Переписывая Поттера

Волосы Грейнджер и ветер не особо ладят между собой. И сейчас, на высоте птичьего полета, чувствуя, как она крепко обхватывает его сзади, цепляется за мантию, очевидно ничуть не доверяя ни метле, ни его многолетним тренировкам, лишь уверился в своих догадках. А еще в том, что, несмотря на страх и закостенелое предубеждение ко всему неустойчивому, упрямая ведьма никогда не откажется от сомнительных, рискованных предложений. И это странным образом… заводит. Да, нечестно, и все же Драко нарочно резко взлетел вверх, кружа над спящим замком, из-за чего она прижалась еще ближе, бормоча нечто неразборчиво-раздраженное ему в спину. Затем метла застыла в полете, точно как сердце Грейнджер. Он даже расслышал последний стук. — Это и есть твой гениальный план? — она хмурилась с зажмуренными глазами. Драко знал, поскольку обернулся, ухмыляясь в ее сердитое лицо. — Заставить возненавидеть еще сильнее? — Заткнись и раскрой глаза. Давай же, не будь несносной занудой, — дразня, он перешел на шепот. — Тебе понравится. — Мне не нравится высота, — заспорила она. — Не нравится, когда под ногами пустота и нет никакой опоры, а еще… — Тебе не нужно смотреть вниз, — прервал он поток ее отчаянных возражений. — Над нами нет никакой пустоты, только обыкновенное безвредное небо. Земля в качестве опоры тоже необязательна — для этого у тебя есть лучший ловец Хогвартса. — Она выразительно фыркнула у него за спиной, Малфой нахмурился. — Что такое, Грейнджер, хочешь, чтобы я немедленно продемонстрировал свои навыки? — Не вздумай. — Тогда открой глаза, — повторил он серьезнее. — Ты не пожалеешь. Обещаю. Драко расслышал ее обреченный вздох, звучавший подобно нежелательному смирению перед неизбежным; почувствовал, как она неуютно ерзает на месте, прежде чем решиться. И замирает. Ночь. Луна. Звезды. Сочетание, которое он видел так часто, что и не счесть. Десятки, сотни, тысячи раз. На небе ничего не меняется, там все всегда на месте, упорядочено, последовательно и предсказуемо до тошноты, порой настолько, что хочется взять и перемешать до полной неузнаваемости. Впрочем, не сегодня. — Здесь красиво, — признала Гермиона, упираясь подбородком ему в плечо. — Если, конечно, не думать о чудовищной высоте и смертельной опасности. Он усмехнулся. — Не притворяйся, что тебя не заводит риск и все, что с нем связано. Мы оба прекрасно осведомлены о твоих губительных наклонностях. — Поэтому ты затеял этот ночной полет? — она притворно возмутилась. Потому что с некоторых пор мне нравится тебя удивлять. — К твоему сведению, Грейнджер, мои планы уходят значительно дальше. — Он с удовлетворением отметил: она расслабилась, смягчила хватку, словно забыла вдруг о чудовищной высоте и сопутствующих опасностях. — Это только начало. — Вот как? Вместо ответа Драко направил метлу вниз, в туман между холмами, где в ночном мраке, точно черное зеркало, различалась озерная гладь, окруженная силуэтами деревьев. Потоки холодного ветра гладили кожу, внутри, хоть малая скорость тому препятствовала, разгорелся азарт. Ночь. Луна. Звезды. И Грейнджер, спрыгнувшая с метлы при первой возможности, не дожидаясь помощи, и испустившая облегченный выдох, стоило ногам коснуться твердой почвы. Малфой, прислонив метлу к дереву, оглядел берег Черного озера, нарочито медленно, пока в голове Грейнджер — он четко знал — зрели вопросы и предположения. Наверное, частично поэтому он все затеял — ради этого момента и ее недоуменно приподнятых бровей. — Что мы здесь делаем? Драко пожал плечами. — Я нашел это место в прошлом году, случайно. Вообще-то тогда я не слишком стремился к уединению и умиротворяющей тишине. — Верно. Тогда ты предпочитал сеять в замке панику и портить всем жизнь. Он улыбнулся воспоминаниям, улавливая ее раздраженный вздох. Инспекционная дружина, безграничная власть, арест отца — с тех пор все изменилось ровно настолько, чтобы дни во времена Амбридж казались теперь далекими, будто происходили где-то еще, с кем-то другим. И, вероятно, нынешнему ему это даже нравилось. По крайней мере, возвращаться туда он совсем не желал. — В этом году ты украла у меня Восточное крыло и заставила искать проклятый камень в глубоком озере, так что я успел проникнуться и изучить тут все вплоть до мерзких русалок, — он скривился, припоминая неприятную встречу, в то время как пальцы Грейнджер скользнули к серебряной цепочке, проверяя, на месте ли кристалл. — Думаю, самое время зарядить его чем-то… приятным. — Мог бы просто сказать, что хочешь загладить вину за вчерашний вечер, — пробурчала она, — вместо того, чтобы заставлять расшифровывать слова, подобно рунам. — Хватит препираться, Грейнджер, лучше иди сюда и помоги с веревкой. Заинтересованно вскинув брови, она подошла к темным водам, где угадывались очертания лодки, прочно привязанной к дереву. Кто бы ни отвечал за лодочный сарай, толк в узлах он знал точно. Драко пытался справиться с неожиданными осложнениями пару минут, пока не закончилось терпение. — Дурацкая веревка! И какому идиоту пришло в голову так крепко ее завязать? Можно подумать, ее захотят угнать русалки… — Solverenodum! Заклинание Грейнджер ударило прямо в цель, и лодка покачнулась на водах, готовая к их маленькой незаконной прогулке. Почти готовая. Завершая задуманное, Драко достал заранее припрятанный фонарь, зажег его заклинанием и прикрепил к передней части досок, куда сразу слетелись светлячки, мерцающие слабыми голубоватыми огоньками. И, самодовольно улыбнувшись, повернулся к Гермионе. — Это против правил, — заметила она. — Да. — Если нас найдут, скорее всего, исключат из школы. — Не буду отрицать. — Ужасная затея. — Знаю. Затем Грейнджер села в лодку. Без слов и каких-либо возражений. Возможно, потому, что между ними и так насчитывалось слишком много «но» и безграничное число «если»; может, весы, на которых они так долго взвешивали решения, просто не выдержали и сломались под тяжестью всего, что случилось за прошедшие месяцы. Неважно. Предупреждения Блейза. Заявления Поттера… Неважноневажноневажно. Он опустился напротив Грейнджер, взмахом палочки направляя лодку дальше по мрачным волнам и чувствуя нарастающее облегчение в груди. Должно быть, он привык к тому, как неудачно заканчивались все его самые лучшие начинания. Особенно если дело касалось Грейнджер. Она могла разрушить все сама, прибегнуть к помощи своих дружков… О, видит Салазар, было много того, что могло пойти не по плану. Так что Драко решил отойти от берега еще дальше. И еще… — Маскарад, полет, прогулка на лодке, — загибая пальцы, перечислила Грейнджер, с интересом следя за его действиями. — Что дальше, Малфой? Будем любоваться падающими звездами? — Тебе не угодишь, — он закатил глаза, успев заметить, как дернулся в хитрой улыбке уголок ее губ. — Согласись, происходящее несколько… странно. «Чертовски странно», — согласился внутренний голос. Но почему-то соглашаться с Грейнджер было невозможно. Как признать маленькое поражение в затянувшейся войне, которую Драко одновременно разжигал и хотел закончить. Потому он покачал головой. — Полагаю, большая часть мирного населения назвала бы это нормальным. — Но не мы. С его приоткрытых губ почти сорвалось возражение, оно уже ощущалось на кончике языка, когда до Драко вдруг дошел весь скрытый смысл ее слов. Крепко держаться за руки; ходить вместе на ужин; обмениваться чем-то большим, чем опасливые, тайные взгляды, пока никто не видит, — ничего из этого не входило в список их запутанных взаимоотношений. — Тогда признаюсь: я заманил тебя на лодку, чтобы тебе некуда было бежать и на нас не напали твои бешеные дружки. — Не говори так о моих друзьях, — ощетинилась она, вмиг перевоплощаясь в злую кошку. Поразительно обольстительную злую кошку с пляшущими золотыми искрами в темных радужках. — Всего лишь пытаюсь сделать так, чтобы ты чувствовала себя комфортнее, — он миролюбиво усмехнулся. — Мне будет комфортно, если ты прекратишь вести себя как злобный придурок и бросаться заклинаниями в дорогих мне людей. Улучив момент, она резким взмахом руки зачерпнула ладонью озерную воду и плеснула ею прямо в его хмурое лицо. — Да ты издеваешься… — зажмурился Драко, смахивая холодные капли со лба. Часть его все еще злилась слишком сильно, чтобы вслушиваться в советы о том, как именно нужно отвечать на откровенные провокации чокнутых очкариков с манией преследования. К тому же... — Поттер напал первым. Она закатила глаза. — Как по-взрослому, — и сложила руки на груди, а губы — в тонкую ниточку. Манера, раздражавшая его еще с одиннадцатилетнего возраста, и поучительный тон, созданный специально для недалеких дружков, а теперь так часто распространяющийся на самого Драко. Поэтому он провернул ее же фокус с водой, брызнув ею в недовольную Грейнджер, украв невольную улыбку, после которой Гермиона задумчиво смотрела на него с минуту, прежде чем произнести: — Мне бы хотелось, чтобы они узнали тебя так же, как я. — Надеюсь, ты не предлагаешь пригласить Поттера на ночную прогулку, — едко заметил он. Она пожала плечами. — Я лишь пытаюсь сказать, что вам не обязательно продолжать эту детскую вражду. — Серьезно? — он едва не подавился язвительным смешком. — Грейнджер, поводов больше, чем когда-либо. И ты не настолько наивна, чтобы считать иначе. — Это не наивность, — упрямо возразила она. — Между нами поводов было еще больше, но тебя ведь подобное не остановило… — Не сравнивай, — он нахмурился. — Это совершенно другое, — и, заметив назревающий протест, скривившись, добавил: — Послушай, я и так сыт по горло твоими вездесущими дружками и не собираюсь продолжать этот глупый спор. — Ты сам его начал, — сухо напомнила она, вскинув бровь. — И я не вижу ничего глупого в обсуждении очевидных проблем. Кто знает, может, их даже стало бы меньше, если бы ты приложил чуть больше усилий, а не… — Избавь меня от своих нравоучений, Грейнджер, — холодно процедил он сквозь зубы. — Поттер — твоя проблема. И все было бы проще, если бы ты меньше врала и не клялась всем подряд, что не будешь иметь ничего общего с таким ублюдком, как я, — бросив последнее слово, Драко заметил, как растерянность отражается на лице Грейнджер, а вся решительность затухает, как задутая свеча. — Значит, это правда. — Я не называла тебя ублюдком, — она пыталась говорить беспечно, но быстро сдалась под его угрюмым взглядом. — Почему сейчас тебя волнует сказанное мною? — Банальное любопытство, — гневно отмахнулся он. Ведь даже себе не мог толком объяснить, с какой стати его так тревожила, бесила, выводила из терпения сама мысль, что Грейнджер всерьез заявила что-то подобное. Как скрежет металла по стеклу. — Когда ты, кстати, дала ту клятву, позволь поинтересоваться? До или после наших тайных встреч в моей комнате? — Какая разница, Малфой? Совершенно неважно, что я гово… — Черт возьми, Грейнджер, просто ответь на вопрос! Она гневно прошипела в темноту, втянула воздух, прежде чем выпалить на одном дыхании: — Когда мой друг запустил в меня смертоносным проклятием, увидев оставленный тобой шрам, и мне пришлось рассказать ему правду о случившемся в рождественские каникулы! — Она с вызовом уставилась в его глаза, заставив отвести взгляд в сторону. Поскольку каждое ее слово — как то вчерашнее заклинание, рассекшее ему щеку и пульсирующее болью в висках. — Твое любопытство удовлетворено, Малфой, или жаждешь подробностей? — Он раскрыл рот, стараясь выдавить хоть что-нибудь, но она его опередила: — И знаешь, ты не имеешь никаких моральных прав обвинять меня во лжи, когда сам давал похожие клятвы, глядя в лицо и заставляя верить, что нечто иное между нами невозможно. Я не лгала, и мне не за что оправдываться. Я сказала это, потому что тогда ты ненавидел меня сильнее, чем когда-либо. Сильнее, чем я могла вообразить… Грейнджер замолкла. Драко ждал, пока многоточие в конце концов не превратится в точку, но этого не происходило. Она просто приобняла себя за плечи в попытке унять нервную дрожь, и что-то в самой ее уязвленной, неприятно знакомой позе обратило время вспять, подтолкнув на вопрос: — Поэтому ты меня боишься? Драко почувствовал, как она замирает, замыкается в себе, отстраняется, при этом не сдвигаясь ни на дюйм. И успел трижды пожалеть о сказанном, пока она, наконец, не ответила: — Это не так. Так. Он ведь сам давал ей тысячи поводов бояться: себя, своих капризов, жестокости. Малфой помнил: когда-то давно это даже превратилось в своеобразную игру. Сломленная Гермиона Грейнджер — безоговорочный символ своего львиного факультета — испуганно просит пощады за то, что осмелилась поколебать его непробиваемые предубеждения, весь его шаткий мир, вторгнувшись туда под чужим обличием и подчинив себе все мысли. В ту игру он проиграл, безоговорочно и окончательно. А будь возможно — никогда больше о ней не вспомнил бы. Но, к его прискорбному сожалению, прошлое не рисунок карандашом, который можно взять и поджечь простым Инсендио. — Я не могу забыть того, что случилось в Выручай-Комнате… — Он заставил себя посмотреть на притихшую Гермиону, не до конца уверенный, про который из случаев говорил и который из них мучил по ночам сильнее. Точно знал одно: — Я твой боггарт. Она покачала головой. — То, что ты видел в той комнате, — не ты. — Мы оба там были, Грейнджер, я видел… — Мерлин, оглянись вокруг! — нетерпеливо перебила она и даже вскочила с места, как если бы пыталась обхватить руками всю тьму. — Мы посреди Черного озера, в ночь, нарушаем полсотни школьных правил… Думаешь, я стала бы так рисковать вместе с человеком, который олицетворяет мои страхи? Она развернулась в его сторону, издала наигранный смешок. Сложно сказать, какого именно ответа ждала, смотря так требовательно, твердо, сверху вниз, прекрасно осознавая, как разумно звучат все ее доводы, слова. Вот только… Все это неправда. Он слышит фальшь в ее излишне взволнованном голосе; видит, как она нервно впивается ногтями в ладони. Угадывает, но совершенно не представляет, ради чего ей отшучиваться и притворяться. Сейчас между ними всего пара ничтожных дюймов в неожиданно огромной лодке, но Грейнджер кажется далекой, недостижимой, пока смотрит куда угодно, лишь бы не на него; молчит, скрывая мысли, и покусывает губу, отсчитывая каждую секунду их звенящего молчания. Малфой поднялся с места, встав перед ней так, чтобы их глаза оказались на одном уровне. Только вот Гермиона была намного ниже ростом, ее макушка едва ли доходила до его подбородка. Отчего-то именно сейчас эта разница так четко давала о себе знать. Драко чуть наклонился, дотрагиваясь до ее шеи и сразу ощущая под пальцами ее учащенный пульс. — Почему ты так упрямо отрицаешь очевидное, Грейнджер? — А почему ты столь яростно настаиваешь на своем? Потому что тебя выдает голос — он звучит неправильно, высоко и прерывисто. Потому что я пытаюсь тебя понять. Потому что мне это важно. Потому что мне невыносимо мерзко осознавать, что ты меня боишься. Потому что, очевидно, склонен к саморазрушению. — Потому что слишком долго носил на себе кристалл, чтобы не чувствовать, когда ты лжешь. Бросив на него уязвленный взгляд, она прикрыла веки, отшатываясь от его прикосновений. — Это не так. В груди вспыхнула злость, и он глухо выругался, переходя на ледяной шепот: — Клянусь, Грейнджер, если не перестанешь повторять эту чушь… Ее брови гневно взметнулись. — И что тогда? Что ты мне сделаешь, Малфой? — Не знаю, ясно?! — от его разъяренного движения лодка под ними покачнулась, так что Драко выругался, чуть остужая нестерпимое раздражение, и только после поинтересовался: — Грейнджер, чтоб тебя, неужели так жизненно необходимо отвечать вопросом на вопрос? — Если тебе не нравится манера моего общения, можешь убираться к черту! — Я бы с радостью! Но если ты не заметила, мы не на суше! — С какой целью ты вообще все это устроил? — она ожесточенно махнула на фонарь, светлячков и мягкие подушки. — К чему здесь дурацкие подушки, если ты собирался в очередной раз все испортить? — Значит, вот как ты думаешь, — он разъяренно ткнул в нее пальцем. — Раз я всегда все порчу, тогда какого хрена ты вообще согласилась на мое предложение? — Уверяю тебя, Малфой, я успела трижды об этом пожалеть! — она выпятила подбородок. — Твое чувство взаимно! — Ты просто невыносим! — А ты безмерно упряма! Их крики перетекли в дуэль взглядов. Грейнджер раскраснелась от злости до корней волос. Малфой задыхался от еле сдерживаемого желания спихнуть упрямую ведьму в озеро, чтобы спустя секунду нырнуть следом и продолжить спорить прямо там, в воде. Все, лишь бы насытить клокочущую злость внутри и оставить за собой последнее слово. Однако Грейнджер уже опустилась обратно на скамью, с остервенением смахнув выбившиеся пряди с лица, скорее всего жалея, что не может просто взять и сбежать от него подальше. Ему бы торжествовать, вот только внутри все пылало от раздражения. На ее чисто гриффиндорское упрямство, дурацкое озеро, тесную лодку, с которой и сам был бы не прочь исчезнуть, но по большей части — на себя. Может, Грейнджер тоже это ощущает? Желание кричать, пока не полегчает. Высказать все, что на самом деле гложет по ночам, превращаясь в боггартов, затем в кошмары. Чувство настолько осязаемое, тяжелое, что сдавливает внутренности, высасывает воздух из легких и заставляет раз за разом возвращаться назад, в прошлое. И это намного хуже, чем ярость, которую он привык усыплять, круша все кругом. Хуже горечи от разочарования на собственное бессилие. Хуже тревоги. Ведь он даже не догадывался, как с этим справиться и не обвинять Грейнджер в том, что ничуть не упрощает задачу. Однако сейчас, глядя на ее разочарованно поникшие плечи, его охватило сожаление. За очередной испорченный вечер; разрушенные им же планы; за то, что не представляет, как находиться рядом с Гермионой, не причиняя ей боль; и в то же время не собирается отпускать из своей запутанной жизни. Не слишком понимая, что делает, Драко сел рядом с ней и уперся подбородком в ее маленькое плечо, зарывшись в непокорные мягкие пряди. Прикрыв веки, он позволил легкому аромату карамели немного успокоить царившую внутри неразбериху. Гермиона не двигалась, хоть, несомненно, владела десятком заклинаний, способных повернуть лодку к берегу. Была настороже. Кажется, нервничала каждой клеточкой тела. Не знала, чего ждать, и все-таки не отстранилась, когда он вслепую отыскал ее руку и накрыл своей ладонью, переплетая пальцы. Почему ты все еще здесь, Грейнджер? Вероятно, что-то сковывало ее так же, как его — сожаление. Что именно — Малфой не знал. Ей бы скрыться от него подальше, биться, проклинать, ненавидеть. Он бы понял. Но вместо этого Грейнджер внезапно обхватила его за плечи, потянула поближе к себе и, глубоко вдохнув, заключила в объятия. Крепко. Будто бы ей этого не хватало весь вечер и теперь ее совсем не волновало, насколько он заслужил. Ее искренность застала врасплох. На целую минуту. Или больше. Драко не был уверен, когда именно справился с непонятным потрясением и провел рукой по ее волосам, ощущая, как нечто незнакомое, теплое струится по венам, заползает под кожу и гнездится там, пуская корни. Малфой нерешительно ответил на объятие. — Прости меня, — вырвалось у него, неожиданно даже для самого себя. — Мне так жаль… Даже если это ничего не изменит, я хочу, чтобы ты знала, что я сожалею. Обо всем… — из-за тяжести последнего слова сбилось дыхание, потому что пресловутое «все» даже близко не стояло со всем их прошлым, многолетними оскорблениями, ее шрамом. — Помнишь весь тот бред, который я нес, пока ты притворялась, что потеряла память? Мне бы очень хотелось, чтобы это оказалось правдой. Чтобы я догадался обо всем раньше, отреагировал иначе, не вел себя с тобой как чертов урод. Клянусь, Грейнджер, ничего из этого больше никогда не повторится… Пожалуйста, поверь, тебе не нужно меня бояться. — Знаю. Драко понадобилось время, чтобы понять: ему не послышалось. — Я знаю, Малфой, — повторила Гермиона. — Правда. — Но… — Ты не понимаешь, — она всхлипнула. Раскрыв глаза, он осторожно коснулся ее щеки, разворачивая к себе. Мордред. Только теперь, встретившись с ней взглядом и заметив слезы, Драко осознал, как промокла мантия у плеча. Растерявшись, он уже собирался заверить, что ей не нужно ничего объяснять, однако слова полились из нее стремительной рекой, точно внутри прорвалась плотина: — В тот день в Выручай-Комнате, когда ты узнал правду, я сознательно позволила себя обезоружить. Добровольно, хоть и чувствовала себя уязвимой и слабой. Я и сейчас себя так чувствую… — ее голос дрогнул, она судорожно вздохнула. — И меня это злит, тревожит, пугает. Чертовски пугает. Но я ничего не могу с этим поделать… Не могу просто вернуться к тому моменту, когда твои слова, мнение и поступки не имели значения. Не могу лгать самой себе, что мне все равно… Пусть так было бы значительно проще. Не могу… — рукой, сжатой в кулак, Грейнджер крепче прижалась к его мантии, затем хрипло прошептала сквозь слезы: — Не хочу… Я боюсь не тебя, Малфой. Мой боггарт — твоя ненависть ко мне, потому что я слишком далеко зашла, чтобы возвращаться к тому, что было раньше… Он обхватил ее лицо ладонями, стер большим пальцем горячую слезу на щеке. — «Как раньше» уже не получится, Гермиона. Никогда. Мы зашли слишком далеко вместе. «Как раньше» — не существует. — Не отталкивай меня больше, — попросила она. — Я верю, вместе мы сможем найти выход, но… не отталкивай меня… Не уверена, что смогу пройти через это снова. — Тебе не придется. Обещаю. Драко говорил серьезно, как если бы давал Непреложный обет. И он дал бы, если бы она только попросила. Прямо здесь, на лодке, отрезанной от всего человечества, посреди огромного зеркала, отражавшего падение вечных звезд; не отрывая взгляда от глаз Грейнджер. Потому что ее глаза — тоже маленькое звездное небо, куда он всматривается в поисках новых созвездий, прежде чем привлечь к себе и украсть поцелуй. Краем сознания Малфой заметил, как кристалл на ее шее заволокло туманное облако, сияющее слабым синим огнем. Но тогда он не придал этому значения. Когда Грейнджер успокоилась, они устроились на дне лодки, и стоило признать: подушки пришлись как нельзя кстати. Они лежали рядом, бок о бок. Кончик ее носа почти соприкасался с его, позволяя поближе рассмотреть каждый дюйм теплой кожи; чуть приоткрытые губы и закрытые веки с подрагивающими ресницами; порозовевшие щеки, по которым он осторожно провел пальцем. — Ну вот, наш нормальный, вовсе не странный вечер разрушен и растоптан в прах, — заметил Драко, и Гермиона улыбнулась, прижавшись гладкой холодной щекой к его ладони. — Довольна? Грейнджер пожала плечами. — Должно быть, мы просто не созданы для того, чтобы молча любоваться звездным небом и загадывать желания. — По крайней мере, мы пытались, — вздохнул Малфой. Она прыснула: — Не могу поверить, что ты притащил сюда подушки. — Не смейся, Грейнджер. Я ведь уже говорил, что мои мотивы были не такими благородными и бескорыстными, как ты могла вообразить. — Вот как? — она заинтересованно округлила глаза. Чуть опухшие, но наполненные любопытством. — Смотрю, ты все продумал. — Он коварно усмехнулся, она перешла на соблазнительный шепот: — Что дальше, Малфой? Ему нравилось, когда она дразнилась. Невинно, без намека на смущение, можно подумать, совершенно не подозревала о власти собственных чар. Так что вместо ответа его рука легла на ее коленки, чуть сжав их, из-за чего Грейнджер беззвучно втянула воздух. И Драко сразу уловил, как ускоряется ее пульс. — А чего бы тебе хотелось? — он пробежался пальцами выше по стройной ноге, проскользнул под тонкую юбку, чувствуя как покрывается мурашками тело Грейнджер. — Этого? — он задел линию ее белья, добрался до мягких бедер. — Или?.. — грубоватым мазком начертил дорожку вдоль ее спины, вверх, к лопаткам, а после резко притянул к себе. Так близко, что она сразу же наткнулась на его ухмыляющиеся губы своими, а тишину над озерной гладью заполнили звуки их влажных поцелуев. Гермиона не запротестовала, когда он развязал узелок ее мантии, отодвинул ворот верхней одежды и дернул зубами за бретель. Только прерывисто втянула воздух, и прежде, чем Драко успел сообразить, ловким движением сменила позу и оказалась сверху, упираясь ладонями в его грудь. Затем подняла на него затуманенный взгляд из-под трепещущих ресниц. И наклонилась к его шее. Поощряя ее, Малфой запустил руку в ее волосы, закрывшие видимость вьющейся занавесью, дотянулся до четкой линии ключиц, провел по ней зубами, вырвав еще один мечтательный вздох. Кажется, он не оставил без внимания ни единого дюйма, пока добрался до ложбинки между грудей. И, конечно, Грейнджер должна была ощутить всю степень его приятного напряжения, так тесно упираясь разгоряченным телом в его. Его ладонь вновь оказалась под юбкой, заставив Грейнджер вздрогнуть и нерешительно остановиться. Тогда Драко потянул ее за волосы так, чтобы она выгнулась назад и видела его лицо. Его пальцы скользнули меж ее бедер; она отвела взгляд в сторону и закусила губу, будто пытаясь сдержать вырывающийся стон. — Смотри на меня, Гермиона. Может, однажды у нее выработается иммунитет и она не будет взволнованно трепетать от звуков своего имени, слетающих с его языка в редкие, в самые сокровенные мгновенья их близости. Но пока ее имя — заклинание. Оно заставляет Гермиону встретиться с ним глазами, ускоряет ее пульс, воздействуя подобно опьяняющим чарам. Он читает все это в потемневших зрачках и, лаская, дотрагивается до ее белья, после чего из ее уст слетает отрывистый стон. И этот звук заводит до боли. До необходимости сжать ее грудь свободной рукой. До неконтролируемого желания сорвать с Грейнджер одежду и зайти еще дальше. До… Кап. На разгоряченную кожу приземлились первые капли холодного дождя. Кап. Кап. Кап. Со скоростью света они начали превращаться в ливень. Гребаный Мордред. — По-моему, мы прокляты, Грейнджер…

***

Возможно, Гермиона могла бы полюбить высоту. По крайней мере, на этот день, до последнего дыхания холодной ночи. Пока не разразилась гроза, не выцвели звезды. Пока во рту вкус дождевых капель смешивался со вкусом оборванного поцелуя и касаний. Смешивался трепетно. Терпко. Сладко. Как росчерк молнии; все их мысли, ее слезы, его обещания. Смешивался во что-то похожее на почти-признание. В ночь. Луну. Звезды. И Малфоя, бормотавшего изощренные проклятия под нос, очевидно не слышавшего ничего о злополучном законе Мерфи. Но если что-то и должно пойти не так, это — Гермиона верила — случится не сегодня. Возможно, она уже любила полеты. Потому что, заметив высокую башню Гриффиндора, Гермиона ощутила, как ее сердце разочарованно дрогнуло, сжалось до размера маленькой горошины. Кажется, оно было бы не прочь остаться в воздухе, неустойчиво парить над окрестностями замка вместо того, чтобы возвращаться назад. И все же. Драко опустил Гермиону на подоконник, и, лишившись его прикосновений, она сразу поежилась от холода ветра и липкого дождя. В комнате было темно. Совсем как за окном, откуда сквозь грозовые тучи пробивался единственный источник света — едва различимое лунное сияние. И здесь, вдалеке от промозглого ветра, в защитном тепле, Гермиона вдруг до костей почувствовала вес мокрой одежды, затем застыла на месте, зацепившись за образ Малфоя. Он стоял у окна, задумчиво-сердитый, такой же промокший, а с растрепанных волос стекали капли воды. Почти скрытый тьмой, не сводящий с нее выразительного взора, он продолжал сжимать древко метлы, словно щелк — и без прощаний исчезнет. Мерлин, здесь так холодно… Она обняла себя за плечи, отдавая себе отчет в том, что тщедушно медлит, растягивая время, точно резинку для волос. А еще вспоминает, как тепло было в его объятиях. — Спи сладко, Грейндж… — Останься. Его брови взлетели вверх, пока во взгляде хлестко бушевало сомнение. Гермиона успела отсчитать целых пять секунд, пока он наконец не отложил метлу в сторону. Медленно, будто назло. Как если бы винил во всех их неудачах. Но, видит Мерлин, она и сама устала от бесконечных срывов и провалов. — Мне холодно, — Гермиона провела рукой по вымокшему воротнику, чуть обнажая плечо, и вытянула шею. Каким-то внутренним чутьем она уловила исходившие от него волны напряжения, нарастающие с каждым новым ударом ее сгорающего сердца. Видела, как потемневшими глазами Малфой пытливо следит за ее движениями, пока она неловко, нервно, проклиная его, себя, весь мир, стоит промокшая, взывая к его совести. Проводит кончиком языка по верхней губе, надеясь, что не выглядит полной идиоткой. — Так холодно… За окном раздался оглушительный раскат грома. Вздрогнувшая Гермиона успела заметить серое пламя в глазах Драко за секунду до того, как он сорвался с места навстречу к ней. К ее приоткрытым губам, волосам, дрожащему телу. Подтолкнул ее к стене, заставив прижаться к себе бедрами и прочувствовать всю силу своего возбуждения сквозь тонкую одежду; расслышать сдавленное рычание; а также понять: под мокрой тканью Малфой теплый, как чашка обжигающего кофеина морозным утром. Она обвила его руками, больно укусила за нижнюю губу. Его руки опустились к ее бедрам, властно сжимая, резко обхватили их, приподнимая Гермиону по стене. — Ты вся дрожишь, Грейнджер, — заметил он хриплым шепотом, обволакивая внутренности пеленой предвкушения. — Все еще мерзнешь? Язык не повиновался, поэтому она закивала, цепляясь за его волосы непослушными пальцами. — А так? — его губы впились ей в шею, вырвав из уст прерывистый стон, а ладонь скользнула меж сжатых вокруг него ног, прижалась к нижнему белью. Кажется, она сгорала. И не собиралась делать этого одна. Ее пальцы нырнули под его сорочку, липкую от дождя, пробежались вдоль спины, царапая и вжимаясь в кожу. — Ты весь промок, — выговорила она. Затем, изловчившись, расстегнула верхнюю пуговицу его сорочки. Драко замер, испытующе вглядываясь в ее пылающее лицо, словно давал время одуматься, и выдавил через силу: — Уверена? По оттенкам его голоса, по напряженно сжатой челюсти она поняла: он имеет в виду не одежду. Однако для сомнений в ее распоряжении уже была целая вечность. Поэтому она пробормотала «да» в его влажные губы, с твердой готовностью отдать себя без остатка. Только бы и дальше ощущать его так близко. Рядом. Не разрывая поцелуя, Драко покрепче обхватил Грейнджер за талию и понес в глубь комнаты, чтобы опустить на кровать. Ее мокрые волосы разметались по подушке, в то время как она, околдованная, следила за тем, как он наклоняется, позволяя стянуть с себя верхнюю одежду и вцепиться в обнаженные плечи. Мысли постепенно выветривались из головы, пока Гермиона неотрывно изучала его тело: молочную кожу, изящные линии натянутых мышц, к которым ей не терпелось прикоснуться. Как вдруг нечто другое, уродливое, сдавило внутренности прежде, чем она успела осознать, что неотрывно смотрит на его предплечье, где выделяются черные линии — череп и змея. Кажется, с момента, когда она в последний раз их видела, Гермиона позабыла, как отвратительна Темная Метка вблизи и что именно символизирует. Поймав ее растерянный взгляд, Драко, выругавшись, попытался спрятать руку за спину, когда Гермиона схватила его за предплечье, твердо глядя в глаза. Я верю, вместе мы сможем найти выход. Она притянула его к себе для успокаивающего поцелуя, и Малфой ответил ей. Обещаю. Их движения замедлились, словно они уже дошли до края, за которым начиналось нечто новое, неизведанное. Для Гермионы. Его действия оставались уверенными, пока краем сознания она ощущала, как с нее ловко стаскивают свитер. И ей бы чувствовать холод, но вместо мокрой ткани ее вдруг со всех сторон сковало тепло. А также — предвкушение, доводящее до нетерпеливого стона, до огненных мурашек. До того, что Гермиона совсем пропустила момент, когда они остались целиком без одежды, а она, обнаженная во всех возможных смыслах, лежала под ним, нервно цепляясь за простыни ногтями. До боли в костяшках. Пока серые глаза, иногда ледяные, иногда глубокие, как океаны, изучали ее беззащитное тело. — Я говорил, что ты чертовски обольстительна? — поинтересовался он, целуя жилку на ее шее. Сердце забилось о ребра. После чего еще один быстрый поцелуй опустился под мочкой уха, возвращая способность говорить. — Помню, ты сравнивал мои волосы с гнездом своего надменного филина. Его тихий смешок проник в ухо вместе с разгоряченным дыханием: — Просто у меня не было возможности убедиться, что они такие мягкие… Гермиона хмыкнула, закрыв руками пылающее лицо, но Драко требовательно перехватил ее запястья, отведя их назад к спинке кровати. — Расслабься, Гермиона. Она хотела ответить, но стоило приоткрыть рот, как его ладонь опустилась на ее голую поясницу, стремительно свернула вниз по внутренней стороне бедер, затем — вверх, меж ног, превратив все невысказанные слова в заглушенный стон и мелкую дрожь, растекшуюся по всему телу. Гермиона хотела прикрыть веки, раствориться, когда наткнулась на неотрывный взгляд Малфоя, пронизывающий до самых фибр души. Она могла поклясться, что слышит в голове его голос: «Смотри на меня, Гермиона». И почти расслабилась, когда почувствовала, как он размещается между ее ног, начинает двигаться, успокаивающе поглаживая свободной рукой ее живот, грудь. Медленно, давая время привыкнуть к новым ощущениям. Два… Три… Она чуть приподнялась ему навстречу. «Смотри на меня». Он крепче сжал ее запястья. Шесть… Семь… Ее пронзила вспышка резкой боли; она зажмурилась и прикусила губу, приглушая вырывающийся всхлип. — Все хорошо, — не останавливаясь, Драко провел кончиком носа по ее вытянутой шее, оставляя там дорожку отвлекающих поцелуев. — Просто… не сдерживайся… Гермиона кивнула, позволив противоречивому сочетанию из неприятного жжения и наслаждения завладеть всем ее существом. Приглушенно застонать оттого, как все ярче, глубже ощущалось внутри трепещущего тела его близость. Затем раскрыла глаза, желая проверить, испытывает ли он то же самое. И растеряла все мысли. Кроме одной. Мерлин, он так красив… Так поразительно красив… Настолько, что перехватывает дыхание… — Драко… Его имя слетело с кончика языка на выдохе. И ей бы хотелось забрать назад в себя каждую букву. Разобрать, сложить, повторять, пробовать, словно в первый раз. Потому что сейчас оно именно так и звучало: незнакомо, желанно, трепетно. Как все самое неизведанное и… любимое. — Драко… Она подалась вперед, чтобы ощутить его еще ближе. Еще… — Ты так давно не звала меня по имени. Это… — он издал низкий стон, — приятно. Гермиона растворилась в нем, заполненная до краев, пока мир за окном тонул под дождем, а до них доносились только стук капель о стекло и петрикор, проникший сквозь щели вместе с ветром. И вдруг сквозь весь калейдоскоп эмоций, сквозь притупившуюся боль и разрушительные волны, захватывающие ее после каждого его глубокого погружения, Гермиона с пугающей ясностью поняла: чем бы все ни обернулось, она всегда будет помнить его руки, голос, глаза; пальцы на собственной коже; пьянящий запах горького миндаля. — Драко…