***
Четыре дня спустя Лестрейд сидел за столом в своей кухне и сжимал ладонями холодную чашку чая. После случившегося, когда, казалось, весь мир перевернулся с ног на голову, он и не ожидал, что можно будет отдохнуть спокойно. Старательно отгонял мысли и воспоминания о том дне все четыре года. Он помнил обо всём, но старался лишний раз не задумываться о происходящем. Но он помнил всё до мельчайших деталей. Он помнил тот день, как будто он был вчера. Седьмого июля две тысячи пятого года в Лондоне произошла серия террористических атак. Этот день начался как обычно, казалось, ничего не предвещало беды. Лестрейд как раз насиловал кофеварку, пытаясь выпить вторую законную кружку кофе, когда прозвенел первый звонок. А после этого в Ярде начался настоящий ад. Восьмого числа, спустя тридцать семь долгих, изнуряющих часов, в десять вечера он возвращался домой, надеясь только на то, чтобы добраться до кровати и уснуть, не просыпаясь желательно неделю. Перед глазами всё ещё стояли сцены, которые он увидел за эти два дня: изуродованные тела, полные ужаса глаза тех, кому посчастливилось пережить это. Он добрался до своего дома почти на автопилоте и только потянулся за ключами в карман, когда услышал за спиной топот ног, а потом его схватили. Он не знал, сколько было человек, всё произошло слишком быстро. Кто-то оглушил его, он осел на землю, ощущая жгучую боль где-то в районе затылка и не слыша ничего, кроме дикого звона в ушах. Черные лакированные ботинки — всё, что он видел до того, как ему на голову надели какой-то пыльный мешок, а затем откуда-то слева прилетела чья-то нога, врезавшаяся прямо в живот, заставившая его упасть лицом вниз. Затем его руки резко завели назад, а запястья стянули пластиковыми стяжками. Он вырубился окончательно только тогда, когда его, уже связанного, кинули на пол какого-то фургона, ещё раз приложив по голове. Пришел в себя Грэг сидящим на металлическом холодном стуле, с заведёнными назад руками, стянутыми наручниками, абсолютно голый. После удара Лестрейд плохо соображал, сознание мутилось от боли. Адреналин подстёгивал мысли, чтобы попытаться проанализировать ситуацию. Он надеялся, что всё решится, ведь это явно всего лишь ошибка. Когда он достаточно пришёл в себя, в первую очередь он попытался осмотреться. Похожее на склад помещение, освещённое всего одной шаткой лампой на длинном проводе. И по меньшей мере четыре охранника в балаклавах и во всём чёрном. Двое по бокам от стула. Один прямо перед ним за столом, и еще один с автоматом чуть позади стола. — Добрый вечер. Я рад, что вы, наконец, пришли в себя, — прозвучал сухой, отстранённый голос. — Это какая-то ошибка. Я инспектор полиции Скотленд-Ярда, по какому праву… — Нам прекрасно известно кто вы, инспектор Лестрейд. И здесь вы тоже отнюдь не случайно. По нашим данным, вы имеете непосредственное отношение к произошедшим два дня назад терактам. Видите вот эту папку, — мужчина потряс в воздухе черной папкой толщиной в несколько сантиметров. — Здесь есть всё… — Что? Это какая-то ошибка… Но ему никто даже не дал договорить, в живот тут же врезался кулак, а потом начали допрос. Именно там, сидя на жёстком стуле, периодически сплёвывая кровь и отвечая на вопросы, он понял, что все казавшиеся ему негуманными в академии методики допросов были просто играми. Здесь же работали профессионалы. Они знали наперёд каждый свой шаг, и вздумай он юлить, его бы, как считал инспектор, просто быстро бы раскусили. Но ему скрывать было нечего, он говорил откровенно, пытаясь доказать это допрашивавшим его людям. Но за каждый неверный, по их мнению, ответ его наказывали. И всё продолжалось. Сначала он думал, что сейчас, вот, сейчас, прозвенит телефон и его истязателям скажут, что это всё неправда, что они получили неверную информацию. Но телефон не звонил. Спустя несколько часов допрос окончился. Лестрейд, казалось, держался на чистом адреналине, хотя после удара по голове мысли путались, и он не мог ответить, было ли это последствием бесконечного бессонного марафона или же последствием сотрясения. Он смотрел прямо в тёмные глаза своего главного надсмотрщика и молил про себя, чтобы тот его услышал. Ведь он не виноват. Но тот только посмотрел на него и задал очередной вопрос, на который, он, предсказуемо ответил неверно, и очередной сильный удар, на этот раз в пах, лишил его сознания. Последним, что он услышал был короткий приказ. — Готовьте. Он очнулся уже не на стуле, а висящим на большом крюке для разделки туш. Его руки были заведены над головой и стоять нужно было очень аккуратно, чтобы правильно распределять вес, иначе стяжки, которые обхватывали руки, впивались в запястья, а руки в плечах простреливало болью. Но Лестрейд знал: будет ещё хуже. Обычно для выбивания информации допрашивавшие физические расправы не использовали, только унижали. Здесь же не брезговали физической расправой и от этого было страшно. Грэг дернулся, когда к нему подошли двое, и один из людей достал из коробки шприц. Спустя мгновение Лестрейд ощутил укол в предплечье, а потом почувствовал, как препарат потёк по венам. В голове практически тут же стало гулко, а пространство вокруг и голоса стали какими-то искажёнными. Стоящий перед ним мужчина закатал рукав, оголив простые дешёвые электронные часы и, видимо, засёк время. Лестрейд тоже смотрел на то, как цифры сменяют одна другую. Шум в голове нарастал, но в то же время всё вокруг прояснялось. Он ощущал каждый свой рецептор: как пульсировала шишка на затылке, как горели вывернутые запястья, соприкасавшиеся с металлом, как ныли синяки, как холодно было в помещении. Температура тут явно была понижена, а возможно это только так казалось… А потом часы издали сигнал, и вколовший препарат человек как-то резко поднял голову, казалось, в его глазах не отразилось ничего. А потом он, быстро замахнувшись, ударил. И тогда пришла Боль. Он снова убедился, что его надсмотрщики были профессионалами, они просто выполняли свою работу, чётко, слажено. Болело всё, спустя какое-то время они переместили лампу так, чтобы её свет падал ему на лицо, и это тоже вызывало жуткую боль. Раскалывалась голова, казалось, он был полностью обессилен, он был сплошным куском, полным пульсирующей боли. Он чувствовал, что начинает уплывать куда-то, но новый удар, новое наказание, и он возвращался на склад, в общество своих мучителей. А потом, когда он снова начал уплывать, ощущая себя почему-то не в этом складе, а самим складом, один из мужчин схватил ведро воды и вылил ему на голову. Лестрейд подозревал, что он выл, он кричал, он хрипел. Вода показалось ему кислотой, тогда ещё он подумал, что туда что-то добавили, хотя на самом деле это было всего лишь действие препарата. А потом, наконец, его оставили в покое. Он чувствовал себя тушей, с которой заживо сдирали кожу. Грэг полувисел на крюке, стараясь не шевелиться, чтобы не причинять ещё больше боли горящим конечностям. Каждый глоток воздуха казался ему ужасно раскалённым, при каждом вдохе в груди что-то противно булькало и движение грудной клетки вызывало боль. А ещё чем дольше он висел на холоде, тем больше ему хотелось кашлять. Но это тоже было невыносимо больно, до тёмных кругов перед глазами. Он уже давно перестал дрожать. И всё, что его заботило сейчас, было желание просто спрятаться, просто отключиться, чтобы не чувствовать ничего. Но, почему-то забвение не приходило. Он потерялся в часах и днях, не спал больше двух суток. И как ни было больно, он не терял сознание. Не мог провалиться в такую близкую родную темноту. Препарат, взбудораживший все его нервные окончания, превращал его существование в полный кошмар. Когда его тюремщики покинули помещение, он просто глядел на пол под собой, пытаясь выровнять дыхание, делая неглубокие вдохи и выдохи, игнорируя свербящее ощущение в груди и горле, требующее разразиться кашлем. На полу под ним были видны старые, высохшие разводы. Он смотрел в лужу воды и крови и наблюдал, как капли воды капают с него и расходятся причудливыми разводами. Он смотрел и всё ещё надеялся, что это какая-то ошибка. Глядя на лужу с кровавыми разводами, Лестрейд пропустил, как люди вернулись снова. Он вздрогнул и, дёрнувшись, захрипел, когда увидел перевернутое в луже отражение одного из них справа от себя, чёрные ботинки и большую, гладко выточенную палку. — Итак, — прозвучал голос слева, — может хотите сознаться и облегчить нам работу? Грэг предпринял еще одну попытку сказать, точнее, прохрипеть, что это всё какая-то ошибка, что это всё неправда. Он не виноват. — Видимо нет, — как-то устало протянул голос. А потом особо сильный удар в живот заставил его обмочиться. Кажется, именно этот момент стал для него каким-то переломным. Вися с поднятыми руками, чувствуя боль во всем теле и то, как что-то теплое течёт вниз по ногам, он осознал, что всё это происходит с ним, всё это реально. После этого боль и новые побои стали какими-то несущественными. Лестрейду казалось, что он сидит в каком-то закрытом помещении, у стены. Обхватив себя руками, раскачивается в такт биения своего сердца. Тух-тух. Кровь сочится из порезов. Тух-тух. Наркотик работает в крови. Тух-тух. Тух-тух. Тух-тух. Если сначала он пытался говорить, то потом хрипел, потом просто выл и скулил. Не как человек, как животное. Он уже с трудом думал, осознавал то, что происходит. Это было просто нескончаемым ночным кошмаром. В конце этого он не мог даже скулить. Он слышал хрипы при каждом вдохе, и казалось, иногда видел и смотрел на себя, на всё это со стороны. Он хотел, чтобы это всё наконец закончилось. А ещё больше всего он хотел, наконец, отрубиться. Он мечтал об этом. Ведь до того, когда его схватили, он был на ногах уже больше суток, в конце концов сколько может прожить человек без сна, когда все его нервы доведены до предела? Инспектор или террорист. Он уже не знал. Он просто хотел, чтобы это закончилось. Чтобы эта вереница боли прекратилась. Всё происходящее слилось в сплошное красное пятно. Он уже не следил, не думал об ошибке. Он. Просто. Хотел. Сдохнуть. Его мучители прерывались достаточно редко. Они были полностью сосредоточены на «подготовке». Лестрейд думал, что они скоро перестараются, он уже готов. Готов сказать… Видимо главный тюремщик тоже посчитал, что Грэг готов, потому как он подошёл к нему вплотную и, взяв за волосы, запрокинул его голову так, что тому пришлось сделать резкий вдох, на что его грудь и рёбра откликнулись резкой болью, но, странное дело, это прояснило его голову. Он как будто вынырнул на поверхность из глубокого тёмного колодца, крышка на котором уже хотела захлопнуться. Он глянул в серьёзные тёмные глаза в прорези балаклавы. — Скажи, что ты знаешь, и как ты замешан. — Я инспектор Скотланд-Ярда Грегори Лестрейд. Я узнал о терактах, когда был на работе. Никаких контактов с террористическими группировками не имею, о взрывах не знал. Ни с кем из подрывников или их друзей знаком не был. Это всё какая-то ошибка. — Заткнись, — мужчина коротко замахнулся, и въехал Лестрейду по челюсти, отчего во рту он ощутил привкус крови. Он зажмурился, ожидая второго удара, но его не последовало. Вместо этого в помещении раздалась до ужаса приторная мелодия рождественского гимна, и Лестрейд не сдержался его губы растянулись в кривой гримасе, которая должна была означать улыбку: «Frosty the snowman!». Ему сначала показалось, что это только его воображение. Но то, как именно эта мелодия взбудоражила всех в помещении, доказало обратное. Самый главный надсмотрщик резко обернулся к остальным. — Что за херня? — Шеф, это Снеговик звонит, — хохотнул один из парней с сильным акцентом. — Кто из вас, придурков, поменял рингтон? — Идиот. Ты здесь живешь не один год, и всё ещё так туп в английском. Снежный человек, а не снеговик.[1] — Заткнись, — сказал мужчина с акцентом. — Это подходит больше! — «Полёт валькирий» был вполне под стать Снеговику… Это имя уже мелькало в скупых разговорах мужчин, как организатора этого всего, как главного. Лестрейд внутренне сжался и выдохнул, почувствовав одновременно и облегчение, и разочарование. Он хотел, чтобы это закончилось, и не сомневался, но было немного жаль умирать вот так. Лестрейд сплюнул кровь и попытался собрался. Голова гудела, он был фактически на пределе своих сил, но решил всё же встретить смерть достойно. Он не проклинал их, он даже не обвинял их. Это просто их работа. Виноват тот, кто наверху. И будь он на их месте, если бы кто-то сверху дал точные со своей точки зрения сведения о том, что какой-то человек, который по информации замешан в терактах, он бы тоже, наверное, был готов его убить. А эти люди — профессионалы. Он закрыл глаза, пытаясь собраться с силами, чтобы встретить смерть лицом к лицу достойно. Мысли медленно текли, волны боли стали тише, и он мечтал только отрубиться, но что-то в его крови не давало ему полностью утратить связь с реальностью. Видимо организм, наконец, сдался, а возможно действие стимулятора ослабло, и ему удалось ненадолго отключиться, первый раз за всё это время. Выдернул его из чёрного колодца поток свежего воздуха и свет. Свет, который резанул по векам так, что он рефлекторно дернулся в своих путах, а из глаз брызнули слёзы от искр боли в потревоженных ранах, кистях и яркости, и он быстро зажмурился. Это было хуже лампы, которую убрали какое-то время назад. А через секунду прозвучавший рядом судорожный вздох заставил его распахнуть глаза и снова застонать. Перед ним стоял человек. Бледный, с расширившимися от ужаса глазами. Краем глаза он заметил, что людей в помещении стало намного больше. Видимо, поняв, что от него невозможно ничего добиться, они решили устроить показательную казнь. Мужчина стоял и с ужасом смотрел на Лестрейда, а тот внезапно подумал, что и правда выглядит, вероятнее всего, просто жутко. И именно этот мужчина, скорее всего, должен привести приказ в исполнение. Он глянул человеку прямо в серые глаза и прошептал, видя его подрагивающую руку: — Не надо. Просто делайте свою работу, — он надеялся, что рыжеволосый всё-таки его услышал. И видимо так и произошло, потому что все эти мельтешащие люди подбежали к нему, а бледный мужчина, казалось, переборол себя. — Инспектор, произошло недоразумение. Всё уже закончилось. Мы вас отсюда вытащим. Потерпите ещё немного, — он говорил это, а пришедшие с ним уже снимали его с крюка. Тело прострелило болью, он бы рухнул на пол, но его удержали. От боли потемнело в глазах, и он закричал, а потом его вырвало. У него всё болело, но он осознал себя лежащим на каталке. Вокруг суетились люди, в руку вставили катетер, но даже это прикосновение было слишком болезненным, поэтому он попытался закрыть глаза, надеясь, что всё снова исчезнет. Но он чувствовал все снова, как будто через глубокий колодец, но провалиться в темноту ему не давали. Жуткий страх — и он вынужден был снова открыть глаза, чтобы столкнуться с внимательным взглядом серых глаз. — Пожалуйста, — прошептал Грэг, чувствуя, как по щекам катятся слёзы. Человек растерянно глянул вокруг, но, видимо, все были заняты чем-то другим, и наклонился к нему. — Пусть это все закончится. — Что? Всё уже закончилось, инспектор. — Прикончи меня. Я хочу, наконец… — он чувствовал, что говорить больше не может. Поэтому прошептал одно. — Укол. Мужчина взглянул на него, а потом резко отпрянул. Лестрейд прикрыл глаза, снова окунаясь в эту боль. А потом он почувствовал, как по венам что-то потекло, последнее, что он видел через полуприкрытые веки — бледное лицо мужчины, одетого так странно для этого места. — Спасибо, — попытался прошептать Лестрейд перед тем, как тьма, наконец, поглотила его.***
Лестрейд отставил холодную чашку и вышел на крыльцо, чтобы покурить. После произошедшего всё было сложно. Психотерапевт сменила препарат и после недельной адаптации организма он начал чувствовать себя лучше. Теперь, наконец, он мог проанализировать то, что произошло. Он пытался найти разумное объяснение всему этому. И это было сложно. И сейчас, он, куря, в первый раз подумал о том, что терзало его последние дни. Ему всё ещё не были понятны причины поступков Майка. Он не понимал, что происходило. Но он понял, между ним и Майком было намного больше, чем просто посиделки в баре. Майк стал настоящим другом Грэгу, и Грэг подозревал, что таким он являлся и для него. Он не заметил, но как-то постепенно на место отчаянью и злости, пришло сожаление. Сожаление о том, что теперь, казалось, было безвозвратно утеряно. Разбито вдребезги о стену, которой стало прошлое. И терять это было невыносимо больно. Ведь все эти пять лет Майк был его опорой.***
Седьмое июля. Первая годовщина. Грэг не смог прийти на официальную службу памяти к мемориалу, не хватило мужества[2]. Прийти на панихиду было тяжело, перед глазами вставали образы пережитой трагедии и того, что она принесла лично ему. Лестрейд не решался прийти туда, потому что визит на мемориал был не столько данью памяти по погибшим, сколько скорбью по тому, во что превратилась его жизнь. И ему казалось, это неуважительно к погибшим. Поэтому свой визит он перенес на один день вперёд. Прошёл целый год, но воспоминания не угасли, не потухли. Он научился жить с ними. Иногда какое-то событие могло вытолкнуть воспоминание наружу, но за это время он научился бороться. Он научился держать их в узде. Но все равно даже спустя год они всё ещё не потухли, периодически всплывая в памяти. Вечером восьмого, после работы, он подошёл к мемориалу, где уже лежало несколько букетов и стояла пара лампад, и поднёс свою. Рука подрагивала, когда он зажигал маленький фитилёк и поставил лампадку возле одного из столбов, и склонил голову в память о жертвах. И казалось его сердце разрывалось от боли. Грэг не знал, сколько он так стоял, пока не почувствовал за спиной чьё-то присутствие и резко обернулся. Он не хотел, чтобы кто-то стал свидетелем его боли, но увидев Майка, ощутил облегчение. Тот молча стоял позади, давая так необходимую в этот момент поддержку. Они молча стояли какое-то время, глядя на горящую лампаду, и никто не стремился прервать тишину.***
Постепенно Лестрейд начал справляться с ситуацией. Всё было ещё далеко от идеала, но уже было легче. Через неделю он вышел на работу. Коллеги радостно восприняли его возвращение, комиссар порадовался, что детектив-инспектор не оставил их надолго, Салли с чистой совестью стукнула стопкой дел о его стол. — В следующий раз могли бы хотя бы сказать, что уезжаете. — Прости, семейные проблемы, — Лестрейд взял и принялся складывать документы. Соврать оказалось как всегда легко. — Срочно летал во Францию, скончалась одна из родственниц. — О, мне жаль, — Донован потупилась и, ещё раз извинившись, скрылась за дверью. Лестрейд понимал сержанта. После его внезапного отпуска все отчеты и дела свалились на нее, а он в последнее время был далеко не общительным, поэтому в подробности того, что делал, никого не посвящал. Час спустя, когда он разбирался с накопившимися за неделю делами, в кабинет в сопровождении молчаливо собранного Джона ворвался Шерлок. Они не навещали его после случившегося, Уотсон порывался, но Грэг послал их практически прямым текстом. А сейчас, видя, как детектив подошел к столу, а Джон деликатно подвинул стул у стены и присел, он только вздохнул, обхватив голову руками. — Даже не пытайтесь ничего спрашивать. Я… — А я и не собирался, — неожиданно протянул Шерлок, доставая откуда-то из-под пальто стопку папок, и кинул их на стол. — Донован запрашивала проверку на прошлой неделе, решил вернуть. И ещё, — Холмс вытащил из кармана телефон и, порывшись там, нажал на кнопку, и телефон Грэга завибрировал, — чтобы, как говорится, закрыть тему. Знать не хочу, что у вас там произошло, но знай, если что, я могу повторить. И с возвращением, детектив-инспектор. Джон? Шерлок кивнул на прощание и вылетел из комнаты. Лестрейд и Джон только переглянулись, Уотсон вздохнул и встал. — И всё-таки, Грэг. Я, конечно рад, что ты вернулся к работе. Но прими совет врача. Проверь сердце. Мне тогда очень не понравился твой сердечный ритм. Пока, — Джон кивнул и вышел, притворив за собой дверь. Лестрейд потянулся к телефону и открыл сообщение. «Красиво, правда?» К сообщению прилагалось фото. На нем был изображен Майк. Лестрейд поражённо замер, вглядываясь в знакомые черты. Судя по всему, человек на фото спал. Грэг моментально понял, что имел ввиду Шерлок. Нос старшего Холмса был красный, раздутый: явные последствия удара. Но примечательным было не столько это, примечательной была наклеенная на лоб Майкрофту бумажка. «Требуются деньги на операцию по укорочению носа, который я постоянно сую не в свои дела». Лестрейд какое-то время смотрел на фото, потом издал какой-то странный полупридушенный всхлип, а затем просто захохотал в голос.***
Втянувшись в ритм, Лестрейд осознал, что жизнь стала привычнее. И все чаще он вспоминал не последствия того заключения, а приятные моменты, которые были постоянно в общении с Майкрофтом. Странные подарки, дружеские подколки, посиделки в пабе «Спикер», преимущественно по пятницам. Как-то придя домой к компьютеру с чашкой крепкого чая, он замер, удивлённо глядя на фотографию на заставке. Ведь он совсем забыл.***
— Небось и с королевой знакомы? — протянул Грэг, делая глоток пива. Майк молча посмотрел на него, подняв одну бровь. Лестрейд улыбнулся, но молчание затянулось, и он изумленно уставился на собеседника. — О нет. С тобой вообще не может быть шуток. Ну и какая она? В обычном общении? — Достаточно… — мужчина замялся, — милая. — О Господи! Только ты мог так охарактеризовать нашу королеву! Милая! Ни величественная, ни грандиозная, ни мудрейшая и справедливейшая, а… милая? Нет, ты не настоящий подданный британской короны. — Я даже держал её в руках. — Что? — Корону. И во дворце я бываю достаточно часто… — Святые угодники. Слушай, Майк, а у тебя случайно нет фотографии короны? — Нет, зачем? Ты можешь посмотреть в интернете, если надо. — Это не то, — Лестрейд посмотрел по сторонам, а потом наклонился к другу и прошептал. — Ты обязательно должен с ней сфотографироваться, не то, что я тебе не верю, но… — Ты хочешь, чтобы я сделал фото с короной? Удивление Майка было столь неподдельным, что Лестрейд засмеялся. — Ой, оставь, я пошутил. Просто не верится… Сир, я не достоин даже сидеть с вами за одним столом. Итак. Значит сегодня ты пил чай с королевой, а сейчас пьешь пиво со мной, ну ладно, ты — кофе, со мной? Я польщён. — Не вижу проблемы. И да, сегодня я не был на приеме у королевы. И тем более не пил у неё чай. — А вчера? — усмехнувшись, спросил Грэг, но увидев, как нахмурился Майк, не сдержался и рассмеялся в голос. — Не сердись, я просто подкалываю тебя. Так принято делать, представь. Не везде стоит придерживаться твоего идиотского этикета. Понимаешь? — Я не сержусь. — Майк, пойми, просто мне не верится. Такая шишка и общаешься со мной. Грэг рассмеялся, видя растерянное выражение на лице друга.***
Прошло всего четыре дня с их встречи, Лестрейд крутился как белка в колесе, пытаясь сопоставить все улики по последнему делу. Шерлок сказал, что это дело элементарно, и просто отказался помогать. — Сэр, — Салли стояла возле инспектора на поляне в парке, где нашли тело, и зябко ежилась. Вокруг суетились констебли, и люди готовили тело для транспортировки в морг. — Вы надеетесь, что на вас от холода снизойдет озарение? Эксперты уже всё отсняли. Поедем в участок. Там есть белая доска, кофе, даже пончики. Лестрейд ещё раз окинул площадку и людей тяжелым взглядом и вздохнул. — Возможно, ты права, Донован. Здесь мы уже ничего не высмотрим. Когда они уже подошли к машине, и Лестрейд сел за руль, телефон сообщил о новом входящем. Лестрейд потянулся посмотреть вложение, да так и замер, уставившись на экран. СМС содержало прикреплённую фотографию, изображавшую Майка, державшего одной рукой корону, а другой телефон, и делающего селфи. Грэг несколько секунд пялился на фото. — Сэр, с вами все в порядке? — удивленно спросила напарница, и Грэг глянул на нее, потом на фото и натурально заржал. «Надеюсь, теперь мне доказывать не придется. На голову надевать не захотел. Она мне мала. М» пришло текстовое сообщение. Лестрейд увеличил фото, и, прищурившись, посмотрел на размытое синее пятно на заднем плане. «А кто стоит за тобой?» «Я не мог сфотографироваться с короной без позволения.» Лестрейд взъерошил волосы, а потом из его горла вырвался истерический смешок. Только Майк мог позволить себе такое. «Это что, мать его, Королева?» «Да. Это королева. М» — Сэр? С вами все в порядке? — растерянно спросила Донован у внезапно побледневшего инспектора. — Да, — протянул Лестрейд, а потом снова засмеялся. — Просто друг прислал очень весёлое фото, не обращай внимания. — Лестрейд вытер выступившую от смеха слезу и попытался успокоиться. Телефон снова мигнул экраном и инспектор увидел следующее сообщение. «По поводу вашего дела. Проверьте соседа. У него будет орудие. М» Грэг несколько секунд пялился на экран, а потом установил телефон на подставку, завел машину и поехал следовать подсказке. Вечером, сидя в баре и потягивая пиво, Лестрейд с интересом разглядывал конденсат на стекле. Казалось, вокруг его окружали сплошные гении. Рядом к стулу прислонился зонт-трость, и на место напротив опустился как всегда элегантный Майк. Лестрейд улыбнулся ему и где-то в глубине пожалел, что толком о нём ничего не знает. Странный таинственный друг, если он куда-то вдруг пропадёт, он даже не будет знать, кого и где искать. Вспомнились рассказы про шпионов, которые исчезали, рвали отношения с друзьями, семьёй. Лестрейд поднял глаза на своего друга. Лучшего друга. — Спасибо за фото. Я его распечатал и поставил на каминной полке. — У тебя же нет камина. — Боги. Ты даже мою планировку знаешь. Нет. Я просто скачал его себе на комп… и на телефон. Боги. У меня есть фото с тобой, короной и королевой. Неслыханно. Кстати, по поводу женщины, как ты узнал? — Информация, инспектор, правит миром. Мне хотелось сегодня встретиться, на следующей неделе я буду отсутствовать в стране. Поэтому я по своим каналам помог распутать это дело быстрее… тем более вы бы его раскрыли, просто вам нужен был толчок. Я всего лишь поднял её переписку. — Всё, что говорят в этих статьях про доступ к данным — правда? — Не всё, далеко не всё. Один из родственников убитой работает на наше ведомство. И мы следим за всеми его членами семьи, во избежание утечки. Поэтому… — Ну спасибо за откровение, Майк, — Лестрейд улыбнулся. — Так куда летите? — Простой визит в Европу.***
Мать всегда говорила Грэгу не рубить с плеча. Нужно сначала выслушать обе стороны, а уже потом принимать решение. И он понимал, что когда-нибудь им с Майком придется поговорить. Воспоминания о том, что он узнал, всё ещё причиняли боль, но под влиянием антидепрессантов эмоции были сглажены и не так остры, как вначале. И ему было страшно узнавать. Он боялся, боялся того, что все пять лет его жизни были глупым фарсом, и хоть он понимал правильность и необходимость разговора, он боялся. В пятницу, после долгого рабочего дня, ноги Лестрейда снова принесли его к пабу, находящемуся в двух кварталах от Скотланд-Ярда. Снова. Визиты в Спикер по пятницам стали такой устойчивой привычкой, что за столь короткий срок отвыкнуть было почти нереально. И стоя на улице напротив паба, Лестрейд осознал, что кроме тех мыслей, сомнений, воспоминаний, которые крутились у него в голове, он скучал. Скучал по общению с другом. А с другом ли?.. Лестрейд раздражённо приподнял воротник, бросил взгляд на столик возле окна, за которым они чаще всего сидели, и поражённо застыл. Там в белой рубашке сидел Майкрофт Холмс. Грэг замер, он даже кажется, прекратил дышать, жадно всматриваясь в родное лицо. И что-то в том, что он видел, было неправильно. Почему Майк сел тут, ведь они больше не видятся, и заказанные места можно отменить. Друг снова пил свой отвратительно крепкий кофе, сжимая пальцами чашку, и смотрел на стол… Просто смотрел. Он не работал, как всегда, он не смотрел в свой смартфон, не просматривал отчеты, он просто сидел. Как будто в ожидании чего-то. «Или кого-то», — шепнул внутренний голос. Грэг не мог разобрать, но с такого расстояния лицо Майка казалось ему осунувшимся, и сердце сжалось от иррационального страха. Может, что-то случилось? Он непроизвольно сделал движение вперёд и увидел, как мужчина за стеклом медленно начал поднимать голову. Нет, он не может, Грэг быстро отступил на два шага назад, скрываясь в тени переулка и прижимаясь спиной к холодной кирпичной стене. Он не может встретиться с Майкрофтом. Это всё слишком.***
Майкрофт Холмс снова сидел в «Спикере» и потягивал свой чёрный кофе. «Мерзкое горькое пойло», обозвал его как-то, попробовав, Лестрейд. Для инспектора вкус всегда был важнейшей составляющей, поэтому кофе он предпочитал пить сладкий, разбавленный молоком. Холмс же предпочитал наиболее крепкий. Это был его своего рода допинг, необходимый для нормального функционирования мозга. Сегодня было ровно две недели с того момента, как Грэг узнал о том, что на самом деле произошло. Ровно две недели, как прекратилось их общение. Ровно две недели, как всё рухнуло. Это было предсказуемо, но нелегко. После того разговора с Шерлоком, когда он в первый и единственный раз позволил терзавшему его чувству вины поглотить его с головой, легче не стало. Проснувшись наутро, он постарался забыть прошедший день. Это было его прощание. Холмс принялся работать с удвоенной силой, пытаясь заглушить ту боль, которая поселилась в душе. Но даже полное погружение в работу не приносило облегчения. Как ни старался, он не мог забыть. Не мог так просто перешагнуть это, вычеркнуть, оставить позади. Всё вокруг напоминало о том, что было уже не вернуть. Майкрофт стал хуже спать, ему стали сниться кошмары. Он начал выполнять мелкие ритуалы, призванные как-то облегчить этот резкий разрыв. Одним из этих пунктов были визиты в «Спикер». Каждый раз, когда выдавалось свободное время, он приходил в паб, садился за стол и позволял себе притвориться, что ничего из этого не было. Что он просто ждет Грэга, что вот сейчас дверь распахнётся, и он плюхнется на стул напротив, поставит пинту на подставку и улыбнется своей счастливой улыбкой. И всё снова станет как раньше. Пусть и зыбкий, мир вернётся в равновесие, и вероятное раскрытие будет маячить на пороге где-то там, за горизонтом. И он был уверен, спустя две недели или даже спустя месяц это всё равно будет больно. Холмс сидел за столом, обхватив руками остывающий кофе, когда почувствовал на себе чей-то взгляд. Он посмотрел в окно. За стеклом сновали люди, проехала машина, окатив недовольного нетрезвого прохожего водой, на что он только устало махнул рукой. — Сэр, вам ещё что-нибудь принести? — отвлек его голос молодой официантки, которая собиралась убрать пустую чашку из-под кофе. Майкрофт Холмс вздрогнул и поднял на неё глаза. Та же самая девушка, которая тогда заслужила улыбку Грэга. В груди защемило от воспоминаний. Он быстро окинул официантку взглядом. Девушка явно работала в кафе последние дни. Лицо её светилось от счастья, а на пальце блестело помолвочное кольцо. — Нет, спасибо, — Майкрофт улыбнулся, и полез в карман пиджака за кошельком. Затем отсчитал пять бумажек и передал их девушке, которая, получив от мужчины такую сумму, только удивлённо распахнула глаза. — Сдачу оставьте себе. Считайте, что это мой вам подарок на свадьбу. Тихое спасибо, прозвучавшее ему вслед, стало самой приятной наградой. Майкрофт вышел из тёплого помещения паба и поднял воротник от пронизывающего ветра. Он как раз поджёг сигарету, когда справа раздался знакомый голос. — Прости, не угостишь сигареткой? Он рассеянно замер и медленно повернулся. Рядом с ним стоял Лестрейд, грустно и как-то застенчиво улыбаясь. Майк осторожно, будто боясь лишним движением развеять мираж, протянул ему пачку и, подождав, пока Лестрейд вытянет сигарету, щелкнул крышкой своей бензиновой зажигалки. Грэг аккуратно прикурил, внимательно рассматривая лицо друга. Вблизи детектив-инспектор действительно увидел, что лицо мужчины как-то осунулось и похудело, под глазами залегли круги. Майкрофт, казалось, смотрел на него как на восьмое чудо света, двигаясь осторожно, будто боясь спугнуть. И внезапно Лестрейд понял, что не только он боялся этой встречи. — Отвратно выглядишь, Майк. Ты хоть спишь нормально? — он посмотрел на друга, а потом повернулся к дороге, глядя на вечернюю улицу. — Знаешь, моя мать всегда говорила, что нельзя решать всё, зная только одну сторону и не желая узнавать другую. Майк, скажи пожалуйста, что это всё не было просто игрой в чувства. Что ты общался со мною не для того, чтобы узнавать всю информацию о Шерлоке из первых рук. Майкрофт сделал затяжку, но, услышав вопрос, закашлялся, резко выдохнул и уставился на Лестрейда широко раскрытыми глазами. Шпионаж за братом? Этот вопрос Грэг задал прежде всего? — Нет! И никогда не было. Я действительно общался с тобой просто потому, что ты стал моим другом. Боги, Грегори, мне так жаль. — Майкрофт с силой зажмурился. — Я тебе очень благодарен за то, что ты даёшь мне возможность сказать. За то, что ты решил дать мне шанс ответить. Я всегда понимал, что информация о том, что именно по моей вине ты пострадал, рано или поздно всплывет. И мне правда очень жаль, что я не смог тебе признаться. — Холмс сделал затяжку и выдохнул. — Я был в Ираке на переговорах двое суток, когда случились теракты. Меня призвали обратно, чтобы я помог с установлением всех связей и всех сообщников. Я этим занимался до вечера восьмого июля. В мои задачи входило изучение всех документов и подведение связей с террористами. Восьмого июля в шесть вечера мне передали твой файл. — Майк сделал затяжку и выдохнул дым в прохладный ночной воздух. — Я хотел приготовить площадку для встречи, узнать, что на самом деле случилось в тот день, когда из Ярда пропало три грамма героина по твоим пропускным документам. Мои люди следили, чтобы Шерлок не попадался, они отмазали и его, и тебя, повесив всё на совершенно левого человека, скончавшегося за час до обнаружения пропажи от передоза. Тут надо отдать должное моему брату. Он сохранил пропуск, поэтому то, что его нашли вместе с Шерлоком, спасло тебе карьеру. Но я всё равно решил удостовериться. И я подал запрос. Но когда твой запрос передали мне, я был на ногах уже шестьдесят девять часов и приближался к своему пределу. Я отправил краткую характеристику на тебя Хершу, забыв уточнить, что данный запрос идёт по другой форме. И он принял мое письмо как указание для тех же действий, как для допрашиваемых по терактам. Они нашли какие-то связи и начали привычно копать. Обнаружил это я спустя два дня. — Майкрофт с силой зажмурился, пытаясь прояснить зрение. — Я сразу вызвал команду, чтобы отвезти тебя в госпиталь. Я сидел рядом с тобой неделю, чтобы удостовериться, что ты в порядке. Чтобы моя ошибка не стоила тебе жизни. И когда ты окончательно пришёл в себя, я просто не смог признаться, кто я на самом деле. Сначала я был поражён твоей силой воли, а потом… Как-то постепенно это переросло в то, что ты стал моим другом. Единственным. Грэг поражённо смотрел на Майка и не мог поверить. Все его теории были даже близко не похожи на правду. Он смаковал свою обиду, он мирился с тем, что произошло, и он ни разу не думал о том, каково всё это пережить было Майкрофту. Свою ошибку, которая стоила так дорого. Он вспомнил, как друг постоянно вёл себя, как будто что-то внутри терзало его. И теперь он понял. Майк, именно Майк помог ему справиться. Он тоже нёс этот крест, крест того, что случилось, разделяя его вес поровну. Он пытался искупить свою вину, был настоящей опорой. Лестрейд смотрел на друга и наконец-то видел его. Не какую-то часть, выглядывавшую из-под маски. Ох, Майкрофт Холмс. Что же мы наделали. — Я хотел тебе рассказать ещё тогда, в больнице. Я хотел признаться, но не смог. Я просто не смог. Ты помнишь, ты спрашивал тогда, и я не сказал, что именно я отдал тот приказ, я просто испугался признаться. Я узнавал тебя, и тем больнее это всё было… Майкрофт посмотрел на стоявшего рядом друга. Тот смотрел на него расширившими глазами, а потом резко уронил недокуренную сигарету. Холмс непроизвольно зажмурился, ожидая проклятий, удара, но никак не того, что сильные руки обхватят его и прижмут к себе. — Тише, ну что же ты, — услышал он мягкий голос. — Ну не надо, успокойся. Ты же Майкрофт чёртов Холмс, правитель всея Британии. Тебе даже разрешает держать корону сама королева. Ну успокойся. Майк, если бы я знал… Если бы я только знал. — Прости меня. — Тшш, успокойся, я всё понимаю. Майк, я прощаю тебя. Давно простил. Ну что же ты, успокойся. По мокрой вечерней улице шли люди, огибая стоявшую возле выхода из паба пару. В луже мир отражался перевернуто: горевшие желтоватым светом фонари, дома, окно паба «Спикер», в котором улыбавшаяся девушка протирала столик. Лестрейд гладил друга по подрагивающей спине, а Майкрофт в первый раз за эти долгие четыре года осознал, что плачет.