Слишком далеко

Несколько долгих секунд я вообще не понимал, что происходит. До сих пор при мне никто и никогда не бился в судорогах – не говоря уж про маленького ребенка. Ручки и ножки Наоми не дергались, она просто тряслась всем телом. Я стал звать ее по имени, с каждым разом все громче и отчаяннее, хотя и понимал, что толку в этом не было никакого. А потом она вдруг замерла. Еще секунду назад билась в конвульсиях, а теперь вдруг как будто потеряла сознание. Или хуже. Меня охватило знакомое чувство беспомощности, абсолютной собственной бесполезности и уверенности в том, что рядом со мной умирает человек – а я просто смотрю на это, не в силах ничего сделать. Первым моим побуждением было схватить ее и хорошенько встряхнуть. Но потом я вспомнил все эти сообщения в новостях – о младенцах, которые от встряски умерли или получили повреждение мозга. Не тряси ее. Не тряси ее. Не тряси ее. Я бы никогда в жизни не стал трясти ребенка от злости, но сейчас едва сдерживался, чтобы этого не сделать. Блядь, а как привести младенца в чувство, если трясти его нельзя? А искусственное дыхание сделать можно? Я приложил ухо к грудке девочки, но в голове у меня так шумело, что я ничего не услышал. Тогда я поспешно схватил мобильник и набрал 911. - Девять один один. Что у вас случилось? - Я не могу разбудить своего ребенка. У нее были судороги, а теперь она не приходит в себя. - Она дышит? - Я не знаю. - Сэр, постарайтесь успокоиться. Посмотрите на ее грудку. Она поднимается? Опускается? Я почувствовал себя полным кретином, и, как ни странно, это помогло мне немного успокоиться. Я нагнулся – так, чтобы быть на одном уровне с Наоми, склонил голову к плечу и стал внимательно на нее смотреть. Когда я заметил, что грудная клетка ее вздымалась и опадала, из горла у меня вырвался дрожащий вздох. - Да, она дышит. Что мне делать дальше? - Как вас зовут, сэр? - Брайан Кинни. - Брайан, где вы находитесь? Я отправлю к вам машину скорой помощи. - Да мы черт-те где живем. Скорая сюда сто лет будет добираться. Что мне сделать? - Брайан, вы ничего не можете сделать. Следите за ее дыханием, не давайте ей перегреться и ждите скорую. Где вы находитесь? - Вот уж на хуй, я не буду дожидаться скорую. Я сам отвезу ее в больницу. - Вы не должны садиться за руль в таком состоянии. Назовите мне ваш адрес. - Послушайте меня. Вы слушаете? Я отвезу ее в «Медицинский Центр Джефферсона». Буду там через пятнадцать минут. Свяжитесь с ними и попросите, чтобы кто-то встретил меня на входе. - Сэр, так не делается. Вы не можете... - Да мне поебать, как делается. Договоритесь, чтобы кто-нибудь меня встретил. «Медицинский Центр Джефферсона». Через пятнадцать минут. Я захлопнул телефон и очень осторожно взял Наоми на руки. Она все еще была очень горячая, и потому я снял с нее лишнюю одежду, а затем положил девочку в автокресло и пристегнул ремнями. Джастин вечно оставлял это кресло у двери, и пару раз я спотыкался об него и страшно матерился. Но зато сейчас мне не пришлось долго его искать, и я был очень благодарен судьбе за такое послабление. Установив автокресло в машину, я снова внимательно осмотрел Наоми, чтобы убедиться, что она все еще дышит. На вид она как будто спала, но ее мать тогда, в палате, тоже показалась мне спящей, а на самом деле она была мертва. Может быть, с моей стороны и глупо было сейчас садиться за руль, но оставаться дома и терпеливо ждать, пока приедет скорая, было не в моих силах. Даже если бы я не боялся, что они заблудятся в наших ебенях, я все равно не смог бы снова просто сидеть и смотреть, как из человека по капле вытекает жизнь, в то время как я ничем не могу ему помочь. Я не мог этого допустить. Просто не мог. Я погнал вперед, стараясь одновременно следить за дорогой и поглядывать на Наоми, и по пути позвонил Дженнифер. В машине я, по крайней мере, мог поговорить с ней по громкой связи. Я долго не хотел вносить телефон Дженнифер в список номеров быстрого набора – мне все казалось, что от этого она как-то уж совсем станет моей тещей. Но вот сейчас опять же такая бытовая мелочь сыграла мне на руку. Я объяснил Дженнифер, что случилось, сказал, в какую еду больницу, и попросил ее позвонить Джастину, пояснив, что на мои звонки он не отвечает. Она не стала задавать лишних вопросов. Может, как раз поэтому я ей и позвонил. Уверен был, что Дженнифер в любой ситуации останется собранной и хладнокровной. - Скажи ему, пусть сначала заедет домой за документами Наоми, - сказал я и дал отбой. До меня только сейчас дошло, что у меня не было при себе никакой бумаги, объясняющей, кем я довожусь девочке. А даже если бы я взял с собой ее документы, моя фамилия в них не значилась. Официально ее опекуном считался Джастин. Я ехал очень быстро, а потому не мог как следует рассмотреть Наоми и понять, дышит она или нет. Тогда я попытался нащупать ее пульс, придерживая руль одной рукой. Мне показалось, что я что-то почувствовал, но полной уверенности не было. Точно можно было сказать только одно – она не шевелилась. Подъехав к больнице, я сразу же увидел яркую вывеску над отделением неотложной помощи. Я резко затормозил перед входом, выскочил из машины и бросился отстегивать автомобильное кресло. Когда я обернулся, за моей спиной уже стояла медсестра. Она поспешно спросила, я ли Брайан Кинни, и тут же забрала у меня девочку. И я испытал такое облегчение, что едва не набросился на нее с поцелуями. Здесь, в больнице, находились люди, которые знали, что делать, и готовы были помочь. И я был страшно им благодарен уже хотя бы за то, что они сняли с меня ответственность. К нам подошел охранник и сказал, что я должен переставить машину. Но я даже шага не замедлил, просто бросил ему, чтобы он сам припарковал автомобиль, а ключи оставил на ресепшн. Сейчас они все равно торчали в замке зажигания. В больнице мы сразу же прошли в отдельный бокс. Уже через полминуты в нем появилась врач и тут же принялась раздевать и осматривать Наоми, попутно расспрашивая меня, что случилось. Медсестра попыталась заставить меня выйти из палаты и всучить мне какие-то бумаги, но я не двинулся с места. Знал, что ни за что в жизни больше не соглашусь сидеть в коридоре, таращиться в стену и ждать, когда мне сообщат, выживет ли человек, которого я доставил сюда в бессознательном состоянии. Я отлично помнил, каково это было в прошлый раз. Затем они воткнули Наоми в ручку тонкую иглу. Смотреть на это было тяжело, но зато наконец-то - наконец-то, блядь! – она подала хоть какие-то признаки жизни. Сначала издала пронзительный жалобный вопль, а потом громко заревела. И это был самый прекрасный звук из всех, что я слышал за всю свою жизнь. Я отступил на пару шагов, ударился спиной о стену, привалился к ней, чтобы удержаться на ногах, и закрыл глаза. Когда суматоха немного улеглась, врач обернулась ко мне и ободряюще улыбнулась. - У нее отит. Мы поставили ей капельницу, введем антибиотик и жаропонижающее. С ней все будет в порядке. - А почему у нее случился эпилептический припадок? - Это был не эпилептический припадок, а фебрильные судороги. С маленькими детьми такое бывает при очень высокой температуре. У нее было 104, 5*. Такие случаи очень пугают родителей, но, чаще всего, сами по себе они не опасны. Обычно это происходит из-за того, что мозг перегревается, а организм младенца еще не умеет с этим справляться. - Но почему я не мог ее разбудить? - После судорог ребенок чаще всего очень глубоко засыпает. Это нормально. Дети вообще спят крепче, чем взрослые. Хотя с их постоянными ночными концертами в это трудно поверить. Она улыбнулась. Я подошел ближе к кроватке. Наоми тихонько хныкала. В окружении взрослых она казалась удивительно маленькой. - Можно мне взять ее на руки? - Конечно. Я поднял ее, и она тут же успокоилась и снова начала засыпать. Я опустился на пластиковый стул и постарался как можно удобнее устроить Наоми у себя на коленях, осторожно уложив ее ручку, к которой крепилась капельница. - Что теперь будет? - Мы ввели ей антибиотик и жаропонижающее. А так же обезболивающее. И специальный раствор, чтобы избежать обезвоживания. Нужно дождаться, пока капельница закончится, затем девочка, скорее всего, немного поспит, а после вы сможете забрать ее домой. - Домой? – меня охватила паника. - С ней все будет в порядке. Главное, следить, чтобы температура не подскакивала, - и такого больше не случится. Я выпишу вам назначения. - Хорошо, - кивнул я. Тут вернулась медсестра со своими бумагами, но я попросил ее положить их на кровать, потому что понимал, как все усложнится, если выяснится, что у меня нет родительских прав. Нет уж, пусть ждут, пока появится Джастин. Если он, конечно, появится... Мне же сейчас было совершенно достаточно просто сидеть и держать Наоми на коленях. Чувствовать ее, теплую и живую, в своих руках. Мне очень нужно было сейчас это подтверждение, пока уровень адреналина в крови медленно снижался до нормы. Может быть, все это и выглядело страшнее, чем было на самом деле, но ощущалось оно пиздец, как правдоподобно. Только раз в своей жизни я чувствовал себя таким же испуганным и беспомощным. И мне нужно было время, чтобы прийти в себя. Я сидел там и старался думать о том, что все уже позади, и что теперь можно забыть о том, как страшно все это было. И вдруг отчетливо вспомнил кое-что. В тот момент, когда я решил, что не стану ждать скорую дома, и сам поеду в больницу, в голове у меня стучало: «Не могу я снова сидеть и смотреть, как теряет жизнь человек, который мне дорог». Не просто «человек», а «человек, который мне дорог». И по дороге сюда я не просто старался побороть панику и представить себе, что будет с Джастином, если с девочкой что-нибудь случится. Я думал еще и о том, что сам не могу ее потерять. Что-то подобное я испытал на похоронах Дафни, когда вдруг резко ощутил, как мне самому будет ее недоставать. Только сейчас это чувство было сильнее. Видимо то, что я все это время принимал за жалость и умиление, которые вызывает любой младенец, на самом деле было крепкой привязанностью. Я покачал головой и изумленно улыбнулся девочке. - Ну и ну. Как сказала бы твоя бабушка, тебе, похоже, тоже удалось пробраться за колючую проволоку. Ай да молодец! Когда полчаса спустя в больницу приехал Джастин, я понял, что он здесь, еще до того, как он вошел в палату. Так громко он орал на медсестер, видимо, не слишком расторопно указывавших ему дорогу. Вскоре занавеска отдернулась, и он ворвался в бокс. - С ней все в порядке? - Да, все хорошо. Он подошел ближе, остановился за моей спиной, наклонился и обхватил меня руками. Я откинул голову ему на плечо и, наконец, расслабился. Вид у него был совершенно безумный – бледное лицо и красные заплаканные глаза. Оказалось, звонок матери застал его на кладбище, на могиле Дафни. Он сказал, что едва с ума не сошел от волнения, не зная толком, что произошло, и как развивались события дальше. Даже в Брайтин не хотел заезжать, но понимал, что без документов его могут не пустить к ребенку. Он был страшно расстроен. Тем, что Наоми заболела, тем, что его не было рядом, когда это случилось, тем, что мне пришлось пережить все одному, тем, что он психанул, тем, что не отвечал на мои звонки. Он долго не разжимал рук и все повторял, как ему жаль, пока я нежно не посоветовал ему заткнуться. И тогда он замолчал, наконец, и просто меня поцеловал. Когда вернулась врач, Джастин доставал ее до тех пор, пока она в деталях не объяснила ему, чем Наоми больна, как ее лечить, и что предпринять, чтобы такое больше не повторилось. Конечно же, выяснилось, что он уже читал о фебрильных судорогах и точно знал, о чем шла речь. Несмотря на то, что теперь у нас были при себе документы, нам довольно долго пришлось объяснять, кем мы оба приходимся Наоми. Медсестра смотрела на меня так, словно я намеренно ввел ее в заблуждение, в то время как на самом деле я ни разу не говорил, что довожусь малышке отцом. Они сами так решили, а я не стал их поправлять. Когда меня спросили, не хочу ли я связаться с кем-нибудь, я ответил, что уже позвонил своему партнеру. Если они подумали, что речь шла о матери ребенка, так это были не мои проблемы. Доктора, кажется, вся эта ситуация взволновала куда меньше. Она лишь быстро просмотрела бумаги, сказала, что все в порядке, выдала нам выписку и лист с назначениями и отправила домой. С этого момента все должно было измениться. Мы с Джастином оба это понимали. Я сказал ему, что в понедельник утром позвоню Алистеру и узнаю, смогу ли я стать вторым опекуном Наоми, а со временем – и удочерить ее. Я не желал больше волноваться о том, что однажды меня могут не пустить к ней только потому, что мое имя не упомянуто в документах. Но это была просто формальность. В будущем нас ждали и более значительные перемены. В субботу мы оба были без сил, к тому же все еще нервничали из-за болезни девочки. Боялись, что лекарства не помогут, и у нее снова подскочит температура. Пока она спала, мы по очереди заглядывали к ней в комнату и проверяли, все ли в порядке. А потом она проснулась и начала вести себя точно, как раньше. Трудно было даже представить себе, что еще недавно с ней что-то было не так. За ночь я трижды просыпался от кошмаров, запоминать которые мне вовсе не хотелось. И каждый раз буквально силой заставлял себя оставаться в кровати и не идти проверять, все ли с ней нормально. Вместо этого я задерживал дыхание и прислушивался к звукам, доносившимся из радио-няни. И лишь убедившись, что Наоми дышит, снова засыпал. Так мне стало очевидно, что, несмотря на то, что я четыре месяца отказывался принимать какое-либо участие в ее судьбе, теперь я переживал за нее не меньше, чем за Гаса. В каком-то смысле меня это раздосадовало. Я сразу представил себе, как все начнут надо мной хихикать, твердить, что они все знали заранее, и что в глубине души я добрейший человек. Что ж, в таком случае они были бы не правы. Такое развитие событий вовсе не было предопределено. К тому же все это совершенно не означало, что отныне я начну биться с Джастином за право покормить или выкупать Наоми. Все это было не про меня. Даже в случае с Гасом я рад был переложить основную часть забот о ребенке на лесбиянок. И в то же время на меня накатило невероятное облегчение. С тех самых пор, как я согласился оставить Наоми у нас, больше всего я боялся, что моя холодность причинит ей такой вред, который не способна будет скомпенсировать даже горячая любовь Джастина. Да, я готов был нести за нее ответственность – как за дочь Джастина, но при этом понимал, что в сердце моем для нее не будет места, и она обязательно это почувствует. Дети вообще крайне восприимчивы к таким вещам. Теперь же я знал, что смогу дать ей больше. Что смогу относиться к ней, как к дочери. Может быть, я так и не научусь выражать свои чувства к ней открыто, – к Гасу и к Джастину ведь не научился, но я же всегда считал, что поступки важнее слов. И Гас, и Джастин знали, что я их люблю. А, значит будет знать и Наоми. Ну а о том, что я стану с ней плохо обращаться, я никогда не волновался. Твердо знал, что этому не бывать, просто раньше не был уверен, что этого будет достаточно. - Мы берем няню, - объявил я Джастину в воскресенье вечером. Днем мы с ним затеяли колоссальнейший трах-фестиваль. Начали рано утром и продолжили, когда Наоми уснула. И вот теперь мы валялись на кровати, набираясь сил перед следующим раундом. - Мне не нужна никакая няня, - возразил он. – Я сам могу справиться. - Я знаю, что можешь. Дело не в этом. Тебе нужно вернуться в ПИФА. - Чего? У меня нет на это времени. - Появится, когда мы наймем няню. - А у меня вообще есть право голоса? - Джастин, из меня не получится чокнутый папаша. Да и из тебя тоже. Он возмущенно уставился на меня, и я понял, что должен побыстрее продолжить свою мысль, пока все это не вылилось в гигантский скандал с воплями и хлопаньем дверьми. У меня не было никаких сомнений в том, что Джастин – прекрасный отец. Это я ему и сказал. Но при этом добавил, что если он и дальше будет отказываться от своей жизни ради сосок и подгузников, это пагубно скажется как на его карьере, так и на общем состоянии. Он, конечно, тут же возразил мне, что с радостью пожертвует всем этим ради Наоми. Но голос у него был не слишком уверенный, а, значит, он и сам уже об этом задумывался. - Джастин, это не для тебя, - сказал я. – Я знаю, что ты ее любишь, но это не значит, что ты должен проводить с ней каждую минуту. Это убивает тебя... убивает нас. По-моему, это уже и тебе самому не слишком нравится. Несколько секунд он молчал, а потом заговорил, и голос его слегка дрогнул. - Я боюсь тебя потерять. Каждый раз, когда я с ней, меня словно на куски раздирает. Я хочу быть с ней и в то же время постоянно думаю – вдруг из-за нее ты от меня уйдешь? Когда ты трахнул того парня, я понял, что ты отдаляешься от меня. Что я, возможно, превратился в кого-то такого, кого ты больше не хочешь. Что ж, это объясняло его внезапно проснувшийся сексуальный аппетит. - Это верно, - сказал я. Он вздрогнул, и я схватил его за запястье, прежде чем он успел отвернуться. – Джастин, я хочу тебя! А не некую имитацию домохозяйки, которая говорит только о ребенке, потому что кроме него ничего за весь день не видит. Я хочу, чтобы ты учился, развлекался, рисовал. Чтобы ты любил Наоми – но не до одержимости. Миллионы родителей каждый день уходят на работу - и с их детьми ничего не случается. И ты не обязан безвылазно сидеть в Брайтине. От того, что ты станешь заниматься своими делами, ты не сделаешься плохим отцом. - Я боялся, что если не смогу справляться со всем самостоятельно, ты скажешь мне: «Я же говорил!» Что если я попрошу тебя о помощи, ты ответишь, что так мы не договаривались, и уйдешь. Вот почему я вчера психанул. А еще я боюсь, что Наоми отберет Соцзащита. Скажут, что раз я не справляюсь с обязанностями, значит, не гожусь на роль родителя. - Джастин, для того, чтобы у тебя отобрали ребенка, тебе пришлось бы постараться куда больше. К тому же у нас всегда есть Алистер - на случай, если кто-то захочет вмешаться в наши дела. Я намеренно не стал комментировать его замечание о том, как я мог бы отреагировать на просьбу о помощи. Учитывая, что я чувствовал и как вел себя в последние недели, это было не такое уж беспочвенное опасение. По крайней мере, часть про «Я же говорил». То, что я не смог бы от него уйти, теперь уже было совершенно ясно. - Джастин, я не собираюсь уходить только из-за того, что ты попросишь меня о помощи. Он поднял голову, и я увидел, что в глазах его стоят непролитые слезы. - Еще мне кажется, что тем самым я предам Дафни. Ну да, я примерно так и думал. Во всей этой суете я как-то выпустил из виду, что он совсем недавно потерял свою лучшую подругу. У него даже не было времени толком пережить свое горе, и он уж точно до сих пор не примирился с утратой. Но все это время мы оба старались не думать об этом, занятые более насущными проблемами. И теперь я чувствовал себя редкостным говнюком из-за того, что бросил его наедине с его переживаниями, да еще и отказывался помогать с Наоми - только для того, чтобы что-то ему доказать. Ему нужно было больше личного времени, чтобы разобраться в своих чувствах. Еще один аргумент в пользу няни! Я потянул его на себя и крепко обнял. - Джастин, ты не предаешь Дафни. Вспомни, она ведь и сама не собиралась сидеть с ребенком дома. Она планировала вскоре после родов выйти на работу. Так с чего бы ей осуждать тебя за то, что она собиралась сделать сама? - О... Больше я не стал ничего говорить. Не стоило на него слишком давить – от такого он обычно только сильнее упирался. Мне показалось, что он готов подумать над моими словами, и этого пока было вполне достаточно. В любом случае, у меня на остаток вечера были идее поинтереснее, чем продолжать эту дискуссию. Прошло две недели, но ничего не изменилось. Я все еще допоздна задерживался на работе. У нас сейчас вовсю шла разработка рождественских рекламных кампаний, а в этот период в офисе всегда все было вверх дном. Правда, теперь, возвращаясь домой, я уже больше не чувствовал себя лишним в собственном доме. Я успевал немного пообщаться с Наоми перед тем, как Джастин ее укладывал, – и мне это нравилось. С каждым днем она становилась все интереснее: уже научилась поднимать голову, переворачиваться и понемногу начинала что-то лепетать. Теперь я чаще брал ее на руки, сам кормил иногда и временами разговаривал с ней. Алистер Гордон посоветовал мне оформить опекунство над ней, но с удочерением пока не спешить – подождать, пока будет официально оформлено отцовство Джастина. Я подал прошение об опекунстве, и уже через три дня мне позвонила Мелани. Оказалось, им с Линдси пришло письмо из Соцзащиты с просьбой дать оценку моим отношениям с Гасом. Выслушав ее, я ничего не ответил, просто молча ждал, что она скажет дальше. - Конечно же, я дала тебе блестящие рекомендации, - сообщила она. – Ну просто на случай, если тебе интересно. - Правда? – рассмеялся я. – Ну и насколько тяжело тебе это далось? По шкале от одного до десяти? Она помедлила, без сомнения сочиняя какую-нибудь колкость, но в итоге сказала просто: - Брайан, ты хороший отец. - Да ты и сама ничего. Это вырвалось как-то само собой. Я тут же скорчил гримасу и мысленно выругался. Как бы высоко я ни оценивал родительские качества Мелани, знать это про себя и произносить вслух, были, как говорится, две большие разницы. Наверное, наши отношения с Мел, в принципе, не могли прийти к той стадии, когда мы оба готовы были бы признать, что наша вражда осталась в прошлом. Ни я, ни она не были фанатами открытого проявления чувств, и, учитывая историю наших взаимоотношений, нам обоим становилось неловко от малейшего намека на это. - Увидимся на День Благодарения, - пропела она в трубку, явно очень довольная моим ляпом. Вот сука! Джастин провел собеседования с пятью разными нянями, всех их забраковал, и до сих пор выглядел, как зомби. И я понял, что нужно брать дело в свои руки. Я снова назначил всем этим женщинам собеседования – на этот раз уже в Киннетике – и на четвертой встрече, можно сказать, обнаружил настоящий клад. Фрея Свенсон происходила из семьи эмигрировавших в Америку датчан, но сама была вовсе не похожа на скандинавку. У нее были короткие торчащие во все стороны темные волосы, зеленые глаза и пирсинг на лице. Черт, она и на няню-то была не похожа! Но ее очень рекомендовала пара лесбиянок, подружек Линдси, чей ребенок недавно пошел в школу. Она понравилась мне с первого взгляда. Может быть, потому, что нисколько меня не испугалась, а во время беседы смогла как-то подспудно убедить, что Джастин рад будет получить больше времени на собственную жизнь. Я не мог вспомнить, чем она Джастину не подошла, к тому же сомневался, что его возражения были объективными. В общем, я сразу же ее нанял. Может, у нее и не было профильного образования, зато она говорила на трех языках и заочно изучала историю и английскую литературу. К тому же держалась непринужденно и расслабленно и буквально излучала уверенность в себе. Если бы Наоми выбрала себе эту женщину образцом для подражания, я был бы только рад. Естественно, Джастин вышел из себя. «Она слишком молода. У нее нет образования. Она сделает из Наоми неформалку. Наоми будет говорить по-датски лучше, чем по-английски. Наоми сделает себе пирсинг на лице». Я как следует поржал, представив себе младенца с пирсингом на лице, а затем заявил, что считаю его возражения нелепыми. Сошлись мы в итоге на том, что дадим Фрее испытательный срок. В тот день, когда она впервые пришла к нам, я остался дома, чтобы ее поддержать, а, вернее, проследить, чтобы Джастин не уволил ее в первый же час. Весь день он глаз с нее не спускал, она же обращалась с Наоми так, будто нянчила ее с самого рождения, Джастина же попросту игнорировала. После обеда я отправил Джастина в студию. Он неохотно меня послушался – да и то только потому, что Наоми в этот момент спала. Чуть позже я заглянул к нему проверить, как он там, и решил, что неплохо будет отвлечь его от тревожных мыслей хорошим трахом. Через час мы спустились вниз и обнаружили Фрею и Наоми в гостиной. Фрея, скрестив ноги, сидела на полу, на расстеленном одеяле, держала Наоми на коленях и занималась с ней гимнастикой, напевая какую-то датскую песенку. Джастин уже готов был ринуться спасать несчастного ребенка от ужасной участи, но потом заметил, что Наоми улыбается и довольно гулит. В итоге решено было, что Фрея остается с нами. Джастин, конечно, пристально следил за ней, пока она занималась с Наоми, но, по крайней мере, не увольнял. На День Благодарения к нам приехал Гас и во время каникул то играл с Наоми, то катался на новом квадроцикле по двору, то учился у Фреи датскому. Фрея ему явно понравилась, и Джастина, кажется, это слегка успокоило. Я выделил ей одну из гостевых комнат, чтобы ей было, где скрыться от вечно достающего ее Джастина, и спокойно позаниматься, пока Наоми спит. Миссис Хэнсон Фрея, похоже, тоже понравилась, и это окончательно убедило меня в том, что я сделал правильный выбор. В итоге мы договорились, что Фрея будет приходить к нам четыре раза в неделю. Три недели спустя я как-то вечером вернулся домой и обнаружил, что Фрея укладывает Наоми спать. Ее рабочий день к этому времени уже давно должен был закончиться. - А где Джастин? – спросил я, стараясь не выдать голосом своей тревоги. А про себя подумал – неужели я никогда не перестану за него беспокоиться? Ему уже скоро должно было стукнуть тридцать, а я до сих пор напрягался всякий раз, когда его не оказывалось там, где он, по моим понятиям, должен был находиться. Это было просто жалко. - Он в студии, - безмятежно ответила Фрея. – Я не хотела уходить, пока он не выйдет. Ребенка оттуда не услышишь, а отнести ему радио-няню я не могу. Он велел мне не приближаться к его мастерской. Ни под каким видом. Я попросил ее задержаться еще ненадолго, переоделся и пошел к Джастину. На стук никто не ответил, но дверь в студию оказалась не заперта. Я вошел, он обернулся на меня и изумленно округлил глаза. - Что ты здесь делаешь? - Ммм... Живу? - Ага, но только после окончания рабочего дня. - Он уже закончился. - О господи! Наоми! Где она? - Расслабься. Помнишь ту совершенно не подходящую нам няню? Представь себе, она не стала тебя дергать и задержалась, чтобы еще немного посидеть с малышкой. Ну, кто бы мог подумать? Он слегка покраснел. - Ну ладно, ладно. Признаю, она неплоха... и заслуживает доверия... И вообще она клевая. Я подступил к нему ближе и ухмыльнулся. - Признай, что я был прав. - Ты был прав, о мудрейший из мудрейших. - Признай, что я всегда прав. Джастин хихикнул. - Вот уж нет. Я вынул из его пальцев карандаш и положил его на стол. А потом шагнул к нему вплотную и принялся двигаться вперед, толкая его перед собой, пока он не прижался спиной к стене. - Если не признаешь, что я всегда прав, я втрахаю тебя в эту стену. Он усмехнулся и потянулся к моему ремню. - Это что, угроза? Что-то мне не очень стра... Я поцеловал его, и он застонал мне в рот. А я подумал - раз уж Фрея все равно задержалась на два с половиной часа, еще двадцать минут погоды не сделают. Этот вечер стал переломным моментом. Впервые за пять месяцев Джастин позволил себе на какое-то время забыть о Наоми, и ничего страшного с ней не случилось. Теперь он понял, что вполне может разделить ответственность за нее с кем-то еще, и постепенно начал возвращаться к прежней жизни. Для начала он снова начал рисовать. Уходил в студию почти каждый раз, как у нас бывала Фрея. Сначала оставался там всего несколько часов, а потом стал задерживаться на целый день. Пару раз я возвращался домой и обнаруживал, что Фрея еще у нас, потому что Джастин до сих пор не вышел из мастерской. Обычно она сидела в своей комнате и занималась, а в конце месяца спокойно брала с нас плату за сверхурочные часы. Как оказалась, Фрея хотела съехать от родителей, а потому была вовсе не против еще немного подзаработать. Через несколько недель Джастин настолько проникся к ней доверием, что стал ненадолго уходить из дома. Ездил по делам, встречался с Эмметом, снова начал тренироваться в спортзале. Как-то вечером я дольше обычного задержался в офисе, и туда вдруг нагрянула Фрея вместе с Наоми. Оказалось, что у нее в этот день была назначена какая-то важная встреча, а Джастин до сих пор не вернулся. Незадолго до этого мы купили для Фреи машину, так как жили довольно далеко от Питтсбурга, а ей и Наоми могло что-то понадобиться в городе. Я забрал у нее девочку, устроил ее на полу, на расстеленном одеяле, а сам продолжил работать. Удивительно, но почему-то вся эта ситуация принесла мне странное умиротворение. Я подозревал, что Джастин много времени проводит на кладбище. Только теперь, когда проблема с Наоми разрешилась, он смог позволить себе по-настоящему прочувствовать свое горе. Пару раз я заставал его плачущим, но он всякий раз отворачивался от меня и прятал лицо. А я не знал, как мне себя повести – то ли притвориться, что я ничего не заметил, то ли обнять его и предложить выплакаться вволю. Иногда он плакал по ночам, в моих объятиях. В такие моменты проще было делать вид, что ничего не происходит, так как в комнате было темно, а мы с ним оба не произносили ни слова. Обычно я просто крепко обнимал его и не выпускал, пока он не уснет. Незадолго до рождества он позвал меня к себе в студию и показал серию недавно написанных им картин. Они были просто поразительны. Без сомнения, это было лучшее, что он нарисовал за всю свою жизнь, несмотря на то, что все картины излучали буквально физически осязаемую грусть. А, может быть, как раз именно поэтому. Наверное, посторонний человек смог бы ощутить только эмоциональную составляющую этих полотен, но я в каждом из них видел Дафни. Это была своеобразная дань ее памяти. Джастин послал фотографии этих картин своему агенту. Та немедленно пришла в экстаз, но слегка приуныла, когда выяснилось, что он не хочет их продавать. И все же она затребовала, чтобы он включил их в свою новую выставку, подготовка к которой шла полным ходом. Со временем Наоми неплохо вписалась в нашу жизнь. Теперь уже мы могли не просто надеяться, а твердо рассчитывать на то, что за ночь она проспит не меньше восьми часов. Когда она проделала это в первый раз, мы оба наутро слегка перепугались. Джастин взглянул на часы, обнаружил, что уже перевалило за семь, и опрометью бросился к ней в комнату. Но обнаружил, что Наоми спокойно лежит в своей кроватке, улыбается и сосет палец. Фрея приходила к нам четыре раза в неделю, и все это время мы могли вести привычный образ жизни. По средам, когда у Фреи был выходной, Джастин возил малышку повидаться с родственниками. Сначала заезжал к Чендерсам, а потом либо к Дженнифер, либо к Дебби. Все три женщины были без ума от девочки. Особенно Дженнифер. Я подозревал, что в свое время она лелеяла мечты о том, что Джастин и Дафни будут вместе, и такой поворот событий хоть в какой-то степени отвечал ее фантазиям. Как и надеждам дождаться от Джастина внуков. Я чаще всего видел Наоми по вечерам. Чем больше она начинала обращать внимания на окружающий мир, тем интереснее становилось общаться с ней самой. Однажды вечером я пришел домой и увидел, что она сама, без поддержки, сидит на одеяле. И почему-то от этой картины преисполнился чувства гордости. Еще, как ни удивительно, Наоми питала ко мне какую-то странную привязанность. Стоило мне войти в комнату, как она тут же оборачивалась и уже не сводила с меня глаз. Джастин в такие моменты смеялся и говорил, что она – в точности, как ее мать, которая всю жизнь была тайно в меня влюблена. На этот счет у меня имелись кое-какие сомнения, но я рад был, что он наконец-то начал говорить о Дафни спокойно, и потому не возражал. Должен признать, что мне непросто было в первый раз пройти с Джастином и Наоми по Либерти-авеню.Тут все было не так, как с Гасом и Линдси. С ними я выступал в качестве гордого спермодонора, и Гас в глазах окружающих являлся скорее доказательством моей мужской силы, нежели оседлости. К тому же в те времена весь голубой Питтсбург знал меня, как самого горячего жеребца в городе, и если пара человек и сочли бы странным, что я разгуливаю по улице с младенцем, мне было на это наплевать. Да и потом, я в те времена не так часто оказывался с Гасом на людях. С Наоми все было иначе. Теперь я уже не был все время на виду, к тому же обзавелся партнером и загородным домом – что уже само по себе нанесло значительный ущерб моей репутации. И прогулки по Либерти-авеню с младенцем, который отныне жил со мной постоянно, должны были разрушить ее окончательно. Джастин, кажется, почувствовал, что я собираюсь психануть. И когда чуть позже мы встретили в кафе Эммета, он попросил его приглядеть за Наоми, а сам уволок меня в туалет и сделал там потрясающий минет. После этого я стал уже как-то попроще воспринимать взгляды окружающих. Когда родился Гас, я полюбил его сразу же, это чувство буквально захлестнуло меня с головой. Такого никто не ожидал, и, прежде всего, я сам. И все же моя привязанность к сыну вовсе не трансформировалась в желание или необходимость проводить с ним больше времени. Это пришло много позже. Когда Мел и Линдс переехали в Канаду, я стал летать к ним каждый месяц, а Гас начал бывать у меня на каникулах. И в итоге получилось, что сейчас, когда он жил в Торонто, я общался с ним куда больше, чем когда он был поблизости от меня в Питтсбурге. К Наоми же я долгое время оставался равнодушен, но при этом проводил с ней гораздо больше времени, чем с Гасом. И больше всего боялся как раз того, что моя холодность плохо на ней скажется. Я согласился взять ее к нам, потому что это было нужно Джастину, и поскольку расставаться ни один из нас не желал, тут было не обойтись без моего участия. Таким образом, вышло, что я начал проводить с ней время задолго до того, как испытал к ней какие-то чувства. То есть, все было с точностью до наоборот относительно ситуации с Гасом. Но в итоге оказалось, что это не имело никакого значения. Мои чувства к Наоми отличались от чувств к Гасу, и я подозревал, что так будет всегда. Но сравнивать их я не желал. Это было бы то же самое, что сравнивать мои чувства к Джастину и к Майклу. И Гас оказался прав, полюбив Наоми, я вовсе не стал меньше любить его. И vice versa*. Все дело оказалось в том, чтобы найти верный баланс. Я по-прежнему работал допоздна, но когда возвращался домой, Наоми обычно еще не спала, и я с удовольствием уделял ей немного времени. Но я знал, что со временем она начнет засыпать раньше, и если я захочу, как и сейчас, видеться с ней каждый день, мне придется как-то скорректировать свой график. Однако пока что все шло хорошо. Нам очень повезло с Фреей. Она всегда рада была лишний раз остаться с Наоми, и мы с Джастином снова стали на неделе заглядывать в «Вуди». Разница была только в том, что после мы возвращались домой, а не оставались ночевать в лофте. Дважды в месяц Наоми забирали на выходные Дженнифер или Дебби. А мы с Джастином отправлялись тусить и оттягивались, как следует. Раз в месяц я летал на выходные в Торонто, иногда с Джастином, иногда без него. Еще мы с Джастином ездили на его выставки – в такие моменты Наоми обычно тоже забирал кто-то из ее бабушек. Вскоре после Рождества Джастин вернулся в ПИФА, и теперь дважды в неделю ездил на занятия. И постепенно все утряслось. Нам приходилось многое планировать заранее и согласовывать наши планы с другими, но в итоге все получалось. Джастину отлично удавалось все это регулировать. Я всегда утверждал, что не создан для того, чтобы быть отцом «на полную ставку». И Джастин, в конце концов, пришел к тому же выводу. И все же мы проводили с девочкой куда больше времени, чем можно было предположить. К тому же я был уверен, что в данном случае дело было не в количестве, а в качестве. А еще у нас была сговорчивая няня и две обожающие ребенка бабушки, а, значит, в помощниках недостатка не было. Наша жизнь действительно изменилась, но не так сильно, как я боялся. И изменения эти мне нравились. Как ни странно, оказалось, что стать отцом во второй раз было вовсе не так ужасно. И если сначала мне казалось, что таким образом я слишком уж далеко ступлю на территорию семейственности, теперь я готов был признать, что моя жизнь просто сделала виток в неожиданную сторону. А это, в общем-то, было для меня не в новинку. Иногда жизнь бросает крученый мяч, и тебе приходится уж как-нибудь изловчиться, чтобы его отбить. Я прекрасно отдавал себе отчет в том, что согласился взять Наоми к нам не потому, что это было правильно, не потому, что я сам так хотел, но потому, что это было нужно Джастину. Когда умерла Дафни, он всю свою любовь к ней перенес на ее ребенка, и потому ему легко было отказаться ради Наоми от своих жизненных планов. Для меня же все это было не так просто. Мной в этой ситуации двигала скорее невозможность расстаться с Джастином и твердая решимость поступить правильно, раз уж все так сложилось. И только где-то в процессе я осознал, что люблю Наоми, и перестал постоянно беспокоиться о том, как пагубно я на нее повлияю. Мог ли я сам выбрать для себя такую жизнь? Да ни хуя. Даже Джастин признавал, что по своей воле не оказался бы в такой ситуации. Просто по стечению обстоятельств он вынужден был поступить именно так. Скучал ли я по былой свободе и безответственности? Постоянно. Но тут был вопрос приоритетов. Я перестал снимать парней, потому что хотел трахаться без презервативов, и, как выяснилось, любил незащищенный секс больше, чем случайную еблю. Да, мне ее не хватало, но то и другое сразу получить было невозможно. Точно так же я отказался от многих своих прежних привычек, потому что Джастину нужно было заботиться о Наоми. Да, я скучал по ним, но не так сильно, как скучал бы по Джастину, если бы мы разошлись. И мне легче было отказаться от них, чем день за днем видеть, как Джастин страдает из-за того, что не может быть с Наоми. Так что, да, тут был вопрос приоритетов. В нашем новом положении были и свои плюсы. Наоми росла, и постепенно их должно было становиться все больше. Джастин, как я и думал, оказался выдающимся отцом. Каким-то образом он успевал и компенсировать мои сомнительные отцовские качества, и утихомиривать мои периодические взбрыки. Временами он словно чувствовал, что я начинаю заводиться, и в ту же минуту вдруг оказывалось, что Наоми на пару дней отправляется в гости к Дженнифер. Жизнь не всегда складывается так, как планируешь. Уж я-то знал это, как никто другой. Порой она вынуждает тебя сделать шаг в неизвестность. И надеяться тут приходится только на то, что ты все же нащупаешь ногой твердую почву. Или на то, что человек, за которым ты следуешь, в нужный момент окажется рядом и поймает тебя. В последнем мне точно не стоило сомневаться. ЭПИЛОГ Джастин выскочил в зал прилета в своей обычной стремительной манере. Я называл ее «спортивная ходьба». Повезло еще, что у меня были такие длинные ноги, не то мне непросто было бы за ним угнаться. Он провел в Нью-Йорке два дня – обсуждал подготовку к новой выставке, до открытия которой оставалось всего несколько месяцев. Я на этот раз остался в Питтсбурге. В «Киннетике» был страшный завал с весенними рекламными кампаниями. Да и потом чаще всего я ездил с ним на сами открытия. В общем, я остался в Брайтине вдвоем с Наоми. Это было немного странно, но не неприятно. К тому же днем с девочкой все время была Фрея. Джастин налетел на меня, поцеловал, не обращая внимания на взгляды окружающих, затем прочувствованно прошептал: «Я соскучился» и снова поцеловал. И только потом задал ожидаемый вопрос: - А где Наоми? - В машине. Она уснула, жалко было будить. - Что? Ты оставил восьмимесячного ребенка в машине на парковке? Вид у него был такой, будто он никак не может решить, что ему сделать, - то ли заметаться в панике, то ли мне врезать. Я пожал плечами. - А что такого? Я приоткрыл окно. - Брайан, так с собаками поступают. А не с детьми! К тому же на улице адский холод. Я просто смотрел на него, прикусив губы. - Брайан, сейчас же забери ее оттуда! - Джастин. - Поверить не могу, что ты... - Джастин, я пошутил. Она у твоей матери. Он шлепнул меня по груди тыльной стороной ладони. - Да хватит уже! В прошлый раз ты наврал, что оставил ее одну в ванне. Меня с тобой однажды инфаркт хватит. О да, это было очень смешно. В жизни не видел, чтобы он так быстро бегал. Я ухмыльнулся. - Но это же так весело. Он покачал головой и тоже улыбнулся. - Значит, она у мамы? - Ага. - И долго она там пробудет? - До завтра. - То есть до тех пор мы будем в доме одни? - Ага. По его ухмылке я понял, что в воображении у него пронеслись все те же картины, что представлял себе я. Я усмехнулся ему в ответ. - Может, начнем прямо сейчас, в туалете? Я пропустил его вперед, а сам немного помедлил. На случай, если какой-нибудь неравнодушный гражданин, видевший, как мы целовались, а потом вместе направились в туалет с очевидными намерениями, вздумает стукануть в полицию аэропорта. Но задержался я только секунд на тридцать. Мы оба часто бывали в этом аэропорту и знали, что за стойкой розыска багажа есть уединенная уборная. Джастин обнаружил ее год назад, когда ошивался здесь, ожидая меня из командировки. Там было только две кабинки, зато каждая из них была достаточно просторная, а в самом туалете почти никогда никого не было. Вот как сейчас. Джастин затащил меня в кабинку, страстно поцеловал и тут же принялся сражаться с моим ремнем и расстегивать ширинку. Затем он рухнул на колени и начал вверх-вниз скользить языком по моему призывно подрагивающему члену. Но мне сегодня хотелось другого. - Иди сюда, - хрипло позвал я, и он поднялся на ноги и снова меня поцеловал. Я расстегнул ему штаны, спустил их до колен и развернул его спиной к себе – очень осторожно, чтобы он не оступился и не рухнул на пол. Потом я вытащил из кармана тюбик со смазкой, выдавил ее на пальцы и начал тщательно его подготавливать, одновременно вылизывая его шею и покусывая плечо. - Господи, Брайан, давай быстрее, - пробормотал он, упираясь лбом в пластиковую перегородку. Я не отреагировал, и тогда он обернулся через плечо, быстро взглянул на меня, а потом опустил глаза и увидел, что я наношу лубрикант на обнаженный член. - Брайан?.. – с сомнением в голосе начал он. И я ухмыльнулся. - Ты сдал анализы, - догадался он, и по лицу его расплылась широкая улыбка. Вместо ответа я чуть согнул колени и начал вталкиваться в него – сначала медленно, давая ему время привыкнуть к ощущениям. Это было божественно! Я скучал по этому чувству целых шесть месяцев, и был твердо намерен никогда больше такого не допускать. Помедлив немного, я начал двигаться, и он вцепился в край перегородки между кабинками. Потом одна его рука выпустила перегородку, скользнула вниз и начала ритмично двигаться по члену – в такт с моими толчками. Когда он кончил, я очень скоро последовал за ним. И, втолкнувшись в него в последний раз, вдруг почувствовал, что он трясется от беззвучного смеха. - В чем дело? - Помнишь, однажды в Нью-Йорке мы с тобой вышли из кабинки, и какие-то парни устроили нам стоячую овацию. Конечно, я помнил. В тот раз мы с ним так увлеклись, что даже не услышали, как кто-то вошел в туалет. Мы-то думали, что в помещении, кроме нас, больше никого нет, и порядком там пошумели. А когда вышли из кабинки, обнаружили, что в уборную набилась целая команда легкоатлетов в одинаковых спортивных футболках. И все они гоготали и аплодировали нам. Справившись с удивлением – и легким испугом – мы молча раскланялись, как ни в чем не бывало, помыли руки и спокойно вышли из туалета. Иногда случается, что люди тебя удивляют, когда ты меньше всего этого от них ждешь. Я тоже рассмеялся. - Я люблю тебя, - сказал Джастин, чуть обернувшись ко мне через плечо. Я все так же стоял, навалившись на него всем телом, и вовсе не спешил никуда двигаться. Просто наслаждался моментом – наверное, даже сильнее, чем Джастин. Ведь я, наконец, получил обратно все, чего мне так долго не хватало, - и секс, и смех, и кайф от того, что я внутри него без презерватива, и, прежде всего, самого Джастина, счастливого от того, что он со мной. Это был мой выбор. И никто и ничто не могло заставить меня от него отказаться. - Ага, - тихо отозвался я.