кусочки бесцельного

I hurt myself today, To see if I'd still feel. (Сегодня я причинил себе боль, Чтобы понять, способен ли я всё ещё чувствовать.) Шаг, еще один, еще. Противные хлюпы под лапами, черно-красные лужи, успевшие стать такими привычными. Поле Боя теперь — твое любимое место. Вокруг все еще валялись кучи трупов, наполовину сгнившие, а липкая кровь осталась лишь высохшими бордовыми пятнами на телах, одежде, земле. А еще, такая же кровь на твоих лапах, твоем мече, и от нее шерсть слипается комками, а меч теряет свой блеск и кажется мутным-мутным. Когда-то ты даже мог видеть свое отражение в нем. А может, это и к лучшему, что из-за крови не видно тебя самого. Шаг, еще один, еще. Дожди здесь почти не прекращаются, они стали частью этой планеты, подобно воздуху, необходимой. Всегда влажно, всегда сыро, всегда так тихо и умиротворенно. Даже ритмичный стук каплей сливался в один фоновой шум. Ты так привык к нему, что почти не замечал. Вода отрезвляла, не давала забыться, заснуть прямо на ходу. Дождь спасал тебя, но все не мог смыть кровь с твоих лап. Тебе кажется, что даже самый сильный порошок не сможет ее смыть, а самый сильный отбеливатель не сможет сделать твою душу хоть чуточку менее черной. Шаг, еще один, еще. Ты не знал, куда шел. Большие шаги, чуть ли не срываешься на бег, но тебе главное — идти, просто идти, лишь бы не стоять, лишь бы занять себя, не дать думать, не дать думать о себе, о том, что ты делаешь. О, ты творил ужасные вещи, хотя глубоко в душе ты все еще не понимал, как из обычного наблюдателя стал своеобразным Богом этого места. Просто в какой-то момент ты надел одно кольцо (золотое такое, прекрасная безделушка!) и все вмиг поменялось. Шаг, препятствие, падение. Ты смотришь вперед, прямо вперед и совсем не замечаешь очередного тела на твоем пути; спотыкаешься, падаешь и даже не пытаешься удержать равновесие, просто позволяешь этому случиться. Падаешь прямо в лужу, становишься еще мокрее, чем был, еще грязнее, но не грязнее, чем твоя сущность. Невольно смотришь на свое отражение и почти что сразу ударяешь по нему единственной рукой. И после этого следует удар по своей настоящей щеке, чтобы убедиться, что ты не отражение, что ты реальный, что это все не затяжной кошмар, от которого ты не можешь проснуться, а сама чертова реальность. I focus on the pain, The only thing that's real. (Я концентрируюсь на боли, Единственной реальной вещи.) И ты снова ударяешь себя и снова, потому что боль — единственное доказательство реальности. Чувства доказывают, что ты существуешь, а испытывать ты можешь только ненависть и боль. Первое стало неотъемлемой частью тебя. Ты все еще не можешь поверить в реальность происходящего. Ты не можешь поверить в свою жестокость, в этот геноцид, совершенный тобою же, ты не можешь поверить в свое существование. Ты просто отвечал за различные бумаги, документы, а стоило тебе закрыть глаза, как смог открыть ты только один, и уже горы трупов пред тобой, а черная рука вся в чем-то ярко-красном, и лишь потом доходит, что это кровь. What have I become, My sweetest friend? (Во что я превратился, Мой милый друг?) Ты останавливаешься и устало опускаешь голову, закрываешь глаза. Кем ты стал? Что теперь ты такое? Ты не знаешь, что ты за существо, не знаешь, кем теперь являешься в этом мире. Но зато ты знаешь, что ты один. Все твои подчиненные мертвы (кажется, нескольких ты убил даже сам), все знакомые тебе миры разрушены, осталось лишь это обреченное и никому ненужное Поле Боя. Возможно, только его ты и оставил, чтобы иметь свое местечко, куда ты можешь всегда возвращаться. И ты действительно возвращаешься. Все это место пропитано болью, кровью и страхом, но теперь это все, что тебя окружало. Последние вещи, которые теперь всегда с тобой, потому что все остальные тебя избегали, боялись, словно огня, только огонь рыжий и теплый, а ты — черный и абсолютно холодный, а еще ты поопаснее огня. You could have it all, My empire of dirt. (У тебя могло быть всё, Моё королевство ничтожности.) Ты наконец подымаешься, а глухое рычание вырывается само собой из груди. Тебя все раздражает, абсолютно все. У тебя есть все, о чем ты только мог мечтать: власть, свобода и возможности. Но это тебе больше не нужно, ты наигрался, заберите игрушку назад. Кольцо красивое, по-прежнему блестящее, будто оно не бывало обмочено в кровь тысячи трупов, будто не касалось органов, когда ты разрывал свои жертвы на части. Оно будто издевается над тобой, и почему-то ты уверен, что его не уничтожить, ни сжечь, ни расплавить, ни утопить, оно будет таким же целым, без царапинки. Кольцо, скорее уж, проклято. Раз надел — снимать нет смысла. Ты знаешь, что можешь все закончить, знаешь, что стоит тебе снять кольцо, и всем будет легче. Но что тогда дальше? Дерс разрушен, все мертвы, тебе некуда идти, нечего делать. Ты по умолчанию обречен, и ты делаешь все возможное, чтобы насолить миру побольше за это. Если ты снимешь кольцо, то это будет значить, что ты сдался. Это будет значить, что зря ты тратил столько времени на месть и разрушения. Это будет значить, что все твое королевство (остатки других миров) абсолютно ничтожно, и зря ты старался. I wear this crown of shit, Upon my liar's chair, Full of broken thoughts, I cannot repair. (Я ношу этот венец дерьма, Сижу на троне вранья, Полон разбитых мыслей, Не поддающихся восстановлению.) Шаг, еще один, взмах крыльев. Летать под дождем уже привычно, даже с крыльями тяжелыми от скопившейся воды. Ты летишь снова в замок, туда, где ты убил ту парочку, где оборвал все знамена (кроме одного), где трупами пешек завалены коридоры. Снова сядешь на трон и станешь думать, что же дальше тебе делать, постукивая когтистыми пальцами по подлокотнику. Ты мог почувствовать себя королем в этом месте. Только вот все подчиненные королевства были мертвы.