В любви и на войне

«Освежиться в душе – вот, что мне сейчас жизненно необходимо», - подумала Николь, развешивая форменную одежду внутри своего шкафчика. Она распустила волосы и взяла расческу. «Фу, как засалились волосы, надо срочно вымыть голову». Наклонившись, чтобы легче было расчесываться, она краем глаза заметила часы на стене. Электронное табло показывало 21-45. У нее оставалось еще 15 минут, чтобы закончить вечерний туалет и вернуться в свою комнату. Ровно в 22-00 раздастся протяжный гудок, и все, кто не успел запереть на ночь двери, получат завтра утром нагоняй от начальства. А этого Николь никак не могла допустить. Она слишком дорожила службой, чтобы в первые же месяцы очернить свое доброе имя неблаговидными поступками. В душе уже никого не было, все торопились к отбою. «Успею!» - решила Николь, выжимая на мокрую губку немного ароматного геля для душа. По кабинке разнесся приятный запах персика. Вспенивая на ладони шампунь, она с удовольствием подставляла под упругие струи воды то бок, то спину, то живот. После долгого суетного дня было так приятно оказаться во власти водной стихии. Запрокинув голову, она подставила лицо под щекочущие покалывания душевых струй. Пятнадцать минут минули как одно мгновение. Николь, совершенно забыв о том, что вот-вот прозвучит сигнал к отбою, не спеша смыла пену с волос и тела, тщательно вытерлась и обернулась полотенцем и немного подсушила голову под горячим феном. Напевая что-то легкомысленное, она прошествовала к своему шкафчику. Тут ее взгляд упал на часы. На табло высветилось 22-30. - Боже мой! Уже половина! Я давно должна быть в постели! Она сорвала с себя мокрое полотенце, натянула первые попавшиеся на полке трусики и накинула рубашку. Сердце ее стучало как механические часы, в которых сломалась пружина. От волнения она никак не могла попасть пуговицами в петельки. Но тут ее сердце чуть не выскочило из груди – Николь услышала, как открылась дверь раздевалки, и раздались чьи-то уверенные шаги. «Старший офицер!» - ужаснулась она. Она поплотнее запахнула рубашку на груди, чтобы не выглядеть совсем уж непристойно в глазах начальства. Хотя куда там, когда она стояла босой, в одних трусиках и рубашке на голое тело. Такого позора она себе и в кошмаре не могла представить. - Так-так, а это кто не спит? Смир-рно! Она вздрогнула всем телом и выпрямилась, вытянув руки по швам. В пяти шагах перед ней стоял сам верховный главнокомандующий, генерал Монс. - Назовите ваше имя и звание, - приказал он. - Капрал Николь Гранд, отделение 11-69, - проговорила она быстро и четко, как положено. И почувствовала, как горячеют щеки и краска стыда заливает ее лицо. - Вы в курсе, что уже прозвучал сигнал к отбою, капрал? - Да, сэр. - Почему вы не в своей каюте? – он оглядел Николь с головы до ног, задержав взгляд в районе груди. – Что вы здесь делали, в таком виде? - Я задержалась в душе, сэр. Простите, этого больше не повторится. Ее голос дрогнул. Николь всеми силами старалась сдержаться и не заплакать. Но внутренний голос уже говорил ей, что ничем хорошим эта встреча не закончится. - Вы были там одна? И вы никого не ждете? - Да, сэр, - растерянно подтвердила Николь. Она не понимала, к чему клонит Монс. Он посмотрел на нее, как ей показалось, с усмешкой. - Вы, наверное, недавно начали служить, и еще не в курсе, что по ночам сюда приходят мужчины и женщины, чтобы заниматься сексом. - Я ничего не знала об этом! – запальчиво воскликнула она. От движения ее рубашка распахнулась, обнажив молочно-белые груди с лепестками розовых сосков. Она подняла руки, чтобы запахнуться снова, но Монс ее остановил. - Стойте смирно, когда с вами говорит старший по званию. Сгорая от стыда и чувствуя свое бессилие, Николь пала духом. Да, до нее доходили какие-то смутные слухи на уровне шепотков, что, дескать, молодые девушки не должны поздно ночью бегать в душ, чтобы потом ненароком не уволиться по причине внезапной беременности. Но она наивно полагала, что ее эта ситуация не коснется. Ей было ни к чему завязывать отношения, когда служба только началась. Монс подходил все ближе, и Николь испугалась. Они были одни в раздевалке, случись что – ей будет некого звать на помощь. Генерал кончиками пальцев коснулся ее груди, прочертив длинную линию от шеи до живота. - Не думал я, что сегодня в сети попадется такая милая пташка, - шепнул он, наклоняясь к ее уху. Он крепко прижал девушку к себе, стараясь губами поймать ее губы. – Ну давай же, не сопротивляйся. - Прошу вас, генерал, не стоит этого делать, - Николь перехватила его запястья и еще раз твердо повторила: - Я прошу вас оставить меня в покое. - Иначе – что, вы подадите на меня жалобу в Генеральный совет? – с издевкой спросил он. Его показалось забавным, что эта миниатюрная девушка с ручками-крылышками держит его за руки и даже смеет угрожать! И тут Николь рассердилась по-настоящему. Она размахнулась и головой ударила насильника в подбородок, точно так, как ее учили на уроках самообороны. Генерал, не ожидавший такого напора, отшатнулся, споткнулся о скамейку у стены и рухнул навзничь. Из разбитой нижней губы на китель закапала кровь. - Ах ты дрянь, - протянул он, вытирая губу тыльной стороной ладони. Николь выхватила из кобуры пистолет и, направив на генерала, взвела курок. - Вы вынудили меня это сделать, генерал Монс, - предупредила она. Одеваться с помощью одной левой руки было затруднительно, но ей нужно было держать генерала на мушке. - Вы угрожаете оружием старшему офицеру? Имейте в виду, вам это даром не пройдет! - Надеюсь, и для вас это станет хорошим уроком на будущее, - парировала Николь. Она отходила все дальше к двери, не опуская дула пистолета, пока, наконец, не оказалась на безопасном расстоянии. Когда за ней закрылась автоматическая дверь, Монс поднялся и подошел к зеркалу. Из распухшей губы сочилась кровь. Умываясь холодной водой, он уже знал, какие действия предпринять, чтобы строптивая девчонка получила по заслугам. Защелкнув за собой дверь каюты, Николь почувствовала себя в безопасности. Она зажгла свет, отчего ее соседка Минна проснулась и привстала на постели. - Что с тобой? – спросила ее Минна, взволнованно наблюдая, как побледневшая подруга пытается выровнять дыхание. – От кого ты так бежала? - Минни, меня пытались изнасиловать в раздевалке, - простонала Николь, закрывая лицо руками. Она добралась до кровати и рухнула на подушки с такой силой, что скрипнули деревянные бока. - Кто?! – вскрикнула Минна в ужасе. - Ты все равно не поверишь… Наш главнокомандующий, Монс. - Николь, ты шутишь? Что ему от тебя нужно? - Минни, я повторяю – он хотел меня изнасиловать. Я вырвалась и убежала, предварительно врезав ему. Минна слезла с постели и пересела ближе к Николь. - Ты еще и ударила его?! Генерала? - Я самоубийца, верно? – Николь грустно улыбнулась. – Да, я разбила ему губу, а еще я угрожала ему пистолетом. Минна покачала головой – то ли в ужасе, то ли в восхищении от смелости подруги. - Ты вся дрожишь, Николь. Укройся одеялом, вот так, и попробуй заснуть. - Я не могу спать. - Но ты такая бледная, и погляди – у тебя дрожат руки. Сходи в медпункт, попроси успокоительного. - Нет, Минни, все само пройдет, не переживай. Минна вскочила и стала рыться в изголовье своей кровати. - У меня есть одно надежное средство. Чуть-чуть, самую капельку. Помогает от бессонницы, от нервов и плохого настроения. Минна вытащила маленькую стеклянную бутылочку со светло-коричневым содержимым и вывинтила пробку. - Глоточек, Николь, один глоточек, и будешь как новенькая. - Это коньяк? Ты что, с ума сошла? Да меня завтра четвертуют за такие вольности. - Ш-ш-ш! Никому не скажем, верно? Давай, глотни, дружок, и пусть тебе снятся сладкие сны. Недоверчиво Николь покосилась на бутылочку. Но умоляющий взгляд Минни заставил ее протянуть руку и сделать глоток. - Ну как, полегче? - Да, кажется… - неуверенно ответила Николь, чувствуя, как спадает оцепенение, и теплом наполняются руки и ноги. Она сделала еще глоток и вернула бутылочку. – Спасибо, Минни, ты просто ангел! - Не за что, подружка. Доброй ночи! - И тебе. Разбитая губа еще кровила, поэтому Монс заглянул в космофлотский медпункт. Накладывая лечебную мазь, доктор Форш поинтересовался, как генерала угораздило так пораниться. - Поскользнулся в душе, - лениво ответил генерал. - Что ж, рана небольшая, завтра уже подживет. Кстати, сэр, я хотел просить вашего разрешения на внеочередную проверку личного состава на алкоголь. - Есть подозрения? - Нет, скорее для профилактики. В последний раз мы проводили тестирование в прошлом полугодии, я считаю, настало время для нового. - Хорошо, док, я сейчас же подпишу соответствующий приказ. В семь часов личный состав разбудила не ежеутренняя сирена, а настойчивые стуки и крик: «Па-адъе-ем! Всем выстроиться в коридоре!» Заспанная Николь с трудом оторвала голову от подушки. Коньяк отлично подействовал – она проспала целую ночь как убитая. - Что там, Минни? Пожар? - Не знаю, может, учебная тревога? Полусонные, зевающие солдаты выстраивались в шеренги вдоль стены. Николь и Минна тоже выскочили и встали в конец очереди. - Внимание! – статный седоволосый полковник Пфальц постучал своей тростью, призывая взвод к спокойствию. – Сейчас состоится тестирование на алкоголь. Все сдают кровь на анализ, исключений быть не может! Те, кто не сдаст кровь, будут писать объяснительную на имя генерала Монса. - Ой! – Николь растерянно схватила подругу за руку. – Ты слышишь, надо сдавать кровь на алкоголь! Всё, я пропала… - Ну, притворись больной гриппом. Или скажи, что у тебя эта, как ее… гемофилия! - Они в два счета меня раскроют. В моей медицинской карте про гемофилию нет ни слова, - укоризненно проворчала Николь. – А повышать температуру усилием воли я не умею. - Не знаю, Николь… - Минна подняла на нее виноватый взгляд. – Это я тебя споила. Прости меня, я не думала, что сегодня будет проверка. - Ладно, будем надеяться на лучшее, - пожала плечами Николь, хотя на сердце у нее скребли кошки. Новый удар ждал ее по приходу на рабочее место. На «доске позора», как тут все называли доску вынесенных приговоров, Николь нашла свое имя в желтой таблице. Это означало высшую меру, с применением телесного наказания. Так и было – против ее фамилии стояла скромная цифра 5. «За нарушение дисциплины и неподчинение старшему по званию» - такая была формулировка. Николь раздосадованно сжала кулаки. Неподчинение – теперь это так называется? А то, что офицер пытался ее изнасиловать – это не в счет?! «Мерзавец, сволочь, ненавижу!» - скрипя зубами от гнева, она уселась на свое место. Ей было ясно как день, что даже если она сейчас напишет жалобу, то ее слова не воспримут всерьез. Ее пытались изнасиловать? Да кто она такая? Мелкая сошка, которая пытается обратить на себя внимание. Свидетелей не было, Николь ни за что не докажет, что генерал ее домогался. В этот момент в личную почту ей поступило новое письмо. Горан: «Приветик! Сочувствую, сестренка! Пять палок – это серьезно!» Николь: «Гор, будь другом, узнай, что это вообще значит? Я думала, женщин у нас не наказывают». Горан: «Ошибаешься, иногда и до такого доходит. Но ты права, это очень редко. Как тебя-то угораздило?» Николь: «И не спрашивай… Послушай, а кто обычно это делает? Ну, в смысле исполнения?» Горан: «А не знаю, наверное, кто-то из старших офицеров. Кто в этот момент не занят располосовыванием ягодиц других неудачников. Хахаха». Николь: «А еще друг называется!» Горан: «Ну прости, сестренка. Не могу ничем помочь». До вечера Николь просидела как на иголках. Она время от времени поглядывала на «доску позора», но ничего нового, в том числе фамилии экзекутора, там не появилось. Незаметно она расслабилась и даже убедила себя, что всё не так страшно – может быть, порку перенесут на другой день. Однако ее ожиданиям не суждено было сбыться. Незадолго до ужина доктор Форш положил на стол Верховного Главнокомандующего распечатку результатов тестирования. - Какой улов, док? - В 226 случаях из 227 – чисто. - Ага, значит, один негодяй все-таки попался в ловушку! - Одна негодница, вы хотите сказать, - поправил его Форш. - Так это еще и женщина? – присвистнул Монс. – И кто это? - Некая Николь Гранд. При упоминании этого имени Монс нахмурился. - Опять эта чертова Гранд? Кто у них главный… А, Пфальц. Немедленно вызовите его ко мне. Шлепнув перед Пфальцом распечатку, Монс кивнул: - Полюбуйтесь, полковник. Объявляю вам выговор за недостаточный контроль над дисциплиной среди ваших подчиненных. Пфальц склонился над листом бумаги, разбирая буквы. - Гранд? Помилуйте, этого не может быть! - Почему же? - Такая милая, аккуратная девочка, - в растерянности забормотал седой полковник. – Ни одного нарекания, две похвальные грамоты… Казалось, он был совершенно подавлен. - Эта милая девочка вчера угрожала мне пистолетом. После ужина раздраконьте их там как следует, не называя имен, конечно, - посоветовал Монс. – А с виновной я сам разберусь. Пфальц поднял на него выцветшие старческие глаза. - Умоляю, не увольняйте ее, Монс. Я готов головой ручаться, что такого больше не повториться. Вспомните, когда вы были моим учеником… - Идите-идите, - раздраженно отмахнулся Главнокомандующий. Он сжал в зубах свою любимую курительную трубку и отошел к окну, показывая, что беседа окончена. Когда объявили, что после ужина полковник Пфальц собирает личный состав для построения, Николь снова почувствовала, как в груди ледяным комком зашевелился страх. С другой стороны, если ее делом займется Пфальц, то это будет не так унизительно. К Пфальцу она привыкла еще во время учебы в Звездной Академии. Так что его манера устраивать разносы подчиненным была ей хорошо знакома. Как и ожидалось, полковник Пфальц начал с длинных рассуждений о моральном долге и обязанностях каждого служащего Космофлота. - Вы обязаны соблюдать Устав, это ваш долг. Все, кто считает себя исключением из правил, могут поискать себе другое место. Дисциплина, дисциплина и еще раз дисциплина – вот слово, на котором держится наша армия. Нарушители дисциплины должны быть – и будут – сурово наказаны в соответствии с тяжестью вины. Один из вас вчера нарушил режим. Да будет вам известно, что нарушитель режима подобен червю, грызущему ствол древа. Помните об этом! «Он не говорит о результатах пробы на алкоголь», - подумала Николь с облегчением. Это значило либо что результатов пока нет как таковых, либо… Что дело мелкой сошки Н.Гранд передано на высший уровень и грозит ей исключением из Космофлота. Видно было, что Пфальц уже выдохся. Он говорил не так горячо и гневно, словно у него кончились доводы. Николь тихонько переступила с ноги на ногу, радуясь, что поток нравоучений вот-вот иссякнет и их отпустят. Но тут шеренга дернулась, выпрямляясь, и воздух застрял у нее в горле. По коридору неспешно, словно прогуливаясь, шел Верховный Главнокомандующий с неизменной трубкой в зубах. Он встал рядом с Пфальцом, рассеянно скользя взглядом по лицам бойцов. Николь кожей чувствовала на себе его взгляд, хотя генерал, казалось, смотрел совершенно в другую сторону. Пфильц умолк и жестом предложил Монсу продолжить его речь. - Полковник Пфальц много говорил об ответственности и дисциплине, - начал Монс. – Я не буду повторять его слов, но напомню, что каждое прегрешение – это пятно на вашей чести, пятно на репутации вашего генерала и всего Космофлота. Солдаты зааплодировали. Монс шепнул что-то на ухо старому полковнику, и тот скомандовал: - Вольно! Разойтись! Николь уже повернулась к Минне, чтобы сказать: «Уф, пронесло», как ее окликнули. - Капрал Гранд, а вы подойдите сюда. На вмиг отяжелевших ногах девушка подошла к командирам. Теперь они с Верховным Главнокомандующим стояли друг возле друга, и Николь не без злорадства отметила, что на губе Монса остался маленький шрамик. - Поводу лично ваших прегрешений мы позже поговорим, а пока передаю вас в руки генерала, - прошипел Пфальц. - Сейчас мы проведем с вами небольшую воспитательную беседу, капрал Гранд, - нарочито не глядя на Николь, произнес Монс. – Следуйте за мной. Николь почувствовала себя преданной. Вместо того чтобы защитить его перед этим чудовищем, Пфальц хладнокровно отдает ее на растерзание! Она беспомощно оглянулась, увидела полные слез и отчаяния глаза Минны и поняла, что пощады не будет. Уже то, как Монс произнес словосочетание «воспитательная беседа», не сулило ничего хорошего. Николь поняла, что генерал жаждет довести начатое дело до конца, и от этого у нее свело судорогой где-то в низу живота. Ей хотелось закричать. Они подошли к столу дежурного. - Капитан Джейсон, найдите мне экзекуционную карту капрала Гранд. Так, а теперь переправьте цифру «5» на «15»… И запишите исполнение на меня. У Николь помутилось в глазах, отчего она была вынуждена ухватиться за край стола. «Монс – изверг, садист», - стучало у нее в голове. – «Он превратит мою спину в кровавое месиво». 15 ударов – это слишком много даже для мужчины, разве она сможет столько выдержать? Джейсон взглянул на побледневшую Николь, и в его глазах мелькнул огонек жалости. - Вы хотите сами?.. Может, лучше позвать другого свободного офицера? - Нет! – рявкнул Монс. – Живее, капитан. И не забудьте ключ от экзекуторской. Джейсон подал ему заполненную желтую карточку и ключ и взял под козырек. Провожая глазами эту странную пару, он подумал, что генерал уж слишком настойчив. Нет ли у него тайного зуба на эту молодую особу? Николь старалась не думать о плохом. Но мысли бежали по кругу, торопливо, испуганно, и казалось, что все происходит в каком-то нелепом кошмарном сне. Она видела впереди только спину Монса, представляла, как он ухмыляется и потирает руки – как же, птичка сама вернулась к ловцу в силки. Теперь с ней можно делать все, что душа захочет. Можно ощипать перья, разбить молотком клюв, можно запросто свернуть шею или заживо сварить в бульоне. Главное, что все чинно и официально, под маской Закона и Дисциплины. С тех же успехом он мог бы устроить расправу прямо в большом зале советов – так же никто бы и слова не сказал поперек. Экзекуторская находилась в дальнем конце коридора, в подвале, вместе с техническими помещениями. Это было разумно – чтобы крики истязаемых не действовали на нервы солдатской братии и в первую очередь командованию и старшим офицерам. Монс долго отпирал железную дверь, ведущую вниз. От ее скрипа у Николь мурашки побежали по спине. - Дайте руку, здесь крутые ступеньки, - приказал он. Рука у него оказалась теплая и сильная, уверенная. Николь поймала себя на мысли, что охотно позволила бы этой руке ласкать себя… Если бы владелец руки не был столь самонадеянным наглецом. В экзекуторской было серо и тоскливо. Две тусклые лампочки горели под потолком – одна над входом, другая освещала узкую скамейку, обтянутую красной кожей. Скамейка держалась на стальных шарнирах, позволяющих поворачивать ее в разных направлениях для удобства экзекутора. Оставив Николь созерцать это убогое помещение, дом страданий и боли, Монс отошел к стенду с развешанными орудиями внушения. - Чем мне вас высечь, капрал? Что вы предпочитаете? – поинтересовался генерал с той же заботливостью, как если бы спрашивал, с каким соусом она предпочитает курицу. – Розги, арапник, плеть простая, плеть-семихвостка, или кожаный солдатский ремень? Николь передернуло от отвращения. - Как вам будет угодно, сэр, - кротко произнесла она, отводя глаза в сторону, чтобы не видеть этой картины. Монс снял со стенда что-то длинное и тонкое, похожее на чучело змеи, и со свистом рассек воздух. - Хлыст – подходящая вещь для укрощения сноровистых лошадей… и женщин. Он согнул хлыст и подошел к Николь. - Даю вам последний шанс на исправление, капрал. Попросите прощения, и я смягчу ваше наказание до пяти ударов. Николь молчала, исподлобья глядя на гибкую блестящую палку в руках генерала. - Я жду извинений, - слегка повысив голос, повторил Монс. - Мне не за что извиняться перед вами. - А за это? – он указал на разбитую губу. Николь гневно вскинула голову. - Вы – мужчина, старше и сильнее меня, к тому значительно выше по званию. Всё, что я могла сделать – это защитить свою честь. Будь на вашем месте любой другой, офицер или простой солдат, я сделала бы то же самое. Позже, вспоминая этот разговор, Николь снова и снова приходила к выводу, что в этой ситуации лучше сказать она бы не смогла. Монс, до этого стоявший неподвижно, вдруг повернулся к ней, обнял свободной рукой за шею и жадно приник губами к ее губам. Ошарашенная неожиданным поворотом событий Николь даже не делала попыток вырваться. Она слабо уперлась ладонями в грудь генерала, не зная, то ли оттолкнуть его, то ли покориться. Он целовал ее страстно, неистово, словно горячо любимую женщину в минуту ласки. То ли сам просил прощения, то ли хотел заставить ее сменить гнев на милость. Так же внезапно Монс прервал поцелуй и хрипло бросил: «Раздевайтесь, быстро». Не понимая, шутит он или серьезно, Николь стала медленно расстегивать пуговицы на форменном кителе. Монс нетерпеливо поглядывал на нее, пока она раздевалась, и щелкал хлыстом, сбивая со стен остатки краски. Едва дождавшись, когда последний предмет одежды упадет к ее ногам, генерал схватил Николь за плечо и потащил к месту казни. Грубо толкнув ее на скамейку, он закрепил ей ноги и руки кожаными ремнями и развернул скамейку вертикально. - А это для нашего общего спокойствия, - добавил он, втыкая ей в рот кляп. От первого удара Николь словно обожгло огнем. Она приглушенно вскрикнула, задергалась в своих путах, и тут на ее обнаженную спину и ягодицы посыпался град ударов. Ослепленный гневом и разгорающейся похотью генерал щедро награждал ее ударами, отчего спина Николь вскоре стала пунцово-алой. После десятого она была готова на коленях молить его о прощении и помиловании. Но после пятнадцатого удара Монс сам отбросил хлыст, точно тот жег ему ладони, и прижался всем телом к Николь, лаская и поглаживая ее нетронутые бичом места. - Я всегда достигаю желанной цели, - прошептал он, зарываясь лицом в ее волосы. – Ничто меня не остановит, ничто… Николь слышала, как шуршит сбрасывая им одежда. Но ей было уже все равно. От боли она почти теряла сознание. Все происходящее воспринималось ею словно сквозь толстый слой ваты. Она смутно чувствовала, как генерал ласкает рукой ее потаенные места, до которых еще не дотрагивался ни один мужчина. Вспышка боли в низу живота на мгновение отрезвила ее, но Монс становился все настойчивее, а его ласки все горячее. Николь задыхалась от смеси боли и приятного головокружения, и она уже не знала, чего ей хочется больше – чтобы все побыстрее закончилось или чтобы длилось вечно… Уставшая и обессилевшая, она почти повисла на своих путах, когда он, наконец, отпустил ее. Несмотря на произошедшее, она не чувствовала себя оскверненной. Наоборот, Николь словно заново открыла свое тело. Это стало для нее откровением. - Алло, док! Говорит генерал Монс. Пришли санитаров и носилки к подвалу. Да, девочке плохо. Кажется, я перестарался… Да нет, жива, конечно, что с ней будет, но без сознания… Живей давай, я жду. Голос генерала, говорившего с невидимым врачом по переговорному устройству, эхом отдавался в голове Николь. Некоторое облегчение наступило лишь когда ее переложили на носилки и укрыли чистой простыней. Затем в руку ткнулась острая игла шприца с лекарством, и Николь провалилась в спасительный сон. Переход от сна к яви был столь резким и болезненным, что Николь застонала. Болело все, от ступней до лба. О том, чтобы повернуться хотя бы на бок, и речи быть не могло. Спина болела так, будто тигры использовали ее вместо когтеточки. Несмотря на боль, Николь все же выпростала руку из-под простыни и подвинула к себе часы и стакан с водой. Часы показывали утро, начало десятого. Самое начало рабочего дня, который, как уже поняла Николь, пройдет мимо нее. Допив воду, она попыталась поставить стакан на столик, но промахнулась. На звон разбитого стекла прибежал молодой мужчина в белом халате. Он склонился над Николь и профессиональным движением взял ее за запястье. - Как вы себя чувствуете, капрал? – спросил он. Голос у него был приятный и вид вполне располагающий, решила Николь. - Спасибо, хорошо, сэр, - ответила она еле слышно. - Я доктор Форш. Я осмотрел ваши повреждения. Не имею права вмешиваться в ваши личные отношения, но, судя по характеру ран, генерал был в ярости. - О, да, - усмехнулась Николь. - Чем же вы так провинились перед ним? Или это военная тайна? Николь промолчала. Сейчас был самый удобный момент сказать вслух о том, что ее мучило – что генерал сначала пытался изнасиловать, и что со второй попытки у него это получилось. Что она напилась из желания заглушить чувство страха, а это вылилось в эпопею с публичной головомойкой и унизительной поркой. Николь вдруг стало так жаль себя, что она не выдержала и разрыдалась. - Ну-ну, капрал, военным плакать не к лицу, - попытался подбодрить ее добрый доктор Форш. – Вы столько пережили, какой смысл лить слезы теперь? Успокойтесь, я принесу вам валериановых капель. - Не уходите, доктор Форш! – Николь схватила его за полу халата. – Я должна вам сказать… Меня недавно пытались изнасиловать. - Так-так, это уже серьезное обвинение. Форш подвинул стул и сел возле нее. - Вы можете прямо сейчас назвать имя этого человека? - Нет, сэр. - Но вы понимаете, что по сути выгораживаете преступника? В Уставе четко прописано, что ни один человек не имеет права принуждать другого к половому контакту без предварительного согласия. Даже если это старший по званию. А-а, а вот и наш карающий судия. Доброе утро, генерал Монс. Николь вздрогнула и закрыла лицо простыней. - Доброе утро, док. Как себя чувствует капрал Гранд? - Генерал, эта девушка утверждает, что на днях ее пытались изнасиловать. - И кто же? - Она не сознается. Николь втайне подивилась способности Монса так легко и непринужденно лгать. Ни единой интонацией он не выдал, что знает ее тайну. - Док, покиньте нас на минуту. - После того, что случилось, я опасаюсь… - Всё в порядке, док. Как видишь, я даже без оружия. - Николь, - впервые Форш назвал ее по имени. – Я буду поблизости. Если что, кричите изо всех сил. Когда за доктором закрылась дверь, Монс занял его место на стуле и раскурил трубку. - Снимите это дурацкое покрывало с лица, Гранд. Я знаю, что вы не спите. Почему вы не выдали меня Форшу? - Он бы не поверил. - Старина Эдмунд поверит, даже если вы скажете, что зачали от Святого Духа. Он и не такие бредни выслушивал. А всё-таки, зачем? Решили спасти меня от справедливого суда? Почему вы сразу не кинулись искать защиты, а предпочли напиться в одиночку? - Зачем, генерал? – Николь приподнялась на локтях, и ее лицо исказила гримаса боли. Но теперь она была лицом к лицу со своим противником. – Зачем вы пытаетесь меня унизить, растоптать мои чувства, раздавить мою гордость? Вы хотели взять меня силой, но я оказалась сильнее. Вы хотели сломить мой дух, а я не покорилась и не взмолилась о пощаде, хотя и была на волосок от беспамятства. Тогда вы воспользовались моей беспомощностью для утоления своих похотливых желаний. Вы отняли у меня последнее, за что стоило бороться – мою честь. Чего вы хотите от меня теперь? Генерал, молча внимавший этому пламенному монологу, все так же продолжал курить и глядеть в пространство. - Чего я хочу? – наконец медленно произнес он. – Может быть, я пришел попросить у вас прощения. Он опустился на колени перед кушеткой. - Видите, я тоже готов пройти через унижение. Вы прощаете меня, Николь? - Кровь за кровь. Мы в расчете, генерал, - тихо ответила она и отвернулась. Монс еще некоторое время молча стоял на коленях, ожидая продолжения разговора, но Николь и без того чувствовала себя неважно. Поэтому он вышел, а в палату снова заглянул Форш. - Как дела, капрал Гранд? - Пока жива, - отозвалась Николь. - Это хорошо. Но я на всякий случай был начеку: вдруг генерал решит оставить вам еще парочку синяков на бедрах. Ну всё, хватит разговоров. Даю вам два дня на выздоровление, а потом сможете вернуться к работе. Кстати, я уже высказал Монсу, что его воспитательные методы недопустимы в отношении женщин. - Доктор Форш? - Да? - Почему вы думаете, что он вас послушает? Форш остановился в дверях. - Может быть, потому что когда-то я спас его руку от ампутации?.. Через два дня, как и обещал Форш, Николь вернулась к работе. И в одночасье стала героиней дня. Многие видели, как она уходила с Монсом, знали, что ей было назначено какое-то суровое наказание, а когда ее вдруг перевели в больничное крыло, прошел слушок, что вошедший в раж генерал едва не засек ее до смерти. Ей сочувствовали, ею восхищались, некоторые хотели лично поглядеть на ту самую Гранд, которая стала жертвой палочной дисциплины на Космофлоте. Но саму Николь эти слухи волновали мало. Ее больше тревожили те переживания, которые возвращались к ней снова и снова, чаще – в те короткие минуты перед наступлением сна. Она вспоминала взгляд генерала, алчущий, вожделеющий, когда он с жадностью смотрел, как она сбрасывает с себя нижнее белье. Вспоминала его прикосновения, вызывающие сладостную дрожь по телу, его пальцы на своей промежности, на груди. Ни один человек не заставлял ее переживать такую гамму эмоций – от нестерпимой боли до наивысшего наслаждения. Это стало ее наваждением.