Без названия

И вот тогда, когда все надежды уже пропадают, все ангелы уже сброшены с неба, а все дьяволы повылезали на поверхность, появляется какой-то далекий-далекий, холодный, мерцающий свет... Ночь 1. Я услышала музыку. Это как раз и было то, что меня пробудило. Чьи-то голоса, призывающие к чему-то, может, к своим богам, пели на не понятном мне, неизвестном языке. Я пошевелилась, еще не открывая глаза, и пение прекратилось – начался визг и топот. Они вопили так, словно их резали. Высокие женские голоса перекрывали глухие мужские. Кажется, они либо выбежали все к чертям собачьим, или кто-то приказал им успокоиться. Хотя... Второе вероятнее, потому что к моей руке, которой я шевелила, прикоснулись, наверное, длинной костяной палкой с обсидиановым наконечником. Как я это выяснила? Я это чувствовала. По палке прошелся слабый разряд холодка, который человек не должен был бы заметить, и я стала смотреть его глазами: мы находились в какой-то гробнице, или склепе, или подвале... хммм, скорее в подвале, я заметила свисающие с потолка корни деревьев. Как оказалось, моя усыпальница была разграблена, а мой замечательный мраморный гроб стоял несколько поодаль от меня. Как они вообще смогли все это сделать? И тут девушка, глазами которой я видела, осмотрела меня. Зрелище, должна сказать, не из приятных: старые мои кости слабо обтянутые кожей, кисти рук, украшенные древними реликвиями из золота и серебра, с вкраплениями драгоценных камней, истлевший шелк, слабо покрывавший полное отсутствие живых тканей... Благо, золотой нагрудный диск скрывал от их глаз все еще целое сердце, а маска на лице – наличие глаз и иссохшего мозга. Здесь кроме девушки были еще трое – прочие выбежали. Парень, прижавший к себе другую девушку, жались к выходу, который закрылся решеткой, когда я дернулась, и слабый мальчик, сидящий возле этой же решетки, обнимающий себя за колени и, покачиваясь, что-то приговаривающий про себя. В тишине раздался мой хриплый смех, обусловленный высохшими легкими и гортанью. Я бросила по костяной палке еще один импульс холода и призвала девушку к себе. Она пошатнулась, ее глаза широко раскрылись и она задрожала. Еще мгновение – и дрожь прошла. Она повернулась ко мне, потянулась к маске. Я заставила ее закрыть глаза, чтобы не увидеть, какое же милое зрелище я из себя представляю. Девушка наконечником палки, оказавшейся копьем, надрезала себе запястье и протянула ко мне. Ее голубые глаза были стеклянными, это я уже увидела, когда начала смотреть не ею, а самою собой. Я не могла пошевелиться еще раз и потому просто глотала свежую кровь, текущую мне прямо в открытый рот. У девушки оказалась забытая всеми кровь, о чем я могла только мечтать. Этот редчайший вкус, напиток богов... Я не могу передать, какое блаженство я испытывала, выпивая уходящую жизнь. С каждым глотком мне становилось все лучше и лучше, вот я уже могу шевелить руками, ощущаю весь свой организм, вот начинают восстанавливаться внутренние органы, мышцы, кожа... И я завопила. Мой вой, начинавшийся с дикого безумья, закончился не менее безумным смехом. Девушка упала, сначала на колени, затем вообще сложилась пополам. С кровью я потянула не только жизнь, но и память ее. Теперь я знала, что нахожусь в какой-то чертовой пустыни, где, кажется, некогда был великий город, безграничный оазис, что с момента моего сна прошло по крайней мере двадцать пять веков... теперь я знала, о чем они кричат и это были просьбы помочь им. Я снова засмеялась. Дело было не в утоленном только что голоде, а в том, что голод еще не утолен. Одним жестом я оторвала девушку от парня и впилась в ее рот, исследуя его. Сначала слабо прокусив, я впилась в нее сильнее, лакая ее чистую кровь непосредственно из ее рта. Парень пытался подбежать, спасать девушку, но я глянула на него... он замер. Пока он не окаменел, как мог бы, но отбежал от меня, пытаясь каким-либо образом проломить решетку. А кровь этой второй девушки была лучше предыдущей: то ли я насытила себя прежде, а теперь насыщала душу, то ли на это влиял фактор девственности этой самой девушки... Оставляя три последних глотка, я разжала объятия. Она упала. Волосы обеих смешались в черно-рыжей волне. Я разглядела их. У второй глаза, еще не закрытые, были черными-черными, как и волосы. Одеты они все были как экспедиторы, ведь они ими и являлись. Еще много знаний набралось в моей голове. Кровь... Кровь, она переносит все знания. В ней хранится даже то, что люди, казалось бы, уже позабывали. Таким образом, я почерпнула для себя больше, нежели могла. — Здравствуй, Рой, — проговорила я на их языке парню. Этот язык имел некоторое странное звучание, он был серьезен, мил и груб одновременно. Словно я вместо молока получила воду. – Как вы живете в вашем мире? Говорят, там что-то странное происходит, глобальные катаклизмы? Говоря все это, я приближалась, сцепив руки за спиной, к вжимающемуся в прутья решетки человеку. Он был несколько выше меня, не будь в моей обуви такого подъема. Из-под туристической шляпы прокрадывались белые, желающие поседеть от увиденного, волосы. Глаза серыми кружочками бегали из стороны в сторону, выискивая, куда бы убежать, чем бы меня ударить. Я расплылась в теплой улыбке, приблизив к его шее свое лицо. Он не двигался, только жила билась под стоны сердца. Протянула к нему руку, вытянула клетчатую рубашку из коричневых грязных штанов... Вот, кажется, я научилась уже употреблять их определения. Парень сжимался, когда я прикасалась к нему. Он бы проломил решетку свой спиной, если мог бы. Второй рукой я стянула с его головы шляпу, сбросила висящее на шее черное устройство непонятного мне назначения... Ну, я скоро это выясню. Я разорвала его рубашку, из нее повыскакивали... эээ... пуговицы, кажется так это называется, да. У него оказался изящный торс, грудь, сильные руки. Я улыбнулась, водя по его трепещущему, испуганному телу руками. Эти люди... прошло столько времени, а люди все так же любят боль. Я резко дернулась к нему, и он рефлекторно отклоняясь, ударился головой о прутья. Засмеявшись, я провела языком по его груди. Он сильнее сжал кулаки и тяжело сглотнул. Тогда я укусила его в районе сердца и снова начала пить. Парень оказался интереснее девушек: в его памяти хранилось множество разных вещей, парочка высших образований, дюжина увлечений и интересов. Я даже узнала как меня зовут, но это воспоминание тут же поглотилось другими. Он иссяк и так же, как и девушки рухнул на пол. Я повернула свой взгляд на мальчика. Зачем они притянули сюда этого тощего ребенка? Или он не ребенок, а просто слабый? Я опустилась к нему на колени. — В этом мире нет надежды на жизнь, если в нем живут такие хилые существа, как ты, — грубо проговорила я ему. Парнишка приподнял голову с колен и уставился на меня своими желтыми глазами. Его волосы были слишком светлыми, чтобы сбить меня с толку: светлые они или все же седые. Молодой старик, так бы охарактеризовала я его взгляд. Дрожь его прекратилась, когда его глаза смотрели в мои. — В этом мире всегда не было надежды, — ответил мне он. Самое интересное было в том, что предыдущие абсолютно не знали его имени. Это был просто прибившийся к ним в пути мальчик, не разговаривающий, добывавший откуда-то еду и приносящий воду; вечно он мешался у них под ногами. Одет он был в синие, кажется, джинсы и белую рубашку. Бос и чумаз. — Как интересно, ты не дрожишь. Кто ты? — Госпожа, не убивайте меня, моя Госпожа, — проговаривал он, снова уткнувшись носом в коленки. — Госпожа? — Я, как и вся моя семья, из поколения в поколение... мы в вашем распоряжении, вы давали нам жизнь, кров и пищу. — Почему ты с теми, кто разграбил мою усыпальницу? – Я начинала злиться, но меня переполняло наслаждение ото сна, от крови, от страха парнишки. Свой гнев я спускала, бродя вокруг камня, сцепив руки за спиной. Мои коричневые волосы развевались вокруг меня сплошным потоком, гладя мою кожу, успокаивая. — Я хотел предупредить их, чтобы они держались подальше. Но одной ночью они назвали меня трусом и напоили какими-то веществами... А проснулся я здесь, когда они пели под рев магнитофонов... — Магнитофонов? – Я сделала самое непонимающее лицо, на которое была способна. Возле гробницы остановилась и стукнула ногой по рычагу: решетка поднялась, и мальчишка покачнулся, почти падая, теряя опору. — Многое случилось, Госпожа, пока вы спали... – продолжил он, вернув себе равновесие. — Вставай. Мне надоело здесь, — я опустила руки и выглядывала, в какой из частей усыпальниц должны были класть мои шелка и золото. — Госпожа! – Подпрыгнул парень, весь перепуганный, с широко раскрытыми глазами. – Госпожа, Вы желаете убивать людей? — О, нет, дорогой мой. Мне это надоело еще в прошлых веках. Я сыта, довольна. А теперь мне просто нужно развлечься, размять затекшие и уставшие кости, — я задвигалась в неестественном для людей танце, переставляя предметы, не касаясь их. – А, вот и оно. Я притянула к себе белую ткань, положила рядом с собою. Отвернулась от мальчика, не говоря не слова, и начала снимать с себя золотые украшения. Когда осталась ногой, я обернулась шелком наподобие сари. Из украшений я вернула себе несколько браслетов и диадему. Я осталось босой. — Чем мне прибрать волосы? – Задала я вопрос, казалось бы, самой себе. Но парнишка подошел ко мне, очень осторожно, будто боялся спугнуть, прикоснулся к волосам. Я почувствовала, что он прав, что мы связаны, словно это род, который давал клятву мне на века. Он протянул по волосам словно бы гребнем, отчего они становились глаже. — Что это? — Это гребень из обсидиана. Ваши волосы станут сильнее от него, моя Госпожа. После того, как он причесал меня, он поклонился и протянул мне золотой амулет. — Солнце обжигает Вашу кожу. С ним вы будете чувствовать, когда есть солнечные лучи на поверхности, потому что во Сне Вы днем вы не нуждаетесь. — Я так много забыла? – Недоуменно вскинула я брови. — Это ожидалось. Вы говорили об этом, уходя на покой, — все это он говорил, находясь в поклоне. — А теперь выпрями спину, застегни на мне амулет и пойдем, — проговорила я. Парнишка откинул мои волосы легким движением и стал на носочки, надевая амулет. Это был кулон из огромного рубина, окруженного золотыми колосьями с одной стороны и тянущимися руками скелетов и кричащими лицами с другой. Тут же я ощутила, как солнце прячется за горизонт. – Замечательная вещь, спасибо тебе, — я обернулась к нему, взяла его руку и поцеловала ее. Затем притянула парнишку к себе и словно каким-то материнским инстинктом обняла. Он дрожал. Он был дико испуган, но через некоторое время успокоился. Ему стало лучше. – Кто ты, дитя? — Последний из рода нареченных в вечное служение Госпоже. Мне передали все знание, накопленные всеми, до меня. Моя кровь даст Вам больше знаний, нежели что-либо иное. — Ты предлагаешь мне убить тебя? — Нет. Но я предлагаю кровь. Ведь убивать не обязательно... – он протянул руку к воротнику рубашки, расстегнув его. Я хотела было ослабить его боль, зачаровав его, но он закрыл глаза, которые я могла бы поглотить в себя. Тогда я провела языком по шее, пульс под моим языком забился чаще, и мои клыки погрузились в теплую плоть. — Послушай, сынок, не доверяй людям. Они захотят ворваться в Ее убежище и разворовать Ее ценности. Ты обязан охранить Ее, каким бы то ни было образом. Когда наступит пробуждение ото Сна, передай Ей амулет, — говорил седовласый старик, лежа на кровати. Он еле дышал. Яд, который ему впрыснула змея на охоте, был смертелен. — Кто Она такая?— Спросил мальчик, глазами которого я теперь видела. — Она – наша кормилица. Она – наша семья, она давала нам кров, кровь и жизнь. Она хранит нас, мы – Ее последнее наследие, то, что сдерживало Ее гнев и давало надежду. Мы жили столько, сколько жила Она, пока Она находилась на покое. Мы передаем знание о Ней от отца к сыну, от матери к дочери. И ты – последний в нашем роде. — Кто Она? – Не сдерживался парнишка, прижимая взятый у отца амулет к груди. Здесь ему, кажется, было около одиннадцати лет. — Я не имею права называть имени. Никто не говорит его. Она сама, может быть, забудет его... Знаешь, когда Она проснется, она может забыть слишком много. Ты дашь ей кровь, чтобы она восстановила воспоминания. — Но я не хочу никому давать кровь! — Поверь мне, Ях, Она – это все, — отец тяжело закашлялся, — Она... Сеу... — Отец! – Вскрикнул мальчик, бросившись к отцу. Но стеклянные глаза последнего слепо смотрели в потолок, — Отец... – прошептал Ях и склонил голову к кровати, упав на колени. Горячие слезы разрезали его лицо солеными шрамами. — Сеу, — прошептал парень. На своей шее я ощутила сорвавшиеся с его лица слезы и отстранилась. Ранка на шее не была большой, но и ее хватило бы, чтобы истечь кровью, но кровь уже прекращала вырываться из артерии. Он перевел дыхание и дрожащим шепотом повторил: — Сеу, это все, что он сказал о Вашем имени... — Как ты себя чувствуешь? – Заговорила я, но его ноги подкосились, и он бы упал, не слови я его. – Вот ведь! Человек. И что теперь с тобою делать? – Бубня себе под нос подобным образом, я начала выходить из усыпальницы. Правда, сразу я остановилась возле парня-экспедитора и сняла с него обувь, кое-как управившись с веревками. Некоторое время помучавшись, я надела обувь на мальчика. Амулет говорил, что от солнца остались последние лучи и я могла выходить наверх, подальше от места своего сна. Я взяла мальчика на руки и несла его, словно младенца. Так кто же он? И что вообще я могу помнить? Ну... я помню... то, что забрала из крови двух девушек, парня и этого самого мальчика... Немного о их детстве, немного о работе, немного о мире, в котором проснулась. Немного истории о роде, который оказался моим навеки. Что еще я помнила? Я помнила откуда брать свою силу и как ее использовать. Сеу? Хмм... Так, в раздумьях, я дошла до откинутой каменной плиты, закрывающей мою гробницу. Вот изверги! Они ее взорвали! Ненавижу их всех... Я вышла, положила Яха на песок рядом с остатками костра, который разводили экспедиторы, а сама принялась восстанавливать плиту. Я остановилась перед входом в подземелье, поставив ноги на ширине плеч и раскинув руки в разные стороны. Шепча на языке, на котором я думала, я начала поднимать голову. С каждым моментом мой голос становился все громе, и вот я уже запрокинула голову, крича неизвестные для людей слова, призывая стихии. Ветер зашелестел у моих ног, собирая пыль и кусочки камней, оставшиеся от моего надгробия. Они срастались, переплетенные каплями воды, закрывая выход, скреплялись, обжигаемые огнем. Таким образом, вместо большой каменной плиты, как это было прежде, образовался обелиск с вырезанными в его основании людьми. Они тянулись вверх, безнадежно раскрывая рты, моля о пощаде, протягивая руки, в надежде получить то, что хотят – каменное сердце на вершине обелиска. Я упала на спину и наблюдала за звездами. Одна из них моргала очень часто и быстро ползла по небу. Что бы это могло значить? Звезды так быстро не двигаются? Это кто-то из нашего рода? — Что это такое? – Прошептала я вслух. — Искусственный спутник Земли, — ответил мне отошедший наконец от беспомощности Ях. — Земли? – Кажется я все же не так уж и много взяла из памяти. Чего я не понимаю? — Земли. Это на человеческом языке название планеты, на которой мы живем. Я надеюсь, Вы смогли вобрать знаний достаточно, чтобы осознавать, что такое планета, почему спутник... — Ааа! И долго я буду чувствовать себя ребенком? Как быстро должно пройти мое восстановление ото сна? Раньше такого не было!.. — Госпожа Сеу, вы знаете, сколько Вам лет и как долго Вы спите? – Ях подполз ко мне, и теперь мы оба лежали и смотрели на звезды, так быстро бегающие по небу. — Сплю я две с половиной тысячи лет. Не думаю, что я гораздо старше... — Вам более тринадцати тысяч лет, Госпожа... – Он умолк на время, пока я осозновала происходящее. Мое недоумение сменилось сначала легким смехом, а затем – диким и безумным. — И я ВСЕ забыла?! – Прокричала я безумным голосом. А затем уже без слов билась в истерике. Ях отполз, не желая, видимо, попадаться мне под руки в приливе моей ярости. Я поднялась на колени и склонила голову к обелиску: я начинала успокаиваться. Я все вспомню. Нельзя предаваться унынью. К тому же, я не человек-человеком, а... а кто я? — Вы одна из родоначальниц Блуждающих в ночи. Наследница Лилит. — Романтика, — протянула я. Кажется, по моим щекам двумя ниточками пробежали скупые слезы. — У Вас кровь. — Ты впервые видишь подобную мне? Искренние слезы они должны иметь алый цвет. Цвет истинной потери, цвет истинной бесполезности, истинной печали... Куда все ушло? Все ведь не могло закончится просто в момент того, как какие-то... людишки, чертовы человечишки меня разбудили под свои ничтожные песни! – Я выкрикивала каждое слово с дикой горечью. Кажется, если бы я могла, то разрезала бы всю землю вокруг меня: так дьявольски болело все, усталость накатила на меня, дикая усталость, словно бы я и не спала долгое количество лет. – Ненавижу, — шептала я уже на языке, забытом людьми. — Госпожа, — осторожно прошептал мальчик. – Не нужно ярости. Память... можно восстановить. — Как? — Я этого не знаю... — Тогда для какого дьявола ты мне это говоришь? – Я поднялась на ноги и вздернула на ноги парнишку. – Кто знает? — У вас все в порядке, — раздался чей-то голос из-за кустов. И только сейчас я поглядела по сторонам. Вообще говоря, мы находились посреди огромного плато, усыпанного песком и мелкими камнями. Где-нигде торчали камни, в отдалении виднелись горы. А мне-то казалось, что мы в пустыне. — Кто Вы? – Спросил Ях. Кажется, он был не из робкого десятка, хотя по виду можно было бы думать о другом... — Я турист, у нас здесь неподалеку... ооо, какой обелиск, Господь Всемогущий! – Теперь он заметил мое надгробие и сверкнул своим фотоаппаратом. Я зажмурилась. Он глядел на фото на экране, затем на нас, затем снова на экран. Глаза его постепенно расширялись и вот он уже стоит, скованный страхом, без сил к действию. Я затянула его в свои глаза и подошла к нему, протянув руку. Он отдал мне фотоаппарат и я отпустила его. Ничего страшного не было: лишь тень играла в коварные игры с сознанием человека. Мое лицо на фотографии приняло выражение баньши, словно бы я была невестой некроманта. — И так всегда будет? – Спросила я у Яха. — Вообще, нет. Только когда Вы не успеете закрыться чарами... — Вот печаль... — Сотрите его воспоминание, а с фотоаппаратом разберусь я, — он протянул руку ко мне и забрал чудо-устройство. Я повела рукой у стеклянных зеленых глаз горе-туриста и вот они уже видят меня, милую-красивую девушку. К этому моменту мальчик уничтожил фотографию и вернул фотоаппарат на место. — Неподалеку решили устроить ночлег, — продолжил человек с того момента, на котором закончились его воспоминания. – А вы здесь... заблудились? Мы можем вас покормить. Пойдемте со мной? — Нет, я, пожалуй, не хочу есть, — начала говорить я, но мой взгляд метнулся к мальчику. Он смотрел на меня и в глубине его глаз читались голод, холод и усталость. – А вот он, кажется, был бы не прочь... — Вы уверены?.. – Заговорил Ях. — А что мне с тобою еще делать? – Вопросом на вопрос ответила я и снова повернулась в мужчине. – Где, вы говорите, вы решили устроится на ночлег? — Ооо, здесь совсем недалеко! Пойдемте-пойдемте! Там такие милые дамы, — подмигнул он Яху, — и вкусная еда. Вам понравится! Я не сомневалась, что еда из милых дам была бы вкусной, но я не стала запугивать человека. Он нырнул в кусты, а мы их обошли. Прошли около десяти метров и услышали музыку, шум, запах мяса, крови и костра. Хотя, на таком расстоянии все это учуяла я. Люди же, идущие со мной, смогли заметить это лишь через еще два десятка метров. Пейзаж же, окружающий нас, не изменялся: плато во все стороны все такое же пустое, деревья все такие же мертвые, небо все такое же звездное, а горы все так же далеко, несмотря на то, что в их сторону мы как раз таки и шли. — А Вы из какой страны туристы? — Говорил Ях с человеком. Кажется, мальчик то ли учил меня общаться с людьми, то ли показывал, что и как в этом мире вообще делается. Снова просыпался мой материнский инстинкт по отношению к нему, и я была несказанно благодарна за его помощь. — Мы? Россия! — О! Вы так хорошо разговариваете по-английски! — Спасибо, но я так не считаю, — усмехнулся мужчина. В свете недалекого костра я все же заставила себя его рассмотреть: он был чуть выше меня, немного полноват, с черными сбитыми волосами под панамой болотного цвета. Немного округлое лицо вследствие полноты, небольшие глаза, в окружении недлинных частых ресниц, под пышными бровями, крупноватый нос, полные губы. Одет человек был в оранжевую рубашку с короткими рукавами и изображениями леопардов и жирафов. Рубашка была убрана в такого же, как и панама, цвета короткие брюки... шорты... эээ... длинные шорты, которые держались не только с помощью ремня, но и с помощью синих с красным подтяжек. На ногах были бежевые кроссовки, из которых выглядывали белые носки. Свет огня играл на его лице, и смотреть за ним было весьма интересно. Я огляделась: несколько палаток, машины, трейлеры? Может быть и так. Одно из мертвых деревьев было срублено, пущено на костер, а из пня сделали стол, на котором расставляли какую-то еду. А может, и алкоголь. — Хотя, среди нас есть разные. Вот, например, Катя, — он указал на молодую черноволосую девушку, резавшую какие-то, кажется, овощи или фрукты, — она из Беларуси. А Света – из Украины, — я поглядела, куда указывал человек. Это была светло-русая девушка, моложе предыдущей. Она смеялась, сидя с гитарой на руках, и играя что-то на этой самой гитаре. Одежда у них всех была весьма похожей: брюки, майки, кроссовки. Что еще нужно туристам? Конечно же меня, демоны их побери, будить! – А я ведь даже не представился! – Он хлопнул себя по голове. – Я Николай Анатольевич, — он протянул руку. Поскольку я непонимающе глядела за тем, что здесь происходит, руку пожал мальчик: — Ях, — представился он. – А это, — он указал на меня, — Сеу. — Она твоя мать? – Улыбнулся человек. Ях поглядел на меня. Я еле заметно пожала плечами и чуть кивнула. — Да, — сказал Ях и засиял улыбкой. Такого счастья на лице человека от простого маленького слова я и ожидать-не ожидала. Я продолжала рассматривать группу туристов. Возле костра кроме Светы сидели еще люди: несколько мужчин, один из которых переворачивал жарящееся мясо, и девушка с азиатской внешностью. Из одного трейлера выглянул парень, немногим старше Яха. — Все славяне, кроме той девушки, — сказал себе под нос Ях, явно имея в виду азиатку. Это была самая красивая из присутствующих, должна заметить: черные прямые волосы ловко обрамляли ее лицо и спадали на плечи, не собранные ничем. Синие глаза очень твердо смотрели в мои, изучая. Это замечательный контраст: темные волосы со светлыми глазами. Кажется, это и есть то, что нравилось мне всегда в людях. — Да, все славяне, — подхватил Николай и улыбнулся, проводя нас ближе к огню. Возле костра лежала флейта. Ях взял ее, усаживаясь на песок, и начал играть. Мне показалось, что этот мотив мне дико знаком, и я провалилась бы в воспоминания, если бы не слишком была заинтересована наблюдением за людьми. Они все были слишком разными, как они смогли собраться в такой компании? Кажется, Катя завершила делать свой... салат? Из вот этого? Что это еще за красные плоды? В белом? Что они делали с коровой, как они посмели?! — Это майонез, — прошептал мне Ях, оторвавшись на мгновение от флейты. От этого я сразу же поняла, что это такое и зачем оно вообще нужно. Бросив попытки понять, что здесь происходит, я отошла к самой дальней палатке. В ней оказалось пусто. Рядом лежала какая-то книга. Кажется, на отличном языке от того, на котором разговаривали люди, чью кровь я выпила ранее. Звук флейты приблизился. Ях оказался рядом со мной, и я обернулась. — Поскольку я теперь якобы твоя родительница, обращайся со мною на "ты", — заговорила я. — Слушаюсь, моя Госпожа, — он склонил голову. — Вот ведь, не подай людям виду, что здесь что-то не так. Их, кажется, восемь или девять. Что мне сделать? — Мы можем остаться с ними или, если захотите... захочешь, поехать в их страну, — мы с Яхом присели на песке, он играл, в перерывах между мелодиями набирая воздух и говоря со мной. — Или перебить их к чертям собачьим, — дикой радостью зашептала я. — Госпожа, — Ях покачал головой и снова принялся играть. Мотив был далеким и забытым, как сон на утро, когда ты нежишься в ласковых лучах утреннего солнца... Как же я давно его не видела!.. И я запела. Запела что-то на языке старом, как земля, на которой мы сидели. Исчезнувшим, как капля воды на валуне в пустыне. Глубоком, как недра земли, дающие живительную влагу. Про море и ветер, про солнце и пустошь, про смерть и про рождение. Про рождение новых людей, появление чего-то, чего сами люди никогда не могли видеть. — Что это? – Спросила подошедшая к нам женщина. Она была смуглой, с темными волосами и глазами, словно бы египтянка. – На каком языке Вы поете? — О, ну почему Вы решили, что это не просто бессвязный набор звуков? – Мой голос был спокоен и собран. Я могу собой гордиться. — Потому что это был весьма сложенный и логичный набор звуков, — улыбнулась египтянка. — Мы слышим и видим то, что хотим слышать и видеть, — сказал Ях, прекратив играть. Он с египтянкой заговорил о чем-то и они отошли. Я вошла в палатку. На полу лежало зеркальце, которое я почти раздавила ногой. Я подняла его и глянула на себя. Темно-карими глазами с зеленым обрамлением по краю зрачка смотрела на меня смуглая девушка. Коричневые волосы без челки спадали на плечи волной. Они были абсолютно прямыми, густыми, тяжелыми. Но я не чувствовала их тяжести. Невысокий лоб, выразительные брови, миндалевидные глаза. Нигде не было морщин от возраста или выражения эмоций. Немного островатый нос, не пухлые губы, треугольные скулы, небольшие уши... Как это я не запомнила, как я выгляжу? Как можно забыть, как выглядишь? Это самое жестокое, что случалось, наверное, в жизни любого мыслящего существа. Кроме дельфинов. А кто это? Снаружи вновь заиграла флейта. Я вышла, все еще держа зеркальце в руке и обратилась к Яху в отсутствии других людей: — Я в сари странно не выгляжу? – Только сейчас я осознала, что в моей голове все смешалось, и теперь я не по своих корнях была одета, а по воспоминаниям от посещений страны в долине Инда. — Нет, мам, — он просиял улыбкой при этом маленьком слове. — Что такое? Почему ты так радуешься, говоря это? — Наверное потому, что я счастлив. У меня не было матери. Она умерла при родах, — свет в глазах парнишки немного побледнел, но тут он снова посмотрел на меня, — поэтому, я счастлив, что у меня есть человек, к которому я могу так обратиться. Не зная никаких слов, которыми я могла бы ему ответить, я молча протянула к нему руки, обнимая и прижимая к себе. Уже будучи прижатым спиною ко мне, Ях снова заиграл на флейте, и я позволила себе проникнуться мелодией, утонуть в наплыве воспоминаний. Я лежала абсолютно нагая на желтых и красных тканях своей постели, и прозрачный лен с рисунками лотосов свисал занавесями вокруг меня разноцветными полосами. Гора подушек подо мною была украшена золотыми нитками, переплетение узоров которой складывалось в оперение. Рассеянный свет луны падал откуда-то выше, но терялся среди ткани. Переливы флейты обволакивали мое сознание, застилая разум своей ненавязчивой мелодией. Красивый мужской голос пел о славе жрицы, о ее сверкающих в ночи глазах, о ее силе; о том, как она приносила землям людей плодородие, дождь, отводила всякие болезни и ненастья. Ко мне подошла девушка в просвечивающихся одеждах; юбка ее была сделана из разноцветных перьев, на груди – золотой нагрудник. Волосы в своей замысловатой прическе уложены наподобие высокого конуса, несколько прядей возле ушей спадали вольно на плечи, завиваясь к концам. Она присела возле меня и провела по моим длинным коричневым волосам: в отличие от нее, у меня они были настоящими. Сара взглянула в мои глаза своими, зелено-голубыми, глубокими, как волны моря, в которые впадал Нил. Черты лица девушки были немного заостренными: треугольный подбородок, тонкие слегка выделенные скулы, немного длинный тонкий нос, высокие острые брови... — К Вам пришли, моя Госпожа, — сказала она. Ее мелодичный голос совсем немного потревожил мелодию. Я подняла голову с подушек и велела впустить ко мне пришедших. — Но сперва, принеси чего-нибудь, чем я могла бы укрыть свою наготу. Сара подала мне плотную льняную материю, которая мягко легла на кожу. Среди занавесей мелькнул гость: это оказался мужчина около тридцати лет, в одном лишь схенти, украшенном золотыми и зелеными нитями. От схенти наподобие юбок свисала зеленая ткань, с пришитыми к ней редкими перьями. Узоры из бисера обрамляли каждое из них. Когда он подошел ближе, стало заметно его лицо, невидимое ранее из-за игры света в тканях. Его черты выдавали человека сильного, как физически, так и морально; большие карие, почти черные глаза, в обрамлении черных-черных ресниц как бы говорили, что вот этот человек любит играть с огнем в темноте. Широкие брови над ними притягивали не меньше внимания, чем сами глаза. Грубоватые скулы и тупой подбородок подчеркивали силу его внешности. А полные губы под острым носом — словно последний штрих в том изумлении, которое на меня произвел их обладатель. — Кто Вы? – Спросила я, все так же лежа на подушках. Флейта уже осталась на заднем фоне, а голос мужчины утих. Так я, в россыпи своих волос наблюдала за новым человеком, попавшем в мое существование. — Великая Жрица, — заговорил он. – на славу Вашу начали охотиться. Некоторый человек из земли на севере пришел сегодня, провозглашая Вашу слабость, словно вы не можете управлять стихиями, как говорите. Этот человек желает затмить вас. — Это не было ответом на мой вопрос, — одним плавным движением я присела. Подтянула к себе подушки, перекинула больше льна через плечи. — Я... — Ты выказываешь мне неуважение? – Я вскинула одну бровь, выказывая таким образом свое негодование. Я могла бы сейчас его зачаровать, заставить биться в порывах боли, но я не стала. Мое великодушие не знает границ. — Нет, моя Госпожа, — он упал на колени и склонил голову. По нему можно было видеть испуг. Люди. Лишь страхом и любовью можно ими управлять. — Так почему же ты не ответил мне кто ты такой? – Каждое обращение к нему я подчеркнула повышением голоса. Я поднялась и отпустила ткань. Она словно стекла по моему телу, подчеркивая все его великолепие. Мягкой, грациозной кошачьей походкой я шла к человеку. — Ревид, моя Госпожа. Ваш покорный слуга. — Встань, Ревид, не похоже, чтобы такой сильный как ты человек мог склонять голову и дрожать как загнанный зверь! Он поднялся, но глаза на меня уже не поднимал, кажется, ощутил, что может с ним случиться, встреться он со мной взглядами. Я продолжила: — Люди. Что говорит человек, подвергающий мою силу сомнению? Знает ли он, какова моя сила и каковой обладает сам? Кто этот человек? — С чужих земель, моя Госпожа. Он бел, как если бы Луна упала на землю и отдала ему часть своей белизны. Он высок. Его глаза сини, как если бы само небо захотело поделиться с ним своей синевой. Сила его в управлении людьми. Утверждает он, словно бы Вы посягаете на богов наших, подвергая их славу сомнению. — Но не я ли служу богам? Не я ли Верховная Жрица? — Я уже понимала, что может ответить мне Ревид. Лишь белые люди, живущие за морем, могли придумать обо мне нечто подобное. — Где он? — Госпожа? – Сказал мужчина, поднимая на меня глаза. — Где он?! – Крикнула я, хватая человека за волосы, и глаза его опустились к земле. Он, быть может, вообще хотел склониться к ногам, но я ведь дала ему понять, что так он стал бы слабым, как никто иной. А это как раз было тем, что он никак не мог себе позволить. — Его видели вчера на Золотом Плато. Кажется, он искал что-то. — Почему же мне не сказали этого ранее? – Я отпустила хватку на волосах и провела рукой по линии лица, по шее, спускаясь вниз, к груди. На уровне сердца я остановила руку. Ревид наблюдал за ней, сердце его стало биться чаще: я не брезговала иной раз казнить людей посредством вырывания из них главной движущей силы организма, и эта слава обо мне разошлась намного раньше, нежели Ревиду было десять лет от роду. — Лишь сейчас, моя Госпожа, люди осмелились говорить о нем, ибо он владел какой-то магией своих богов, которая наслала мор на одно из поселений. Кровавая бойня... — Зов крови? Он интереснее, чем я могла думать, — я нажала рукой на грудь человека, и прошептала: – Но все равно не стоит его бояться сильнее меня. — Госпожа? Я поцеловала его шею, наметив укус, но отошла. — Луна не велит, — я улыбнулась и засмеялась тому, как выражения Ревида сменяли одно другое. Казалось, мгновение назад он был уверен, что я его убью, затем, выпью досуха, и напоследок: облегчение, как если бы укусившая змея оказалась неядовитой. – Покажешь его мне, а пока... пусть Сара проводит тебя в одну из комнат моих покоев. Я не желаю, чтобы ты ушел и исчез, не показав мне покусившегося на мою силу. Флейта умолкла, и я упала в объятия подушек обратно, довольствуясь тишиной. — Мы приготовили там еду, — сказал подошедший Николай. Я совершенно не понимала, зачем вторая часть его имени и по сему называла ее. — Ях, иди перекуси, — сказала я на своем языке, все еще будучи под наплывом воспоминаний. Я уже хотела сказать на-английском, но мальчик, видимо, знал мой язык. Поэтому он просто поцеловал меня в щеку, как сын, и пошел к костру. Он оставил флейту лежать возле меня. Николай еще попытался уговорить меня поесть вместе с ними, но я сказала, что сыта и... что мне нужна другая одежда. Причем это я ему сказала с абсолютно глупым лицом: кажется, способность к актерской игре я испила из одной из девушек, заглянувшим в мою усыпальницу. Я вернулась в палатку. В ней было дико неуютно, пахло какой-то хвоей, хотя, казалось бы, откуда на плато вообще взяться хвое? Почти все здесь было зеленым, темно-синим, серым... Неприглядными оттенками этих цветов, словно они хотели подчеркнуть уходящую цветность экспедиций. Возле одного из спальных мешков, кажется так, (хотя, это больше похоже на быстрое мумифицирование) стояло изображение в рамке. Скорее всего, фотография кого-то, или чьего-то любимого. Я взяла ее в руки: серыми глазами смотрела на меня кучерявая девушка. Фотография была старой, черно-белой, что говорило мне, словно бы это чья-то мать, возможно, преждевременно умершая. Так, люди вечно кого-нибудь теряют. Лишь те, кто потерял кого-нибудь может ценить других, уважать и любить их, уважать и любить себя. Люди... они могут и не учиться ничему, но смерть – то, что переворачивает их сознания. Они могут относиться к родителям как к чужим людям... но их потеря, а затем вечное "Я так много хотел тебе сказать, но никак не решался"... Глупые люди. Как было и есть. Ах, если бы эти люди научились хоть чему-нибудь из чужих опытов, переняв чужие беды, прочувствовав их в самих себе, не получая самих бед для своей жизни, не лучше и проще была бы их жизнь? — О чем Вы задумались, — в палатку вошел немного старший Яха парень. У него были каре-зеленые глаза, смотревшие на мене с каким-то подозрением, смешанным с любопытством. Жесткие волосы ежиком торчали в разные стороны, открывая невысокий лоб, с выражающими интерес бровями, немного заостренные прижатые к голове уши и длинную изящную шею. – О чем вы задумались, держа в руках фотографию моей матери, — сказал он снова, подходя. Вот, вот что я видела в его глазах: боль потери, которая делала его взрослым. — Я задумалась, как мало люди ценят в людях, — честно ответила я и протянула рамку. После того, как парень взял ее и поставил обратно, я протянула ему руку: — Я Сеу. — Артем, — как будто сам себе ответил он. – Там Николай Анатольевич попросил Саю предложить Вам что-нибудь из одежды. Сая – это девушка с азиатской внешностью. — Милая девушка, верно? – Я подмигнула Артему и улыбнулась тому, каким смущенным оказался его взгляд. Артем вышел из палатки, и я пошла вслед за ним. На выходе стояла Сая. Она улыбнулась мне одними лишь уголками губ. Девушка указала рукой направление к трейлеру, и мы пошли. Трейлер был серым, с синей полосой посередине. После того, как мы вошли, Сая закрыла дверь. — А где Вы взяли сари? Мы же в Египте? – Задала она вполне резонный вопрос. Не зная, что лучше ответить, я сказала: — Дело в том, что все наши с Яхом вещи украли и единственное, что я смогла раздобыть, был белый шелк. — Кто мог это сделать посреди пустынного плато? – Девушка глянула на меня с подозрением, но стала выбирать что-то из вещей в ящике. – Держите, — она протянула мне сложенные джинсы и синюю майку. Я взглянула на нее как можно более смущенным и наивным взглядом, Сая вздохнула и вытащила еще откуда-то нижнее белье и носки. – Еще можете взять мои кроссовки, они лежат здесь, — она указала на другой ящик, — и пока что мне не нужны. С этими словами она положила одежду на табуретку и вышла из трейлера. Я огляделась: в дальнем углу трейлера было что-то наподобие двух кроватей, затем ближе к выходу располагался стол с кучей книг и бумаг, возле которого стояла керосиновая лампа. На бумагах, видимо, было записано что-то очень-очень научное, кажется, они что-то искали на этом плато, и я откушу себе локоть, если моя гробница это не то, что им нужно. Я стояла возле двух деревянных ящиков: один с одеждой, а второй, по-видимому, с обувью. Справа, ближе к водительскому месту, было нечто наподобие склада припасов. Я отошла к кроватям и стала переодеваться. Помучавшись, я все же героически справилась с застежкой бюстгальтера. Вот ведь захотелось им придумать подобную пакость! К концу одевания, я абсолютно разочаровалась в одежде современных людей. Завершив свой внешний вид этими страшными кроссовками, я глянула на себя в зеркало: это выглядело как-никогда ужасно. Я больше никогда не оденусь в подобную одежду, дайте мне только выбраться из этой пустыни! Кулон я спрятала под майкой, чтобы не пугать людей, браслеты весьма гармонично выделялись на руках, но все же к этой обуви... Со стола я взяла какую-то красную ленту, подумав где-то на заднем плане, что это вполне может быть закладка, но я завязала ей волосы, наплевав на все: я не смогу ходить с этим великолепием – так или иначе, получится однажды подметание плато... а вот чего-чего, а уборки здесь явно не нужно! Я стала разглядывать записи. Мои догадки оказались верными: на одном из листов была примерная карта плато и изображение надгробия. Что будет, когда эти люди поймут, откуда я пришла и увидят, что там уже обелиск? Кажется мне, что я постоянно изменяла вход в свою усыпальницу, будучи в состоянии сна. Записи велись на английском и, как я поняла, на русском. Несколько определений на латыни и целые стихи иероглифами: "Приблизится Луна, беда Землю настигнет - Ее пробудят ото Сна. Воззвавший к Ней тотчас погибнет, Когда насытится Она." Что-то нелепое было в этих строках, словно его писали люди, жившие в другие времена. Но я понимала этот язык, и это меня заинтересовало. Это что, тоже про меня? Какая я большая и страшная. Бу! Сая постучала в дверь и вошла. Этот стук был скорее предупредительным, чем вопросительным. Я отложила бумагу и поглядела в ее глаза, лишая ее воли: — Что вы изучаете? – Спросила я, когда ее разум принадлежал мне. — Мы долго занимаемся поиском некоей усыпальницы древней Жрицы крови. По одной из легенд, ее пробуждение должно предвещать Апокалипсис. По другой легенде, она этот самый Апокалипсис предотвращает, возвращая планету к жизни. Я отпустила ее глаза и отошла от стола. — Вы из научного сообщества? – Обратилась я к девушке, сознание которой не было замутнено. — Да, мы просто археологи, — улыбнулась она, но глаза ее смотрели на меня с подозрением. – Мы на практике от университета, Николай Анатольевич – научный руководитель. — А что вы ищите здесь, на этом плато? — Да, по мелочи: где-то старое кладбище, где-то останки каких-нибудь древних существ, — Сая очень мило врала мне, глядя прямо в глаза. — В общем, ничего важного? – Я улыбнулась, она ответила мне тем же. – А когда вы возвращаетесь? — В Россию? — Да, именно туда. — Через два дня, — она подходила к столу, а я, меняясь с ней местами, к двери. — Так ничего и не найдя? – Я подняла одну бровь. — Да, кажется так, — она нахмурилась, думая, почему же они все-таки отправятся домой, не доводя свои поиски до конца. – Николай Анатольевич недавно сказал, что мы возвращаемся в университет, и он был непоколебим. — Это весьма грустно, — но в душе я радовалась. К людям, подальше от плато! Двигаться с ними, или брать Яха и лететь... хммм... – Можно нам ехать с вами? — У вас же даже нет документов, — начала она. — Конечно, их же украли! — Тогда вы не можете ехать с нами, — ее голос был слишком убедителен. Я сделала задумчивое лицо и вышла из трейлера. Ях сидел возле костра, разговаривал со всеми, улыбался и светился счастьем. Перед ним была пластмассовая тарелочка с какой-то едой. Я подозвала Яха к себе, когда он глянул на меня, свет в его глазах мгновенно погас, но он не показал вида своего испуга или растерянности поведением. Извинившись, он поднялся и отошел от костра, от людей. — Ты поел? – Спросила я его, хотя в этом вопросе на самом деле не было необходимости: кажется, я начинала его чувствовать, как привязанного ко мне кровью. Ях кивнул, и я продолжила: — Мы пойдем с ними? Если да, то как мы им обоснуем отсутствие у нас документов? Если нет, то как мы можем оставить их свидетелями, и существует ли экстренная необходимость в устранении их? С каждым прошептанным мною словом, глаза Яха становились все шире и шире. Он смотрел с таким любопытством, страхом, неверием и еще чем-то непонятным, что я засмеялась. — Госпожа, — проговорил мальчик, когда я присела, все еще посмеиваясь, возле трейлера и оперлась на него спиной. — Что? Я все равно не знаю, как мне восстанавливать память. А так я хотя бы попаду в мир людей... Мне бы просто уйти с плато. И, черт побери, они меня запомнили. Свидетели... — Вы можете забрать их воспоминания и воспользоваться их знаниями... — Ай, если бы все было так просто! Если я за один день выпью слишком много крови, то у меня попросту слетит крыша. Днем мне нужно обосновать свою необходимость не выходить на солнце. Если я попросту лягу спать, то... да и вообще, я не смогу уже завтра удалить их воспоминания. Даже если я и забыла множество всего, то некоторые воспоминания о возможностях у меня сохранились. Как мне теперь все восстановить? На это в крови нет ни намека! — Может, поспите? Хоть что-нибудь в памяти прояснится... – Сказал Ях самое, с его точки зрения, разумное. — А что мне с ними потом делать? Если их интересует охота на меня, то есть мою гробницу, то на них наверняка выйдет кто-нибудь другой! – Я прислонилась головой к трейлеру и глубоко вздохнула, — как же я устала. А я ведь только что спала! — Госпожа... — Ну что? Я без понятия, что здесь вообще происходит! Я, понимаете, проспала наверное самое лучшее, что было в становлении человечества, множество мировых кровопролитных воин, бедствий... то есть самое веселье. Ничего не помню из периода до Сна, при этом... вот начинала же что-то вспоминать, когда ты играл на флейте. Ях, что здесь происходит? Я наверняка старейшее в мире существо, а такое беспомощное, словно только что появилось на свет! — Ну, это почти так и есть... – Проговорил мальчик. Он присел рядом со мной. – Что я могу Вам посоветовать? — Перебить их к чертям собачьим? — Хм, Вам от этого меньше выгоды, чем если Вы переждете день, задурманите нескольких из них, выпьете их крови, наберетесь знаниями. — А потом, в какую-нибудь интересную страну! – Мои глаза, я это чувствовала, заискрились предвкушением веселья. — Хммм... Госпожа, Вы наверняка не знаете, что вам нужно встретиться хотя бы с одним другим вампиром. — Ай, не красивое слово. Называй меня Жрицей. — Тогда просто: Вам необходимо встретиться с вампиром на другой территории. — А тут разделение властей? Мол у каждого своя земля, свои люди, и прочее? — Нет. Все вынуждены скрываться. Никто не знает о существовании оных. Вампиров не существует, Госпожа. Вот какой факт в этом мире главенствует, — Ях прислонился ко мне, и я непроизвольно начала гладить его волосы. Они оказались такими мягкими, как тонкий лен из моих воспоминаний. — И давно это так? — Где-то века с тринадцатого. Там главенствовало католичество, сжигали ведьм, да и то, в основном невинных девушек. Для казни хватало одного-двух доносов, да инквизитора. — Инквизиторы еще существуют? — Да. Но они скрываются. — Хах! То-то же им! Мой народ вынужден скрываться, так пусть и они прячутся! – Я умолкла: кажется, амулет говорил мне что-то. – Скоро рассвет, Ях. Проблема в чем? Я не могу больше находиться под открытым небом. Как мне обосновать это? Из трейлера вышла Сая. Ях поднялся и подошел к ней: — Сая, мама очень устала и хочет спать. Можно для этого воспользоваться вашим трейлером? Лицо девушки переменилось: — Но... мы собирались с рассветом отправляться в путь... — Если мы не будем помехой, — сказала я, вставая. Я глядела в ее глаза, зачаровывая. Мне было необходимо, чтобы она согласилась. — Мне необходимо спросить Николая Анатольевича, — уже будучи стеклянноглазой, Сая все же сохраняла некоторую часть своей рассудительности. Послышался голос упомянутого, и он спросил: — Спросить у меня что? — Можно ли отправиться с вами сегодня? – Сказал за всех Ях. – Мама очень устала. Если вы не возражаете... — Я бы поспала в трейлере, пока вы будете ехать. Я надеюсь, не буду обузой? – Закончила я вместо "сына". — У нас не много комфортности, на самом деле, — попытался как-то возразить глава экспедиции. – Но, если вы хотите... Черт побери, да я только за! Такая милая дама, — он просиял какой-то странной мужской улыбкой. На его полном лице это выглядело довольной ухмылкой. — Вот и договорились, — я ответила улыбкой, зажмурившись. Через некоторое время они уже начали собираться. Уже из окна трейлера я увидела просыпающиеся сумерки. Я попросила завесить окна, обосновав это тем, что не смогу уснуть при свете. Они пожали плечами, но все же выполнили мою просьбу. В трейлере должно было ехать четыре человека, потому что на группу из восьми их было два. Но, дело в том, что рядом с водителем присело два человека, таким образом с нами ехал только Артем. Вел Николай Анатольевич, его потом должен был сменить какой-то другой парень, сидевший рядом с ним. Его звали Хо, и казалось, что он с Саей – пара. Кстати Сая сидела рядом с ним, они ворковали что-то между собой и смеялись над чем-то. Артем сложил документы по папкам и спрятал их в стол. Они с Яхом о чем-то разговаривали, но я их уже воспринимала как шум на заднем плане. Так же, как и шум мотора, шин, бьющих песок, ветра, запрыгивающего в окна. В голове заиграл какой-то далекий мотив и я задремала.