Третье желание

Безликий секретарь, оставивший Шури папки с документами, вышел из кабинета, не утруждая себя соблюдением каких бы то ни было приличий. Кокуё столкнулся с ним в дверях, едва не опрокинув чайник с кипятком, одарив лучащейся улыбкой в ответ на беглый враждебный взгляд. Нахмурив брови, Кокуё проводил пришельца изучающим взглядом, сделав мысленную пометку о необходимости провести с Шури воспитательную беседу. – Вам бы над имиджем поработать, Шури-сама, – бросил он, закрыв за собой дверь. Шури на его реплику никак не отреагировал, погрузившись в изучение принесённых бумаг. Приблизившись, Кокуё увидел в его руках раскрытую папку с надписью «Личное дело», не рассмотрев ниже написанные номер и имя. Подняв лицо и заметив Кокуё, Шури ничем не выразил своего удивления. Закрыв папку, он положил её перед собой. Тихонько вздохнув, он сказал: – Их осталось двое. Я знал об этом, но… не осознавал в полной мере, видимо. Кокуё кивнул, неслышно отошёл к камину, чтобы заварить чай. Шури было необходимо время, чтобы справиться с собой, усмирить эмоции и обдумать то, чем он хотел поделиться. И Кокуё был полон решимости предоставить ему столько времени, сколько было нужно. От прежней возбуждённой весёлости не осталось и следа. Его плечи поникли, волосы растрепались в беспорядке. Сидящий за огромным, столь не подходящим ему столом, Шури казался маленьким мальчиком, которым он должен был перестать быть уже давно. Но память о прошлом растревожила его, прокравшись в каждую черту лица. – На самом деле, – произнёс он, не повышая голоса, – я ни с кем из них не был близок, никого толком не знал. Но отряд прекратил своё существование и от этого… тоскливо как-то. Кокуё поднял на него взгляд в тот самый момент, когда Шури выпрямился в кресле, шумно выдохнув, напустив на себя расслабленный вид. Любовно проведя ладонями по гладкой поверхности стола, он обратился к своей памяти. – Отец зачислил меня в отряд «Чёрных ястребов», заверив, что я многого смогу достичь, – с этими словами Шури вздрогнул, так что появившаяся на губах едва заметная улыбка казалась вымученной. – И в первый же день с ними я чуть не умер. Я ведь рассказывал тебе об этом? – Шури обернулся к Кокуё. Тот встретил его взгляд с ободряющей улыбкой, согласно кивнул. Расслабившись, Шури продолжил: – Конацу меня спас. Мне это напомнило… На экзамене, я, гхм, запаниковал, но рядом оказался Микаге. И сейчас я думаю о том, что, возможно, наверное, я потому так и привязался к Конацу. Потому что он напомнил мне другого человека. Но это нечестно по отношению к нему. Он хороший. Надеюсь, вы с ним поладите. Кокуё улыбнулся, сочтя наступившую паузу благоприятной возможностью для того, чтобы сменить тон атмосферы, воцарившейся в кабинете. – О всевозможных достоинствах господина Конацу я, вашими стараниями, наслышан, с нетерпением жду встречи с ним. А что вы можете рассказать об остальных? Шури нахмурился, став похожим на себя прежнего, обычного. – Что тут скажешь? – с ворчливым смущением пробормотал он. – Ты ведь их видел в поместье. Хотя не всех, да? Они странными были, – Шури замолк, несколько мгновений потратив на то, чтобы воскресить в памяти образы тех, кого он считал слишком непонятными. Они не были теми, кого можно было легко проанализировать. Прошлый Шури такую задачу перед собой никогда и не ставил. Но нынешний Шури перестал классифицировать свои действия на невозможные и посильные. Он закрыл глаза, а открыв их, увидел перед собой штаб отряда «Чёрных ястребов», большой, захламлённый кабинет, удивительный тем, что люди занимали в нём больше места, чем все прочие элементы интерьера. Среди них – высокий темноволосый мужчина, с неизменными тёмными очками на глазах и конфетой за щекой. Эти детали оказались тем якорем, который внушил Шури уверенность в последовавших произнесённых им словах: – Майор Хьюга вызывал недоумение. Казалось, что он ни к чему не относился серьёзно. Но его взгляд иногда становился таким… пугающим. Хотя не настолько пугающим, каким был Кацураги-сан, – другой человек, самый старший, окутанный то ли запахом свежеприготовленной еды, то ли прелых водорослей. – Тот был абсолютно нечитаемым. Я, кажется, даже лица его вспомнить не могу, оно всегда было в тени. Другое дело – подполковник Куроюри, – обладатель наиболее запоминающейся внешности, скорее взрослый ребёнок, чем юный старик, больше похожий на экзотический трофей, а не жестокого солдата. – Можешь себе представить, он был похож на девочку. Я и принял его за девчонку впервые, когда увидел. А потом, когда увидел его на поле боя, дал себе зарок, не делать поспешных выводов больше никогда, – с образом низкорослого подполковника был связан тот, кого Шури видел редко: болезненного вида мужчина, в глазах которого мешались пустота и нежность. – С Харусе я мало сталкивался. Он казался добрым малым, хотя вёл себя несколько отстранённо, – словно в контраст ему – двое светящихся изнутри пришельцев-иностранцев. – Близнецы, которых притащил майор, больше были похожи на диковинных зверьков. А ещё Кляйн… – недоумение во взгляде, правильные слова, его лучший друг, которого он не помнил… Контуры кабинета померкли и растворились, без звука сгинув в чертогах памяти. Шури покачал головой, отгоняя наваждение. – С ним вообще всё странно всегда было, – раздражённо закончил он. – А главнокомандующий? – спросил Кокуё. – Аянами-сама? Шури попытался вспомнить, и на одно лишь короткое мгновение в его памяти возникла всегда закрытая дверь, к ручке которой он ни разу не прикасался. – Я его почти не видел, – признался он. – А когда видел, ощущал давление. Но отец постоянно напоминал мне о том, какой он умелый и мудрый, и я старался следить за ним, обращать внимание на всё, что он говорил и делал. Но по итогу я могу сказать только то, что он… – Шури замер, потому что уже возникшие на языке слова удивили его. Не веря самому себе, понизив голос, он произнёс: – Был одинок. Прождав несколько секунд, Шури подсознательно ожидал, что слова уйдут, не желая складываться в ясные предложения, как было до сих пор. Но слова сами лились из него, просясь наружу, ведь нашёлся тот, кто придавал им значение, готовый внимательно выслушать. – Все в отряде были преданы ему. Но иногда складывалось чувство, что он… не видел никого из нас, настолько глубоко погружаясь в себя, что даже майор переставал улыбаться. Но все готовы были отдать ради него жизни, поэтому, наверное, я просто чего-то не понимаю. И не пойму, пожалуй, уже никогда, ведь не встречусь с ним снова. Хотя не верится, что такой как он, мог погибнуть. Он сам был воплощением смерти. Ты ведь видел его, тогда, в поместье. Не мог не обратить внимания. – Да, я запомнил его, – Кокуё согласно кивнул. – Хм, дайте-ка подумать… Большая птица. Но, скорее, не чёрная, а белая. Не распускающая крыльев – таким было моё первое впечатление, – заключил Кокуё, улыбнувшись выглядящему растерянным Шури. – И я подумал тогда, что он полагается на своих людей, и за его холодной отстранённостью скрыто доверие. Вы не согласны с этим? Шури, перестав ощущать уверенность, неразборчиво промычал что-то, прежде чем ответил: – Может быть. Я был для него пустым местом, но со стороны видел, что они были связаны, но не были едины. Все следовали за одним, но руководствуясь чем-то своим, личным. – Хотите сказать, что вы были птичьей стаей с единым названием, но, по сути, состоящей не из одних только ястребов? – с улыбкой предположил Кокуё. – Типа того… – согласился Шури. Переведя взгляд за окно, он с задумчивым видом проговорил: – Ворон, скворец… Грач. Воробьи. Один кукушонок. – И галчонок, – не сдержался Кокуё, без смущения встретив осуждающий взгляд нахмурившегося Шури. Но тот не успел ничего возразить, сбитый с толку вновь заговорившим Кокуё. – Получается, что «Чёрные ястребы» было неудачным названием. Оно внушало ужас врагам, но не отражало сути. Судя по тому, что вы рассказали, наверняка никто из отряда не имел к закрепившемуся за ними названию никакого отношения. За стеной вдруг раздалось неразборчивое злое бормотание, гулкие шаги по приёмной. Кокуё и Шури одновременно повернули головы к двери, когда прозвучал нарочито громкий стук. Никто из них не успел дать ответа, как в следующую секунду дверь с шумом распахнулась. – Приветики, и.о. генерала! По поручению кого-то там, – напомни кого, Конацу! – вышестоящих, в общем, явились выразить своё почтение. Или нет?.. Я что-то путаю. – Прекратите валять дурака, майор, вы не можете продолжать оправдывать свою глупость травмой головы. Врач сказал, что вы совершенно здоровы. – Так и сказал, да. Но у меня есть все основания полагать, что он испугался сделать другое заключение, отражающее действительное, весьма плачевное, риску заметить, положение дел. Я всё ещё ощущаю недомогание. С тех самых пор, как мы перешагнули порог форта, я чувствую, что мне по себе. – Полагаю, это ваше предчувствие предстоящей работы. Возьмите себя в руки! – Возьми ты, Кона-цу! Кокуё, бросив взгляд на застывшего с непонятным выражением на лице Шури, сделал скоропалительное заключение о том, что работу над сменой имиджа его руководителя предстоит вести с учётом множества внешних факторов. Глядя на потешно сцепившихся друг с другом скворца и ворона, Кокуё не ощущал от них никакой угрозы, хотя цепкий взгляд тёмных глаз из-под очков скользнул по нему, отмечая его присутствие. Значит, его услышат. – Кхе-кхе, – кашлянул он, поднеся сомкнутую в кулак ладонь ко рту. Его действие возымело не заставивший себя ждать эффект. Двое замолкли, и Кокуё было всё равно, даже если вызвано это было лишь охватившим их любопытством. С невозмутимой улыбкой на лице он обернулся к тому, кому следовало уже давно научиться отдавать приказы. – Может, вы хотите что-то сказать, господин Шури? Шури бросил на него взгляд, преисполненный отчаянной мольбы. И при этом его глаза загорелись светом сверкающих слёз. Кокуё сокрушённо покачал головой, признавая своё бессилие. Был ли Шури одним из них или не был, не имело значения. Но они не были для него чужими людьми. – С-с возвращением. Оба вздрогнули, точно застигнутые врасплох раздавшимся громом. Что был не громче шёпота. Одного взгляда оказалось достаточно, чтобы стало ясно, что Шури не тот, от кого бы они хотели это услышать. Может, и вовсе не эти слова были им нужны. Но именно осознание этой «неправильности» заставило двоих замолчать, встать смирно и обратить взгляды на того, кто их поприветствовал. Кто, вопреки всему, был рад их видеть. Не тот человек. Не в том месте. Но они остались прежними. Иначе, как Кокуё выяснил лишь впоследствии, не могло и быть.