Cherchez la femme

      Его Сиятельство граф фон Кролок лежал в богато украшенном гробу, окруженный оплавленными уже наполовину свечами. В маленькой старой церквушке не было ни души, и только графский сын сидел, ссутулившись, у одра почившего отца, сложив руки на покрытых алой тканью досках. Легкое прикосновение заставило его вздрогнуть; деревенский священник похлопал его по плечу сочувственно и как-то неловко.       — Как бы ни было глубоко ваше горе, сын мой, все же не след сидеть над покойным так долго. У вас, поди, с самого утра и маковой росинки во рту не было.       — Я не голоден, святой отец, — виконт с трудом разлепил ссохшиеся губы. Конечно же, он лгал: в животе немилосердно урчало и уже начало слегка сосать под ложечкой, но фон Кролок не в силах был покинуть отца и вернуться в огромный замок, где его не ждал никто, кроме камердинера и нескольких слуг. Мать виконта умерла в родах, и он видел её разве только на огромном портрете, написанном сразу после свадьбы, что висел в парадной гостиной. Растила его кормилица и многочисленные няньки, на которых отец не скупился, занятый скорее собой, нежели воспитанием отпрыска. Теперь же молодому фон Кролоку предстояло унаследовать титул графа, а вместе с ним и обширные земли, лежащие в мрачных предгорьях Карпат. Внезапно навалившаяся ответственность пугала его: он не имел ни малейшего представления о том, что и как надлежит делать правителю, а отец, не удосужившись ввести сына в курс дела, теперь и вовсе отдал богу душу. Виконту казалось, что если он выйдет из церкви, то уже навсегда останется один в этом вдруг ставшим враждебном мире.       Откуда-то послышался плач младенца; священник словно встрепенулся, и на его лице показалась улыбка, впрочем, сразу же угасшая при взгляде на фон Кролока:       — Простите, ваше… сиятельство, это кричит моя дочь. Жена разрешилась от бремени этой ночью, а сейчас малышка, должно быть, проголодалась. Я пойду погляжу, чем можно помочь, а вы, пожалуйста, идите домой и поспите хотя бы немного. Завтра на рассвете вашего досточтимого батюшку предадут земле.       Фон Кролок слабо кивнул, и снова вгляделся в восковое лицо родителя. Губы графа, уже сине-черные, были плотно сжаты, глаза, будто припорошенные серой пылью, запали, и только черные с проседью волосы не поменяли свой цвет. Виконт, наконец, поднялся и наклонился к отцу, чтобы поцеловать его на прощание, как вдруг его внимание привлекли две почти незаметные круглые ранки на шее, похожие на укус животного: кто-то пытался прикрыть их шейным платком, но сделал это недостаточно усердно. Виконт хотел было позвать священника, но тот уже скрылся в задних комнатах, и фон Кролок, повинуясь внезапному порыву, кончиками пальцев дотронулся до маленьких следов от укуса, покрытых шершавой коркой. Края ранок были выпуклыми и твердыми на ощупь, кожа вокруг была холодной, словно лед. Словно завороженный, смотрел виконт на два черных отверстия на бледной шее, пока из задних комнат снова не раздался требовательный плач новорожденной пасторской дочки, заставивший его очнуться от внезапного наваждения. Круто повернувшись на каблуках, фон Кролок быстрым шагом вышел из церкви, разбудив эхо под деревянными сводами.       Старый граф был известный охотник до увеселений и женского пола; самое меньшее два раза в год в замке задавали шикарный бал, созывая знатные семейства со всей округи. Особенное внимание уделялось тем, у кого имелись хорошенькие дочери на выданье, и неудивительно: позапрошлой зимой виконт вступил в возраст, когда наследнику пришла пора обзавестись супругой. Впрочем, молодой фон Кролок не спешил с выбором, а отец и не думал его подгонять. Сам он обзавелся женой уже сорокалетним и считал, что все случится само собой, когда придет время, а пока граф не отказывал себе в удовольствии пощипывать за щеки хорошеньких девиц и делать двусмысленные комплименты их матерям, нарочно являвшимся на бал в нарядах, в своей откровенности балансировавших на самой кромке приличий. Уважаемые отцы семейств злились, но терпели, ибо составить для дочери партию с наследником одного из самых родовитых семейств Трансильвании было их заветным желанием. Закрывали они глаза и на то, что время от времени граф позволял себе вольности в отношении их жён, но истинное положение дел оставалось тайной даже для них. Виконт же был прекрасно осведомлен о том, что творилось за закрытыми дверьми отцовских покоев: почтенные супруги, ускользнув из-под надзора мужей, предавались плотским забавам с его сиятельством, а потом как ни в чем не бывало возвращались в бальную залу как раз к менуэту, и только разрумянившиеся щеки да блестящие глаза свидетельствовали о приятно проведенном времени. Была, однако, среди них красавица, занимавшая его сиятельство больше прочих; виконт не знал ее имени, но полные губы и манящая улыбка на ослепительно белом лице в обрамлении густых каштановых кудрей, а также соблазнительные груди, выглядывавшие из отделанного богатым кружевом корсета не оставляли равнодушным не только отца, но и сына. Сколько сладостных часов провел юный виконт, приникнув глазом к замочной скважине в двери в покои графа, затаив дыхание наблюдая за тем, как сливаются в страстном соитии отец и прекрасная незнакомка! Виконт отчаянно завидовал и страстно желал оказаться на месте его сиятельства, судорожно цепляясь за гобелен и искусывая себе губы до крови, жалея, что не может попросить руки прелестницы. Впрочем, попробуй он просто заговорить с ней, самое большее, на что он мог бы рассчитывать, — снисходительная улыбка и вежливый кивок. Ее интересовал только граф, и только с ним она была мила и приветлива, прочие же мужчины едва ли удостаивались и взгляда. Иногда она задерживалась в замке на несколько дней, чему отец был неизменно рад, хотя ко времени ее отъезда постельные забавы изрядно сказывались на здоровье немолодого уже графа: его сиятельство становился ко всему безразличен, терял в весе и имел весьма болезненный вид, а иногда даже не спускался к ужину, предпочитая есть у себя. С каждым разом ему было все тяжелее оправляться после визитов своей любимицы, и слуги стали поговаривать, что охочая до плотских утех девица выпила из хозяина все соки. И то правда: год от года граф все быстрее угасал и состарился до срока, хотя ему не сравнялось еще и шестидесяти. В последнюю перед смертью зиму его сиятельство почти не вставал, проводя все время у себя в комнатах, и огонь в камине не угасал ни на минуту — граф жаловался на жуткий холод, хотя в покоях было жарко натоплено. Его характер, и без того тяжелый, испортился еще больше — челяди стало совсем невмоготу сносить хозяйские капризы. Умаслить его сиятельство мог только Хенрик, сметливый малый, за короткий срок выбившийся из обыкновенных лакеев в камердинеры и теперь неотлучно находившийся при старом графе. Виконт испытывал смутное чувство сродни сыновней ревности, потому что отец совершенно не желал видеть его, а если на него когда и нападала такая охота, то не проходило и четверти часа, как молодого фон Кролока просили выйти вон. С Хенриком же граф проводил дни и ночи, желал, чтобы только тот клал ему в постель грелку, наполненную горячими угольями, и пищу принимал только из его рук. Однако, когда графу пришел срок отойти в мир иной, он призвал сына и взял с него обещание, что тот сделает все для того, чтобы род фон Кролоков не угас, и попросил об одной услуге лично для себя:       — Сын мой, помнишь ли ты женщину, что гостила тут чаще других? — проскрипел его сиятельство, со свистом вдыхая в себя воздух, и, дождавшись утвердительного кивка, продолжал, — после моей смерти возьми в верхнем ящике стола маленький серебряный ключ. Ступай в сокровищницу и найди там шкатулку черного дерева. Разыщи… — тут в груди графа послышался хрип, но он нашел в себе силы продолжить, — разыщи ту женщину и отдай ей то, что найдешь в шкатулке…       — Батюшка, но как…       — Не перебивай меня! — в голосе его сиятельства послышались прежние властные нотки. — Отдай ей это лично — ты слышишь? — лично в руки!       Граф сделал неглубокий вдох и прикрыл глаза. Речь давалась ему с трудом, что-то давило на грудь, мешало вздохнуть, мешало говорить в полный голос.       — Хорошо, я исполню, как вы говорите, — отвечал виконт, почтительно целуя руку отца. — Но прошу вас, скажите мне, как найти ее?       — Ее имя, — прохрипел фон Кролок, обводя глазами потолок, — ее имя…       Что-то забилось, забулькало в груди у старого графа; он воздел руки, словно пытаясь защититься от чего-то невидимого, лицо его на секунду исказилось гримасой ужаса. Издав ужасный вопль, он уронил руки на покрывало и испустил дух.       Прошло десять лет; прах его сиятельства с миром покоился в фамильном склепе за узорчатыми дверьми, никем не тревожимый. Молодой фон Кролок возмужал и безраздельно правил принадлежащими ему землями у отрогов Карпатских гор, и власть его была строгой, но справедливой. Нравом он пошел в батюшку: был вспыльчив и резок на язык, так же, как отец, любил балы, вино и женщин, и все еще оставался завидным женихом, хоть и разменял уже третий десяток. Как и прежде, отцы семейств со всей округи почитали за честь быть приглашенными на бал в старом замке, в надежде сосватать за графа дочку, но фон Кролок предпочитал не связывать себя брачными узами: его вполне устраивало одиночество и возможность без зазрения совести проводить время с той или иной приятной женщиной, когда ему будет угодно. Вопрос продолжения рода вызывал в нем лишь тоску, и он снова и снова откладывал женитьбу, предаваясь праздным утехам вместо того, чтобы ломать голову над процветанием фамильного древа.       Вот и сегодня вечером залы старого замка сияли сотнями свечей, мужчины переговаривались, смеясь, о политике, доходах и ценах на урожай, а дамы наполняли комнаты шуршанием пышных шелковых юбок и тонкими ароматами духов. Граф фон Кролок на правах хозяина встречал гостей, обменивался любезностями с их женами и дочерьми, потягивая токайское из тяжелого бокала фамильного серебра. Чуть поодаль за его спиной суетился неотлучный Хенрик, раздавая указания и тычки зазевавшимся слугам. Вот внизу на пороге показалась тучная фигура старика Бужора, закадычного друга его отца; увидев фон Кролока на верхней площадке, герцог расплылся в улыбке и со всей возможной скоростью поспешил по ступеням наверх, поддерживаемый лакеем.       — Добрая встреча, мой мальчик, — прогудел Бужор, отдуваясь и похлопывая графа по плечу. — Отрадно видеть, что ты не забываешь традиций, установленных еще твоим папашей, и исправно устраиваешь увеселения в нашем богом забытом краю. Клянусь, замок фон Кролоков — лучшее место в этой дыре под названием Трансильвания!       Старик расхохотался, довольный шуткой, а граф довольно кисло улыбнулся в ответ. Герцог был большим и шумным увальнем, имевшим весьма размытое представление о приличиях, несмотря на высокий титул и родство с императорской фамилией, однако фон Кролок-старший находил необъяснимое удовольствие в дружбе с ним. Бывало, они частенько ездили вместе на охоту или играли в карты, могли повздорить чуть ли не до драки, но неизменно питали друг к другу самые теплые чувства. Бужор и его доброе расположение достались его сиятельству по наследству вместе с имуществом и титулом отца, так что приходилось терпеть его в своем замке, оказывая самый радушный прием. Позади послышалось еле слышное ворчание Хенрика, недовольного так явно высказываемым пренебрежением к владениям его господина. Фон Кролок жестом пригласил герцога прошествовать дальше в залу, направившись следом за ним. Музыканты как раз начали играть полонез, и герцог, громогласно выразив свое удовольствие, направился к первой попавшейся даме. Фон Кролок усмехнулся и, поклонившись, подал руку старой маркизе Комэнешти.       Во время танца внимание графа привлекла одна дама: она выделялась среди толпы гостей какой-то нездешней, слишком яркой для мрачной Трансильвании красотой. Ее движения были плавны и исполнены удивительного изящества, она двигалась так, будто не было для нее большего наслаждения, чем танцевать. Золотые браслеты с россыпью мелких камней, искрившихся в свете свечей, обнимали округлые запястья. Рубинового цвета платье выгодно оттеняло ослепительно белую кожу, и фон Кролок невольно залюбовался незнакомкой, пропустив смену фигур и вызвав недовольный шепот маркизы. Поспешно извинившись, он продолжил танец, то и дело оглядывая толпу в поисках красавицы. Наконец, музыка смолкла, и граф, коротко поклонившись, направился в другой конец залы, где Бужор, прихлебывая вино, уже ввязался в спор с одним из гостей.       — Я прошу прощения, герцог, — фон Кролок, подойдя, взял Бужора под локоть и отвел в сторону, даже не взглянув на его удивленного подобной наглостью собеседника, — Кто эта красавица?       — Никто не знает точно, как ее занесло в наши места, — ответствовал тот, проследив взгляд фон Кролока и расплывшись в понимающей улыбке при виде той, на кого указывал его собеседник. — Поговаривают, будто она приходится родственницей самому императору, но доподлинно ничего не известно. А зовут ее Рада, баронесса Мареш.       — Рада, — задумчиво повторил граф, словно пробуя это имя на вкус. В этот момент гостья поймала его взгляд, и по лицу ее скользнула улыбка. Серые глаза весело смотрели на фон Кролока, словно говоря: «Ну что же вы, граф, так и не осмелитесь подойти ко мне?». Он, словно завороженный, смотрел, как баронесса, сложив веер, провела им невидимую дорожку от подбородка до ложбинки между соблазнительных грудей. Но вот она отвернулась, окликнутая кем-то, и граф почувствовал невольную досаду оттого, что она переключила свое внимание на другого. Словно бы всё вокруг разом утратило прежние краски, стало каким-то пресным и серым, как будто яркое солнце скрылось за тучами. Фон Кролок немедленно испытал непреодолимое желание во что бы то ни стало заговорить с баронессой, и потому, наклонившись к Бужору, дрожащим от нетерпения голосом попросил представить их друг другу.       — Фон Кролок? Что-то немецкое, не так ли? — очаровательно улыбнулась баронесса, когда он галантно поцеловал ей руку. Кожа ее пряно пахла какими-то восточными мазями, из тех, что в изобилии водились на рынке в Будапеште, где граф не раз бывал.       — Мой отец принадлежит к старинному германскому роду, — утвердительно кивнул фон Кролок, нехотя выпуская из рук унизанные перстнями тонкие пальчики баронессы. — Если вы интересуетесь генеалогией, с удовольствием продемонстрирую вам наше раскидистое фамильное древо.       — Я уверена в том, что род ваш процветает, — рассмеялась баронесса, и смех ее прозвучал серебряными колокольчиками в ушах графа. — И передо мной, несомненно, один из самых достойных его представителей.       Граф слышал, как за спиной насмешливо фыркнул Бужор, но ему сейчас было не до этого. Самая прекрасная дама на сегодняшнем вечере удостоила своим вниманием именно его, и от осознания этого факта граф испытал неизведанное доселе чувство некоторой эйфории. Речи баронессы определенно льстили его гордости. Еще ни одна женщина не вызывала в нем подобных чувств: он готов был бесконечно смотреть на игру света в ее глазах, ловить каждое слово, что слетало с полных алых губ. Мысленно он уже сравнивал ее зубки с драгоценным жемчугом, а щечки - со спелыми персиками, одним словом, проделывал все то, за что поднимал на смех других мужчин, но сейчас ему было решительно все равно. Баронесса Мареш в один миг вскружила ему голову, и остальные женщины на балу словно бы перестали существовать. Бужор, попытавшись завязать разговор и потерпев неудачу, в конце концов ретировался, и они остались совершенно одни в углу залы, не замечая любопытных взглядов гостей. Они же болтали о погоде, о местной знати и еще черт знает о какой чепухе, но фон Кролок готов был говорить о чем угодно, лишь бы только слушать нежный голосок баронессы.       — Если мы найдем укромное местечко, ваше сиятельство, я покажу вам кое-что поинтереснее фамильной истории, - вдруг лукаво улыбнулась она, кокетливо стукнув графа по плечу веером. Намек был более чем прозрачен, и сердце фон Кролока сделало кульбит, а воображение тотчас же принялось рисовать картины из его юности, которые он наблюдал, приникнув к замочной скважине в дверях отцовских покоев. Он снова поднес руку баронессы к губам и поцеловал, но на этот раз поцелуй длился дольше, чем это позволяли приличия. Воспользовавшись возникшей внезапно суматохой, вызванной очередной проделкой Бужора, который умудрился опрокинуть на платье одной из дам бокал вина, граф и баронесса Мареш, никем не замеченные, выскользнули из бальной залы.       Это была одна из гостевых спален, но фон Кролок не особенно разбирал, где именно они оказались. Он знал только, что теперь их никто не увидит и не побеспокоит. Обвив рукой талию Рады, он резко притянул ее к себе и наконец-то глубоко, требовательно поцеловал. Поцелуй этот ударил ему в голову почище токайского вина, он словно бы надкусил сладкий запретный плод. Губы баронессы влажно блестели в лунном свете, сочившемся из окна, придавая ей еще больше прелести, а темные глаза затягивали, будто в омут. «Не бойся», — жарко шептал ей граф, целуя ее восхитительную шею и прихватывая губами мочку ее маленького ушка. Путаясь в пышных юбках ее платья, он судорожно пробирался сквозь ворох нижних юбок к своей цели, а Рада мелодично смеялась в ответ. Ему казалось, что никогда еще желание не было так сильно, а женщина на его ложе еще никогда не была так горяча и искусна - едва ли все предыдущие пассии могли сравниться с ней. Все, что были до нее, теперь казались ему грубыми и безыскусными, будто простолюдинки, ничего не смыслящие в том, как доставить мужчине удовольствие. Баронесса обвивала руками шею графа, двигаясь ему навстречу, жарко вздыхая и то и дело прикусывая кожу на его плече. Это привело фон Кролока в самое настоящее неистовство, и он совершенно не почувствовал боли, когда острые зубки Рады впились в его шею.