Железное правило Бён Бэкхёна

У Бён Бэкхёна было три железных правила: не стричь ногти на убывающую луну, не заниматься сексом без презерватива и не выходить из дома во время течки. То утро началось с ногтей… Бэкхён, никому не желая зла, проснулся по будильнику, улыбнулся зеркальному потолку (он любил свое отражение, посему зеркал в его доме было больше, чем стен) и, смахнув было упавшую на глаза челку, завизжал от ужаса. Правая его ладонь зловеще багровела; побуревшая кровь виднелась и на пододеяльнике. Пришлось приложить колоссальные усилия, чтобы справиться с нервной дрожью и внимательно оглядеть руку. Отчаянию Бэкхёна не было предела, когда он понял, что каким-то непостижимым образом сломал любимый ноготь на любимом пальце любимейшей руки (если бы у вас были руки Бён Бэкхёна, вы бы оценили весь масштаб катастрофы по достоинству). Пришлось в спешном порядке выползать из кровати и, прихватив маникюрный набор, бежать в ванную комнату. На календарике, что притаился в углу прикроватного столика, красовалась убывающая луна… Пока Бэкхён возился со злополучным ногтем, случилось второе за утро непредвиденное происшествие. У Бэкхёна началась течка. Вот так просто — взяла и началась. Обрушилась на него всей своей лимонно-ванильно-тягучей неукротимостью, испортила не менее любимые, чем рука и ноготь на ней, пижамные штаны и добила остатки самообладания. Бэкхён разревелся. Позорно так, шлепнувшись липкой задницей на кафельный пол. Заднице это, впрочем, понравилось, отчего Бэкхён взвыл еще громче. Недопиленный ноготь противно ныл. Будильник пропищал второй раз. Бэкхён, поглаживающий зареванные колени, насторожился. Сердце его ёкнуло, а внутренности словно льдом обросли. Получилось довольно забавно, учитывая, что жар никуда не делся. Бэкхён выколупал из задницы вконец слипшиеся штаны и поковылял в спальню. Будильник трезвонил, а на экране мобильного мигала напоминалка. Бэкхён прочел ее и в порыве дичайшего, не описанного ни одним медицинским трактатом отчаяния запихнул в рот сразу три пальца. Привычка эта доводила всех знакомых — и не очень, по правде говоря, — альф до истеричных припадков, но сейчас это Бён Бэкхёна волновало меньше всего. Он едва не пропустил важную, немыслимо сложную контрольную по правоведению. Преподаватель, который вел дисциплину, отличался крутым нравом и не менее крутыми боками, и от всей души ненавидел два типа студентов: тех, кто прогуливает его занятия, и тех, кто красивые и не особо сведущие в правовом деле омеги. К последним он относился с особой неприязнью, отчего Бэкхён, как очень красивый и не очень (совсем не, если честно) разбирающийся в предмете омега, страдал уже второй месяц кряду. Стать еще и прогульщиком он себе позволить не мог. Бэкхён вывалился из штанов и понес ноющую попу в душ. Душ попу оценил, а вот Бэкхён душ — не очень. Пришлось вместо крепкого и, желательно, с узлом, члена запихнуть в себя пару таблеток, перебивающих запах, залить их горьким от пролитых над ним слез кофе и, упаковавшись в самое мягкое и нигде не давящее, выползти из квартиры. На первую пару Бэкхён, как и ожидалось, опоздал. По расписанию стояла информатика, так что прогул даже прогулом считать было нельзя. Учитель языка в будущем, Бён Бэкхён не видел нужды в составлении нудных программ и наборе текста на время (строчить сообщения в какао он мог с закрытыми глазами и в глубокой коме). В кафетерии было не то чтобы очень пусто. Сехун с вальяжностью королей поедал отвратительную пиццу — отчего-то других в университетских общепитах не подавали, — а его ненаглядный (он же Ким Джонин, он же мечта всех девственников и божьих одуванчиков) с умилением сдувал с него крошки. Выглядело это до тошноты прекрасно, волшебно и так, как Бэкхён втайне мечтал, отчего пришлось скривить мордаху и прямым ходом направиться к Исину. — Купи мне булочку, — потребовал Бэкхён, как только его многострадальная попа устроилась на самом краешке жесткого стула. — С яблоком. И чтобы пудры побольше. И капучино. С двойным сахаром. — А в попе не слипнется? — Исин пригубил свой черный кофе; даже его брови глядели на Бэкхёна с превосходством стопроцентного альфы (Лу Хань, вечно голодный омежище с кафедры физической культуры, подтверждал эту стопроцентность своей безмерно довольной рожей). — Уже. Купи мне булочку, ну что тебе, жалко? Брови Исина поползли вверх. Он подался вперед и, едва не опрокинув стаканчик с кофе, уставился на Бэкхёна так, словно видел его впервые. — Не может быть, — в горле Исина гаденько заклокотало, — а как же железное правило номер три? — Молчи! — Бэкхён огляделся по сторонам. Казалось, Исин говорит так громко, что все собравшиеся в кафетерии, включая буфетчика-бету с идеальными ногтями (ох, как Бэкхён ему завидовал!), слышат не только его слова, но и приглушенный таблетками запах лимонно-ванильного кекса, которым благоухала истосковавшаяся по члену попа Бэкхёна. — С ума сошел? — Исин ласково погладил Бэкхёна по голове. Только присутствие в кафетерии О Сехуна и его ненаглядного не дало Бэкхёну приложиться лицом о стол. — С яблоком, Чжан Исин. И капучино. Да я даже на чай согласен, но — умоляю! — без лимона. Исин, как истинный альфа и самый вредных из друзей Бэкхёна, притащил ему огромный кусь лаймового, с ванильным кремом, пирога и два стаканчика сладкого, как попа Бэкхёна, чая с лимоном. Бэкхён, убивая в себе желание отомстить прямо здесь и сейчас, пластиковой вилкой, умял пирог и залпом осушил обе порции чаёчка. Правоведение стояло второй парой. Распрощавшись с Исином — как истинный альфа, он учился на физико-математическом и с такими, как Бён Бэкхён, общался лишь потому, что был еще той сволочью, и больше с ним никто общаться не хотел, — Бэкхён поднялся на второй этаж и занял пустующее кресло у нужной ему аудитории. Первым явился Кенсу: с журналом в руках и с выражением «как же я вас ненавижу, тупые текущие суки» на лице. Бэкхёну мигом стало не по себе. Староста их отличался не менее крутым нравом, чем препод по праву, и так же люто, как и последний, ненавидел красивых и глупых омег. Сам он был омегой не очень красивой и чересчур умной, отчего жизнь его была одинокой и безрадостной. За ним подтянулись остальные. Тао рухнул в кресло рядом с Бэкхёном и вывалил свой уже заметно округлившийся живот. Выглядел согруппник не очень здоровым, и Бэкхён в энный раз уверился в том, что следовать железному правилу номер два стоит неукоснительно. Аудитория оказалась открыта, но до звонка в нее не рискнул сунуться даже Кенсу. Он, все же, был умной омегой и не желал идти на верную смерть первым. Первым пошел Джунмён: как единственный в группе настоящий мужчина (при этом он орал, что узел на члене еще ничего не доказывает). За ним гуськом потянулись и остальные. Бэкхён протиснулся вперед, ибо занять последнюю парту было заданием приоритетным. Он выбрал крайнюю у окна и тут же лихорадочно заозирался по сторонам. Препода в аудитории не было, но бумаги на столе и портфель — новенький и очень стильный, — говорили о том, что он где-то поблизости. Прозвенел второй звонок. Шум голосом стих; зашуршали тетрадные листы; по рукам пошли конспекты и многотомные шпаргалки. От двери прокашлялись, и в аудитории повисла мертвенная тишина. Бэкхён боязно поглядел направо и понял, что улетает. Высокий (чертовски высокий!), идеально причесанный, в безукоризненно подогнанном к потрясающей фигуре костюме, альфа (о, да, в альфах Бэкхён знал толк) прошел между двумя рядами парт и встал за лекторским столом. Поправил наручные часы и, небрежным, но таким сексуальным (на взгляд текущего Бён Бэкхёна) жестом сунул широченные ладони в карманы узких брюк. Слишком узких, на взгляд всех собравшихся в аудитории омег. — Мое имя Пак Чанёль, — бархатным баритоном сказал альфа, — я заменяю учителя Чхве, пока тот находится на больничном. Сегодня у вас по плану контрольная. Приступим. Староста, подойдите, пожалуйста. Кенсу вытек из-за стола и на негнущихся ногах подошел к Пак-я-хочу-от-вас-детей-Чанёлю. — Раздайте, пожалуйста, задания, — Чанёль вручил Кенсу стопку листов формата А5 и ободряюще улыбнулся. Бэкхён потек еще сильнее. — Когда закончите, назовете отсутствующих, — Чанёль подтянул брюки и, сев, взялся за журнал. Кенсу поплыл по аудитории. Бэкхёну понадобилось три минуты, чтобы вспомнить, на каком языке он говорит (и читает, соответственно), и проглядеть задания. Они не были столь уж сложными, но последние крупицы здравомыслия растворились в ударившей в голову крови, стоило Бэкхёну подумать об узловатых пальцах Пак Чанёля, что касались той самой бумажки, которую он сейчас держал в руках. Только окружавшие его злоязычные согруппники не дали Бэкхёну позорно заскулить в голос. Полтора часа прошли в страшных мучениях. Бэкхён заливал слюнями, слезами и не только парту, лежащие перед ним листочки-ручки и собственную неудавшуюся жизнь и старался (плохо) не смотреть на Пак Чанёля. Тот медленно расхаживал по аудитории и всем своим видом показывал, что ни одна сноровистая бестолочь не сможет списать на его контрольной. Тао пытался и провалился, за что получил неутешительный взгляд и улыбку, сулившую пересдачу. Кенсу строчил как проклятый, но стоило Чанёлю остановиться перед его партой, как ручка в его руках превращалась в желе, и все, что Кенсу мог, — это возюкать ею по тетрадным страницам. Даже Джунмён — гордость группы, ее каменная стена, рвы с кайманами и десятипудовые дубовые щиты, — превращался в нервно дергавшего хвостом щенка, стоило Пак Чанёлю посмотреть в его сторону. Пару раз Чанёль останавливался и возле Бэкхёна. Тот краснел, пыхтел и старательно изображал умственную деятельность, вперив горящий взгляд в листок с заданиями. Пак Чанёль стоял слишком близко, и склонившийся над столом Бэкхён находился в стратегически невыгодном (чертовски выгодном, на самом деле) положение, то есть — лицом к ширинке чанёлевых брюк. Вблизи Чанёль казался еще красивее. Большие глаза, крупные нос и рот, тяжелый подбородок и притягательная синева над верхней губой — брился он не так тщательно, как выглаживал рубашки, — все это притягивало к себе опасливые, полные восторга и плохо скрываемого желания взгляды. Чанёль знал — не мог не знать, — какое производит впечатление, но вел себя так, словно ему плевать. Или же ему в самом деле было плевать. В любом случае, это делало его еще привлекательней в глазах Бён Бэкхёна. К концу пары жар усилился настолько, что когда прозвенел звонок, Бэкхён, не соображая, бросился прочь из аудитории. Пришел он в себя в туалете, с мокрым лицом и в забрызганном водой свитере. На краю раковины, разлезшиеся, лежали исписанные неровным бисерным почерком тетрадные листы. Бэкхён уставился на них с недоумением, пригляделся, вчитался и с упавшим сердцем осознал, что Кенсу и учитель Чхве были правы, называя его тупым. Перед ним, окончательно добитая все еще хлещущей из крана водой, лежала его контрольная работа. Непроверенная и уже бесполезная. — Как твоя жизнь, Бён Бэкхён… — прошептал Бэкхён и заныл. Но, все же, тупым в той мере, в которой ему бы хотелось, Бэкхён не был. Поэтому он собрался, утерся, подхватил размякшие листы и, держа их двумя пальцами за уголок, широким, изредка переходящим на бег, шагом вернулся в аудиторию. Та оказалась заперта. Бэкхён, стараясь не паниковать, огляделся по сторонам и с твердой решимостью (на самом деле его трусило так, что листки трепыхались у него в руках) зашагал к учительской. Надежда на то, что у учителя Пака еще не окончились пары, была мизерной, но, все же, она была. Надежды Бэкхёна оправдались. Пак Чанёль нашелся в учительской. Избавившись от пиджака, он развалился на мягко поскрипывающем от каждого его движения кресле и елозил пальцем по экрану айфона. Одна нога покоилась на другой; носок лаковой туфли ритмично, словно бы Пак Чанёль играл на ударных, раскачивался. Бэкхён воззвал к известным ему богам, попросил не умереть позорной смертью недотраханной омеги посреди учительской и, коротко постучавшись, вошел. В учительской, кроме Чанёля, находились еще двое преподавателей: молоденький, только из магистратуры омега, преподающий что-то из визуальных искусств, и старый упитанный альфа, историк до мозга костей. Он первым обратил внимание на мнущегося у порога Бэкхёна, нахмурил кустистые брови и, опустив кружище с надписью «NESCAFÉ» на столик, что совсем не соответствовал его габаритам, спросил: — Чего надо, Бён? Бэкхён поежился. Репутация не самого примерного студента закрепилась за ним с первой недели первого курса, когда он в лучших традициях Тириона Ланнистера обсмеял (изощренно унизил) прыщавого преподавателя логики, который на деле оказался племянником декана. — Мне бы учителя Пака, — в постель на ближайшие семь дней, — на пару слов… — Бэкхён даже улыбнуться умудрился, хотя плакать ему хотелось больше. Пак Чанёль поднял глаза от гаджета и вопросительно, с вызывающим изяществом, изогнул бровь. — Насчет контрольной… — Бэкхён понял, что краснеет, от чего покраснел еще гуще. — Иди сюда, — Чанёль поманил его пальцем. Бэкхён, путаясь в ногах и проклиная природу, наградившую его текущей задницей, поплелся к столу, у которого устроился Пак Чанёль. За спиной прозвенел звонок на пару. Историк, кряхтя, выцарапал себя из стула и поковылял на выход. Искусствовед проскочил вперед него, до чертиков боясь опоздать на собственную пару. — Ну что там у тебя стряслось? — вполне дружелюбно поинтересовался Чанёль и даже улыбнулся. Такой мягонькой, сдобненькой, лимонно-имбирной улыбкой, что Бэкхёна закоротило. Он мог поклясться, что на миг ощутил этот запах, запах пудинга, который готовил на пару дед, когда Бэкхён ходил пешком под стол. — Я идиот, поэтому… вот, — Бэкхён не стал ходить вокруг до около и выложил раскисшую контрольную на стол перед Чанёлем. Тот бросил на бумажки беглый взгляд и криво усмехнулся. — Да, спорить не стану: на поступок умного человека это мало смахивает, — протянул он. — Я так понимаю, ты хочешь переписать? «Я хочу вам отсосать, — едва не ляпнул Бэкхён, но вовремя запнулся и выдавил, буквально вычавил из себя осмысленное и довольно разумное: Да, учитель». — Хорошо. Я сегодня до шести: приходи после пар, и мы решим, что с этим делать. — У меня… — Бэкхён нервно облизался, пытаясь вспомнить, какой у него сейчас по расписанию предмет, но не смог этого сделать и прошептал вконец севшим голосом: — Окно. Сейчас. Вот. Я могу… — Отлично. Доставай ручку и бумагу, я дам тебе новое задание. Бэкхён мысленно чертыхнулся и, стащив с плеча рюкзак, принялся выискивать в нем ручку и хотя бы наполовину чистую тетрадь. Новое задание оказалось сложнее, и Бэкхён корпел над ним, потея, казалось, целую вечность. Учитель Пак занимался своим айфоном, но время от времени поднимал на Бэкхёна глаза и смотрел. Смотрел и принюхивался. Незаметно так, хмуря идеальные брови и морща не менее идеальный нос. — Вас что-то беспокоит? — после второго с горем пополам выполненного задания спросил Бэкхён. Язык всегда был его злейшим врагом, но он слишком любил его, чтобы противиться его козням. — Нет, ничего. Не отвлекайся, — проговорил Чанёль и — нет, Бэкхёну это точно показалось — поерзал в своем кресле. Нервно поерзал. Так, словно что-то мешало ему сидеть, но он не мог определиться, что именно ему мешает, и это тревожило его еще сильнее. Бэкхён прокашлялся и, прикусив кончик языка, принялся царапать ответ на последний вопрос. Чанёль шумно выдохнул, и Бэкхён подскочил на месте. Сквозь него словно все двести двадцать пропустили. Руки разом задрожали, во рту пересохло, а сердце зачастило так, что заболело в груди. — Пахнет лимоном, — сказал Чанёль. — Это от тебя? Бэкхён вскинул голову и посмотрел на него. — А? — только и смог выдать он. — Лимон. С ванилью. Это от тебя пахнет? Мне сначала показалось, что… когда ты вошел, от тебя ничем не пахло, а теперь этот запах… — Чанёль поморщился, встал и открыл форточку пошире. В комнате сделалось прохладно: апрель выдался дождливым, и ветер дул ледяной. — Вам неприятно? — Бэкхён и думать забыл о контрольной. Сейчас, по меньшей мере, решалась судьба его распрекрасной попы. Очень чувствительной, требующей особого внимания и ласки попы… Чанёль поглядел на него искоса. — У тебя двадцать минут, чтобы закончить контрольную, — он показал на свои наручные часы. — Не отвлекайся. — Вы же сами только что… — Не отвлекайся, — с нажимом повторил Чанёль. Бэкхён, чувствуя, как сердце стучит в глотке, вернулся к контрольной. Дописал последний вопрос за десять минут и сунул листок с ответами Чанёлю. Тот, не глядя, спрятал его в портфель. Бэкхён, запнувшись, попрощался и пулей вылетел из учительской.

***

— Объясни мне, что мы делаем в шестом часу вечера пятницы, — Исин сделал ударение на последнем слове, — в университетской библиотеке? Бэкхён, не отлипая от окна — высокого, во всю стену, — лишь отмахнулся от него. Лу Хань, сидящий на крае стола, заныл о том, что хочет жрать. Бэкхён, не глядя, выцарапал из рюкзака стратегический запас шоколадок и запустил одной из них в Ханя. Тот хотел было возмутиться, но заметил, что шоколадки еще не кончились, и принялся шуршать оберткой с изображением фиолетовой коровы. Бэкхён, памятуя о том, что учитель Пак работает до шести, проторчал весь день в библиотеке. Выйти из университета, не пройдя мимо ее широких окон, было невозможно. За три года студенческой жизни Бэкхён ни разу не просидел в библиотеке дольше одной пары и, тем более, не торчал в ней до самого закрытия. О том, что это произойдет с минуты на минуту, недвусмысленно намекал библиотекарь — краснощекий бета, от которого пахло сырым луком и бабушкиным комодом. Бэкхён едва ли не прирос к полочке с журналами, что стояла под окном, и счесал об ее угол выступ тазовой кости, когда, заметив Чанёля, рванул на выход. Лу Хань, сетуя на то, что Исин дружит только с психами и истеричками, стащил свой тощий зад со стола и поковылял за ним. Исин, извинившись за всех перед библиотекарем, вышел в вестибюль последним. За это время Пак Чанёль успел спуститься с крыльца и, крутя на пальце брелок с ключами, двинул в сторону парковки. Бэкхён нырнул в кусты самшита, которыми были обсажены еще пустые клумбы, и, ругаясь на чем свет стоит, последовал за ним. Пак Чанёль водил не самую шикарную иномарку из тех, что Бэкхёну доводилось видеть, но зад от этого меньше свербеть не стал. Пискнула сигнализация, мигнули фары, и Бэкхён, закидывая ноги чуть ли не до плеч, выбрался из кустов. Чанёль, к чести своей, не завопил дурниной, как бы сделал на его месте Бэкхён, а лишь вздрогнул и, закатив глаза, пробасил: — Ты меня преследуешь, Бён Бэкхён? — Да, — честно признался Бэкхён. — Мне нужно с вами поговорить. — Опять? — Снова. — Говори. — Не здесь. Пригласите меня в гости. — Ну уж нет. — Почему? Вас ждет муж и двое детей? — Нет. — Один ребенок? — Нет… — Сварливый родитель? Больной дед? Умирающий хомячок? — Нет, Бён Бэкхён, — Чанёль улыбнулся. Бэкхёну было за себя стыдно (честно), но желание познакомиться с Паком-младшим было сильнее стыда и гордости. — Тогда я хочу к вам в гости. — Давай я отвезу тебя домой? Тебе нужно отдохнуть… Бэкхён и сообразить не успел, как оказался перед Чанёлем. — Мне не нужен отдых, — процедил он сквозь зубы и пальцами, липкими от пота, вцепился в лацканы восхитительно пахнущего пиджака. — Я нарушил два из трех железных правил, понимаете? А теперь хочу нарушить третье, если, конечно, у вас в бардачке не завалялся презерватив. Чанёль уставился на Бэкхёна так, словно тот на его глазах проглотил гадюку. — Я не совсем… — Все вы понимаете. Я хочу арендовать ваш член на ближайшие минут сорок, если, конечно, вас на столько хватит… Лицо Чанёля помрачнело. — Почему бы вам, — он схватил Бэкхёна за плечо и развернул на сто восемьдесят градусов, — не арендовать член вашего приятеля? Вон того, что делает вид, что не знает вас, — злой шепот защекотал ухо. Исин и впрямь отирался неподалеку, но все его естество так и кричало, что он занят ботаническими исследованиями, но никак не приглядывает за свихнувшимся на гормональном фоне другом. — Его парень сломает мне ноги в трех местах, сунет их мне в задницу и скажет, что так и было. И мне придется с ним согласиться, иначе он примется ломать мне пальцы, а мои пальцы, знаете ли… Чанёль издал звук, отдаленно (серьезно, очень) напоминающий рык раздраженного и слегка, самую малость, голодного зверя. У Бэкхёна подогнулись колени. Он захныкал и, извернувшись, всем телом прильнул к Чанёлю. Тот инстинктивно обхватил его плечи руками и прижал к себе. Он был выше Бэкхёна на голову, так что тот упирался подбородком ему в солнечное сплетение. Рядом с губами громко стучало сердце. — Вы пахнете лимонно-имбирным пудингом, я — лимонным кексом с ванилью. Мы созданы друг для друга, понимаете? Ладно, наши тела созданы друг для друга. Давайте не будем мешать им вос… — О, боги, — Чанёль с легкостью отодвинул Бэкхёна в сторону и открыл дверь со стороны водителя. Бэкхён, понимая, что сейчас он останется в компании растоптанной гордости и ехидничающего Исина, пулей полетел вперед. Юркнул под руку Чанёля и за секунду уже был в салоне. Лицо Чанёля сменило три или четыре потрясающе-красноречивых выражения, а затем стало нечитаемым. Он сел за руль и мягко захлопнул дверь. Заурчал мотор; рулевое колесо провернулось, и машина неслышно выехала с парковки. В кармане завибрировал телефон, но Бэкхён не стал отвечать. Он знал, что это Исин: хочет поинтересоваться, все ли у него в порядке с головой. На этот вопрос существовал лишь один ответ, и Бэкхён с радостью его озвучил: — Вы сводите меня с ума, учитель Пак. Чанёль бросил на него беглый взгляд, но промолчал. Ехали они недолго. Начало смеркаться; вдоль шоссе зажглись фонари. Оранжевый их свет наполнял и салон иномарки. Бэкхён чувствовал себя неуютно. Только сейчас он понял, что сидит в машине с совершенно незнакомым ему человеком, да еще и альфой, да еще и высоким, сильным и очень на него злым. Захотелось выйти на полном ходу, но страх сломать шею был сильнее страха оказаться изнасилованным. Ладно, быть изнасилованным значилось пунктом номер один в его планах на вечер. — Знаешь, твоя таблетка перестала действовать, — как бы между прочим заметил Чанёль и, оглядевшись по сторонам, повернул налево. Они проехали по широкой улице, по обе стороны которой возвышались многоэтажки, свернули еще раз и встали в небольшом скверике. Повисла тишина. Такая, что было слышно, как на молодых березках лопаются почки. — Лезь на заднее, — скомандовал Чанёль. — Вот так просто? А, может, все-таки, домой? — Бэкхён запаниковал. — Домой? Хочешь, чтобы я отвез тебя домой? Хорошо, — Чанёль потянулся к зажиганию. — Нет! Просто… в машине… я никогда не… — А я никогда не спал с приставучими студентами. Будем друг у друга первыми, — Чанёль улыбнулся улыбкой серийного маньяка. Бэкхён икнул и полез на заднее сидение. Чанёль выбрался из машины, постоял так какое-то время, глядя на слепые окна квартир, и только затем присоединился к Бэкхёну. — Не дрожи ты так, — Чанёль покачал головой. — Может, лучше поговорим? У тебя явно есть проблемы, раз ты бросаешься на незнакомых альф и самыми идиотскими способами склоняешь их к сексу. Думаю, тебе стоит обратиться к сексологу или психотерапевту… Бэкхён вылетел из машины и так громко хлопнул дверью, что пара скворцов на росшем неподалеку дереве сделалась заикой на всю оставшуюся жизнь (приблизительно двенадцать лет). Чанёль выбрался следом. Бэкхён бросился к полупрозрачной березовой рощице, но Чанёль быстро его нагнал. Сгреб в охапку и, прижав спиной к своей груди, торопливо зашептал: — Мальчик, так дела не делаются, понимаешь? Нельзя прийти к кому-то и потребовать от него секса. — Кое-кто с тобой не согласится. Очень многие «кое-кто». Да каждый студент нашего университета с радостью мне помог бы, если бы только… — Но ты не предложил. Почему? — Потому что я не сплю со всеми подряд, хорошо? — хватка Чанёля ослабла, и Бэкхён, шипя взбешенной змеюкой, вывернулся из его рук. — У меня есть три железных правила, — он обернулся к Чанёлю лицом, сунул ему под нос ладонь и начал загибать пальцы: — Не стричь ногти на убывающую луну — это раз; не заниматься сексом без презерватива — это два; не выходить из дома во время течки — это три. А теперь ответьте мне на вопрос: почему я не шляюсь по подворотням во время течки? Не потому ли, что не хочу, чтобы меня оприходовал первый встречный? Чанёль поймал его ладонь, сжал пальцы и, притянув их ко рту, горячо поцеловал. Бэкхён опешил. — А вот это, — прошептал он севшим голосом, — было неожиданно. — Сам в шоке, — признался Чанёль и наклонился к нему, чтобы украсть поцелуй. Бэкхён был парнем не жадным и отдал ему все, что у него имелось. До машины они добрались уже изрядно одуревшие. Перепутали двери, и Бэкхён едва не сломал спину о руль. Заднее сидение особым удобством тоже не отличалось: скрипело и скользило обивкой, и Бэкхён цеплялся то за спинку, то за Чанёля, чтобы не свалиться на пол. Чанёль целовался жадно и немного больно, лимонно на кончике языка и имбирно — в глубине рта. Бэкхён задыхался и ловил звезды, пока Чанёль не променял его губы на шею. Там поцелуи ощущались иначе. Горячие и тут же холодные, колючие в тех местах, где кожу безжалостно засасывали в рот и кусали, и бесконечно нежные — у ворота свитера, там, где сквозь кашемир проглядывались ключицы. Чанёль изучил обе — ртом и языком, немного зубами и кончиком носа. Он вдыхал запах Бэкхёна глубоко, удерживал в легких и толчками отпускал. Его трясло, и Бэкхёна трясло вместе с ним. Было пьяно и немного страшно, потому что неправильно, но так желанно. Бэкхён знал, что Чанёль все еще против, но что-то, некая сила, сравнимая лишь с земной гравитацией, тянула их друг к другу. У Бэкхёна сердце билось так быстро, что казалось порой, оно не выдержит этой близости и остановится. Сердце Чанёля билось не в такт и очень громко. Так громко, что Бэкхён слышал его и старался прильнуть к его груди, прижать к ней дрожащую ладонь и прочувствовать каждый удар. Его знобило, а в животе и между ног все горело. Жар был в крови, жар был кровью, и кожей, и каждым волоском на теле. От прикосновений Чанёля они приподнимались, и руки, и грудь, и бедра Бэкхёна покрывались колкими, приятными на ощупь пупырышками. Чанёль трогал их губами, слизывал, как огромный, но ручной волк, языком. Бэкхён вздрагивал каждый раз и улыбался низкому потолку. Чанёль неловко, царапаясь короткими ногтями, стянул с Бэкхёна штаны, погладил раскрытые для него бедра, поцеловал у края мягких трусов. Бэкхён вспыхнул, так не вовремя вспомним о тампоне. — Мне нужно… на секунду… отвернись, — сказал он, торопясь опередить Чанёля, но тот посмотрел на него с укоризной. — Думаешь, у меня никогда не было течной омеги? Бэкхён сунул два пальца в рот и с силой их прикусил. Взгляд Чанёля потемнел. Он сглотнул тяжело и, перехватив его руку у запястья, потянул к себе. Бэкхён вздрогнул, когда Чанёль взял его пальцы в рот и, прикрыв глаза, медленно, со смаком, их пососал. — О, боже… — Бэкхён свободной рукой ухватился за край сидения. Мир его завис над пропастью. Чанёль отпустил его пальцы и, глядя в глаза, чтобы не смущать, снял белье. — Я сам! — Бэкхён неловко извернулся, но, все же, сделал все сам и быстро. Пальцы его мигом увлажнились; запах лимона и ванили наполнил салон. Чанёль подхватил его под мышки и дернул вверх, усаживая спиной к двери. Ладонями погладил бока и опустился к бедрам. Сжал их несильно и тут же отпустил. — Придется тебе и здесь самому поработать, — сказал он чуть виновато. — Машина — не лучшее место для секса. Бэкхён согласно кивнул и, когда Чанёль уселся поудобней, скользнул к нему и взялся за ремень. Чанёль уронил ладонь Бэкхёну на затылок и принялся гладить его и нежно массировать. Бэкхён бы замурлыкал, если бы сидение под ним не сделалось горячим и липким. — Знаешь, можно без всех этих минетных порно-штучек, — Чанёль поймал взгляд Бэкхёна и пару секунд удерживал на себе. — Тебя хочу. Бэкхён кивнул и потянул его брюки вниз. Спустил ниже колен и тут же принялся за рубашку. — Надо снять, чтобы не запачкать, — проговорил он торопливо; мелкие пуговки выскальзывали из пальцев. Чанёль отвел его руки в стороны и снял рубашку через голову. Бэкхён всхлипнул, увидев тело Чанёля. Чанёль реакцию заметил, но никак на нее не отреагировал. Собственная привлекательность его занимала мало. Чего не скажешь о Бэкхёновой. Стоило ему освободить Чанёля от трусов, как он ухватил его за запястья и потянул на себя. Бэкхён, едва не соскользнув с сидения, взобрался ему на колени. Чанёль сразу же припал губами к его груди. Ладони сошлись между лопатками, надавили на чувствительное местечко, и Бэкхён, откинув голову назад, ртом хватанул ускользающий воздух. Напившись его кожи, нацеловавшись с его дрожью, Чанёль заставил Бэкхёна развернуться к нему спиной и руками упереться в переднее сидение. Назвать такую позицию надежной было нельзя, но от мысли, что вот сейчас все и случится, бросало в дрожь. Мышцы промежности сладко ныли, но Бэкхён чувствовал свою открытость, потребность своего тела в Чанёле. Тот погладил его живот и осторожно, придерживая себя свободной рукой, вошел. Неглубоко, но и этого было достаточно, чтобы все внутри Бэкхёна сжалось от наслаждения. Руки дрогнули, и пришлось напрячься, чтобы не повалиться вперед. — Пока я… сам, а потом, когда привыкнешь… потом уже… ты… — Чанёль не спешил войти в него полностью, хоть Бэкхён и знал, что выдержит. У него был секс с узлом. Пару раз, но был: на радость бывшему парню, — однако Чанёль вел себя так, словно он у Бэкхёна первый. Он осторожничал и медлил, и Бэкхён кусал губы, чтобы не расплакаться. Он хотел сильнее и глубже, но безбожно тек от слабых, болезненно-нежных толчков. Он чувствовал, как растягиваются и расслабляются мышцы входа, как они наполняются теплом, а затем — и жаром, и едва справлялся с волнами дрожи, что прокатывали вдоль позвоночника. Чанёль держал его за бедра, и Бэкхён буквально раскачивался на его члене. Хотелось опуститься, мощным толчком вобрать его в себя полностью, закричать от того, как это восхитительно — чувствовать себя наполненным до краев, но Чанёль оттягивал этот миг. Он дразнил и искушал, и заставлял Бэкхёна гореть все сильнее и сильнее. А потом взял его так, как Бэкхён и мечтать не мог. Кричать не получалось. Даже дышать — и то выходило через раз. Бэкхён беззвучно открывал рот и до противного скрипа сжимал скользкую от пота обивку сидения. — Без узла… — едва слышно проговорил он, когда волны предоргазменного удовольствия заставили его поджать пальцы на ногах. Чанёль поцеловал его между лопаток и спустя пару особенно сильных толчков вышел из него, чтобы тут же заменить член пальцами. Бэкхёну хватило нескольких движений, чтобы забиться в крепких руках. — Полегчало? — Чанёль отвел его волосы в сторону и поцеловал за ухом. — Нет, — Бэкхён покачал головой. — Отвези меня домой, — он откинулся Чанёлю на грудь и закрыл глаза. — Если что, я отлично готовлю. — Уже и замуж набиваешься? — Поживем — увидим. Чанёль фыркнул ему в шею. — У меня ужасный характер, а еще я храплю, — предупредил он. — А я дружу с Чжан Исином и стригу ногти исключительно на возрастающую луну… — А я… Этот спор грозился затянуться навечно. Бэкхён, в общем-то, был не против. 22 сентября, 2016