The Souls cannot Die: Beyond the Life

Наши дни…       Порой он глубоко задумывался о своём перевернувшемся мировосприятии, которое с каждым годом настойчивее преследовало его. Изменения, происходящие вне устоявшегося уклада и образа мышления, беспардонно захлёстывали своей быстротечностью ход стрелок его старинных часов. Существуя в ожидании, словно скованный холодом в ледяном замке, в его обитель, которую давно покинуло тепло, непреодолимо прорывалась совершенно иная жизнь, окружая со всех сторон и вырывая из столь уютного укрытия — диссонанс внутреннего состояния и неуклонно нарастающих внешних проявлений прогресса цивилизации, в которой он остался вполне добровольно, выталкивал его из собственноручно составленных стен.       Однако, форма, с которой он так свыкся, начала меняться, предлагая выйти из тёмного пространства. Проход приглашающе разверзнул ослабевшие объятия, выпуская из заточения. И он вошёл в стремительную жизнь, переменчивую, безумную, но сохранившую основу. И его существо, что так долго лелеяло свой горестный покой, опрокинулось в эту круговерть, которая не могла затронуть такого, как он, как бы ни старалась.       Сердце успокоило своё неровное биение, а в зелёно-жёлтых глазах медленно истлевала властвующая в них скорбь, уступая место тысячелетней мудрости и непостижимому для любого смертного покою. И окружающий его мир покорно замедлил свой безумный бег, боготворя эту нерушимую силу, и мягко огибая своими нитями бессмертное создание, которое помнило его с самого зарождения. Окружение степенно проплывало перед сдержанно любопытным взглядом жнеца, будто демонстрируя свои преимущества и скрывая упущения от притязательного арбитра.       Только недавно он наконец смог спокойно оглядеться, чтобы откровенно снисходительно хмыкнуть в отношении себя и своей развившейся закостенелости: ведь прожив дольше, чем обычный человек, невольно начинаешь видеть много больше и понимать, что на самом деле ничего не меняется. И он наблюдал людей, как и всегда остающихся людьми. Разница состояла лишь в том, что они более упорно начали постигать то, что уже было в них изначально — как ребёнок взрослеет и открывает для себя и окружающих новое, так и человечество с каждым наступившим веком познаёт самоё себя, демонстрируя неведомые доселе грани, порой самые нелицеприятные. И они вызывали не больше эмоций, чем призрачная благосклонная улыбка такого стороннего наблюдателя, как он.       Уничтожение себя и себе подобных начало достигать высот, напоминающих ему весьма смелое течение доселе неизведанного искусства. И самое страшное, что этот процесс приобрёл устрашающую инертность: то, что использует полученный когда-то импульс, и продолжает двигаться, пока этот импульс не исчерпает себя. И ужаснее то, что ничто — ни религия, ни страх, — не способно поставить рамки для очень многих представителей человеческого рода.       Барьеры постепенно истончаются с полученными знаниями. Пространство для деятельности неизбежно расширяется, и возрастает непонимание, а порой нежелание осознать, когда вовремя остановиться — свобода пьянит и разрушает людей. Отсюда происходит неповторимое разнообразие жизни, которое грозится погрести под собой самого человека, столь отчаянно борющегося за своё существование. Границы контроля неизбежно покрываются трещинами, не позволяющими увидеть столь близкий конец.       В то же время, будучи составной частью самого мироздания, немалое количество людей, чувствуя нечто довлеющее, стремятся поставить дополнительную защиту в виде осознанных ограничителей для столь хрупкой преграды, истлевающей от настоятельно подступающего саморазрушения. Создать спасительную иллюзию, чтобы почувствовать себя наедине с самими собой, отстраниться от внешнего мира и других таких же, как они, — ощущать себя в безопасности хоть на некоторое время.       Но то лишь неумелый самообман — временный и весьма зыбкий. Немногие, но они всё же отваживаются вовсе покинуть суетливую реальность, отправляясь в отдалённые уголки этого мира. Иные выбирают весьма радикальный путь и не приемлют ни в коей мере сосуществовать с любым своим сородичем: простой факт того, что тот есть, уже невыносим и подводит к одному выходу — вынести приговор своей жизни.       Вердикт, после которого неизбежно вступят в новое измерение, где снова столкнутся с такими же, как и они сами: отчаявшимися, избравшими самоубийство. Иное перевоплощение, призвавшие их души для служения тем, кто выбрал жизнь и остался на земле, чтобы продолжать борьбу. Вечные судьи судеб и пожинатели воспоминаний — отдельная от остальных миров каста, куда есть доступ только тем, кто самостийно решил уйти в «небытие». Совершенно нейтральный клан в спектре таких понятий, которые в угоду удобству выбрали для себя люди: в пространстве между «добром» и «злом».       Они стремились покончить со всем, а своевольная судьба в насмешку отправляет их к столь решительным единомышленникам. И, даже оказавшись по ту сторону, многие расценивают это как второй шанс, другие — как долг. Лишь самые упёртые в своём стремлении скрыться избирают путь отшельничества. Именно последние неизбежно теряют всякую защиту, ибо отрекаются от новых себя. Они вынуждены дальше существовать в мире, где не дремлют те, от которых они убежали из человеческого мира: алчные хищники и приспешники оголтелой добродетели. К числу врагов неизбежно присоединяются и другие жнецы, которые стали слишком чтить свой долг перед человечеством и не позволяют нестабильным жнецам априори существовать, расправляясь с ними, как с бомбой с часовым механизмом, где невозможно предположить, когда та взорвётся.       И снова, осматриваясь с высоты приобретённых способностей и необъятных знаний об устройстве мира, новички взирают со стороны на тех, кто ещё недавно составлял их личность — бывшее человеческое окружение. Они наблюдают, готовые прийти, чтобы вместе с последним вздохом, будь он естественный, насильственный или намеренно выбранный, забрать всё, что принадлежало несчастному. Либо отобрать из рук у покончившего с собой и снова вручить уже в другой обёртке, как новообретённому брату. И этот дар даёт им возможность лицезреть людей со стороны, видеть их взлёты и падения — без какой-либо ответственности, без малейшего сострадания, заинтересованности или презрения. Ничего!       Видеть, как те, от которых они сбежали по собственной воле, разрушают государства и общества; развязывают кровопролитные войны, следуя за вождями; ищут способы быстрого и с минимальными издержками обогащения; и уничтожения тех, с которыми ещё недавно со всей напористостью налаживали контакты и давали клятвенные обещания в вечной дружбе, закреплённые на бумаге с драгоценным оттиском. Замечать, что средства к существованию неотвратимо становятся весомее самого существования. И, как тем самым, люди обеспечивают их, жнецов, новыми сотрудниками и огромным количеством работы, выраженной по большей части в бумагомарательстве.       Единственный путь избежать этих упаднических дум — забыть, что ты был одним из них. Предать забвению свою человеческую природу: обратного пути нет. Стать существом не то что на порядок выше по организации — непредвзятым хладнокровным наблюдателем. Покончить с осознанием себя частью этой суеты, которая ведёт к вполне очевидному исходу: падению дальше в бездну. И к этому выводу приходят те жнецы, которые не могут и не хотят помнить себя прежних. Не имеют ни возможности, ни желания возвращаться на много веков назад. Лишь одно намерение, имеющее право на существование — продолжать жить и смириться с полученной после смерти природой.       Возможно, в этом выражается мудрость одного жнеца, беспристрастного и справедливого. Пожинателя жизней, ставшего Легендой среди представителей своего клана. Судьёй, кто не чурался выносить приговор абсолютно любому: от только что появившихся на свет детей до великих властных королей. Палачом, умеющим оставаться верным своим идеалам. Воином с жадной нечистью за души тех, кому суждено в скором времени покинуть свою земную ипостась.       Конечно, Легендарный знал это. И помнил, как без особых усилий его стали клеймить именно этим прозвищем — для него оно стало ненавистной меткой. Знаком, дающим многие привилегии, но безгранично отягощающие существование своего носителя. Единственное, что было ценно для него в этой ситуации — имя, ставшее для него сокровенным, и которое знали только избранные чины Высшего совета жнецов… и ещё одно существо, не смеющее раскрывать секретов Великого жреца смерти.       Создание, оставшееся в одиночестве и решившее искать силы за пределами жизни. Девушка, которая не меняла своей принадлежности к женскому роду и изначальной природе. Оставалась прежней, приобретая несвойственное ей лишь в той степени, в какой она сама задумала. Та, которая всегда возвращается, рано или поздно.       И вот сейчас наступил тот самый момент, заставивший закоренелого отступника взглянуть на столь непривычное окружение по-новому. Идя по ярко освещённым улицам, Легендарный жнец не торопился и глубокомысленно подсчитывал, сколько лет прошло. Немного, если судить по другим перевоплощениям: чуть больше ста лет — мало для такой, как Селина. И невыразимо много для слишком преобразившегося мира.       Адриан остановился на площади, щедро раздающей свет неоновых вывесок и табло, расположенных на высоких зданиях. Вскинул голову и увидел указатель того места, где сейчас находился. Ночного неба не было видно из-за «свечек», выстроенных из стали и стекла. Освещённые окна офисов и апартаментов вонзались ввысь, словно прикрепляя и заставляя замереть темноту. Огромное количество людей сновали по многостороннему перекрёстку. Гул голосов, клаксоны машин и крики пассажиров, торопящихся к жёлтым повозкам — вот где нашла свой путь та, к которой он до этого неторопливо шёл. Гомон, множество отрывков фраз на самых разных языках, рекламные биллборды составляли аккомпанемент философским думам существа, стоящего у одной из скамеек на короткой залитой асфальтом аллее. Кревен обвёл скучающе холодным взглядом огороженное небоскрёбами пространство.       Несмотря на царившую сутолоку, люди не подходили к нему близко, расступаясь перед мощной фигурой. Никто бы не узнал в нём лондонского Гробовщика, будь таковые здесь. Теперь традиционные сапоги со множеством пряжек скрывали вполне современные тёмно-серые брюки. Из-за ворота чёрного тренчкота выглядывала элегантная строгая сорочка — незаменимый атрибут любого мало-мальски успешного мужчины. Короткие чёрные ногти уже не грозились разорвать отделанные кожаными вставками тканевые перчатки. Длинные серебряные волосы завязаны в аккуратный высокий хвост, а неизменная чёлка приведена в удобоваримый для настоящего времени вид. В строгих очках, похожих на те, которые он носил в свою бытность жнецом, отражались яркие всполохи световых табло, не выдавая необычные зелёно-жёлтые глаза "нечеловека".       Ещё раз бросив взгляд на указатель, говорящий, что он находится в самом центре Таймс-сквер, Адриан спокойно и уверенно, отчего полы лёгкого пальто эффектно взлетели от порывистого движения, направился в сторону одной из не таких шумных улиц. Оглушительно тихая, по сравнению с площадью, магистраль должна была его вывести в район, откуда доносился неясный и едва ощутимый импульс кольца, спрятанного под перчаткой — оттого, что не было чёткости в настроении камня, Кревен не спешил, давая себе время разобраться в происходящем. Судя по энергетике до этого молчавшего минерала, та, к которой он шествовал, не была на грани смерти или в опасности. Более того, не была напугана, потеряна или разбита, как в прошлый призыв. Приятное тепло шло от обрамляющего изумруд металла, не давая ни единого шанса ненужному в данный момент беспокойству или озабоченности о состоянии девушки.       Недлинная дорога вывела Легендарного к открытому пространству, окружённому теперь не только светящимися небоскрёбами, но и более низкими зданиями, больше отвечающими его эстетическому восприятию: невысокие и выдержанные по архитектуре каменных фасадов. Посередине этих «стеклянных стен» раскинулся огромный парк с приподнимающимися холмами и множеством дорожек, пронизывающих зелень газонов. Деревья, погруженные в ночной сон, казалось, выражали полное умиротворение своим положением, находясь в центре всегда бодрствующего мегаполиса. Погода стояла безветренная, из-за чего сквер буквально дышал тишиной и спокойствием, закрытый от внешнего мира "высотками".       Кревен перешёл улицу, по которой изредка сновали жёлтые такси и лениво проскальзывали машины, и двинулся вдоль ограды из резного металла, обрамляющей Центральный парк, занимающий добрую четверть острова Манхэттен. По-прежнему кольцо на его руке мягко покалывало мизинец, ненавязчиво ведя к одному из небоскрёбов Большого яблока. Встав напротив него, Адриан запрокинул голову, смотря на самый высокий этаж, где едва виднелась полоска тусклого света на фоне чёрных небес. Он замер, будто ожидая, что сейчас появится та, к которой он неторопливо шёл через городской гул остающегося по сей день не до конца изведанного им мира. Тепло металла постепенно становилось еле уловимым по мере того, как он недвижно смотрел наверх, и будто успокаивалось от того, что теперь мужчина рядом.       Простояв так некоторое время, Легендарный опустил голову и слабо усмехнулся. Губы сжались в бледную полоску от осознания того, что его «блуждание во тьме» завершилось. Облегчение, выраженное столь скупо, всё равно не могло бы отразиться всецело: слишком велико. Кревен снял перчатки, смотря на дышащий светом изумруд, плавно переливающийся всеми оттенками зелени. Убрав перчатки в карман, Адриан испарился с нелюдимой улицы, не оставив ни единого следа своего пребывания.       Сумрачная комната апартаментов последнего этажа, до этого убаюкивающая нерушимым покоем, незаметно ожила с появлением нежданного гостя. Тишина, охраняющая власть ночи, словно задышала, когда в центре мгновенно материализовалась высокая тёмная фигура, не уловимая в сумраке человеческому глазу. Недвижимо незнакомец смотрел прямо перед собой, не смея пока шевельнуться. Время перевалило далеко за полночь, но всё же он боялся хоть как-то потревожить сонный морок той, что спала на небольшой, даже с виду мягчайшей кровати. Краем глаза он отмечал множество мелких вещей, хаотично окружающих постель: игрушки всех форм и размеров, маленькие светильники на выкрашенных в светлый тон стенах, которые были неуклюже изрисованы ближе к полу. Но пристальный взгляд ни на мгновение не покидал маленькой девочки, уютно сопящей в подушку и прижимающей к себе внушительных размеров плюшевого тигра. Полосатый хвост перекинут через миниатюрное тельце, словно само «животное» оберегает свою хозяйку.       Легендарный взирал на эту идиллию, разрываясь между реальностью и необычностью представшего перед ним вида: Селина — ребёнок! Мягкое выражение лица, невольно проявляющееся за сосредоточенностью, никак не вязалось с холодным и серьёзным взглядом, колко следящим за сном малышки. Все его мысли были направлены на дальнейшие его действия, а именно: если кольцо Селины повело его к ней тогда, когда она только начала жить, тому есть причина — более веская, чем раньше. Значит, он должен быть рядом с ней уже сейчас: в нежном возрасте, в котором единственными защитниками могут выступать разве что родители.       Заворожённый представшим открытием, Адриан бесшумно прошествовал вперёд. Не акцентируя внимание на некоторую скованность движений, он ловко лавировал между разбросанными по мягкому ковру игрушками, которые нельзя было назвать девичьими, — тут были и роботы, и машинки, и масштабная железная дорога, — и замер напротив небольшой постели. Вблизи этот невиданно милый образ древнего создания поднял такую же невыразимую волну тепла, вызвавшую настолько заботливую и светлую улыбку, что невольно защемило бы сердце любого, кто её увидел. Ткань пальто немного зашуршала, когда Кревен опустился на колени, пристально, словно увидел давно потерянное сокровище, рассматривая юное лицо.       Этому созданию, причмокивающему пухлыми губками, он не дал бы более трёх лет. И даже в таком возрасте девочка вполне напоминала взрослую себя: пока ещё по-детски очерченный вытянутый овал лица; чернильные длинные реснички; с постепенно проступающей огненной рыжиной недлинные светлые волосы, вьющиеся до хрупких плеч; розовые пухлые щёчки, так и манящие прикоснуться. Взгляд мужчины трепетно, будто только это могло нанести непоправимый вред, бродил по этому лицу, по-новому узнавая эту ипостась девушки. И чем дольше он вглядывался в пока отдалёно, но такие родные черты, тем более становилось неясным, как быть теперь — как стать с ней рядом, чтобы иметь возможность видеть, как она взрослеет, крепнет и становится той, которой должна в итоге стать?... От всех этих предположений Кревен долго выдохнул и прикрыл глаза, обессилено опустив голову.       Погрузиться окончательно в свои думы ему не дали шаги, приближающиеся к комнате. Он снова взглянул на спящую и медленно поднялся с пола, отходя от кровати, по-прежнему взирая на малышку, запоминая, как в последний раз. Адриан прошёл к стене, где стоял массивный шкаф, и замер в проёме между ним и небольшим столом, опять же заваленным бесчисленным количеством листков, карандашей, фломастеров. Невольно посмотрев на столешницу, он прекрасно разглядел неумелые рисунки девочки: линии нечёткие и не очень уверенные, но красочные и… логичные что ли — ясно, что эти картинки стали явным отражением мыслей довольно-таки сообразительного ребёнка.       Он продолжал их рассматривать даже тогда, когда дверь в спальню тихо приоткрылась. Свет из коридора ровной полосой лёг на бежевый ковёр, но так и не достиг кровати. Лишь спустя пару мгновений показался высокий с довольно изящным телосложением мужчина: короткие русые волосы имели весьма насыщенный оттенок каштана; серьёзное, если не жёсткое лицо с чёткими чертами выдавало сильный и непоколебимый характер. Вопреки тому, что уже давно наступила ночь, он был одет так, словно только что вернулся домой с важной встречи: серо-синие брюки с иголочки; белая рубашка весьма высокого качества, прихваченная на вороте ослабленным однотонным галстуком. Вскинув одну руку, он посмотрел на запястье, увенчанное дорогими часами, принадлежащими явно элитному бренду. Досадно выдохнув, мужчина вновь посмотрел на ребёнка и сделал несколько шагов вперёд. С филигранной осторожностью он опустился на кровать, спиной к стене, где стоял Адриан. Легендарный с этого ракурса видел с каким благоговением отец — а то, что пришедший являлся именно им, Кревен не сомневался, — прикоснулся к мягким волосам девочки, едва касаясь, чтобы не потревожить. И жнецу стало невероятно покойно от того, как тот боготворил это маленькое существо — это проскальзывало в мягких движениях, позе и сдерживаемому дыханию дабы не издавать лишнего звука.       Полоска света на миг исчезла, когда в комнату вошла — вернее, вплыла — женщина. На пороге остался ещё один человек: судя по отбрасываемой тени, тоже мужчина, который не решился пройти в спокойную спальню.       Не сложно было догадаться, что теперь оба родителя здесь. Мать выглядела весьма миловидно и кротко. Однако, точёный профиль выдавал в ней скрытую силу. Изящная и хрупкая, она лёгкой поступью проплыла к супругу, мягко положила ладонь на плечо и склонилась к нему. Кревен слышал каждое слово и вдох этих людей, чтобы вновь решить для себя, что девочка хоть и в надёжных руках, но не отступиться от неё. Только не теперь…       — Дорогой, — едва различимым шёпотом произнесла женщина. — Ты увидишься с ней завтра. Не переживай так.       — Я не смог приехать, — досадно и тихо ответил тот, поправляя упавший с кровати хвост огромного зверя. — Вижу, он ей понравился.       — Точно, — счастливо выдохнула мать, наблюдая за дочерью. — и она не обижается на тебя. Слышал бы ты её… — мягкий смех заставил мужчину повернуться к жене. — Она очень быстро взрослеет и понимает больше, чем другие дети.       — Что она сказала? — нетерпеливо прошептал отец.       — «Папа всё равно будет рядом со мной, когда я усну», — процитировала женщина и чмокнула мужа в щеку.       — Хм, и как она узнала?... — выдохнул мужчина, вновь обращая внимание на девочку.       — Я тебе говорю, она всё прекрасно понимает и очень любит тебя, — и отстранилась от сидящего, отходя на шаг назад. — Ты останешься здесь?       — Хотелось бы, но… — он встал с постели и подошёл к супруге, беря её руки в свои и поочерёдно целуя ладони. — У меня есть дела: сейчас неспокойно. Но обещаю, что к тому времени, как Вэлери проснётся, я буду дома.       — Только не разочаруй её, — мягко сказала мать, смотря прямо на мужа. — иначе потом будет сложно вернуть доверие.       — Не волнуйся, — он обернулся к дочери и по-отечески улыбнулся. — Не посмею, — взял супругу за руку, и они прошли к выходу. — Джейк, — видимо, это обращение было к тому, кто стоял у двери всё это время. — глаз с неё не спускать. Остальное ты знаешь.       — Конечно, — хоть тот и понизил голос, но всё же шёпот был весьма громким.       Спустя мгновение дверь закрылась, оставляя комнате первозданную сонную атмосферу. Адриан, внимательно слушающий разговор всё это время, выдохнул и вышел в центр спальни. Он вновь и вновь прокручивал недавнюю беседу, понимая, что всё не так однозначно, как показалось ему по прибытии сюда: возможно, жизнь Вэлери не такая безоблачная, а её семья — не совсем обычная.       Он понял, что нужно делать — бросит все силы на это. Будет скрупулёзно и тщательно прорабатывать обрисовавшейся план, который приведёт его непосредственно к девочке. Адриан будет с ней рядом, став главным защитником, как было и всегда. Только это приобретёт иной оттенок, нежели раньше.       Кревен решительно перевёл взгляд на ребёнка, сон которого так и не был потревожен. Теперь в глазах Легендарного, помимо неизменной заботы об этом существе, затаилось хладнокровие и серьёзность, выдавая намерения своего обладателя. Мужчина прошёл ближе и склонился над Вэлери. По-смертельному бледная рука с аккуратно остриженными чёрными ногтями замерла над головой спящей, лишь едва прикасаясь к непослушным детским локонам.       — Вот мы и встретились, родная, — ласково прошептал жнец, склонившись к маленькому ушку. — С этого мгновения я буду рядом.       Та глубоко вздохнула и перевернулась на другой бок, опрометчиво прижимаясь к незнакомцу и зарываясь в ткань пальто личиком, причмокивая губками. От этой картины Адриан усмехнулся и накинул немного спавшее одеяло, слегка оглаживая ладонью узкие плечики. Уста Легендарного растянулись в светлую и мягкую улыбку умиления. Изнутри поднимало голову стремление, которого он не испытывал невыносимо долго — заботиться, присматривать и защищать, вне зависимости от намерений самой девушки. «Девочки, — поправил себя Кревен, не смея двинуться и проводя пальцами по шелковистым волосам и плечам». Вэлери не просыпалась и никак не реагировала на столь открытое посягательство. Вероятно, подсознание признавало ночного визитёра и не только не чувствовало в нём угрозы, а наоборот — ощущало силу, что поможет, и поддержку, которая не оставит.       Мужчина более не ощущал времени — оно не было для него нескончаемой пыткой или немилостивым врагом. Тягостные годы одиночества закончились, оставив после себя лишь неприятный осадок длительного ожидания. Каждая минута перестала быть осязаемой, а день — бессмысленным. Сто с лишним лет превратились в длинный путь, который обещал и всё же вывел жнеца к той, что его ждёт: кольцо, служащее ему ориентиром, является также воплощением скрытых намерений души девушки. Для Легендарного то было главным и отрадным — Селина хочет, чтобы он был рядом с ней. И Адриан будет, несмотря ни на что. Останется здесь не по воле её сил, а по вечному его собственному желанию следовать за ней. Ведь теперь настало то время, когда она всецело возродится, чтобы обрести прежнюю себя. Последняя жизнь, за которую она будет бороться до последнего. И жнец выполнит давно данную клятву, преодолевая все испытания вместе с ней до конца.