как красивое видео, которое раз за разом прокручиваешь в своей памяти. Пышная русская девушка с длинными каштановыми волосами, большой грудью и миловидным лицом! Он прокручивал в своей памяти каждое ее движение, жест и действие, его это сводило с ума и терзало. Закрыв глаза, он наклонился к своей хозяйке и сам слегка приоткрыл рот, предлагая ей поцелуй. Кро’мана обхватила его лицо своими мандибулами и просунула ему в рот свой длинный раздвоенный как у змеи язык. Целуясь с ней, Рамирес представлял, что целует не ее, а ту русскую девушку. В голову так и лез ее образ, и он с радостью его принимал. Хорхе все отчетливее и отчетливее представлял себе, что целуется с незнакомой русской девицей, при этом не позволяя своей хозяйке уловить его преставления. Он обхватил рукой ее голову и медленно провел по ее дредам, провоцируя еще больше. Другая рука коснулась ее плеча, опускаясь все ниже по гладкой чешуйчатой коже. Кро’мана ворковала, наслаждаясь поцелуем.***
Ираида проспала семнадцать часов крепким сном. За это время Гро’ар обработал ее царапины и накрыл покрывалом. Пока она спит, он просто любовался ею. Аккуратно касаясь своими когтистыми руками ее волос, он мечтал, что однажды она ему покориться и родит детей. Среди миллиона женщин яутжа и миллиарда уманок, он выбрал именно ее. К ней он привязался всем сердцем, хотя такое обычно редко водится среди яутжа. Женщины нужны для продолжения рода, но уманка была нужна ему не только для этого. Он просто хотел, чтобы она была с ним всегда и скрашивала его часы одиночества. Она как драгоценный трофей, добытый в долгой и горячей битве. Каждым своим трофеем он очень дорожил, так как это говорило о его достижении и потешало его гордость. И пока она спит, он решил вернуться к своим начатым делам, которые не успел закончить. - Йейинде, присмотри за моей уманкой! Мне нужно вернуться к молодняку, чтобы продолжить их обучение! – связался Гро’ар со своим товарищем по наручному компьютеру. - Уже иду, - ответил Йейинде. Ожидая Йейинде, Гро’ар присел рядом со спящей Ираидой и легонько провел рукой по ее спине. «Такая хрупкая, такая ранимая!» - думал он. Взглянув на ее ноги и предплечье, он заметил, что царапин на них не осталось, даже рубцов нет. Клан ученых славно постарался, придумав мазь, которая быстро заживляет раны, не оставляя ни мелких шрамов, ни рубцов. После ее применения не остается даже намека на рану. Теперь эта мазь обязательный атрибут в аптечке каждого охотника. В последнее время клан ученых сделал много прорывов в науке и медицине. Любого тяжелораненого можно за несколько часов поставить на ноги. Через три минуты в апартаменты вошел Йейинде. Он был единственный яутжа на планете, который не расстается со своей маской, как будто она приросла к его голове и один из немногих, кто решил не оставлять после себя потомства. Свою жизнь он всецело посвятил клану, послушаясь во всем Старейшине. Сейчас он исполняет обязанности телохранителя. За этим его Гро’ар и послал. - Молодняк нужно готовить к первой охоте. После покушения я не могу оставить уманку одну, - прорычал Гро’ар. – Пока не начался сезон охоты, пока я готовлю неокровавленных, не своди с нее глаз. Ухаживай за ней так, как делал это в космосе. Йейинде кивнул, не проронив ни слова. Это была его еще одна отличительная черта – он редко вступает в диалог и говорит только в крайних обстоятельствах. Своей преданностью, послушанием и неразговорчивостью он снискал уважение и доверие многих своих сородичей. Ему Гро’ар доверял как себе. Оставив его наедине со своей избранницей, он поспешил приступить к своим неотложным делам. Йейинде сел по-турецки напротив спящей Ираиды и, сложив руки перед собой, ушел в себя. Таким образом, он медитировал, не забывая о дозоре. Ираида спала без сновидений. Открыв глаза, она увидела, напротив, в двух метрах от себя сидящего Йейинде. Ираида его узнала, приободрилась и была даже рада ему, сама не понимая почему; но он сидел в позе лотоса, продолжая медитировать. Ираида осмотрелась по сторонам, пытаясь найти часы и узнать, сколько сейчас времени. Часов нигде не видно. «Сколько прошло времени? Сколько я спала? Какой хоть сейчас день?» - были ее единственные вопросы. Встав с кровати, она подошла к окну. Снаружи все также ярко светит солнце, нет намека на закат. Ираида с недоразумением обвела взглядом простор за окном. Складывается такое впечатление, что время здесь остановилось. Она еще как назло выключила свой мобильник. Не зная, сколько времени, она призадумалась. Она помнит все, что произошло недавно и даже тот волнующий зрительный контакт со старым пришельцем. Ираида прикоснулась к своему лицу, вспомнила, как тот старый яутжа обхватил ее голову и, создав между ней и собой мысленный коридор, говорил с ней телепатически и пытался проникнуть в ее разум, чтобы увидеть то, что недавно видела она. Все было настолько странным и непонятным, что она даже не сразу поняла, что с ней происходит. Нет, она помнит все, что видела и чувствовала, только не понимала для чего. Ираида прикоснулась к своему подбородку и задумалась. Помнится, что тот старый яутжа копался в ее памяти, и она заново пережила момент покушения. Еще помнится, что неудавшегося насильника хотели казнить на месте, а она, лишившись почти всех сил, умудрилась вступиться за него и попросить помиловать. Ираида на минутку отвлеклась от этих событий и вспомнила самого обидчика. Он отличался от остальных своим ростом и комплекцией, и она невольно решила, что он подросток. Но если судить по его амуниции, то он не совсем подросток, скорее юный начинающий охотник. Почему она его пожалела, сама понять не может. Конечно, он ее очень напугал, покусился на девичью честь, оставил шрамы на ней и чуть не убил того смельчака, что отважился вступиться за нее. Кстати об этом храбреце! Ираида смутно его припоминает. Она помнит, что он был одет в военные штаны, обычную черную жилетку и обут в армейские берцы. Лицо его она точно не сможет припомнить, он был далеко от нее, и боролся с пришельцем. Нет, нет, что-то всплывает в памяти. Он брюнет, это точно и, кажется смуглый. В этом она не уверена. Не зная, ни как он выглядит, ни как его зовут, она мысленно благодарила его за свое спасение. Но есть кое-что еще. Она была рада, что на этой адской планете помимо похищенных женщин, объявился и мужчина. Он тут точно не единственный, наверняка есть много других. Но радость быстро сменилась печалью. Значит, здесь таких несчастных страдальцев, как она, много. Теперь она жалела их всех. Подняв свой взгляд к небу, она прошептала: «Помяни нас, плененных пришельцами, во Царствии Твоем!» В эту минуту она могла только мысленно взывать к Богу, которого чтила с детства, во имя которого странствовала и проповедовала Его учения. Вспомнив о Всевышнем и перекрестившись, стало значительно легче на душе. Господь услышал и послал утешение, Ираида в этом не сомневалась. Она достала из-под одежды нательный крестик и поцеловала его. За спиной послышались какие-то звуки, и она обернулась. Йейинде прекратил медитировать и теперь стоял неподвижно, глядя на свою подопечную. Снова она поручена ему. Ираида не думала о нем с тех пор, как он передал ее Гро’ару. Этот яутжа, чьего лица она не видела, был ее спутником и защитником во время долгого странствия в космосе. За три месяца пребывания в космосе она привыкла к нему и его присутствие ее так не пугало, как присутствие Гро’ара. Общались они, конечно, редко, но его компания ей никогда не надоедала. Каждый раз, когда ей не хотелось находиться в обществе грубых девушек, она уходила из общего зала, а он, всегда готовый ко всему, следовал за ней, как собачка. Сам Йейинде никогда не воспринимал уманок всерьез и уж тем более не думал о брачном союзе с одной из них. Он был против этого. Но проведя в космосе три месяца, опекая Ираиду, он сам себе признался, что она ему понравилась. Ему доводилось и раньше опекать уманок и те часто создавали ему проблемы, из-за чего ему потом долго приходилось медитировать, чтобы успокоить нарастающий гнев. С Ираидой ничего такого не было и она вела себя спокойно, не капризничая и не закатывая истерик. В ее присутствии он мог расслабиться, зная, что она не станет его беспокоить. Он немного понимал, что она хотела ему порой сказать, но не всегда мог ответить так, чтобы она его поняла. Когда ему снова поручили ее, он был даже рад этому. Он никогда не любил кого-то опекать, она оказалась исключением. Те уманки, которых ему приходилось опекать раньше, вечно лезли туда, куда им нельзя соваться. С Ираидой ничего такого не было, она, конечно, тоже была любопытной, но всегда предварительно спрашивала разрешения. Она первая уманка, в присутствии которой он мог ни о чем не волноваться. На лице Ираиды отразилась грустная улыбка. Она подошла к своему телохранителю и кончиками пальцем прикоснулась к его плечу: - Рада тебя видеть! Йейинде довольно заурчал. Не зная его языка, Ираида стала прислушиваться к интонации издаваемых им звуков. Этому способу общения она научилась сама, пока была в космосе у него на попечении. Он ухватил немного грубо ее за плечо и потрепал. Так он говорил, что тоже рад ее видеть. - Мне бы хотелось покушать, - провела она рукой по своему животу. Йейинде понял и взял ее на руки. - Я могу сама идти. Не обязательно меня постоянно носить на руках, - воскликнула она, но он ее не слушал и вместе с ней направился в столовую.