Самая Темная Ночь

      — Что… Что это было? — запинаясь, спросила Хани, глядя на пылающий небоскреб.       Хиро не ответил, но руки его непроизвольно сжались в кулаки. Хоть его друзья и не знали, в городе произошло еще два таких взрыва после того, как они увидели в новостях репортаж про банк. Оба раза были уничтожены забегаловки на окраине города, и по телевизору об этом ничего не говорили, не то для того чтобы не поднимать паники, не то потому что им велели молчать или же им было просто все равно. Про оба взрыва Хиро услышал от отца и Альмакса, и все трое сошлись во мнении, что это было своеобразной подготовкой перед главным представлением. И теперь, пылающий небоскреб далеко в центре явственно говорил ему о том, что главное представление вот-вот начнется. Он снова посмотрел на оранжевые отблески пламени, плясавшие на стенах и крышах соседних домов, и долетавших даже до их квартала, столь ярко горело здание, и мрачно произнес:       — В кафе. Живо.       — Хиро? — Хани посмотрела на него с удивлением, но Хамада уже быстрым шагом направлялся в кафе.       — Хиро!       — Чувак, что это было?       — Мы слышали взрыв…       — Включите телевизор, пожалуйста, — попросил он вместо ответа.       — Что? Телевизор… — тетя Кэсс посмотрела на него с недоумением, и разом сникла, начиная понимать что происходит. — Хиро, сегодня твой День Рождения!       — Да, верно, — угрюмо ответил тот, шаря за стойкой в поисках пульта. — И если я не ошибаюсь, одна сволочь в резиновой маске только что устроила по этому поводу фейерверк.       — Неудачная шутка, Хиро, — серьезно произнесла Хани.       — Ну, шутка про «зажег свечку» была бы еще хуже, — пожал плечами тот, а Фред и Васаби недоуменно переглянулись.       — С каких это пор ты начал шутить, чувак? — поинтересовался Фред.       — Да, у тебя ведь нет чувства юмора, — поддержал друга Васаби.       Хиро лишь отмахнулся от них, и нажатием кнопки на пульте включил висевший под потолком телевизор над витриной.       — «…в настоящий момент остается неизвестным, что же именно послужило причиной взрыва в «Кингсли Плаза». Полиция уже прибыла на место, а пожарные бригады заканчивают тушение пожаров, но давать какие-либо комментарии власти отказываются».       — «Кингсли Плаза»? — удивился Васаби. — Уж не здание ли это корпорации нашего с вами знакомого психа?       — Скорее его папаши, — ответил Хиро, не сводя взгляда с репортерши, которая продолжала монотонно бубнить текст на фоне догоравшего небоскреба.       — «Спасатели также прибыли на место происшествия, и уже приступили к поискам выживших, однако по словам…».       Экран вдруг пошел белой рябью, прерывая трансляцию, и Хиро напрягся. Этот взрыв был сигналом, он знал это, сигналом к тому, что планы, которые строили Гоблин и его хозяева все это время, наконец пришли в исполнение. Однако что он означал, и кому был адресован этот сигнал, сказать точно он не мог.       Рябь, между тем, пропала, и вместо белого шума и монотонной репортерши все пространство экрана заняло изображение хэллоуинской тыквы. Поначалу ребятам показалось, что картинка статичная, однако тыква, к их неожиданности, вдруг щелкнула челюстями, и произнесла, обращаясь не то к камере, не то к зрителям по ту сторону экрана:       — Съем! Съем, съем, съем!       — А ну сгинь, боевой овощ, — послышался хорошо знакомый Хиро голос.       — Съем! — упрямо повторила Тыква.       — Сгинь, кому сказал! — рявкнул все тот же голос, и Тыква поспешила удалиться. — Вот ведь несносная штуковина.       Вместо неё на экране возникло изображение грубо сколоченного деревянного стола, за которым, на фоне закрытой коричневой тряпкой стены, сидел Хобгоблин. Он зло ухмылялся, глядя в объектив камеры, и Хиро заметил, что костюм его, обычно тканевый, сейчас был более чешуйчатой фактуры, и отливал металлическим отблеском, напоминая кольчугу или настоящий доспех. Маска, впрочем, осталась неизменной, сделанной из грубой резины или похожего на неё материала, причем поверх неё он нацепил очки в квадратной оправе, явно в насмешку над дикторами, что обычно вели передачу новостей. Даже не смотря на эту комичную позу и очки, жутковатая усмешка а также поблескивавшие из-под стекол очков багровым глаза придавали ему почти демонический вид, и ясно давали понять, что новости, которые он приготовил, не предвещали ничего хорошего ни для Хиро, ни для остального города.       — Добрый вечер, дорогие жители Сан-Франсокио, — насмешливо произнес Гоблин, копируя манеру ведущих. — Мы прерываем ежевечернюю порцию невнятного бубнежа ваших бездарных репортеров (поскольку слушать этих кретинов у меня уже нет никаких сил) ради экстренных новостей из жизни нашего горячо любимого города. Только что в бывшем — и я повторюсь, бывшем — здании «Кингсли Плаза» произошел мощнейший взрыв, который полностью разрушил этажи с десятого по последний, и унес жизни почти семи десятков людей. Я бы сказал «Упокой господь их души», но, увы, души их ждет совершенно иное место. Как и ваши, впрочем, но я забегаю вперед.       Гоблин совершенно неуместно хихикнул, и Хиро сжал руки в кулаки.       «Сколько еще людей должно было погибнуть по вине этого чудовища?», — свирепо подумал он. — «Сколько еще жизней унесет их безумный поход?».       — Но что же могло послужить причиной такой ужасной трагедии? — наигранно продолжал Гоблин. — Давайте же узнаем! С места происшествия вещает наш специальный корреспондент, эм, как там бишь тебя?       На экране снова возникло изображение темноволосой репортерши, стоявшей на фоне полуразрушенного здания «Кингсли Плаза».       — Какого х… — только и успела произнести она прежде, чем изображение снова сменилось на Хобгоблина.       — Спасибо, цыпа, — как ни в чем не бывало, произнес он.       — Съем! — донеслось откуда-то из угла комнаты. — Съем-съем-съем!       — Я сказал, захлопни варежку! — рявкнул Гоблин. — Несносный овощ. Приношу свои извинения, дорогие телезрители, но прописать Тыкве код хороших манер мы до сих пор не удосужились.       — Съем!       — Впрочем, это не значит, что я не могу прописать ей по тыкве, — в голосе Гоблина звучала неприкрытая угроза. — Кому сказал, угомонись!       — Какого лешего там творится?! — негромко произнес Васаби.       Остальные ребята поддержали его молчанием, глядя на то, как Хобгоблин на экране чертыхается на свою механическую помощницу.       — Но вернемся к нашим баранам, — произнес, наконец, Гоблин. — Поскольку ваши недоумки-корреспонденты бы месяцами строили теории, одна другой тупее, о том, что же именно произошло в этом здании, я решил сегодня вас слегка побаловать, и раскрыть интригу не отходя от кассы. Итак, дамы и господа, предлагаю вашему вниманию запись видеокамер, которая попала нам в руки. Совершенно случайно, само собой.       Изображение сменилось на черно-белую запись с камер, и Хани судорожно выдохнула через стиснутые зубы. Люди на ней корчились, кричали и нападали друг на друга, словно бешеные звери, и хотя звука у записи не было, по выражению их лиц можно было понять, что они вопят от глубинного, животного ужаса. Одна из девушек даже принялась царапать лицо, словно пытаясь содрать с себя кожу, заляпав своей кровью белоснежную блузку, и Хани и тетя Кэсс поспешили отвернуться, в то время как парни продолжали смотреть с каменными лицами.       — Больной мерзавец, — пробормотал Васаби. — Больной, больной мерзавец.       — В качестве гранд финала этого действа, мы планировали заняться не только химической атакой, но и поджогом, — как ни в чем ни бывало продолжал Хобгоблин. — Этот состав на удивление легко воспламеняем, и чаще всего, хватает одной единственной искры или спички, чтобы начался пожар. К счастью для нашей команды, нам даже не пришлось искать способ пронести в здание что-то горючее, поскольку один из придурков на нервной почве решил закурить. Результат можете видеть сами.       Запись вдруг прервалась, исчезнув в ослепительной вспышке, которая несомненно была огнем, и на мгновение на телевизоре возник черный экран. Изображение, впрочем, быстро сменилось на Гоблина, который по-прежнему сидел в студии, и ухмылялся, явно довольный собой.       — Душераздирающее зрелище, не правда ли? — произнес он — Чтобы добиться такого результата на двух десятках этажей офисного здания, мне понадобилась всего пинта моего токсина страха. Представьте, что я смогу сделать с несколькими галлонами.       Улыбка на его физиономии стала еще шире, обнажая белые, ровные зубы. Гоблин снял бутафорские очки, отшвырнул их в сторону, и, понизив тон, произнес:       — А теперь, уважаемые жители Сан-Франсокио, пришло время поговорить об истинной причине того, почему я собрал вас сегодня здесь, у голубых экранов ваших телевизоров, планшетов, телефонов или на чем вы там смотрите этот выпуск новостей. Как я и сказал, для того, чтобы превратить целое здание сперва в заповедник ужаса, затем в бомбу, мне понадобилась всего лишь пинта моего новейшего токсина. Но уже к полуночи, это покажется вам детской забавой.       Гоблин выдержал паузу, явно довольный произведенным эффектом, который, хоть он и не видел, представить было несложно, и продолжил:       — Мы спрятали десятки закладок с токсином по всему городу, в самых разных его уголках. И я не говорю про то, что вы видели на экране, о нет, я говорю про улучшенную свою формулу, такую, что проникнет в каждый дом, каждый закоулок, каждую щель этого поганого городишки, и вытравит всех насекомых, которым хватит глупости остаться в нем. О да, — Гоблин улыбнулся. — Именно это и является целью моего нынешнего обращения. Я хочу, чтобы до полуночи все жители города покинули пределы Сан-Франсокио. Как именно — мне плевать, хоть в плавь перебирайтесь через залив. В противном случае на этот город опустится облако ваших самых жутких, самых потаенных кошмаров. Все, что мне останется сделать после этого, это чиркнуть спичкой, и от Сан-Франсокио останется лишь обугленное пятно на карте мира.       Гоблин подался вперед, и прошипел теперь уже с нескрываемой ненавистью:       — Что же касается вас, тупоголовых репортеришек, которые неспособны выдавить из себя связное предложение даже если ваши жизни будут зависеть от этого: бегите. Бегите изо всех сил и не оглядывайтесь, потому что когда я вас найду, пощады от меня вы не дождетесь. Последние минуты ваших никчемных жизней будут наполнены такой агонией, что все муки Ада покажутся легкой щекоткой после них, и тем не менее, это будет лишь крохотной частичкой той боли, которую испытываю я каждый раз, когда вы, кретины, открываете рот, чтобы вываливать на зрителя очередной поток несвязной чуши.       Он глубоко вдохнул, чтобы успокоиться, и на его лице снова расплылась улыбка.       — И на этом все, — произнес он же куда спокойней. — На вашем месте я бы начинал паковать вещички прямо сейчас, чтобы успеть на ближайший автобус. Спокойной ночи, и помните, такова жи…       — Съем!       — ТЫКВА! Несносный ты овощ!       Камера вдруг повалилась на пол, объективом к потолку, и весь экран снова заняло изображение Тыквы, которая пощелкивала челюстями, глядя на аппарат.       — Съем, съем, съем! — наконец провозгласила она, её челюсти сомкнулись на объективе камеры, и экран погас.       В кафе Кэсс повисла гробовая тишина, и хотя они точно это не знали, ребята были готовы поспорить, что такая же тишина воцарилась и в каждом доме города. Воцарилась лишь чтобы смениться криками и паникой, которая всего через пятнадцать минут волной захлестнет уже готовившийся ко сну Сан-Франсокио, и будет биться добрый час прежде, чем полиция сумеет перестроить её в подобие организованной эвакуации. В кафе же, впрочем, никакой паники не было, лишь ребята переглядывались между собой, не зная, что сказать. Первым тишину нарушил Хиро.       — Началось, — хрипло произнес он, сжав кулаки так, что ногти впились в ладони, и не сводя взгляда с экрана телевизора, на котором снова появился привычный им ведущий, и что-то лепетал про угрозы безумного Гоблина. — Что бы эти мерзавцы ни задумали, оно началось. Все случится сегодня.       — Но что нам теперь делать-то? — поинтересовался Васаби.       Хиро посмотрел на него, и такая решимость читалась в его глазах, что Васаби осталось лишь тяжело вздохнуть, прекрасно понимая, каким будет ответ.