Ослеплённые Солнцем

Он сразу показался мне особенным. Блондин небольшого роста с блестящей бледной кожей, худощавым оголённым торсом и красной повязкой на голове. В его глазах я увидел необычный блеск, которого не замечал ни у кого до этого. Блеск: стремление к жизни и смерти одновременно. Среди всей унылой толпы, состоящей из упырей и проституток, этот взъерошенный пацан в буквальном смысле светился. Ярко, дерзко и ослепительно. Словно само солнце. В то время многие перекочевали в Слэб-сити, где каждый вечер жители этого бесплатного трейлер-парка слушали звуки стрельбы вперемешку с воем рыжих койотов. Этот городок стал мне почти что вторым домом после хранилища опиума. Несмотря на обилие разочаровавшихся хиппи, мы с чуваками тоже пометили свою территорию. Ибо не хотели лишних драк с косматыми бродягами. В этот грязный городок мы пришли начать что-то новое, кроме каждодневной бесполезной тусни. Хотя, в большинстве случаев, свои паршивые задницы сюда притаскивали религиозные фанатики инопланетян, потерявшиеся панки, бывшие нудисты, ну или хипстеры, которые искали умерших родственников. Конечно же, нас всех объединяла одна маленькая, но коварная и беспощадная тяга — мы все любили выпить. За бухло тут работали, бухлом обычно и платили. Нам, с моими двумя корешами, такая перспектива была даже слишком симпатична, поэтому жаловаться было как-то впадлу, особенно после тюряги, в которой мы застряли на полгода. Дешёвый сэндвич с утра, оставшийся со вчерашнего ужина, и херовое пойло со льдом. Казалось бы, время, проведённое в бункерах, не предвещает никакого веселья, но Шнайдер, с которым мы кочевали с шестнадцати лет, прибежал весь улыбающийся, держа в руках бутылку скотча. — Тебе тёлка наконец дала, что ли? И откуда такое добро нарыл? — Отвянь, чувак, я со своими сейчас пересёкся. И вечером к ним на тусовку попру. — А мне можно? — Если косячить не будешь, — Шнайдер подмигнул мне, глотая содержимое прямо из бутылки. Тело моё просило адреналина, но лето только всё портило. В свои двадцать два я до сих пор был в поисках. В поисках себя, огня, драйва, халявного секса и авантюры… Ну, а если повезёт, то и любви. Мне вечно чего-то не хватало, поэтому я использовал все шансы, предоставленные мне жизнью, которые позже заканчивались моим сушняком и тупой головной болью с утра. Я был убеждённым алкашом… И если бы я помнил все места, где ночевал в тот или иной раз, то тотчас бы разхуярил клетки своего мозга. А алкоголь стирал мне лишние воспоминания, оставляя лишь самое важное. Имена родаков, например. Тусовка приятелей Шнайдера мне не пригляделась. Сразу же. Вечно измученные образы американцев поп-корн культуры. Тупорылая компашка, часть которой составляла детвора, сбежавшая из дому. Молодёжь жрала стрёмное пиво с чипсами за просмотром триллеров или тупых комедий. Атмосфера была чересчур душной и надоедливой: ёбаная пропаганда свободы… Какая свобода, мать вашу? Всё это лишь грёбаные и никому ненужные лозунги, которые на деле были лишь доступной и дешёвой жратвой, нескончаемым развратом и заработанным триппером с кокаиновыми конвульсиями. Я никогда, никогда не смог бы назвать это свободой, хотя сам погряз в вечных пьянках с незнакомцами, с которыми общался пронырливый Шнайдер. Шнайдер-Шнайдер — свой парень на районе и мой лучший друг, не раз спасавший меня. Он-то как раз в тусовку влился, в отличие от меня. Стрёмный вкус «Огромного Ерша» из мини-бара сразу же исчез, когда я увидел Солнечного мальчика. Во второй раз. Без той алой повязки, в чёрной майке. Обаятельная улыбка сразу же запомнилась мне и отпечаталась в памяти довольно глубоко. И я тотчас растерялся, увидев её снова. Пьяный в стельку Шнайдер при виде блондина широко улыбнулся и шаткой походкой поплёлся к нему навстречу: — Хей, кого я, блять, вижу! Хайко, ёбаный ты нахуй, Пауль Хирше! Здорово! Как поживаешь, дружище? — миниатюрный парнишка, рассмеявшись, обнял восторженного Шнайдера в ответ. — Пиздато, чувак, ты тоже застрял в этом срачельнике? — блондин с моим другом сели напротив меня. Я же не отводил заинтересованного взгляда от него, потому что свет его был ослепителен. Даже здесь. На этой дерьмовой, блять, вечеринке с подгоревшим поп-корном и херовой выпивкой. Бледная и гладкая, почти что детская кожа блондина отчётливо выделялась на фоне чёрной майки и военных шорт цвета хаки. Карие насмешливые глаза на миг встретились с моими, наполняясь чем-то дьявольски озорным. — А это мой друг — Рихард, я тебе о нём рассказывал. Ну этот… байкер, механик или робот, блять… — заплетающимся языком Шнайдер указал на меня. — А это… Пауль — ваще охуенный чувак: мы с ним вместе в обезьянике сидели за… За что мы там сидели? — мой в хлам нажравшийся друг обратился к улыбающемуся блондину, пока его глаза от бухла разъезжались в разные стороны. — За распитие алкоголя, — ответил Пауль. — Клёвая куртка, — его карие глаза остановились на мне. Я не мог объяснить, чем был наполнен его взгляд, но он просто обезоруживал меня, скользя по моему оголённому торсу и кожаной куртке со значками. — Могу дать поносить, — я лукаво усмехнулся, чокаясь с ним рюмкой и запуская руку в чёрные волосы. Взгляд карих глаз, прищурившись, пристально наблюдал за мною, пока я потягивал слишком, слишком подозрительно вкусный виски. Ночь захватывала небо, красило его в свой тёмный цвет, осыпая многочисленными серебряными звёздами. Мы с Паулем дотащили в стельку пьяного Шнайдера до ржавого бункера, а после вышли покурить. С моих губ не сходила лёгкая улыбка, когда я следовал за светлой макушкой. Меня забавляла вся эта ситуация: мне нравилось то, что хоть что-то в этом скучном городке сейчас настолько цепляет моё обычно безразличное внимание. Точнее, кто-то. — Как ты думаешь, есть смысл оставаться в Слэб-сити? — голос Пауля заметно понизился. Я видел только его силуэт, обрамлённый серым дымом. — Да не знаю, меня здесь ничего не держит, но и идти тоже некуда, — я дотронулся губами до фильтра, мягко обхватывая его и выпуская горький дым. — Тебе некуда идти? — я ощущал на себе его пристальный взгляд. — Я бродяга в этой жизни, где просыпаюсь — там и мой дом. — А если я предложу тебе сейчас свалить отсюда? — блондин встал ко мне ближе. — Тогда я спрошу тебя: для чего? — разговор становился весьма странным. Круг моих знакомых держали все свои диалоги на уровне денег, тёлок и пойла — всё. Всё, блять. Ни о чём другом они поговорить не могли, наверное, потому, что извилины их мозга заржавели ещё тогда, когда они в лице беззаботного эмбриона плавали в утробе матери. Из ряду этих и других причин я не мог понять, к чему клонит Пауль. — А нужна причина? — я еле различил эту обаятельную улыбку в сраной темноте, будто специально скрывающей её от меня. — Наверное… — его неоднозначные слова звучали как шутка, и я не мог понять их. — Тебя здесь ничего не держит. Ты свободен, как и я, — Пауль приблизился ко мне. — Разве этого недостаточно? — Да, но… Зачем? — Ради забавы, — блондин усмехнулся. — Представь: ты сейчас соберёшь все вещи, доверишься мне и сядешь в машину, которую я возьму у друга. Прямо сейчас, в эту чёртову ночь. Ты доверишься незнакомцу и поедешь с ним хрен знает куда. Тебя это… не заводит? — И где здесь подвох? — я даже ухмыльнулся очень странному предложению от очень соблазнительного паренька. — А ты согласись — и увидишь, — я почувствовал его дыхание на своей коже. Его поведение провоцировало, сбивало с толку, но и… реально заводило. — Рискни, Рихард… — обольстительный шёпот мне на ухо. — Пока ты меня не знаешь, пока для тебя я всего лишь ёбнутый чудак, попробуй… Я же вижу, чего тебе не хватает. — Ну и чего же? — мои руки сами невольно притянули его за талию, прижимая к себе. Я не мог оторваться, я просто… — Драйва — я хочу показать тебе его, — Пауль прижался ко мне сильнее, мягко целуя мочку уха, отчего море мурашек прокатилось по всему моему телу и дыхание сбилось. — Почему именно мне? — только сейчас я осознал, что остроты моей чувственности подбавляет выпитый алкоголь. Вот чёрт. — Потому что мне показалось, что… — блондин на миг остановился. — Ты отличаешься от других, и я хочу это проверить. — То есть ты сейчас меня проверяешь? — я приоткрыл глаза. — Знаешь, меня всегда раздражала предсказуемость: что в жизни, что в людях. Они считают тебя безумцем, если ты предлагаешь им попробовать то, чего они никогда не делали. Они боятся жизни, и боятся смерти. Это тупик, из которого они не могут выбраться. А я… я не хочу этого, — с каждой секундой я стал его понимать: это детское стремление к неизведанному, эту безумную наивность. Я стал узнавать в этих словах самого себя. — А теперь назови меня психом и пошли к чёрту. — Если я поеду, ты не разочаруешься во мне? — казалось, что весь этот странный разговор сводится к одному единственному вопросу. Пауль в ответ лишь усмехнулся и обнял меня сильнее. Что руководило мной, когда я собрал сумку и сел в тачку к соблазнительному незнакомцу, оставив Шнайдеру записку, бабло и бутылку бурбона? Алкоголь? Страсть? Дурость в голове? Но я, к своему сильнейшему удивлению, ни о чём, блять, не жалел. Каждой клеткой своего сердца я ощущал, что всё было не случайной глупостью. Я наблюдал за Солнечным мальчиком, наблюдал, как его руки уверенно сжимают руль, стопа давит на газ, как предвкушающая улыбка украшает его гладкие губы, как светятся карие глаза. Это был мой выбор, и меня заводила непредсказуемость ситуации: опасность и уязвимость. Ведь я не знал, что именно творится в голове этого паренька, что он замышляет, да и вообще: я не знал его самого. Ничего абсолютно, кроме того, что он мне однозначно очень нравится. С этой дьявольской ночи, я бы сказал, началась новая эра «Солнечных» — так нас назвали такие же мошенники, как мы, с которыми нам приходилось контактировать. Не помню точно, почему именно «Солнечные», но Пауль любил помечать место преступления рисунком солнца. Не имеет смысла говорить про то, было ли предложение блондина сбежать с подвохом. Ведь: и да, и нет — мы выживали тем, что дурили богатеньких отморозков, шантажировали наркодилеров и грабили местную мафию. Было ли это плохим? Да. А нравилось ли мне это? Тоже да. Правда, нравилось мне это по большей части оттого, что рядом со мной с самодовольной улыбкой ходил Пауль. После близости в той Дьявольской ночи продолжения не следовало. Казалось, что блондин забыл или делал вид, что ничего подобного вовсе не было и мы всего лишь товарищи по тёмным делишкам. Мы шатались по дешёвым гостиницам, часто ночевали у бродяг, с которыми делили добытое добро. Мы спали в одной кровати, стебались над копами, которые не могли нас поймать, делали всё вместе — как супруги. Супруги без любви. Отчего мне хотелось дотронуться до него всё больше и больше, особенно тогда, когда он нервный в полотенце выходил из душа, жалуясь на отсутствие горячей воды. Каждый день был полон событий, каждый день мы умирали, а затем перерождались с новым восходом. Я уже и забыл, почему и каким образом втянулся в эту странную жизнь преступника, который помогает таким же бродягам. Я следовал за Солнечным мальчиком так, как он следовал за мной. Мы были неотделимы, мы были связаны невидимой цепью, словно пара ночных волков. Я чувствовал себя луной, потому что не мог дотронуться до солнца, хоть и жил с Паулем под одной крышей. Но не сказал бы, что это было невыносимо. Нет, вовсе нет. Ведь когда мы крали ужин со шведского стола, а затем там — где-то далеко в ночном поле или в каньоне Брайсе, запивали его пивом, любуясь ночными дьявольскими звёздами, мне казалось, что это и есть долгожданное счастье. Душевные разговоры о свободе приносили мне моральное удовлетворение, и я вдохновлялся, словно уличный художник. Пауль был убеждённым анархистом, но что-то в его философии было мудрое и притягивающее. И когда мы ломали систему у заезженных консерваторов, когда мы оскверняли правила этого мира, разъёбывали битами дорогие тачки подлых мажоров или устраивали драки в дорогих борделях Калифорнии, Солнечный мальчик — в крови, улыбающийся, со сбившимся от бега дыханием — всегда спрашивал меня после случившегося: «Ты счастлив?» И я был счастлив. Я чувствовал жизнь каждой клеткой своего тела, я просыпался каждый день в разных местах, не зная, что будет со мной дальше, я чувствовал драйв и огонь, заполнявшие собой мои вены. И я не был привязан ни к чему, кроме моего солнечного попутчика. Ведь именно он показал мне разные стороны жизни: научил, как заметать следы, чтобы отделаться от стражей порядка, которые нас явно ненавидели, как радоваться каждому лучу, греющему твою бледную кожу. И мне нравилось летать вокруг этого пламени. Хотя, признаюсь, с каждым разом мне становилось его мало. Мало лишь его света, который согревал меня — мне хотелось, чтобы он ослепил меня всем своим сиянием. Я хотел прикоснуться к нему, узнать о его прошлом, узнать, кто мы друг другу, в конце концов. Были намёки на что-то большее, но основную часть мы были товарищами. — Это было сексуально, — Хайко подмигнул мне после того, как я отпиздил трёх гопников, которых послал старшой из кучки местных бандитов. Я лишь ухмылялся, но не понимал. Сначала я и вовсе довольствовался тем, что наблюдал за ним спящим. В таком положении он переставал быть пронырливым и хитрым преступником, которого боится вся мафия — он казался таким хрупким и беззащитным, совсем ещё ребёнком. Особенно тогда, когда ему снились кошмары. Он задыхался во сне. Такой контраст напоминал мне, что Солнечный мальчик — такой же человек, как и все. Хотя он никогда не был как все: мне он казался бессмертным. — Что, Пауль? Что я значу для тебя? — полупьяным голосом спросил я, нажравшись от грёбаной влюблённости к Хайко, от которой каждый день сходил с ума. — …Многое, — Солнечный мальчик не стал медлить и сразу посмотрел мне в глаза. — Многое? Это как, чёрт подери? — я совсем не отвечал за свои слова. Алкоголь выпустил наружу мою обиду и неудовлетворённость, появившуюся от наших неоднозначных отношений. — Это значит многое, Рих… Чёрт, ну ты и надрался… — нелепо улыбнувшись, Пауль почесал затылок. Я почувствовал его напряжение. — Ты… ты… — мой язык буквально заплетался. — Кто я для тебя? — Ты мой самый близкий человек, — Солнечный мальчик чмокнул меня в щёку. — Ложись спать. После этого мы оба сделали вид, что ничего не случилось. «Солнечные» были шальными королями этой чёртовой жизни. Нас боялись, нас уважали, и у нас везде был пропуск. Денег было навалом, о чём я мог только мечтать, родившись в многодетной семье наркомана и проститутки. Потрёпанное шмотье сменилось дорогостоящими итальянскими смокингами, но Пауль ненавидел всю эту буржуазную показуху. Он сжёг купюры у меня на глазах, сказав мне весьма раздражительным тоном: — Ни к этому я стремлюсь, Рихард. Мне не нужна эта тупая нудная жизнь мажоров. Не хочу соблюдать ёбаные приличия и правила этикета, когда сижу вокруг богатеньких придурков в элитном ресторане. Это всё условности, и это ограничивает. Я хочу быть по-настоящему свободным, а не быть пешкой богатства и роскоши. И я понимал Пауля как никто другой, когда мы, смеясь, сжигали свои смокинги на кладбище после очередной аферы. Сорвало мне голову и спасло одновременно появление лишнего человека — дамочки, решившей присоединиться к «Солнечным». Хайко привёл эту блондинку поздно ночью, когда я ждал его в съёмной квартире. Весь день лило как из ведра, а ночью погода совсем разбушевалась: Пауль целый день где-то пропадал. Два появившихся мокрых силуэта на пороге говорили шёпотом, решив, что я уже сплю. Но я так и чувствовал приближение чего-то не совсем хорошего, и заснуть никак не мог. — Эта Мелисса. Она пока будет жить с нами, — ответил мне Пауль на мой вопрос о нашей гостье. Меня лишь утешало это: пока. Ведь блондинка мне почему-то сразу не пригляделась: и визуально, и по характеру. А особенно по взгляду — игривому и распутному. Хайко относился к ней хорошо, говорил, что бедняжке нужна защита от наркодилеров, горящих желанием её прикончить. Желанием её закопать горел и я, когда блондинка в знак благодарности пыталась угодить Паулю в домашних делах, которыми обычно занимался я. Жена — полезная штука, но когда их две… кухня горит пламенем. Целыми днями Хайко с Мелиссой пропадали в городе, пытаясь наладить положение блондинки мирным путём или с помощью связей сверху. Мне оставалось коротать вечер в одиночестве с бутылкой Блек Джека. Я чувствовал себя брошенным и ненужным — второстепенным персонажем, который никогда не получит главную роль. Ревность гложила меня из самого нутра, и я ничего не мог с ней поделать. Меня раздражали самые незначительные вещи, на которые раньше я бы никогда не обратил внимания. Меня бесила эта милая кукла Барби только из-за того, что мы оба запали на Солнечного мальчика. И оба будто воевали за его внимание. Правда, казалось, что я с каждым раундом проигрываю. Мелисса жила у нас уже две недели. И вроде бы Пауль смог припугнуть, откупиться или договориться с наркобаронами, но блондинка не хотела покидать наше пристанище, а Хайко и не спешил её выгонять. Теперь мы с ним спали даже в разных кроватях, чтобы Мелисса поняла всё правильно. Хотя, это ещё правильно для кого… Все те, кто слышал о «Солнечных», думал о нас как о бесбашенной паре, которую не возбудит ни одна красотка и которая трахается прямо в тех местах, где оставляет свои метки. Да, все знали нас как известную гей-пару: дикую и сумасшедшую, способную на что угодно ради накала страсти. Но разве было это правдой? Разве что в сплетнях и моих эротических фантазиях. Пауль любил шутить на эти темы, любил актёрствовать перед церковными гомофобами и мафией, шлёпая меня по заднице, прижимая или целуя в щёку… Но серьёзно он подобного не делал. Когда-нибудь этот чёртов вулкан в лице моей неконтролируемой ревности, перемешанной с влюблённостью, должен был взорваться. Взорваться или потухнуть. В тот день Мелисса уехала проведать сестру, и мы с Хайко остались в квартире одни. Как в старые добрые времена, по которым я за три недели успел соскучиться. В помещение с уходом девушки стало заметно тихо, даже напряжённо. Пауль неспокойной походкой поплёлся на кухню, не поднимая на меня взгляда. И тут я понял, что сейчас или никогда. — Что происходит между нами? — я встал к нему почти что впритык, когда он вытирал чашки. В этот момент я чувствовал себя сильнее его, будто правда была на моей стороне. Пауль ничего мне не ответил. Он продолжал смотреть куда-то вниз, поджав губы. Я заметил, как он напрягся. И заметил, насколько он хрупок физически по сравнению со мной. — Я прошёл твоё испытание? — вопрос сам вылетел с моих уст. — Или теперь для тебя это ничего не значит? — Испытание откладывается, — Пауль поставил кружку на стол и кинул на меня беглый взгляд. — Потому что я сам не прошёл его, — я мог только догадываться, что значат эти слова. — Пауль… — не в силах сдерживаться, я обнял его сзади. — Что ты со мной делаешь… — я поцеловал его оголённое плечо. Рукой обхватил его ладонь. Хайко прикрыл глаза, поддаваясь моим ласкам. Я провёл ладонью по его торсу, спускаясь всё ниже. Пауль тихо простонал, когда моя рука дотронулась до его возбуждённой плоти. — Сделай это, пожалуйста… — сладко попросил он меня, прижимаясь всем телом. — Сделать что, Пауль… — в блаженном тумане я стал терять голову, наслаждаться ароматом кожи блондина. — То, что мы уже должны были сделать давно. Вся вселенная полетела у меня перед глазами, и я больше не мог себя контролировать. Я целовал его везде, чувствуя, что с самого начала всё к этому и сводилось. Пауль поддался мне, позволил взять ситуацию в свои руки. Я прижал его к столу, нагибая. Не знаю, откуда мы сразу поняли наши роли — Пауль был главным из нас двоих, хозяином, добытчиком и проводником: без него бы мы не смогли так подняться или вообще — выжить с нашим образом жизни. Но здесь было всё иначе… От одной мысли, что я владею этим телом, владею Солнечным мальчиком, заполняю его собой, меня охватывал необъяснимый восторг. Ведь этот долгожданный момент пришёл: великий и дерзкий солнечный бандит сейчас был подо мною, с любовью произнося моё имя и с просьбой не останавливаться. Я держал его небольшую и крепкую руку, целовал шею, плечи, спину… Моя плоть теряла чувство ритма, останавливаясь на короткое мгновение и ускоряясь снова. Мои бёдра прижимали блондина к столу, с которого с грохотом падала посуда. Солнечный мальчик — малорослый и обаятельный вор, самый хитрый, опасный и проворный преступник во всей Калифорнии стонал в этот момент как девчонка, что просто сводило меня с катушек. Такого безумного и сумасшедшего секса у меня ещё никогда не было. За всю мою грёбаную, неосознанную и развратную жизнь. Мы горели пламенем страсти изнутри, чувствуя общее сбившееся дыхание. Мы теряли самообладание в сильнейшем оргазме. Мы оба ждали этого с той самой звёздной ночи в Слэб-сити. Дьявол, я не мог поверить в это. На следующий день мы мало разговаривали, а тишину в квартире нарушала лишь счастливая Мелисса, рассказывая о хорошо проведённом времени с родней. Блондинка целый день улыбалась, делала уборку, наготовила свои фирменные блюда и крепко обнимала нас обоих. Но об её отъезде никто не заикался. И всё пошло так, будто между «Солнечными» на кухонном столе ничего, блять, не произошло. «Солнечным» предстояло выкрасть золотую статуэтку по просьбе многодетной семьи, в которой эта фигурка считалась семейной реликвией. Двадцатисантиметровая статуя находилась у ненасытного коллекционера, купивший её на аукционе, когда семейку выселили за неуплату налогов. Мелисса, естественно, осталась дома, пока два солнечных волка вышли ночью на охоту. Сжимая рукоятку пистолета, мы как обычно действовали по заранее продуманному плану. В дом пробраться было не так сложно, но всё же двухметрового охранника пришлось вырубить транквилизатором для животных. Ключи от ворот мы достали из кармана его куртки. Судя по тому, какие дорогостоящие антиквариаты находятся в этом доме, меры безопасности были тут далеко ненадёжные. Даже подозрительно ненадёжные. Казалось, что ловушка находится внутри трёхэтажного жилища. Но это было лишь предположением. На часах три часа ночи, в комнатах погашен свет, тишина тут — императрица на всю ночь. Золотая статуэтка стояла в гостиной, рядом с семейными фотографиями в серебряных рамках. Заныкать её было не проблемой. Однако когда я уже было начал выбираться, Пауль остановился. — Хей, ты чего тормозишь? Пора сваливать, — позвал я его, стоя у открытого окна. Блондин поднял на меня глаза. — Давай попробуем здесь, — Пауль оглядел помещение, затем снова перевёл взгляд на меня. — Что? — я не понимал его, и не понимал, схуяли он тормозит. Каждая секунда стоила наших жизней. — «Солнечные» трахаются на месте своих преступлений. На наш общий страх и риск я, не произнося ни слова, взял его за руку и, завернув за угол, резко прижал его к стене с зелёными обоями. — Сам напросился, — угрожающе шепнул ему я, ухмыльнувшись. Пауль лукаво улыбнулся мне в ответ, расправляясь с ширинкой. Не издавать ни единого звука, зажимая рот ладонью Солнечного мальчика, когда его узкое и горячее внутри тело насаживается на твой ненасытный и заведённый от опасности член, было пиздец как трудно. Я чувствовал все ощущения вдвойне, пока моё сердце билось от адреналина, удовольствия и чувства тревоги. В любой момент могла прозвучать сигнализация, которую мы ещё не обнаружили, в любой момент мог проснуться хозяин — владелец золотой коллекции и нескольких баров. Острые ощущения пронзали наше тело, и я чувствовал себя бессовестным и похотливым негодяем, который всаживает соблазнительному блондинистому напарнику, когда в гостиную может зайти маленькая дочь коллекционера. На пике умопомрачительного удовольствия мы услышали медленные шаги. — Кто-то за дверью, — шепнул я Паулю. — Нет, не останавливайся. Надо закончить, — ответил он мне. Я удивился, но виду не подал. От Солнечного бандита можно было ожидать подобное. Я кончил в тот момент, когда дверь приоткрылась. Мы с Хайко застыли. Медленные и осторожные шаги ступали по твёрдому полу, заставляя нас задержать дыхание. Я краем глаза видел чёрный мужской силуэт в этой тёмной ночи. Это точно не хозяин дома… Мужчина стал снимать картины со стен и класть их в свою огромную сумку. В его движениях мы узнавали себя. Это был вор, такой же преступник как мы. Но двигался он почему-то слишком громко, и мы с Паулем даже смогли натянуть штаны, не привлекая внимания. Наблюдать, как чёрный силуэт грабит коллекционера, было не совсем приятно. Хотя, кто бы говорил… Нас оправдывала только просьба той многодетной семьи — коллекционеров мы редко грабили. Жадный, горящий в темноте, взгляд вора остановился на полке с книгами, за углом которой стояли мы с Хайко, прижавшись друг к другу. Силуэт стал приближаться к нам, разглядывая, что ещё можно взять с этой деревянной полки. Ещё один шаг — и он мог увидеть нас… И не увидел бы, если бы что-то рядом с нами не рухнуло на пол с характерным грохотом. Вор, метнув на нас разъярённый взгляд, в то же мгновение ножом заехал Паулю в колено. Я, резко дёрнувшись, вмазал этому отморозку по лицу. Я бил его кулаками, зажимал горло, защищаясь от его лезвия. Пауль вколол отморозку транквилизатор и, взяв меня за руку, помчался к окну, услышав лай собаки. Быстро перебравшись через забор, мы с блондином бежали изо всех сил, и затем засели в поле. Издалека было видно, как дом окружили полицейские машины. Мы спаслись, а тому вору точно не повезло. — Заебись ночка, — Пауль весело усмехнулся, кидая на меня лукавый взгляд. И я не мог оторваться от него. Мы смотрели друг другу в глаза, под светом дорожных фонарей. И, поддавшись порыву, я притянул блондина к себе, впиваясь поцелуем в его губы. Я буквально таял от этого момента, особенно после всего, что случилось. После драки, опасности и беготни всегда чувствуешь жизнь по-новому. Отпрянув от тёплых губ Пауля, я видел его довольную улыбку. — Ты… очень красивый, — сказал мне Солнечный мальчик. Домой мы вернулись на рассвет. Хайко не мог ходить из-за ранения, и я притащил его на спине, пока он бодро пел мне старые рок-песни. И если бы меня спросили, какие моменты в моей жизни самые счастливые, я бы ответил, что эти. — Ты любишь его? — Мелисса смотрела на меня слишком серьёзно, отчего я даже переменился в лице. И промолчал. — Сегодня я уезжаю… — Что ты хочешь от меня услышать? — я опустил взгляд. — Я хочу понять, правильно ли я сделаю, отдав тебе его, — такому заявлению я усмехнулся. — А ты сомневаешься? — я поднял на девушку взгляд. — Нет, я… — она присела рядом со мной. — Я ценю Пауля, он нравится мне, но… — она положила руку мне на плечо. — Я не чувствую, что он относится ко мне также и… «Солнечные» — это двойной дуэт, где я точно лишняя, — блондинка грустно улыбнулась. — Вы — легенда переулков Калифорнии, и вы принадлежите только друг другу, — я внимательно посмотрел на неё. — Ты хорошая, Мелисса, — наконец, признал я. Девушка улыбнулась. — Ты любишь Солнечного бандита? — Да. Мелиссу я проводил до аэропорта, после чего долго бродил по городу. — То, что ты сказал Мелиссе — правда? — Пауль встретил меня, сурово смотря мне прямо в глаза. — Правда, — я не стал оправдываться и сразу ответил. Хайко, сжав кулаки, подошёл ко мне. — Значит слухи о «Солнечных» — правда… Мы — пара, — он смотрел на меня снизу верх. Внимательно и серьёзно. — Это ты мне скажи, — я приобнял его за талию, чувствуя кожей ножи и оружие под его футболкой. В этом весь Хайко — без ствола даже в душ не сунется. — Лучше пойдём развлечёмся, — с вызовом в глазах, нагло ухмыляясь, ответил Пауль, шлёпнув меня по заднице. И на этот раз не на глазах у церковных гомофобов. Любимым местом наших «развлечений» был заповедник Йеллоустон: среди гейзеров, рёва диких животных и бродящих бизонов. Секс был неотделимой частью наших отношений, или скорее основосоставляющей. И каждый раз он был разный — в разных ситуациях, в разных положениях и разных местах. Особенно мне нравилось прижимать Пауля к стволу гигантского дерева в парке Секвойя поздно вечером. Дела мы тоже перемешивали с нашей яркой половой жизнью. Пауль сдержал свои слова — он показал мне драйв этой жизни. И каждый раз новый. Мы убегали от мусоров, а затем лежали в поле в обнимку, рассказывая друг другу о своём детстве. Я, наконец, начал что-то узнавать о Солнечном мальчике: о его загадочном прошлом. Он был единственным сыном богатых родителей, но в пятнадцать лет сбежал из дому, не желая сидеть в золотой клетке. Потом сидел в тюрьме за хранение наркоты, а выйдя, связался с мафией, где и накопился опыта в чёрных делах. Опыт этот заключался в умениях, которым позавидовал бы самый старый глава преступной группировки. Пауль любил расшифровывать свои прошлые дела, из которых он выходил сухим и с кубком. А вот о своих родителях и семье говорил он с большим неудовольствием. — Я всегда был диким зверем, и мне не нужно было, чтобы меня кто-то приручил, — ответил мне блондин на вопрос о его побеге из дому в пятнадцать лет. Мне было хорошо с ним, уютно и интересно. И я владел им тогда, когда захочу. Теперь мы были настоящей гей-парой «Солнечными», и не боялись страстно целоваться прямо перед глазами грозных бандитов, что забавляло нас каждый раз. Мы были будто супругами, которые, наконец, признали свой брак. Точнее, дикими влюблёнными, признавшими судьбу. Я с удовольствием слушал его анархистскую философию или то, как он хаял правила системы, бесясь от узости мышления людей. Он был незаменимым оригиналом — гением преступного мира, независимым бродягой, принадлежащим только самому себе. Да, он не принадлежал мне, он оставался свободным, хоть я и был важной персоной в его жизни. Но я и не пытался его приручить, я боялся лишь того, что он может оставить меня. А пока он рядом — тревожиться не было смысла. Однако после одного случая, произошло то, чего я опасался больше всего. На одном из дел меня чуть было не подстрелили: пуля задела лишь плечо. Удалось нам спастись только благодаря копам, сирены машин которых создали жуткий кипиш, благодаря чему мы смогли съебаться. Пауль обработал мне рану в лесу, где мы остановились перекантоваться. И всё время молчал, грустно смотря вниз. — Спой мне что-нибудь, — попросил он меня. Искры костра освещали его бледную кожу. Солнечный мальчик задумчиво смотрел на огонь, прижимаясь к моему плечу. Я промолчал, ибо не знал, что можно спеть в такой ситуации. Пришлось вспомнить песни, которые мы со Шнайдером горланили за решёткой. Одна из них была про долгую дорогу домой. Её-то я и спел засыпающему Хайко. В квартиру мы вернулись на такси. Я, обнаружив кровать, в мгновение отрубился на ней, чувствуя нехватку крови от ранения. Ничего серьёзного в ней не было, нужно было лишь время, чтобы она затянулась и превратилась в полу видимый шрам. Проснулся только вечером, ничего не подозревая. В квартире было невыносимо тихо. Хайко нигде не было. Тревога стала появляться тогда, когда я заметил отсутствие всех его вещей в комнате. Я стал метаться по дому в поисках, сам не зная чего, когда ком застрял в моём горле. Нет. Он бросил меня… Я стал вспоминать события вчерашнего дня: где же я прокололся? Почему он ушёл? Записку со знаком солнца он оставил на холодильнике: «Мне надо было уйти. Я прошу не искать меня. Так надо нам обоим. Спасибо за песню. Спасибо, что ты был со мной, Рихард. Спасибо за всё. Я тебя не забуду». Всё это казалось неправдоподобным и нереальным кошмаром. Я не хотел этому верить. Не хотел окончания эры «Солнечных». Не хотел отпускать его. Не хотел сидеть сейчас вот так, с дрожащими руками держать его записку и не видеть его рядом. Не хотел. Меня успокаивала только мысль о том, что я найду его. Увижу, блять, его ещё хоть раз. Чёрт! И я искал его. В Йеллоустоне, в Лас-Вегасе, в Канзасе. Там, куда он любил ездить. Я шантажировал мафию, расспрашивал знакомых, но никто не знал, куда отправился Солнечный мальчик. Но я продолжал искать его, хоть уже шёл второй месяц. Потому что внутри меня всё мертвело без его света. Погибало всё: дела, связи, положение и я сам. Особенно я. С безумной паранойей в глазах, почти что отчаявшийся, я нашёл его в Слэб-сити, когда он заехал туда ненадолго. Узнал я про это от Тилля — хорошего знакомого и давнего жителя трейлер-парка. Увидев меня, Хайко быстрой походкой зашагал к своему бункеру. Я, сжав кулаки, пошёл за ним. — Так и будем играть в догонялки? — в моей голове крутилось миллион вопросов, когда я запер за ним дверь. Он даже не взглянул на меня. — Какого хрена, Пауль? — Я же просил, чтобы ты меня не искал, — холодно ответил он. Я просто опешил от сказанного им. — Твою мать, да что произошло-то? — я выжидающе смотрел на него. Огонь внутри меня просто обжигал. — Разве я что-то не то сделал? — Нет, не ты, — он взглянул на меня. А я ждал ещё чего похуже. — Я ушёл, потому что должен был. Пока не стало слишком поздно. — Поздно для чего?! — я уже стал повышать тон. Меня конфузило всё в этой ситуации. — Ты ушёл так, будто я просто в один момент стал тебе не нужен. Я тебе больше не нужен, да? — я с горечью прожигал его взглядом. — В том то и дело, что нет. Ты, блять, нужен мне — и в этом проблема, — Пауль смотрел мне в глаза. Я не понимал. — Я тебе говорил, что я — дикий зверь, и что мне не нужен хозяин, чтобы приручить? По такому принципу я жил всю свою жизнь, а в ту ночь, когда тебя подстрелили, я по-настоящему испугался, что могу потерять тебя, — эти слова сбили меня с толку совсем. Пауль остановился, испытывающе смотря на меня, а затем продолжил. — Я никогда ни о ком не волновался, потому что не был привязан. Я был свободным, а с тобой… — он сделал шаг вперёд. — С тобой всё по-другому. Я начал понимать, о чём он. Солнечный мальчик не должен никого любить, потому что он погибнет. Ему надо контролировать свои эмоции, держать ум в холоде и не доверять никому. Весь шарм его шальной жизни исчез, если бы он начал любить меня. Любовь — это не свобода, любовь разрушает жизни. А когда ты не любишь — преимущество на твоей стороне. — Удачи, Хайко, — только мог ответить я. Я не стал убеждать его в обратном, просить об ещё одном шансе — и лишь потому, что я любил его, и любил его за то, какой он. Да, я был влюблён в хладнокровного сердцем игрока, и должен был проглотить это, смириться и жить с этим. Потому что переубеждать Пауля не было смысла. После этого мы стали действовать отдельно. Я, уже с головой поглощённый в преступный мир, не мог перестать заниматься делами или выйти из них. Я начал пробовать делать всё сам, без помощи моего напарника. Я стал одиноким волком, кочующим из штата в штат. И в Калифорнии меня больше ничего не держало, кроме любопытных слухов о Солнечном бандите и о его новых тёмных делишках. Я часто слышал о нём. Слышал, что он завёл себе двух напарников: Косого и Выдру — так вроде звали их в наших кругах. Троица ограбила несколько банков в Сан-Франциско. Я же, в свою очередь, никого искать себе не пытался, да и желанием не горел. Одному мне было комфортнее — не было риска предательства. И довериться кому-то кроме Пауля я больше уже не мог. Этот урок я усвоил точно. Также поговаривали, что Солнечный бандит с Выдрой — новоиспечённые любовники. И сплетни о распаде «Солнечных» только увеличились. Пауль всегда пользовался большим спросом у женского пола, но раньше я сомневался, что дамочки его вообще интересуют. Правда ли было, что Пауль стал крутить роман с малосимпатичной Выдрой, я не знал уж точно. Но, зная Хайко, для меня подобные слухи болтливых криминальных сплетников были сомнительны. Только я знал его настоящие ценности. В силу своего убеждённого одиночества меня среди наших стали называть «Холостяком», а потом, пересчитав всех одиноких бандитов, посчитали, что я ничем от них не отличаюсь, дали мне новую кличку: «Лунный вор». Себя я с этим прозвищем не ассоциировал, но кто будет спрашивать моё, блять, мнение, когда я — вор, и действую только в лунную ночь? Прошло месяца три после распада «Солнечных». На дела я выходил всё реже и реже, потому что стремления и мотивации становилось всё меньше. Я поселился в гостинице Йеллоустона. Бродил рядом со знакомыми гейзерами, смотрел на бизонов и гладил стволы деревьев, к которым когда-то прижимал Солнечного мальчика. Казалось, что в этой жизни теперь было мало чему радоваться. Я мог лишь благодарить небеса, что остался жив или не попался копам, действуя всё это время без своего хитроумного напарника. Наверное, Пауль был мне хорошим наставником. Иногда моё положение носило весьма волнительный и плачевный характер. Я скучал по Хайко настолько, что начал делать всё так, как делал бы, будь он рядом. Спал на одной части кровати, оставляя вторую половину пустовать, и клал на неё две подушки — Пауль всегда любил спать на двух подушках. Постоянно напивался текилой, хоть и не любил — Пауль всегда шутливо заставлял пить эту штуковину. И особенно я любил прижимать к себе его красную повязку, которую он забыл, когда ушёл. Я не мог избавиться от этого, и боялся того, что совсем отвыкну от мысли, что Солнечный мальчик вообще когда-то присутствовал в моей жизни. Но я не переставал ждать его, и был уверен, что он вернётся, хотя шансов было на это мало. Посраться с местной мафией — было не самой хорошей идеей. Я нарушил их правило, сдав одного из их людей, когда он хотел прикончить мелкого пацана, семья которого была уже превращена в изуродованные трупы. Стукачить я никогда не любил, и своих я никогда не сдавал. Но причинять вред детям я считал самым подлым и отвратительным поступком. Мне пришлось переезжать всё чаще и чаще, потому что я чувствовал постоянную погоню за собой. Без Пауля они легко могли прикончить меня — только он знал слабые места каждого бандита по всей Америке и легко мог отделаться от них шантажом. Мне, без его помощи, приходилось маскироваться, прятаться и окончательно залечь на дно. Положение ухудшали мусора, учуяв мой след — на последнем деле я был совсем неосторожным. Рассеянность стала моей подругой в последнее время. Я засел в Солт-Лейк-Сити на дольше, чем обычно. В городе храма Мормонов найти меня было маловероятно. Но я недооценил мафию штата Монтаны — они послали двух своих человек убрать меня раз и навсегда. В безнадёжно уязвимом положении мне пришлось спасаться бегом. Но оторваться никак не получалось: они окружили меня с двух сторон на своих легковушках, и я — с подстреленной рукой и побитым глазом — помчался в сторону церкви Мормонов. Шпиль восточной башни этого храма украшала фигура ангела — кажется того самого, что якобы явился основателю церкви Джозефу Смиту. Я любил смотреть на неё тогда, когда ещё эти двое мафиозных ублюдков не нашли меня. Я перелез через ограду, пока два водителя потеряли меня из виду. Они своими выстрелами превратили святой город «Новый Иерусалим» в почти что типичный переулок криминального Майами. Моя рука кровоточила, и я стискивал зубы от шипящей боли, засев у входа в храм, где меня не было видно. — Куда он, блять, делся? — я слышал голос одного из ублюдков совсем близко. Звук быстрых шагов заставил меня вжаться в стену и затаить дыхание. — Не знаю, ты ехал впереди меня, — голос второго был ниже и раздражённым. — Глава уроет нас, если мы упустим этого «лунного» мудилу. Их шаги были всё ближе и ближе, а моё сердце колотилось с бешеной скоростью. Патронов в моём пистолете не осталось совсем, и стрелял я лишь для того, чтобы отделать от них. А зря. Я закрыл глаза. Ещё один шаг — и всей моей жизни конец. Я резко распахнул глаза, когда услышал два выстрела, крики и несколько ударов. Сидя за стеной, я не решался выглянуть и увидеть, что произошло. Прислушиваясь к голосам, я остановился в ступоре. — Так… Кто тут у нас… Два Монтанских выродка… Ну и кто же вас послал? — посторонний наглый и издевательский голос показался мне знакомым. — Ты? Дьявол… Что ты здесь делаешь? — в словах мафиози прозвучало удивление. — Так, выродки, говорю сразу: пасти завалили и засунулись нахуй, пока я вам хари не разукрасил. Кто послал? — спросил тот же дерзкий голос. — Глава — убрать Лунного… — эти слова были наполнены страхом к тому человеку, на чьи вопросы они отвечали. — Чёрт, только не стреляй больше… — Не собираюсь, — послышался шарк резиновых подошв. — При одном условии… — Мы всё сделаем, как ты скажешь… — даже в таком положении я чувствовал, как два мафиози из Монтаны боятся обладателя наглого голоса. — Вы отъебётесь от Лунного раз и навсегда. Передайте своему главе, что если хоть кто-то из ваших его ещё тронет, то я вас всех, слышите, всех урою нахрен. — Да-да, мы поняли… Не тронем мы твоего дружка… — Вот и славно. А если наебёте… — Поняли-поняли, — их голоса дрожали. — Блять, Рой, сматываемся, — похоже, с этими словами двое ублюдков помчались подальше от церкви. — И передайте своему блядскому главе ёбаный привет от меня! — прокричал им вдогонку голос, в личности хозяина которого теперь я больше не сомневался. Никого так не боится мафия как одного человека, который любит угрожать. Выходить к своему спасителю я не спешил. — Если Луна исчезнет из Солнечной системы, равновесию придёт конец: воды выйдут из океана, Солнце уничтожит всё на своём пути… — знакомый голос стал разглагольствовать. Своим характерно философским тоном. Я нахмурился, держась за свою рану. — …В своей жизни я не понял одной простой вещи, которая мучила меня эти уёбищные четыре месяца. Я запутался в своих чёртовых мыслях, заболел сумасшедшим стремлением к настоящей свободе, и забыл, что этим самым только ограничиваю себя. А я, блять, не привык себя ни в чём не ограничивать… — голос притих. Я понимал, кому адресованы эти слова, но не понимал, что они хотят донести. — Я понял, что настоящая свобода — это неравнодушие ко всему. Быть равнодушным специально и подавлять свои истинные эмоции — это, блять, боятся всего в этом грёбаном мире. В этом мире и так дохрена дерьма, а счастье — редкий гость. Так почему, я, будучи самым выёбишным бандюганом, стремящимся к счастью через анархию, ограничивал себя в самом главном удовольствии ёбаной фортуны? — я вслушивался в каждое его слово, улавливал каждый смысл и интонацию, и стал догадываться, к чему всё идёт. — Быть привязанным не материально, не шантажом или по принуждению, а эмоционально — это не границы, это открытые ворота в новый свет, — голос спасителя понизился. — И самое ужасное, что я понял это слишком поздно, и отпустил того, кто мог подарить мне настоящую свободу. Я, блять, с ума схожу по нему, потому что… — голос остановился, когда увидел выходящего меня. Я, не выдержав, сам вышел к нему. Я не мог больше терпеть. — Потому что Солнце разхуярит всю Землю, если Луны не будет, — я посмотрел ему прямо в глаза. Пауль замер, увидев меня. Я оглядел его с ног о головы: хах, как всегда в своих панковских, дерзких и потрёпанных шмотках. — Рихард, я… — Знаю, ты скучал по мне, и ты не смог без меня, — Пауль смутился моим словам. — Ты ещё не представляешь, как мне тяжко было это признать. — Ты всегда любил всё усложнять… — я ухмыльнулся и, наконец, притронулся к его лицу. Хайко покраснел, потупив взгляд. Я почувствовал свой любимый запах его фруктового шампуня, которым он всегда пользовался. — Эти четыре месяца были самым трудным дерьмом в моей жизни, — Пауль поцеловал мою руку и поднял взгляд на меня. Я провёл пальцем по его лбу, поправляя светлый непослушный локон. — Я знал, что ты вернёшься, — я слегка улыбнулся. — И как же? — он открыто посмотрел мне в глаза. — Ты оставил мне свою повязку, — он насмешливо усмехнулся моему ответу. Затем прижался ко мне, проводя ладонью по моей заднице. Я, закусив губы, лукаво ухмыльнулся: — А ты не меняешься, развратник… — он, легко сжимая мои ягодицы, мило улыбнулся. — Я соскучился по этому, — он поцеловал меня в щеку и перевёл взгляд на мою рану, о которой забыл даже я. — Рихард, у тебя… — Заткнись, — я оборвал его поцелуем. Хайко усмехнулся мне в губы, когда я игриво укусил его. — Тебе всё равно надо в медпункт, — нежась об мою кожу, прошептал он. — Пуля просто задела. — Да ты везунчик нахуй, — Пауль весело усмехнулся. — Так я прошёл то твоё испытание или нет? — Да… — И что мне полагается? — Игру наперегонки, — Солнечный мальчик хитро закусил губу. — Наперегонки? — Кто последний добежит до Солёного озера — тот в роли пассива, — я метнул на него пронзающий взгляд. Его фирменная дразнящая улыбка украсила его губы. — Вот паршивец … — я коварно ухмыльнулся. — Ну ладно… В это же мгновение Пауль резко рванул вперёд, а я помчался за этим чёртовым шантажистом. Сегодня был очень жаркий и солнечный день. И я почувствовал себя перерождённым, догоняя светлую макушку, не обращая внимания на боль в руке. Казалось, что наша эра началась заново. Казалось, что мы принадлежим друг другу до последней капли крови. «Солнечные» не знали, проснуться ли они на следующий день живыми, но были абсолютно уверены, что умрут вместе. — Рихард, теперь ты пассив, — Солнечный мальчик весело подмигнул мне, светясь под яркими лучами. — Твою мать, — я закатил глаза, улавливая его лукавую улыбку. Нет, этому точно не бывать, Пауль.