Закатное

Вырваться из сладкой утренней неги ужасающе сложно, особенно когда под боком, чуть хмурясь во сне, посапывает другой человек. Эстебан бездумно глядит в потолок, лениво подмечая, что, кажется, всё его нелепое посмертие он ожидал чего-то такого — неодинокого спокойствия, разделенной на два дыхания тишины. Комната вокруг них по-сказочному зыбка, как отражение в гладкой поверхности недвижимой воды, обманчиво безмолвна и безучастна. Обрывки вчерашнего разговора навязчиво всплывают в голове, разрушая иллюзию тепла и статичности, и Эстебан чувствует, как неведомая необузданная сила вырывает его из объятий постели и оставляет висеть в глухой холодной неизвестности. Ричарда не должно быть здесь, как бы сильно они оба ни хотели обратного. Юноша поворачивает голову, чтобы видеть его сведенные брови и недовольно поджатые губы. Сердце приятно ноет в груди, и Эстебан старается медленно и глубоко дышать, чтобы не думать о том, как правильно ощущается подле него тепло чужого тела. Он чувствует, что недостоин этого счастья, и трусливо отгоняет от себя непрошенные мысли и образы их совместного будущего. По ногам неприятно тянет утренним морозом, и Эстебан наконец обращает внимание на то, как тревожно шелестят в соседней комнате жалюзи — судя по всему, он так и не закрыл со вчера там окно, — но вырываться из плена разворошенной постели так по-малодушному страшно, что невольно кровь стынет в жилах. Юноша не может этого объяснить, но беспокойные неясные ощущения не дают пошевелиться, наливая конечности неподъемным чугуном, а одеяло кажется толстым листом свинца. Он чувствует, что стоит ему сдвинуться с места, и иллюзия развеется, распадется на отблески закатного пламени. Эстебан ежится, поправляет на Ричарде одеяло, в последний раз невесомо целует его во взлохмаченную макушку и наконец находит в себе силы встать, ощущая, как рвутся связывающие их невидимые нити, а неуместные, смелые в своей дерзости мечты о будущем превращаются в тыкву. Какое уж ему будущее в посмертии, так удивительно точно похожем на жизнь?.. Ступая за порог Лабиринта, Эстебан ожидал чего угодно, но не затопленного снегом города, однако впуская в свою квартирку свое прошлое, он в глубине души догадывался, что примерно так всё и закончится. Мгновения размеренного счастья придавали его стремительной и неопределенной, как водоворот, жизни ту точку опоры, что когда-то давно выбили безжалостной сталью и скучающим сапфировым взглядом, но оно не может жить вечно. Эстебан только не знал, когда точно его хрупкий мир недостроенных иллюзий придет в движение, как расколотый лёд на весенней реке, и он поранится об осколки. Поэтому лучше закончить всё самому, взять себя в руки и остановиться, как бы лихорадочно ни заходилось при этом сердце. Впрочем, ответ приходит совсем скоро, когда чайник негромким щелчком оповещает его о том, что пора бы уже растворить кислые кофейные гранулы в кружке. Противно-звонкая трель дверного звонка стрелой проносится по квартире, даже Ричард недовольно возится в одеяле, но Эстебан не торопится открывать, издевательски смакуя гадкий кофе. У него нет запланированных встреч ни сегодня, ни в принципе, но он знает назойливого визитёра. Все нутро сводит, сворачивает тугим узлом от мысли, что ему предстоит наконец увидеть своего убийцу. Проходя через комнату, Эстебан не смотрит на Ричарда. Первое, что он видит, когда, издав едва различимый скрип, открывается дверь — до ужаса знакомый скучающий взгляд. Этот человек выглядит хуже выходца, но одновременно с тем на диво гармонично в их бредовом окружении, что ни у кого в этом городе не возникнет сомнений. Этот человек умеет вписаться в любое место, будь то банкетный зал, туманная площадь перед старым аббатством или порог чужой квартиры. Этот человек этот человек опять смотрит на него так, будто знает в этом мире абсолютно всё, и от этого одновременно и страшно, и яростно. — А вы неплохо выглядите. — Звучит издевкой, но Рокэ улыбается одними губами, за что Эстебан ему почти благодарен. — Для мертвеца, — невольно слетает с губ невысказанное окончание, но мужчина на это лишь хмыкает. — Вы и при жизни не отличались скромностью. Чего, впрочем, не сказать о вашем госте. — Вы мой гость. Сухой шелест чужого смеха обдает Эстебана волной неприкрытой неприязни, но он послушно отступает в сторону, пропуская Рокэ. Тот собственнически пересекает коридор, не разуваясь, когда порыв ветра срывает с тумбочки листы со счетами по электричеству и едва не уносит в подъезд — Эстебан так и не закрыл окно. Он не хочет знать, что происходит в комнате, вдруг ощущая себя до ужаса лишним в собственном доме. Запоздалый страх настигает его, прибивая к полу и заставляя задыхаться в нездоровой тишине. Ричарда не должно быть здесь, но и Рокэ тоже, только не его. Не того, кто однажды уже отнял у него всё. Ричард не выглядит удивленным, но, строго говоря, никто из них троих не выглядит удивленным. Он сидит в ворохе постельного белья, замотавшись в одеяло и отсвечивая наливающимся синяком чуть выше правой точеной ключицы, такой красноречивый и необычайно, по-живому решительный. Он и Рокэ молчат, но Эстебан не может отделаться от ощущения, что так они говорят сразу обо всем. Так, как никогда не получалось с Ричардом у него. Тишина натянутой струной подрагивает в воздухе, готовая лопнуть при любом неосторожном движении, и Эстебан вновь становится этой точкой невозврата, когда тенью пытается проскользнуть на кухню, к забытому злоебучему кофе. На мгновение Рокэ дергается, будто выныривая в их общую реальность, и холодно произносит: — Пожалуй, господин Колиньяр, я воспользуюсь вашим гостеприимством и попрошу вас оставить меня наедине с моим оруженосцем. Кружка предательски дрожит в руках, когда Алва произносит его родовое имя: в его устах оно звучит чуждо, подобно оскорблению, словно Эстебан и сам позабыл, какие цвета когда-то носил на колетах. Может быть, потому что здесь никто не обращался к нему так. Может быть, потому что Закату нет дела до твоих корней. Язвительное проклятье вертится на языке, и Эстебан спешит утопить его в остывающем кофе. Этому человеку, конечно, никогда не было дела до других, пока те не покушались на его интересы, поэтому когда Эстебан решается все же перехватить взгляд скучающих глаз и видит в них затаенную злобу, то даже радуется, что удалось смолчать. Синяк над ричардовой ключицей багровеет слишком заметно, слишком провокационно, как будто… Эстебан наконец-то ухватывает мысль за хвост и осознание наваливается на него каменным грузом. Ричард Окделл, чертов Ричард Окделл разыграл его, словно карту в покере!.. Комната выстыла за ночь и надо бы уже закрыть окно, но Эстебан будто и не чувствует холода. До него через закрытую дверь доносятся отзвуки чужих голосов, но так, что слов не разобрать, да и не хочется особо слышать. Голоса убаюкивают, и юноша не сразу приходит в себя, лишь когда понимает, что в комнате не один. Перед ним Ричард, все еще в нелепой накидке из одеяла, такой одомашненный и уютный, смущенно сжимает в руках свою старую одежду, запрятанную когда-то в самый дальний ящик шкафа, и выносит приговор: — Я ухожу. Эстебан не смотрит на него, проходя вглубь комнаты и падая в старое кресло. Он не знает, что чувствует, и это пугает его сильнее разлуки. Внутри него будто лопается шар, что рос все эти волнительные дни. Когда он наконец поднимает на Ричарда взгляд, тот уже одет, но не решается выйти и закончить все это. Напротив, невыносимый мальчишка подходит к нему ближе и едва ли не падает в ноги. — Прости меня, — шепчет он почти отчаянно и так искренне, что Эстебан с глухим сожалением хоронит в себе стремление его поддержать. — Я знаю, что с этого в принципе стоило начать, но я не знал, что тебе сказать, не знал, примешь ли ты меня, я… — Тебе не за что извиняться. — Нет, есть! — с жаром парирует Ричард. — Ведь из-за меня ты погиб! Из-за меня оказался здесь! Но ты не отверг меня, не бросил, хотя имел на это полное право. — Я бы не смог так поступить, — глухо говорит Эстебан и наконец решается произнести вслух то, от чего так долго бежал: — Только не тебя. — Я знаю. Наверное, поэтому… — Ричард теряется. Его слов больше не остановить, но этого и не требуется, и Эстебан дает ему выговориться. — Я пользовался тобой всё это время. Всегда. Мне безумно жаль, но я был так счастлив, зная, что нужен тебе. И вчера, когда матушка… — тут в его голос закрадывается сокровенная дрожь, но он быстро берет себя в руки, — когда она сказала, что не знает меня, я понял, что больше так нельзя. Я должен уйти, уйти с ним, но я не могу просто так оставить тебя, поэтому… Эстебан прерывает его, подаваясь вперед, обнимая так отчаянно, что руки сводит, и теряет голову, чувствуя, как чужие руки отчаянно сжимают его плечи. — Достаточно, — на выдохе произносит Эстебан, закусывая губу, чтобы позорно не разрыдаться, — я понял. — Прости, что ненавидел тебя. Если бы я только сразу понял всё… — Но ты не понял. — Эстебан с сожалением отрывает его от себя и заглядывает в густую трепетную темноту глаз напротив. Он невесомо проводит пальцами по чужой щеке, чуть задерживаясь в уголке губ. — Послушай. Я любил Ричарда Окделла, но теперь это в прошлом. И я мог бы полюбить тебя. Правда, мог бы, несмотря ни на что. Но тебе есть куда вернуться, есть тот, кто тебя ждет. Кто выведет тебя обратно. И я знаю, что ты хочешь этого. Я знаю тебя, Ричард, и я знаю, что ты хочешь жить. «Здесь тебе делать нечего». — Рокэ сказал, что, когда мы выберемся, я всё забуду. И тебя, и это место. Но я не хочу!.. Это так несправедливо к тебе. Эстебан чувствует, как болезненно пульсирует в груди сердце, но он должен оторвать от себя Ричарда, нового и незнакомого, но к которому уже успел привязаться. — Ричард Окделл действительно всегда ненавидел Эстебана Колиньяра, — тихо произносит Ричард, — но… я бы тоже мог полюбить тебя. Спасибо тебе за всё, Эстебан. Едва различимое «прощай» теряется в невинном поцелуе — Ричард сам тянется к его губам и оставляет на них отдающее солью обещание. Сердце делает кульбит и проваливается в пропасть, в подлинный Закат. «Я хочу уйти так же сильно, как и остаться с тобой». Ричард уже мнется на свежем снегу во дворе-колодце, когда Рокэ неожиданно по-доброму теребит Эстебану волосы. — Ну полно вам, Эстебан. — Вам, Рокэ, легко говорить. — Имя убийцы рокочет под языком, как хищная горная птица. Тот молчит какое-то время. — Вынужден согласиться. — Тут он лукаво щурится, разгоняя в синих глазах нездоровое веселье. — Однако же я ума не приложу, что бы мне стоило делать, реши вы оставить его себе. Ответ дается удивительно легко. — Эстебан Колиньяр бы оставил. Но я вижу, что ему нужно совершенно иное. — Занятно, — тянет Рокэ, по-совиному склонив голову к плечу. — В таком случае здесь нам следует проститься, но я все же позволю себе дать вам небольшой совет: заканчивайте всё это. Купите себе гитару, заведите девушку, к морю слетайте, в конце концов. О, и обязательно прекратите пить эту дрянь по утрам. Рокэ быстро слетает по ступенькам и выходит. Эстебан смотрит из окна, как две темные фигуры ныряют под арку въезда и навсегда исчезают из виду, Ричард не оборачивается на него, но это и к лучшему. Старая наполовину скуренная пачка сигарет находится в одном из кухонных шкафов — Эстебан не курил уже несколько месяцев, но сейчас ему жизненно необходимо заполнить пустоту внутри хотя бы и горючим дымом. Он закашливается, но к концу третьей кряду сигареты его отпускает. Может, ему и правда стоит поехать к морю. Во двор из соседних домов стекается ребятня. Кажется, холода начинают отступать.