Gods and Monsters

Дорогие читатели! Меня ужасно стыдно за мою задержку. Обещала, обещала, но так вовремя ничего и не выложила. Кроме лени и бронхита, доканывающего меня изо дня в день, я в школу пока не хожу, но меня выписывают, так что я лучше всё выложу сейчас и наконец смогу хоть чуть - чуть исправиться. В следующий раз попытаюсь быть по быстрее. Но в честь извинений я выкладываю одну большую главу, которая изначально была сделана из двух разных, надеюсь, это как - то загладит мой грешок) Так же прошу вас писать отзывы, которые вдохновляют меня лучше всего) *** Первым делом Эрик просто смотрит, недолго, но так, что Питеру хватает этого сердитого взгляда, чтобы убрать чипсы куда подальше. Максимофф думает, что предлагать конфеты будет, наверное, уже как - то неуместно. Ничего из этого неуместно. Он вообще не должен быть здесь, не должен был сейчас внутри себя переживать маленький ядерный взрыв. Знаете как бы назвал своё состояние сейчас Питер? Ртуть Шрёдингера. Он и жив, и мертв одновременно. Пока он не заговорит - он жив, но как только скажет хоть слово - мертв. И этого не зависит от него самого, всё зависит от отца, который подозрительно долго молчит. - Почему ты вообще ещё не спишь? - наконец спрашивает Эрик, переведя взгляд на книгу, покоившуюся у него на коленях. - Мне скучно. - отвечает он так, словно это должно быть очевидно для всех и каждого. И что ж, он ещё не мертв. Возможно, он уже где - то на дне Марианской впадины морально, но физически ещё ничего. Мокрые ладони, пот, тормознутые мозг и мышление и заплетающийся язык. Он должен справится с этим. - Да и нога моя оставляет желать лучшего после выкрутасов на полу, на котором я пару раз распластался вдоль и поперек, растёкшись лужицей... Вообще, изначально, я не собирался этого делать. Но ты же знаешь, что жизнь - эта штука ваще не справедливая и такая дерьмовая, что у меня все не как у людей. Или мутантов... У меня либо всё по - царски, либо как всегда. Ну, ты понял же, что всё через одно место, да?.. - замолкает он, но улыбка не уходит с его лица. Он показывает руками взрыв и улыбается Эрику. - Эм, ну, ты короче того, просто только никому не говори про это, ага? - сразу меняется его голос с весёлого на серьезный. - Типа не порть мне репутацию. Собственная самооценка падает ещё сильнее, чем это возможно со стороны физики. Питер наконец понимает, что не дал и слова вставить Эрику и нес всё это время какую - то чушь. Максимофф мысленно попадает в больницу из - за сотрясения мозга, которое он получил благодаря собственным фейспалмам. «Позор тебе, парень! Первый разговор, да и без геноцида - и уже так облажаться.» - Ладно. - отзывается глухо Леншерр после такого количества информации. Она может и понятна логически, но не так быстро восприимчива... - Но что ты делаешь здесь? Я имею ввиду в библиотеке, а не в своей комнате, например? - В библиотеке никого никогда нет, как правило, и тогда это становится моим самым любимым местом на свете! Вот я тут и зависаю. Никто не помешает мне закидываться фастфудом и колой. - он складывает губы в свойственной только для него доброй ухмылке, а после свой голос Питер делает надменно-важным, будто речь идет о государственного тайне, которую Эрику нельзя выдавать. - И про это тоже никому не говори, окей? Эрик отмалчивается, переводит взгляд на окно и после вновь утыкается в «Макбета», однако, не смотря на парня, всё же хоть как - то соглашается - коротко кивает. А Питера надолго не хватает. Говорить - это его стезя. И когда есть возможность с кем - нибудь поболтать - упустить её для него нельзя никак. Особенно если этот «кто - нибудь» его отец. Краски сгущаются, эмоции взрываются и Максимофф наконец понимает, что стоило бы хоть как - то налаживать контакт. Глядишь, потом может и смелости наберется сказать, авось и Эрик сам догадается. Но медлить, естественно, нельзя - он не хочет, чтобы отец пропал ещё на лет эдак десять. И потом он станет слишком взрослым, чтобы в нем нуждаться, а Эрик слишком старым, чтобы иметь детей. Возможно, и у самого спидстера будут дети... Поэтому думать не о чем. Говорить будем обо всём, что придет в голову. Так решает Пит и, в общем - то, делает. По чесноку, говорит Максимофф много и без дела в основном. - Знаешь, чувак, здесь ночью так классно! Особенно одному, когда никто не мешает. Ой! Но ты не в счет, если что! - исправляется Питер, ловля удивленный взгляд отца. - С тобой тоже классно. Менее тоскливо. Говорит о том, что и в какой - то мере теперь ему здесь нравится. Дальше он говорит, что ему ещё нравится у Хэнка в лаборатории, у Профа на лекциях - во всяком случае - иногда, так как он уже слишком вырос для начальной школы, хотя посмотреть как некоторая малышня забавляется на уроках он не против никогда. Потом он говорит, что вообще в школе всё классно, не хватает того чувака с когтями. Мерзкими, но крутыми. Десять лет прошло, а он всё ещё его помнит. Как сказано раньше, цепь его мыслей понятна логически, но не так быстро восприимчива. И Эрик, вопреки здравому смыслу быть вежливым и хотя бы делать вид, что слушает Питера, перестал понимать пацана со слов: «...и потом я вижу крысу у Хэнка в лабе, она такая страшная, прям бе, и ещё знаешь, мой сосед по улице в мамином доме тоже страшный, ну, тоже бе, прям как знаешь в эпоху атавизмов вернулся! И ещё как - то раз я с ним...» А дальше Эрик уже не слушает Питера, он пытается вспомнить что такое «атавизм». Так и не вспомнив, что это значит, он попытался углубиться в чтение, но постоянно говорящий пацан, конечно, это делать не давал. Хотя на самом деле Эрик не чувствовал себя настолько одиноким. На этот раз чье - то общество не давило и было даже хорошо, просто можно расслабиться, зная, что у кого - то намного больше проблем или дел, чем у него. Значит, его жизнь не так ужасна, как может показаться. Эрик, конечно, знает, что может проблем у кого - то и больше, но вряд ли эти люди испытывали столько боли, сколько он. И тогда на душе снова становится тяжко. И сейчас его дурное положение спасает серебряноволосый парень. Говорит - и хорошо, потому что, повторюсь, хоть как - то спасает положение, не давая ему из - за гнетущий тишины сойти с ума. Правда признаться в том, что ему душевно оказывает помощь какой - то парень со слишком знакомыми темными глазами, он, естественно, не мог даже себе. - ...и вообще, я просто не смог подняться из - за своей глупости на свой этаж, но в принципе чем там Проф думал, расселяя меня на втором этаже, к тому же ещё в конце коридора?.. Фиг его знает.. - возмутился Питер, немного отойдя от темы, но какой именно - Эрик забыл, однако, это казалось забавным для него. Легкая ухмылка, появившаяся мгновение назад на его губах это... И знаете, Максимоффу было достаточно хоть каких - то несуразных эмоций, лишь бы не видеть от отца холодный и безразличный взгляд. - А ты? - Что... я? - тормозит Эрик вновь, но Ртуть не обижается на это. Привык к такому со стороны матери. Он знает, что вечно не затыкается, но это ни чуть его не успокаивает. - Ну, ты почему здесь? - Питер не знает, что ещё сказать, кроме этого вопроса. Он сказал Эрику всё, что приходило в голову, но он не думал, что тот будет его так долго слушать. С самого начала, как Леншерр сел в то злополучное кресло, у Питера не оставалось хоть и грамма самообладания. Он не просто беспокоится - он впервые боится. Боится, что не будет знать, что делать или говорить. Каждый раз, когда он с кем - то заходил в тупик в общении, то он, не долго думая, через мгновение уже бежал к своему дому, закрываясь в подвале. Максимофф всегда мог убежать, но теперь он знает, что как бы он не старался или хотел - в этот раз не получится. И сломанная нога тут вовсе ни причем. Но, кажется, что преимущество на его стороне. Как раз луна зашла за предела окна, перед которым сидел Эрик и Питер наконец смог выдохнуть, почти благодаря Бога за то, что он сделал это. Иначе бы пришлось объяснятся почему у него такое бледное лицо, словно молоко, и дрожащие пальцы рук. А вообще он даже рад, что Эрик не смотрел на него, пока он говорил. Вопросов меньше. - Не спится, вот и всё. - отвечает он немного сухо, но поджав губы кивает Питеру, мол, так вышло. - Да. Бывает, знаешь. Появляется немного напряженное молчание, тишина. Питер убирает левую ногу из позы «лотоса», или из нечто похожей на неё. Неожиданно рядом с лицом спидстера пролетает кружка со свежесваренным кофе внутри. И пусть легкая ухмылка Эрика немного ошарашила парня, то самого Леншерра это развеселило. Максимоффу всё равно, что рядом только что пролетела кружка с кофе, ему не все равно на эту ухмылку. Её может и нет в глазах самого мужчины, но Питер думает, что ему хватило хоть какой - то эмоции насчет него и его действий. Это значит, что Эрику не плевать. От этого теплеет на душе, немного и быстро, но всё равно есть это мимолетное «потепление». - Я слышал, что твоя сестра сюда приезжала. Кажется, ты был после этой встречи не совсем в себе. С твоей семьей было все нормально после всего случившегося? - учтиво спрашивает Эрик и ему действительно любопытно. Он, к слову, ещё никогда с ним так много не разговаривал. - Ну, они немного позлились, да... Мать убить хотела за такие выходки и потом чуть на самом деле не выполнила задуманное, душа вместе с сестрой - Лорной - объятиями... - чуть чуть неловко пожимает плечами Питер и задумывается, смотря в потолок. - Кажется, у меня тогда шея сильно хрустнула. Больно было, но приятно. Просто, понимаешь, моя мама до жути бывает настороженна всяким и когда она узнала, что меня чуть не порешил этот Эн Сабах Нур, то первое, что я решил сделать - это спрятаться здесь. - Почему? - ведет плечами Эрик и немного отпивает кофе. Голос ровный, но от чего - то дерганный, кажется Питеру. Возможно от того, что мужчина взволнован, ведь сейчас дело дошло до семьи... А может и от того, что спросить больше нечего, ведь тишина угнетает - молчать не хочется. Хотя, оба варианта кажутся уж слишком возможными для этой ситуации. И Питеру даже неприятно говорить об этом - напоминать Эрику, что у него нет семьи, а у кого - то есть. Но с виду не показывает этого; жалеет, что не рассказывает о том, что у него всё ещё есть семья - это он, родной сын. «Вот так вот разбиваются судьбы, Питер. Особенно твоя, идиот. Мы с ним слишком похожи в этом.» - Мне кажется, что семья наоборот тебя бы поддержала. Объятия - это хорошо. Ну, это моё мнение, прости, если лезу не в своё дело... - Нет, всё нормально. Я понимаю реакцию мамы и сестры. Они очень злились, но я понимаю их. Наверное. - Правда? Я, честно, нет. - и он не жалеет, что говорит об этом. Хочет узнать о спидстере чуть больше. Он вдруг понимает, что не говорил с ним никогда до этого. Кроме встречи в лифте и того момента, перед тем как ему сломали ногу. - Рад, что ты спросил! Потому что... я вообще очень трудный ребенок так - то. И когда ещё пешком под стол бегал, то творил немало так дел, последствия которых могли быть чреваты, и причем не только для окружающим меня людей, так и для меня самого. И хоть к примеру взять тот момент, когда я впервые «попробовал» свои силы. Меня тогда почему - то расперло на Битлов, ага, особенно в тот год, когда... ох, как вспоминаю их эту песню «Come Together», то сразу хочется куда - то пустится в приключения, знаешь? А ты любишь Битлз, чувак? Нет? Ох, какой ты черствый, это ж Битлы, парень! Как так? А ты слышал их хоть раз, не?.. Да неважно. Так о чем я там?.. Ох, Битлы, точно. Это было в 1965, мне восемь было. И я из дома сбежал, что пойти на них. Это как раз было тогда, когда я в первый раз оказался на их концерте. Было много людей и музыка так гремела так, что звон в ушах стоял. И мне показалось в один миг, что это не то место, где я хочу быть. Нет, то есть, оно... Просто... то есть это место, где всё не так, как ожидал. Вот я просто веселился, знаешь, такой момент, когда все прыгают просто от удовольствия, ага. И в секунду я вижу как люди замедляются, нет так как сейчас, словно замерли, а просто правда стали медленными, как в фильмах замедленное действие бывает. И я подумал, что мне тут херово просто. Мне здесь не нравится и всё. Я резко захотел убежать от туда, будто не понимая, почему я здесь вообще нахожусь. - И ты убежал слишком быстро, да? - догадался Эрик, но Питер его убеждений не разделил. - Нет. Я шел, пробиваясь через толпу. И я не мог уйти, мне казалось, что я, черт возьми, сейчас там задохнусь. Я понимал, что это паническая атака и мне нужно бежать домой как можно быстрее. И через толпу я пробивался по крайней мере не меньше получаса, и когда наконец выбрался, то я что есть мочи просто побежал к ближайшей витрине какого - нибудь магазина или зеркалу. Я будто понимал, что со мной что - то не так. И увидев себя, я чуть не заорал на всю улицу. Все мои волосы резко потемнели и сразу окрасились в серый. Боже, да я чуть не помер тогда! - сглотнул Питер, взяв прядь волос в руку. - Хотя, знаешь, со мной до этого всё было не так. Несколько прядей волос просто в хаотичном порядке - по всей башке - стали седеть за год до этого. В первый раз это случилось за обедом, когда мне недавно исполнилось семь. Я ждал маму, а она отрезала мне кусок клюквенного пирога, и когда она наконец его отрезала - я стал есть. Мама отошла к холодильнику, чтобы достать сока. И вот я, значит, ем этот пирог и вдруг вижу, что прядь волос, выскочившая из - за уха, немного потемнела. Я ведь урожденный блондин, так что меня это насторожило. Я взял её и она резко стала серой. Меня просто это так напугало, что я вскочил с места и побежал в ванную, а мама кричала мне в след. Посмотрев на себя, я увидел как ещё несколько прядей так же резко сначала потемнели, а потом посидели. Мама просто не на шутку перепугалась, с дуру повела меня к врачу и там ничего внятного не сказали. Успокоили они её знаешь чем? - в ответ лишь немного заинтересованный взгляд. - Альбинизм или гормоны. Мама, конечно, поверила ненадолго, но после концерта было просто... Пфффф. - Питер изобразил большой взрыв с восхищенной улыбкой на лице. И взрыв не только эмоций, но в том числе и мозга. - Что после концерта? - слегка улыбается - почти незаметно - Эрик допивает кофе, закрывая книгу. Это действие особенно понравилось Максимоффу, так как он понял, что отец готов слушать его дальше. Он заинтересован в нем снова. - Ох, это самый угар! - Питер сел по - удобнее, собираясь рассказать самую интересную и важную часть истории. - Ну, в общем, пришел я домой. И дело было... *** Питер не знал, как ему зайти, чтобы не испугать маму. Он видел в окне, что она металась из стороны в сторону по кухне, названия постоянно кому - то. Возможно, она обзванивала больницы и морги, угрожала полиции, так как те не собирались делать ничего из - за их: «Мэм, ещё не прошло три дня. Ждите, может, он сам объявится». Или звонила друзьям, которых у Питера было не очень - то и много. Но что сказать ей, он так и не придумал. Возможно потому, что и сам не всё понимал до конца. Осторожно зайдя через заднюю дверь, мальчик попытался ускользнуть в подвал и схорониться под кроватью. Но Магда, наверное, настолько привыкла к выходкам сына, что заранее повесила на дверь в подвал большой замок. И если бы вдруг Пит вернулся, она бы об этом узнала, так как сыну негде больше прятаться, и он обязательно бы затарахтел замком, пытаясь сдернуть его с двери. Так оно случилось. - Питер! Слава тебе, Господи - ты в порядке! - подлетела женщина к сыну, сгребая его в охапку своих нежных и заботливых материнских рук. И Максимофф, незаметно даже для себя, успокоился, поддаваясь таким теплым и до боли родным объятьям. Капюшон толстовки всё так же скрывал капну полностью серебряных волос. Но он был обязан его снять, и самое ужасное - он боялся, что его за это будут ругать, будто он виноват в этом. Будто это произошло из - за того, что он такой странный и мама и так проблем без него не обереться. - Что произошло, Питер, ты где был вообще?! Я же чуть с ума не сошла, обыскивая чуть ли не в каждой больнице! - занервничала она, схватив за плечи сына, стыдливо опустившего голову. - Боже, я ведь могла разнести полицейский участок!.. Чего молчишь, Питер? - требует она, но потом смягчается. Она всегда было очень отходчивой, поэтому и злится на своё непутевое дитя не могла. - Ох, давай, рассказывай. Что сделано, то сделано. Поверь, я настолько сегодня замучила больницы, что они тебя уже не примут, если ты на то рассчитываешь после своей выходки. И мальчику становится легче. Он и сам не замечает, как начинает улыбается. Питер резко прижимается к маме, позволяя себе снова утонуть в её объятиях. И вся её скрытая раздражительность мигом испарилось в неизвестном направлении. Чего бы не сделал Питер - она его уже простила. И поэтому она открывает подвал, но Питер так и не заходит. Мнется на входе, будто решается - говорить али как? Он выбирает говорить, ибо всё - таки негоже от родной матери такое скрывать, всё равно заметит. Так что лучше это сделать сейчас, чтобы сразу отмучиться. - Мам, мои волосы. Они... Снова, ну... того. - еле - еле выдавил из себя мальчик, глотая слова. Паника начинала окутывать его снова, всё с большей и большей силой. Страх был просто дичайший по сравнению с тем, который был когда он увидел себя в отражении витрины магазина кондитерской. И кричал он на всю улицу точно очень долго, постоянно крутя головой из стороны в сторону. Даже пытался смахнуть с волос этот цвет, будто на него муку рассыпали. Магда как - то вымученно, но всё немного ободряюще, вздохнула и попыталась стянуть капюшон с головы сына. Но Питер дернулся, отстранился и натянул капюшон ещё сильнее. - Питер, покажи. Я же должна знать. - слова матери не успокоили его никак. Он не знал, что ему делать. Но Магда настаивала на своем. - Давай. Ругать не буду. Обещаю. - она положила одна руку на сердце, а другую подняла вверх, как будто произносит клятву. - Честное материнское. И Питер убрал капюшон. Его волосы отливали не то, что белым, серебристым. И если ещё вчера были лишь маленькие пряди волос серым, то теперь вся чудная шевелюра была полностью серой. И Магда невольно открыла рот не то от изумления, не то от испуга и ужаса из - за увиденного. - Ох, Питер. - прохрипела она, и пара крупных слез скатилось по её щекам. Что - то сломало её, успел заметить Питер. Что - то, что причинило ей много боли. А теперь тоже самое делает и он. И Максимофф боялся этого больше всего на свете. Такой реакции. Тем более от мамы, самого родного человека в его жизни. И, поняв, что на него сейчас смотрят темные глаза не просто с удивлением, но и со страхом, Питер убежал в подвал, быстро закрыв дверь, чтобы мама не смогла войти. В тот вечер Магда впервые подумала, что стоило бы рассказать мальчику об отце, о том, кем он является. Но всё - таки решив, что рановато ему такое знать, она пригубила немало текилы. На ум ей приходило лишь одна мысль, - почти оправдание - которая хоть как - то описывала происходящее. «Может у него такая сила - цвет волос менять.». Похоже, но не ободряющее. Магда себя убеждает, но не верит. Питер, кстати, тоже. *** И всё же Магда ошиблась, когда через два месяца Питер радостный прибежал домой. Ей показалось, что он будто миллиард долларов выиграл в лотерею. Насквозь в мокрой футболке, стертыми до дыр кроссовками, взлохмаченными патлами. А ещё какая - то неверяще восхищенная улыбка до ушей - это наводило жуткие мыли. Во - первых, она подумала, что он наконец смог дать не хилый такой отпор хулиганам, которые задирали его за цвет волос и его «дохлявость». Питер и правда всегда был очень худым, хотя ел не то, что за двоих или троих, за десятерых! Ел просто всё, что было дома и не только в холодильнике. Будто никак не мог насытиться. Ел и с ним ничего не было - ни толстел, ни худел, ни деформировался. Разве, что может потому, что мясо не ел. Когда ему было четыре года, то прямо на его глазах задавили его собаку, Аарона, на машине, так что с тех пор он брезгует есть что - то, что раньше было живым. И вообще, он просто очень любит животных и не хочет причинять им вреда. А во - вторых, Магду посетила самая безумная мысль. Точного описания она ей дать не могла, но уяснила одно точно - произошло что - то необычное, чего раньше быть не могло, но случилось. И почему - то мисс Максимофф вспоминала один момент с Эриком, когда он показал ей как пишет ручкой, даже не касаясь её рукой. И тогда она не испугалась. Лишь изумлённо смотрела и смотрела. И теперь она думает, что с Питер сегодня произошло нечто похожее. - Мам! Ты даже не представляешь!... Я такое могу... Уфф! Мам! Я такое умею! - Питер с горящими глазами повертел головой и, остановив взгляд на ключах, лежащих на столике в прихожей, чуть нахмурившись, но так и не убрав улыбку, направил на них свою руку. Немного сжав руку и будто потянув на себя ключи, они, словно по волшебству, медленно и как - то коряво подлетали к Питеру, но на половине пути просто застыли в воздухе. - Вот сейчас, смотри! - он снова нахмурился и так, что даже капельки пота выступили на лбу. И ключи, поддавшись воле Питера, наконец подлетели и рука мальчика крепко их сжала, потом показывая их маме. - Я пробовал и с другими вещами, но получилось только с монеткой, часами и ключами. Вот здорово, да?! Я сперва не понял, что случилось. Я ведь сегодня просто на перемене подкидывал монетку и она в один момент просто застыла, представляешь?! Я не знаю как оно так произошло, но это так круто! Вспоминать Эрика нелегко. И видеть, что сын умеет делать тоже, что и он, но только с большим энтузиазмом и более горящими глазами - ещё сложнее. Но только эти глаза горели озорными огоньками, а не мстительными. Один фиг - Эрик когда - нибудь узнает всё и явится за сыном. И первая мысль Магды - запретить Питеру показывать или рассказывать об этом. Он обычный мальчик. Самый обычный. Этим она себя успокаивала. И как вы знаете - не впервой. - Но, мам, ты даже не представляешь, что произошло на физре! - и Магда сглатывает тугой ком в горле, представляя, что это кто - то мог увидеть. Особенно, если это видел какой - то ребенок и в изумлении рассказал всё своим родителям. И тогда вторая мысль - переезд - будет неизбежна. Она даже наливает себе дешевый виски, чтобы остановить истерику и не сорваться на сыне. - Что ты имеешь ввиду? - спрашивает она с лживой улыбкой на губах. Питер не замечает этого, он видит лишь улыбающуюся ему маму. Эмоции зашкаливают так, что он даже не задерживает взгляд на маме. Питер метается из стороны в сторону по комнате, сбивчиво что - то объясняет и постоянно делает лишние движения руками и вообще всем его детским телом. А Магда привыкла. Она любит в жизни то, когда все переменные в ней известны и если она знает, например, откуда у Пита царапина на лице или дырка на футболке - это значит, что это произошло обычным, естественным путем и хотя бы в этом разбираться не надо. - Ну, ты же помнишь, что на прошлом уроке я не смог отжаться, да? Помнишь. Вот поэтому мистер Харрисон сказал, что поставит мне даже три пятерки, если я побью школьный рекорд и он не будет больше меня даже просить отжиматься! Ну и я, как истинный любитель скорости не смог упустить шанс показать, что я быстрый. И когда он сказал, что если я успею пробежать за более короткое время, и я, ну такой «Пффф! О чем речь, мистер Харри, я всё могу! Я же Максимофф!». И когда раздалась хлопушка, то я напрягся всем своим телом и мозгом, говоря, что если я этого не сделаю, то значит - я соврал, понимаешь? Врать же не хорошо, это плохо - врать. Потом всё бы смеялись надо мной, хотя они и так смеялись, потому что побить школьный рекорд не мог никто уже четыре года, и первый кто его поставил был Джастин Уэб, ну, тот парень с красно - зелеными волосами, помнишь? Ну, мы же с ним жили на одной улице раньше, да ведь? Да?! Ай да неважно, всё равно не вспомнишь! И так вот, я должен был себя оправдать, потому что врать плохо - ты сама так говорила. Так что я просто подумал вот что: «Питер, ты мальчик добрый и сделай так, чтобы мама гордилась тобой и ты, как мальчик ещё и справедливый, должен утереть нос всем задирам, что обзывали тебя тощим призраком!». Да, вот так всё и было, мам! Ты же мне веришь, веришь же?! Ага? - выпаливает на одном дыхании Питер. Но Магда как - то запоздало понимает, что последние слова были адресованы ей. Она так же привыкла, что Пит говорит слишком быстро, для человека. Но понять, что он говорил ей эти минуты она понять не смогла, хотя убедительно кивнула головой, пытаясь вникнуть в то, что её говорит сын. - И вот я, значит, уже на старте. Думаю, что это всё очень - очень важно и когда я наконец слышу этот заветный хлопок, то срываюсь с места, что вообще есть силы! И я бегу, по честному прямо, выжимаю из себя всё, что могу! И мне даже показалось, что заложило уши от волнения, поскольку всё стало очень тихо, а одноклассники застыли изумленно от моей скорости! Но потом.... Я просто, как оказалось, после выстрела уже через секунду оказался на другом конце стадиона! Представляешь, мам! - говорит он с восторгом снова, и у руки у Магды начинают трястись. Может, это дешевый виски, а может - шок. А скорее всего - оба варианта сразу. - Для меня мир словно остановился, замедлился. Это даже круче той штуки с ключами! Бег - это же так классно и офигенски! Я же бежал и хотел просто стать чуть лучше и мне кажется, что всё получилось. Мама, я же стал лучше и круче? Мам? Женщина сидит на диване и смотрит на сына так, что ему кажется, что сейчас она скажет ему идти к себе в подвал и не забивать её голову такой ненужной детской ерундой. Но она не выдерживает и опускается перед сыном на корточки. Берет его руки в свои красивые и нежные ладони, чуть улыбается, но немного смущенно и испуганно говорит: - А можешь это сделать ещё раз? Покажи прямо сейчас, мне. Хорошо? Питер немного растерялся от такой просьбы - он вообще не думал, что ему даже поверят, а что просить об этом... Ему, конечно, не тяжело, скорее страшно, что ничего не получится. И тогда даже собственная мама в нём разочаруется. Этого ему не хочется совсем, поэтому он кивает и отходит к окну, настраиваясь подбежать к дверному проему на второй этаж так же, как и в школе. Настраиваясь как можно серьезнее. Собрав всего себя в кулак, Питер чувствует легкое покалывание в ступнях и ладонях, но сосредоточившись на всех своих чувствах и эмоциях, Максимофф снова отталкивается ногами и правда, совсем так же как на стадионе, снова бежит. Выходит это чисто случайно и так легко, что Питер не следит за ногами и врезается со все дури в стену, промчавшись мимо двери на второй этаж. Скорость, с которой он бежал, была настолько высока, что нос и губа превращаются просто в мясо, а левая бровь рассекается торшером, который падает с тумбочки, задетой ногой Пита. Но это вовсе не заботит неуёмного мальчишку; он очень рад и восхищен тем, что сделал и теперь его улыбка становится ещё шире, чем было возможно до этого. Питер подскакивает с пола и стой же своей скоростью подбегает к ошеломленной маме, застывшей со стаканом, наполненным янтарной и переливающейся жидкостью, в руке. Она трясущимися руками ставит его на стол и пытается не закричать от паники, охватившей её. Она точно знает, что нужно делать в таких ситуациях, но что говорить Питеру - она не знает впервые в жизни. Она знает, что видела, и в этом алкоголь никак не замешан. Её сын всегда был шустрым и неусидчивым, но сумасшедший стук сердца под ребрами говорит, что ветерок, растрепавший её волосы и вздернувший газету на столе, и серебряное смазанное пятно были реальными. Она ещё никогда в жизни не была так напугана, тем более своим сыном. - Видела, мам?! Я сделал это снова, мам! Правда круто, да? Мам, мам! - он возбужденно носится по всей гостиной и просто не понимает, что на самом деле значат его возможности. Он слишком любит мир, свой дом, подвал, маму и не подозревает, что совсем скоро это всё, кроме испуганной мамы и хрупкого мира, потеряет. - Питер. - она прикрывает глаза и отворачивается, уходит на кухню. Оттуда до него доносится очень встревоженный и холодный приказ матери. - Собирай свои вещи. Мы переезжаем, немедленно. Максимофф думает, что мама ему не верит, но увидев её серьезный взгляд, он сразу успокаивается, перестает дергаться и слушает её очень внимательно. Мама - это всегда что - то родное, доброе, но в его случае - ещё и строгое, очень серьезное, но понимающее, когда надо. Мама бывает очень наивна, она боится много, в большей степени она боится, что Эрик всё узнает и явится за сыном; или она боится, что Питер натворит что - нибудь когда - нибудь действительно серьезное, связанное с законом. Он, если честно, всегда любил подворовывать в магазине на соседней улице, и в больших случаях его даже никогда не ловили, но теперь его возможности не смогут его удержать ни кем и ничем. Она знает это - упертым он уродился в отца, но Магда рада, что это, наверное, единственное, чем они так похожи. - Никогда не делай этого на людях, ты меня понял? Никогда не показывай этого и не смей даже хоть раз брать в руки ничего металлического, вроде тех своих ключей и монеток, ясно? Мне показывать можешь, но никогда при других. Иди за вещами. Питер сконфуженного кивает и быстро удаляется в свой подвал. Он напуган и поэтому с кричащим страхом в глазах кидает все свои игрушки и немногочисленные мелкие вещи в его большой портфель. Мама спускается к нему через полчаса, чтобы уложить его одежду в свой второй чемодан. Она знает,что пугает его, страшит и очень расстраивает и потому подходит стирает слезы, которые градом лелись по его щекам. Он не издал и звука, молча продолжая сдерживать всё своё волнение в себе. - Питер, нам надо ехать. Мне жаль, дорогой, но так надо. - Но я не хочу! Я люблю свой подвал, этот дом, школу, даже тех редких друзей, но я не хочу, мам! Пожалуйста, давай не будем уезжать, пожалуйста! Я больше никогда не буду делать то, что делал, обещаю! Но не будем уезжать, ладно! Я больше никогда не буду, правда! И на пару мгновений Питеру кажется, что вот - вот и мама сдаться, разрешит обратно разложить все игрушки, ему больше нельзя будет пользоваться своей суперскоростью, кончено, но ради этого он готов остаться. Он просто ненавидит перемены, не любит, когда, что - то меняется, особенно родной дом. Весь его маленький и счастливый детский мирок резко рушится из - за одного большого и мощного урагана в двенадцать балов под названием "Переезд". - Прости. Но нет... Иди наверх и жди меня. Питер недовольно смотрит на маму, хватает портфель вытирает рукой слезы. А Магда в это время звонит агенту по недвижимости и просит срочно найти именно том дом, в котором будет большой и высокий подвал. *** Питер со вдохом заканчивает свой рассказ. В голове и мыслях он намного красочнее и больше, поскольку он только вскользь упоминает о переезде и вообще ни слова не говорит о том, что когда - то мог поднимать металлические мелкие предметы. Он вообще не считает, что кто - то должен был об это знать, потому что он больше никогда этого не делал, занимаясь своим родным даром - скоростью - и вообще перестал уметь делать то, что делает Эрик сейчас. - Ну, как - то так, что ли. Именно об этом я говорил. Мама настолько боялась, что либо я смогу что - то сделать, или кто - то другой, со мной, что нам пришлось переехать в самый пригород Вашингтона. НУ, потом мне, в общем стало скучно и начал воровать, попутно развивая свою скорость. А потом пришли Проф и остальные. Я тебя из Пентагона вынес, маман сильно отругала. Дальше я взял кое - что взаймы, кое - что ещё взаймы, и ещё что - то. Потом я просидел десять лет в своём подвале, а дальше... Дальше ты знаешь. Наверное. - Знаешь, я возможно что - то упустил, но как же твой... Отец? Он гордится тобой? или как твоя мама был зол? - усмехается Магнито и даже не подозревает, что отца у Пита нету. «К такой теме я не был готов, но может ему сказать, что он мертв или даже мать не знает кто он?.. Эм, может, ты космонавт?.. Пират?!» - Ну знаешь, его типа, как бы, ну, вроде как нет. Ну, в смысле он есть! Иначе откуда бы я взялся, но у меня его нет в смысле, что он не воспитывал меня. - Мне жаль. Это печально, - он сам знает каково - это. Только в то время как Шоу мучил его, у него не было времени думать о воспитании, так что он вообще об этом не очень задумывался, но теперь ему кажется, что он... упустил в своей жизни что -то. Отец его тоже любил, причем не меньше, чем мать. - Ну, да, немного. Я в общем знаю его и даже видел несколько раз, но мама не очень одобряла мой энтузиазм сказать ему о родстве. - Почему? - а вот тут Эрик искренне удивился. Какая мать станет запретить сыну видеться с родным отцом? - Он вроде как... Преступник, чувак. Мама такие отношения не очень одобряла, так как думала, что он может сделать мне что - то плохое. Питер почти на сто процентов уверен, что никогда не боялся Эрика Леншерра или Магнито, и всегда лишь надеялся поговорить, узнать, увидеть, услышать и почувствовать. Он всегда надеялся найти человека, который поддержит его и поймет, сможет дать что - то (и даже не важно что это: знания, вещи, напутствия, слова, объятья) что пригодится в жизни, как дает мама, только по - другому, чисто по - отцовски. Он уверен, что обязательно когда - нибудь сам станет отцом, ведь, как никак, но он уже разменивает третий десяток и уверяет себя, что обязательно скоро возьмется за ум и станет взрослее, серьезнее, мужественнее. В библиотеке, их маленьком уголке, повисает неуютная тишина, от которой Питеру хочется разбить чертов тяжелый и надоедливый гипс или скрыться в тени книжных шкафов: ему определённо не хватает его лучшего плейлиста, его любимой музыки, которые обычно успокаивают тех, кто страдает от клаустрофобии ли от боязни признаться родному человеку в собственных чувствах и родстве. - Ты знаешь, прежде чем я понял, кто мой отец - я не старался его найти. Я знал, что живу хорошо и без него, поэтому когда я узнал кто он, то всего чего я хотел - это отыскать его и хотя бы посмотреть ему в глаза. И хотел знать только одно - вспомнит ли он, что я его сын. Но он увидел меня однажды и он не просто не вспомнил меня, он даже не знал меня, понимаешь? В смысле, он никогда не видел меня. И поэтому я не сержусь на него, потому что он не виноват, что не знал меня. Мама ему не сказала, но... - Но ты хотел бы, чтобы он знал тебя. - и Питер подумал, что это скорее утверждение, чем вопрос. - Да. Хотел бы. Я очень бы этого хотел на самом деле. Я столько всего сделал и чуть не отдал жизнь за правое дело и всё такое, но так и не сказал ему... И мне было бы жаль умирать с мыслью, что я поступил как трус! Я думаю, если бы я был чуть смелее я бы всё сказал ему и я смог бы ему понравится, если бы не... - Максимофф запнулся, потому что не мог говорить на прямую о другой семье. Всё - таки это семья погибла, хоть Эрик и не знает, что Питер имел бы ввиду его семью. - некоторые обстоятельства. - Что - то важное? - уточняет мужчину и делает пометку карандашом на странице, на которой остановился, в книге. Леншерр думает, что он всё - таки доверяет, хоть немного, Питеру, а от доверяет ему. Поэтому он счел хорошим знаком в общении спросить его об этом. Во всяком случае, ему стало интересно, что было дальше. И что это ещё за такие "некоторые обстоятельства"? - Ну... - снова замялся Питер и уже собирался отругать себя самого себя за такое. Ему ещё волноваться перед отцом не хватало. И вообще он с ним очень разоткровенничался, так что он решил немного спрятаться за диким голодом. Поэтому первое, что попало под руку - твинкис. Он знал, что жрать с набитым ртом во время разговора - это тон неприличия, но поделать с собой ничего не мог - уж больно много запинался. Эрик заметил это и понял, что для Питера - это не совсем приятная тема разговора. Но говорить в слух этого не стал, немного коря себя за такое любопытство. - У него... эм... как бы другая семья и... другой ребенок, так что рушить ему счастливую жизнь своим внезапным появлением не очень хотелось. Но, знаешь, чувак, мне в принципе от этого ни горячо, ни холодно. Жил же раньше до этого. Мне как - то нормально, что он не в курсе, что он мой отец. - и говорит почти правдиво. Эрик верит на один жалкий миг, но потом видит - почти не успевает следить, на самом деле, - как глаза Питера мечутся с невероятной скоростью из стороны в стороны, но через секунду уже успокаиваются. Незаметным движением, с помощью скорости (хэй, привет, у него ещё есть целые голова и руки), Питер берет из своей куртки обезболивающие, которое ему прописал Хэнк, и закидывает сразу две таблетки, хотя он итак превысил недельную норму на что потом ему Маккой устроит настоящую поучительную тираду. «Того гляди и наркоманом стану, может быть хоть в три ручья угашенный смогу признаться» И Эрик, и Питер - они знают это оба. Ложь. Она везде и их в тени тоже не оставила. Он врёт Чарльзу о своём состоянии, ставит какой никакой ментальный блок и врет единственным людям, которые у него остались. А Питер пытается вообще не думать, что ему приходиться кому - то врать. - Уже поздно, так что я, наверное, пойду и посплю хоть пару часов. - Леншерр неловко улыбается и откладывает книгу. - Ох, да, конечно. - Питер растерянно кивает, а внутри почему - то злится от того, что Эрик опять сбегает. Он ведь, в конце концов, открылся ему, душу чуть ли не распахнул настежь. - Уже и правда поздно. Эрик на самом деле собирается уходить. Он знает, что в какой - то мере поступает не красиво перед Питером, но тот уже слишком большой мальчик и он никак не должен вмешиваться в его проблемы. Но ведь если дать совет,чисто по- дружески, он же не будет навязывать своё мнение, не так ли? - Питер. - Леншерр все же останавливается и кладет руку на плечо парня, которому приходится задирать голову, чтобы увидеть лицо отца, непривычно строгое и как - то по-отцовски выглядящее снисходительно. - Я знаю, что такое отцовство. Не знаю как мог бы отреагировать твой отец, но мне кажется, что ты не должен от него такое скрывать, понимаешь? Ты всё равно часть его семьи и ничто этого не отменит, ясно? Не тяни с этим, ладно? Напутствие, кончено, так себе, но Питер соглашается и думает, что отец умеет, причем профессионально, задеть за живое, даже не заметив этого. - Я по-постараюсь. Правда. «Вот! Прекрасный момент! Говори, давай! Он же сам сказал, что такое скрывать нельзя! Говори, хватит дрожать от страха! Говори!» - Он бы гордился тобой. - Эрик похлопывает паренька по плечу и напоследок чуть сжимает его и, пожелав спокойной ночи, уходит. - Может быть. - выдавливает из себя Питер и стискивает зубы, чтобы не закричать. Какие эмоции, вы даже не представляете! Питерс жмурился от света торшера, который был любезно включен Эриком. Его сейчас та раздражала адская жара в библиотеке, в его маленьком закутке, где никак не могло быть больше двадцати трех градусов по Цельсию; его раздражал собственный гипс, который сейчас, на пике нервного срыва Питера, казался самым чудовищным изобретением человечества; его раздражал он сам, потому что тупее существа в мире не найти; его раздражала искусанная изнутри щека, напоминающая о недавнем трепещущем нервы разговоре с отцом. Его губы, так же искусанные до крови во время разговора, были единственным спасением от такого нужного воя, или даже вскрика, как у дикого волка. Левый глаз странно дергается, когда Питер понимает, что Эрик никогда бы не говорил так об родстве, если бы он прямо тогда, ещё в Каире, во всем ему признался. А сейчас у него просто нет сил соблюдать глупые формальности. Питеру хочется сорваться с места, зарыдать, и рассказать всю правду, умолять его остаться рядом с ним, ведь он знает, что пара недель и всё - Эрик снова уйдет. Но ноги приросли к маленькому дивану, в горле неприятно пересохло, а губы прилипли друг к другу. Такое впечатление, словно все эмоции куда - то улетучились, незамысловато просто решили уйти. Он чувствует себя пустым пакетом, который ветер от безделья гоняет с шорохом по пустыне. Он может сейчас чувствовать себя абсолютно всем и чем угодно, но только не Питером, который так и не научился прибегать приходить во время. - Идиот, идиот, идиот, идиот! - в порыве ярости злиться Максимофф на себя и, задержив взгляд на торшере, потом сильно жмурить и со всей силы, даже не осознавая этого, ударяет по дивану, желая выместить всё, что творится в душе, и торшер, странно замигавший, слетает со столика и разбивается, врезаясь прямо в противоположную стену. Так же, как когда - то Питер сам врезался в стену. Желание устроить сцену всему особняку, каждому ученику, Профу, друзьям и, в конце концов - то, отцу, болезненно подкатывало к горлу, но парень, упрямо сжимал скулы, сильнее вдавливая спину в треклятый диванчик. Единственное, что ему остается - молить о забвении, ибо сегодняшняя ночь навсегда въелась в его память так, как мох, врастает в тысячелетнее дерево. Питер Максимофф, парень без забот, старался всеми силами не смотреть в сторону той стенки, где развалившись на куски, в гордом одиночестве, лежал поломанный торшер, напоминая о случившемся три минуты назад. Первое, что вырывается из горла Пита - надломленный вздох, повествующий о недостатке воздуха в легких из - за трудности дышать в такой момент. - Это я сделал?.. - его голос, дрогнувший при первом произношении слов, эхом раздается в стенах большой и великой библиотеки, где он до сих пор одна единственная живая душа. Из - за того, что пропал единственный источник света, рядом становится так же темно, как было до прихода Эрика. Вряд ли лунный свет можно назвать суперхорошим освещением, но его всё - таки хватает, чтобы заметить, как Питер с животным страхом в глазах уставился на свои дрожащие руки, и непонятно от чего: то ли от страха, то ли от пробравшего холода, или же от всего сразу. И дрожь не получается остановить даже тогда, когда он сжимает все пальцы в кулаки. И вряд ли у него это получится с помощью простой встряски. Но после неё Питер чувствует себя ещё хуже, потому что понимает, что ощущает металл, разливающийся по его венам и крови. - Черт! Я что снова могу управлять металлом?! *** Умывшись и переодевшись для сна, Эрик быстро, впервые за всё прошедшее, погружается в сон. Как только голова касается подушки, Эрик забывает, что ему может присниться кошмар, но мозг и тело требует отдыха и поэтому Леншерр не может противиться, так как сам понимает, что ещё чуть - чуть и он будет валиться с ног от усталости и недосыпа. Но как же он ошибался, когда думал, что и сегодня он вновь увидит смерть жены и дочки... *** Эрик никогда не чувствовал себя более живым, чем с женой и совсем маленькой дочкой, появившейся на свет ровно год назад. В Польше тихо, спокойно. Никто не задает вопрос, когда он сюда переселяется с беременной женой. Городок маленький и все знают друг друга и понимают, что климат здесь, может, немного и суровый, но самый благоприятный для детей. И не редко сюда приезжают из больших городов, чтобы надышаться, почувствовать в полной мере это - чистый, ничем ещё не засоренный воздух. По большей части, Эрик не подает виду, что ему здесь никогда не нравилось, но здесь нравится его семье, а это - самое главное. - Och, kochanie obudził ponownie*. - говорит сонно рядом Аня** и собирается подниматься, но Эрик её останавливает. - Nie, lepiej odpocząć. Poradzę sobie. - говорит он жене и легко улыбается, а в ответ ему уже слышится тихое сопение, приносящее ему намного больше радости, чем геноцид всея человечества. Пройдя всего пару метров от кровати, Эрик с умиротворением на лице берет дочку на руки, пытаясь её убаюкать снова, уже второй раз за ночь. - Ну, с первым днем рождения, Нина. Желаю много - много счастья, дорогая. - его голос тихий и убаюкивающий, спокойный настолько, что маленький комочек счастья начинает засыпать, переставая двигать маленькими пухлыми ручками в теплом одеяльце. Эрик так и хотел закричать: «Остановись, мгновенье, ты прекрасно!». Жаль, что нельзя - жена не поймет и дочка снова проснется. Поэтому он лишь шепчет его: - Остановись, мгновенье, ты прекрасно. - и только сейчас, когда обстановка становится совершенно тихой, даже занавески не подлетают от легко, но довольно теплого ветерка, Эрик осознает всю никчемность его положения. Он, Эрик Леншерр, Магнито, самый известный во всем свете террорист, один из сильнейших мутантов, наконец счастлив. Просто чисто по-человечески счастлив. А ведь он уже забыл, что это такое - быть человеком и жить как человек. Последний раз он был человек перед теми злополучными воротами, которые разрушили его жизнь. - Прошлую жизнь, опомнись. - поправляет себя вслух Эрик и вдыхает воздух полной грудью, чтобы отогнать все плохие воспоминания. Он спускается с дочкой на первый этаж и, выйдя из помещения, идет с ней в беседку, потому что в доме становится невыносимо жарко. Он сидит в беседке довольно долгое время, до тех пор, пока солнце вот - вот и начинает выглядывать из - за деревьев. Нина в это время мирно и тихо спала, не смея даже пошевелиться в отцовских руках, но спустя некоторое время она недовольно засопела. - Эй, тшшшш. - он поправляет одеялко дочки и начинает её покачивать потихоньку на руках. Пары раз хватает, чтобы девочка успокоилась и перестала дергаться. Эрик слегка улыбается, довольствуясь таким редким моментом тишины и спокойствия в его жизни. - Тебе кошмар приснился?.. Ничего, мне они тоже снятся. - он усмехается, смотря в серые глазки дочки. Нина смотрит на отца с неким любопытством, рассматривая его щетину. Он сглатывает тугой комок в горле, потому что вспоминает их, кошмары. - Когда - нибудь я объясню тебе... Откуда они... и почему со мной навсегда. - поддаваясь нежному голосу отца, Нина начинает снова засыпать, медленно прикрывая веки. - Я знаю секрет, как их пережить. Я просто вспоминаю... Все хорошее, что я видел в своей жизни. Даже самую маленькую мелочь. Это как игра... Я играю снова и снова, снова и снова... Эта игра надоела мне много лет назад, но... Я рад, что играю в неё до сих пор. *** Утром Эрик просыпается с рассветом. Но другим, который был не во сне-воспоминании. Может, это проделки Чарльза, а может жизнь смиловалась и наконец решила, что стоит показать ему что - нибудь хорошее, а не только смерть. Спустя час просыпается вся школа и ученики вместе с учителями идут на завтрак. Эрик, вопреки желанию простой пойти и поесть, решил проведать Питера, который ещё со ночи показался очень взволнованным. Мало ли, но вдруг так и остался сидеть в библиотеке, потому что не смог подняться на второй этаж и ему никто так и не помог. Чувство стыда не покидало Леншерра до тех пор, пока вся известная компания в школе не появилась на завтраке почти в одно время. Максимоффа с ними всё равно не наблюдалось, что чуток начинало тревожить Эрика, настроение которого почему - то было сегодня намного лучше, чем за последние несколько дней. - Надеюсь, вы никуда не влипните, пока я буду в командировке? - Эрик уже сбился со счета, в который раз Чарльз спрашивал это у них с Хэнком. - Все будет в порядке, - с хитрой ухмылкой ответила Рейвен. - В полнейшем ажуре! - заверил (нет) Эрик без особого энтузиазма и закинул кусочек блина в рот, а потом незаметно оскалился, даже не представляя какую вечеринку собирается устроить Мистик после отъезда Ксавье. Чарльз тяжело выдохнул, окинув всех задумчивым взглядом. - Хэнк, - Профессор обратился к Маккою, который пил третью кружку крепкого бразильского кофе, не отвлекаясь от чтения какой - то очень важной новой книги. - кажется ты тут единственный адекватный взрослый, я надеюсь на тебя, понимаешь? - Ксавье с надеждой посмотрел на Зверя, который, кажется, только и понял, что к нему кто - то обращался. - Я могу рассчитывать на тебя? - А, эээ, ну... да, конечно, в чем вопрос! - коряво согласился незнамо на что Хэнк и выдохнул, когда Чарльз собрался уходить из столовой. - Эм, Рейвен, а на что в качестве меня рассчитывает Профессор? Хмыкнув про себя, Леншерр подошел к Ксавье, который устало, но совсем не зло, прикрывал глаза от досады. - Он же не услышал меня даже, да? - Да, Чарльз. Тебя почти никто не слушает, когда речь идет о политике. - Это не политика, а съезд докторов медицинских наук, которые на специальном симпозиуме будут обсуждать новую ветвь развития X-гена, мой друг. Серьезная вещь, между прочим. - Ага. А я пойду с детишками бабочек половлю. - Эрик! - Да ладно, Чарльз. Всё будет нормально, мы справимся. - теперь серьезно его уверяет Леншерр. - Надеюсь, Эрик. *** В конце концов Магнито находит Питера в том же месте, где они попрощались вчера (или сегодня ночью). В это время детей в библиотеке прибавляется в несколько раз, но в закаулке, где и находится диванчик Максимоффа, никто так и не заходит, что, почему - то по его мнению, играет на руку Эрика. Питер, приняв весьма странную позу, удобную для него только из - за того, что у него сломана нога, улегся на полу, разложившись в позе «морской звёзды». А ещё он храпел, не слышно, потому что, кажется, вся голова была упрятана в малюсенькую, но пышную подушку. Самое смешное - это маленькое одеяльце, неукрывающего ничего, кроме серебряно-волосой башки спидстера. Он так и остался лежать в куртке, своих черных джинсах в облипку и белых кедах, но Питер сообразил, молодец - вдруг его кто увидит в библиотеке и тогда его будет ждать ещё одна тирада, но уже от Профессора, причем гневная. Эрик, усмехаясь, убирает одеялко с головы и, с вырывающимся смехом, видит, что нос Пита по-дурацки задрат подушкой и теперь похож на поросячий, а рот открыт и прямо в его уголке свисает не большая капля слюней. Парень, ничего негодующий, беззаботно сопит в обе дырки и смакует ту самую соплю. Откуда - то взявшиеся (Эрик точно помнит, что ночью их не было) очки наполовину надеты на лицо, а на другую половину оттопыривают седые волосы и видом напоминают что - то вроде тех повязок, которые бывают у пиратов. Тяжко вздохнув, Эрик собирается сложить одеяло, но останавливается, когда видит на нем ручную красивую, точно выполненную с любовью и нежностью, вышивку: «Моему прекрасному мальчику, Питеру». Когда и у его Нины было похожее, только это было большое махровое полотенце. А это маленькое и точно уже не новое, и видимо, оно принадлежало Питеру тогда, когда он был совсем - совсем маленьким и мать закутывала его, новорожденного, в него. И Эрик думает, что хотел бы увидеть Питера другого, маленького, помещающегося в его руках, чтобы узнать каково это - смотреть на неугомонного взрослого пацана совершенно другим; тихим, спокойным, умиротворенным и совсем беззащитным, как сейчас. Он, присев на корточки, невольно любуется пареньком, который уже успел перекрутится и теперь не тихо храпит, а вполне себе просто лежит и отсыпается за бессонную ночь. Лицо никак не двигается, оно просто застыло, как каменное, без единой эмоции и Эрик впервые замечает, что Питер похож чем - то на него. Носом и разрезом глаз, наверное, и где - то ещё, в мелочах, на которых он сейчас не особо акцентирует своё внимание. «Быть его отцом было бы, наверное, здорово.» - с улыбкой подмечает про себя Эрик и сразу же ужасается своей мысли. Снова отцом?! Он серьезно?! Опять привязаться к кому - то и испытать чудовищную боль, потому с ним по - другому не бывает?! - «Нет, даже не думай об этом. У него есть отец, которому он хотел признаться в родственных узах, и ты никаким боком к нему не относишься!». Леншерр, вскакивает с пола и отворачивается к стене и собирается уже уйти, но пока просто переводит дух и трясёт головой, чтобы избавиться от наваждения, забредшему ему в голову. Он снова поворачивается к Питеру и вздохнув, подымает его с пола с помощью своей силы. На одежде Питера на самом деле действительно очень много металла,чтобы с помощью него поднять двадцатишестилетнего парня: заклепки, бегунки и молнии на куртке; совсем небольшие металлически вставки на ребрах высоких кед; широкий кожаный ремень с большой круглой бляхой в виде желтой молнии и, кажется, он даже видел её где - то, а в самом ремне куча разных металлических крапинок в виде ромбиков, украшающих края аксессуара; куча мелочи во внутреннем кармане куртки; какие - то ключи в карманах джинс; плюс серебряная цепочка, толстым плетением, на шее и какие - то блестящие браслеты, в которых находиться ни чуть не меньше металла. Всё это Эрик чувствует даже не вглядываясь в одеяние Питера, но единственное, что он чувствует неправильным и странным - металлических веществ в теле Максимоффа тоже немало, даже слишком много. Маккой говорил, что у бегуна очень ускоренные химические и биологические процессы, так что не стоит удивляться его невероятно быстрому сердцебиению или каким - то другим показателям, никак не сравнивающимися с привычными для всех людей. Ему даже приходится сидеть на специальной диете, чтобы получать в день десять тысяч килокалорий. И наверняка столько металла в его крови приемлемо, раз ему нужно столько пищи, чтобы поддерживать тело в форме, да и из - за быстрой циркуляции крови ему не грозит бледность, худоба, желтый цвет кожи и ускорение сердечного ритма - оно и так бьется всё время как бешеное. Эрик медленно и очень осторожно, чтобы не разбудить, поднимает Питера на уровень его пояса и проносит по воздуха к дивану, только к другому, более большому, стоящему в совершенно противоположном углу. Он думает, что, скорее всего, Максимофф и улегся, кстати, на пол из - за того, что не поместился на своем маленьком диванчике даже наполовину. Когда Эрик укладывает Питера на диван, то укладывает так, что под сломанной ногой лежит подушка в виде длинного цилиндра и никак не напрягает мышцы парня. Питер же продолжает спать, немного хмурясь и двигая рукой под куртке, но через секунду он успокаивается и больше не дергается. Побегав пять минут по всей библиотеке в поисках чего - нибудь теплого, Эрик наконец находит в одном из шкафов плед в клетку, которым после бережно прикрывает Питера и кидает обратно на лицо то самое одеялко, чтобы просто посмеяться. А потом задергивает оконную штору, которая сразу наливает уголок темным светом. Уходя он надеется, что Питера никто не побеспокоит и даст крепко-прекрепко выспаться. Вот только жаль, что Максимофф так и не узнает, кто его укрыл и поднял с пола, потому что вспоминать о тех мыслях, посетивших его в то время Эрик не собирается уже вообще никогда, а мальчишка станет плохим напоминанием.