Слишком далеко

В воскресенье днем я проснулся в лофте, чувствуя себя так, будто стал на десять лет моложе. В том смысле, что голова у меня раскалывалась, во рту стоял омерзительный привкус, а желудок, казалось, в любую минуту готов был вывернуться наизнанку. Похоже, я уже и правда был слишком стар для этого дерьма. Мы с Джастином до сих пор напивались и упарывались по выходным – и довольно часто – но никогда не доводили себя до такого состояния, чтобы наутро не помнить, как вернулись домой. Мне даже интересно было, как я вчера сумел добраться до лофта, учитывая, что никого из «банды» я в «Вавилоне» не видел. Я спустил ноги с постели и вынужден был на этом остановиться, потому что к горлу тут же подкатила тошнота. Вернее, мне и до сих пор было хреново, но как только я принял вертикальное положение, стало еще хуже. Постепенно в голове начали всплывать обрывочные воспоминания о прошлой ночи, и облегчения мне это вовсе не принесло. Я смутно припоминал, что был в задней комнате, но что и с кем там делал, пока так и оставалось загадкой. Потом меня пронзило жуткое подозрение, и я, стараясь не делать резких движений, потянулся за мусорной корзиной. Пиздец... Меня вырвало прямо на валявшийся в ведре презерватив. Потом я рванул в ванную, и там меня вывернуло еще раз – на этот раз в унитаз. Прекрасно, блядь! Просто прекрасно! Джастин меня убьет. Собственно, чувствовал я себя так, что, вполне вероятно, ему и рук бы марать не пришлось. Ну и что, блядь, мне теперь было делать? Я долго стоял под душем. Потом оделся, пригладил волосы и проверил автоответчик. Там было два сообщения от Джастина: первое – вчерашнее, он спрашивал, собираюсь ли я остаться ночевать в лофте, и второе – сегодняшнее, с просьбой ему перезвонить. Ага, ну конечно, именно это я и собирался сделать! Я как раз раздумывал над тем, как мне поступить, когда в дверь постучали. В первую секунду я испугался, что это может быть Джастин – я пока еще совсем не готов был с ним встретиться. Но потом я сообразил, что он не стал бы стучать - у него ведь был ключ. Как оказалось, пришел Майкл. - Привет, прошлым вечером один из твоих миньонов из «Вавилона» прислал мне эсэмэску с просьбой приехать и забрать тебя. Но я нашел ее только сегодня утром. Рад видеть, что ты успешно добрался до дома без моей помощи. - Ага, меня доставил какой-то добрый самаритянин. Я прошел в кухню и включил кофеварку. - Правда? Я его знаю? Мне казалось, ты больше парней в лофт не водишь. - Не вожу и понятия не имею, кто это был. Даже приблизительно. Он уселся на один из барных стульев. - Вау, ты, должно быть, в хлам наебенился. - Угу, наебенился. Он усмехнулся, а потом вдруг замер, и на лице его проступило то выражение разочарованного неверия, которое ему всегда так хорошо удавалось. - Ты же не... - Еще как да. И у меня есть презерватив в доказательство. Вернее был. Пока я не смыл все улики в унитаз. Он пару минут молчал. А я тем временем решил, что пока не могу получить свою дозу кофеина, взбодрюсь бутылкой воды. - Что ж, могло быть и хуже, - сказал, наконец, Майкл, видимо, уже включившийся в режим «дружеская поддержка». Я не был уверен, что он придумает, чем подкрепить это заявление, но он справился. – По крайней мере, презерватив на тебе был. И тут это случилось. Меня аж в жар бросило, когда я с ужасом понял, что в своем вчерашнем состоянии не смог бы это проконтролировать. Должно быть, в нужный момент у меня просто включился отработанный годами инстинкт. Или тот парень оказался трезвее меня. Хотелось бы мне вспомнить, кто это был, чтобы потом, при случае, сказать ему «спасибо». Впрочем, для этого достаточно было просто заглянуть на следующей неделе в «Вавилон». Я всегда с легкостью различал в толпе парней, которых недавно трахнул. Все они поначалу пытались держаться со мной с этакой панибратской дружелюбностью. Но обычно хватало одного ледяного взгляда, чтобы их от нее излечить. Только раз это средство не сработало. - Это ты впервые сорвался? - Угу. Я продержался больше восемнадцати месяцев. Спорить готов, в самом начале никто, включая меня самого, и не поверил бы, что я на такое способен. Я скучал по случайному сексу. Мне не хватало азарта охоты и того ощущения, что охватывало меня, когда я понимал, что мне удалось подчинить парня своей воле. Я любил секс с Джастином. Но иногда мне хотелось просто трахнуться с кем-то, на чьи чувства мне было бы наплевать. Это были две совершенно разные вещи, и если бы мне пришлось выбрать что-то одно, я, безусловно, выбрал бы секс с Джастином. Но это не значило, что я не скучал по второму варианту. К счастью, выяснилось, что секс без презерватива нравился мне больше. Только теперь я все это проебал. Кто-нибудь удивлен? - Ты ему еще не сказал? – помолчав, спросил Майкл. - Нет. - Он поймет. Как так получилось? Я пожал плечами. У меня были очень большие сомнения насчет того, что Джастин поймет. Я вот не понял, когда думал, что он проделал то же самое с Дафни. Правда, как такая идиотская мысль вообще могла прийти в мою больную голову, до сих пор оставалось для меня загадкой. У меня, похоже, и правда были сложные отношения с ревностью. Она настолько не вписывалась в мое представление о самом себе, что очередной ее приступ каждый раз становился для меня полным сюрпризом. - Он вечно уставший. И не хочет развлекаться. Пару секунд Майкл просто смотрел на меня, а потом вдруг разразился хохотом. - Ты хоть понимаешь, что говоришь, как типичный натурал? Я смерил его бешеным взглядом. - Что ж, очень рад, что тебя все это веселит. - Так что, вы с ним больше не трахаетесь? – спросил он, безуспешно пытаясь побороть смех. - Не в этом дело. Просто... кажется, теперь ему это уже не так важно. Он всегда спешит и... не знаю... такое ощущение, что секс для него отошел на второй план... что я для него отошел на второй план. Только когда эти слова вырвались у меня изо рта, я осознал, что это правда. Господи, и какая жалкая правда! Я что же, ревновал к ребенку? Сначала к Дафни, теперь к Наоми? А считал-то, что хуже уже некуда. Я опустил голову, уткнулся лицом в сложенные на столешнице руки и подумал, что больше не хочу так. Хочу, чтобы все это прекратилось! Чтобы Дафни не была мертва, Наоми не жила в нашем доме, Джастин не был все время занят, а сам я не чувствовал себя таким тупым мудаком. Майкл прикоснулся теплой рукой к моей спине. Он обошел кухонную стойку и теперь стоял рядом. Я выпрямился и обхватил его руками. Прижиматься к нему было так естественно, так привычно. Так успокаивало... - Ты всегда останешься самым важным человеком в его жизни, - сказал он и обнял меня за талию. – Никто и ничто этого не изменит. Просто сейчас Наоми отнимает у него больше времени, чем ты. Но это не навсегда, и это ничего не значит. Он любит тебя больше всего на свете. И всегда любил. - Как ты? – буркнул я ему в плечо. Каким же я был говнюком. Даже если на душе у меня было паршиво, это не давало мне права манипулировать Майклом, как я часто делал в прошлом. Но его любовь всегда была моим крепким тылом. Она тоже была естественна и привычна. И очень успокаивала. - Да, как я, - мягко сказал он и погладил меня по спине. А потом усмехнулся. – Ну, не считая Бена, конечно... и ДжиАр... и Хантера. - И твоей мамы? – ухмыльнулся я в ответ. - Ну нет уж, тебя я точно люблю больше, чем свою маму. Я уже слишком стар, чтобы считать, что моя мамочка – лучший человек на свете. - Врешь. Он снова рассмеялся. - Ну так что, отвезти тебя домой? - Нет, но можешь подбросить меня до клуба. Я оставил Корветт там. Подъезжая к Брайтину, я отчетливо понял, что означает выражение «вернуться домой, поджав хвост». Вероятнее всего, еще и потому, что Джастин должен был бы отвесить мне хорошего пинка, узнав о том, что я сделал. Я вошел в дом и двинулся на доносившийся из кухни детский рев. - О, хорошо, что ты приехал, - сразу же сказал он. – Я уронил бутылочку. Нужно приготовить новую. Он сунул ребенка мне в руки, и, как ни удивительно, Наоми тут же замолчала и принялась рассматривать меня большими темными глазами. Мне показалось, что она впервые как-то отреагировала на мое присутствие. - Типичная история, - проворчал Джастин, как будто мое появление всегда производило на нее такой эффект. А затем начал готовить ей новую порцию смеси и спокойно спросил между делом. – Где ты был? Черт, ну почему он никогда не злился на меня в те моменты, когда у него были на это все основания? - В «Вуди». В «Вавилоне». В лофте. Он рассеянно кивнул, занятый приготовлением смеси, и у меня появилась возможность как следует его рассмотреть. У него и правда был усталый вид. Под глазами залегли круги, а на лице появились морщинки, которых еще недавно там не было. Вот уже два месяца он практически в одиночку растил младенца. Поначалу он очень собственнически относился к Наоми, словно боялся, что ее у него немедленно отберут, если он хоть в чем-то проявит слабость. Теперь же ко всему прочему еще и «группа поддержки» стала меньше ему помогать – и Дебби, и Дженнифер наведывались в Брайтин не чаще одного раза в неделю. Не то чтобы они стали меньше интересоваться девочкой. Просто Дебби было не слишком удобно сюда приезжать. К тому же и у нее, и у Дженнифер были свои собственные семьи. Джастин по-прежнему раз в неделю возил Наоми к одной из них или к Чендерсам, но эти поездки не особенно давали ему отдохнуть. Да что уж там, и я сам ни разу не протянул ему руку помощи. Наоми снова начала хныкать. Я поднялся на ноги и пошел с ней в гостиную, по пути захватив слюнявчик и пеленку. Там я сел в кресло, немного покачал ее на коленях, а затем скорчил рожицу. И она улыбнулась. Раньше она такого никогда не делала. Я не удержался и улыбнулся ей в ответ. Не то чтобы она мне не нравилась. Мне не нравилось только, что она жила в моем доме. Вернее, я боялся, что не смогу достойно справиться с этой ситуацией. Джастин вошел в комнату и потянулся ко мне, чтобы взять девочку. Но я удобнее устроил ее на сгибе локтя и жестом попросил его дать мне бутылочку. Он изумленно вскинул брови и неохотно протянул ее мне. А затем уселся в кресло напротив и стал смотреть, как я кормлю ребенка. На лице его при этом не отразилось ни радости, ни умиления. Может быть, я тоже задевал его собственнические чувства к Наоми. - Ну так и за что ты извиняешься? – наконец, устало спросил он. - Ни за что я не извиняюсь. - Ты впервые вызвался ее покормить, и мне кажется, что тебе зачем-то нужно привести меня в хорошее расположение духа. Он и в самом деле слишком хорошо меня знал. Я ничего на это не ответил, и тогда он добавил. - Или, может быть, ты просто стараешься как можно скорее уложить меня в постель? Тогда можешь особо не напрягаться, я и сам очень хочу. Он улыбнулся – слабым подобием своей прежней солнечной улыбки. Казалось, глаза у него слипались сами собой. Его и правда нужно было как можно скорее уложить в постель – но только для того, чтобы дать ему как следует выспаться. - Приятно слышать, - отозвался я, стараясь, чтобы голос мой звучал, как ни в чем не бывало. - Но нам придется добавить кое-какие составляющие. Он ухмыльнулся: - Игрушки? - Презервативы. Улыбка застыла у него на лице. Затем оно на секунду исказилось от боли и тут же сделалось совершенно непроницаемым. - Ты серьезно? Я кивнул и прикусил губы, чтобы ничем не выдать своих чувств. - Почему? - А как ты думаешь? - Я не про презервативы. Почему ты это сделал? Я пожал плечами. - Я был пьян и под кайфом. Я никак не мог заставить себя извиниться. Ощущение было такое, словно в последние несколько недель на меня давили, давили, и вот, наконец, я достиг предела. И просьбы о прощении сейчас просто никак не входили в мой репертуар. Как бы я ни раскаивался в том, что сделал, как бы ни жалел о случившемся, слова просто не шли у меня с языка. Мне казалось, будто в наших отношениях нарушилось равновесие. И если бы я извинился, перекос в пользу Джастина стал бы еще сильнее. Вечно извиняться приходилось мне, даже если я редко делал это словами. - Ну как всегда, - бросил он, потом поднялся и вышел из комнаты. Вот это было уже просто несправедливо. Я, между прочим, за последние полтора года ни разу не преступил черту и не требовал, чтобы мне это засчитали за подвиг. Ладно, может быть, вся эта хрень с моногамией и была моей собственной идеей, но все же... Я взглянул на Наоми. Она как раз допивала последние капли смеси из бутылочки. - Похоже, твой папочка какое-то время будет на меня дуться. Наоми скорчила забавную рожицу, потом срыгнула, и молоко потекло у нее по подбородку. Я промокнул его пеленкой, и тут она снова скривилась – и испачкала подгузник. Великолепно, Наоми! Большое спасибо за поддержку! Я отнес девочку в ее комнату и там вдруг впервые заметил, что у нас появился пеленальный стол. Джастин, со свойственной ему предусмотрительностью, сложил все необходимые детские вещи на висевшую над ним полку - так, чтобы до них легко было дотянуться. Детскую кроватку, так же появившуюся в комнате, я замечал и раньше и задавался вопросом, кто помог ему разобрать ее и привезти сюда, если я этого точно не делал. Может быть, в итоге ему удалось справиться со всем самому. Джастин временами проявлял поразительное упорство. Я не менял подгузников с тех пор, как Гас был младенцем, да и тогда не слишком часто этим занимался. Впрочем, что тут могло быть сложного? И все же это отняло у меня больше времени, чем я рассчитывал, потому что, как оказалось, девочки были устроены куда хитрее и замысловатее, чем мальчики. Запах мое похмельное состояние тоже не улучшил. Я надеялся, что после она сразу же заснет, но, как назло, она не проявляла ни малейших признаков усталости. Тогда я взял ее на руки, подошел с ней к окну и стал ждать, когда ей захочется спать. Только теперь я понял, почему Джастин все время с ней разговаривал. Она очень внимательно вслушивалась в мой голос, пока, наконец, не начала задремывать. Уложив ее, я отправился искать Джастина, но нигде не мог его найти. Дверь в его студию была заперта. Обычно он не закрывал ее, когда работал, но, в принципе, мог и запереть. С другой стороны, дверь могла быть заперта и потому, что Джастина в мастерской не было, так что мне это ничем не помогло. Музыка из-за двери не доносилась. Я немного постоял там, а затем ретировался в свой кабинет. Я не видел Джастина до самого вечера, только слышал, как он разговаривает с Наоми где-то в доме. Обычно по вечерам он купал ее, чтобы ночью она лучше спала. Когда около полуночи я пришел в спальню, он, казалось, уже отрубился. Я вздохнул, положил купленные по дороге домой презервативы в ящик тумбочки и лег рядом с ним. - У меня только один вопрос, - сказал он, не оборачиваясь ко мне. – Это было наказание? Вот честно, уж лучше бы он на меня заорал. Впрочем, Джастин вообще редко реагировал на мои поступки так, как мне бы хотелось. - Какое наказание? За что? Я просто нажрался и почти ничего не помню. - Ты предохранялся? - Похоже на то. Тут он, наконец, заинтересовался. - Ты привез его в лофт? - Думаю, скорее он меня привез. Джастин, я ни черта не помню. Ни как он выглядел, ни чем мы занимались. На самом деле, сейчас это была уже не совсем правда. Постепенно в моей памяти смутно всплыл какой-то темноволосый парень с кучей татуировок по всему телу. Джастин долго молчал. А потом обернулся и взглянул на меня. - Это значит, что теперь мы снова начнем снимать парней? Разозлись! Заори! Ударь меня! Но он ничего из этого не сделал. Просто смотрел на меня так, словно слишком устал, чтобы проявлять хоть какие-то эмоции. - Нет. Я просто наебенился. Я не собирался этого делать и не сделал бы, если б хоть что-то соображал. Если я и мог сейчас как-то выразить, что сожалею о случившемся, то только так. Но чуть позже, когда я, предварительно надев презерватив, входил в него, я всем сердцем сожалел о том, что сделал. Из-за самого себя – потому что мне нравилось трахаться без резинок. Но куда больше из-за него – потому что он заслуживал лучшего. Лучшего, чем я. Когда все закончилось, я прижался к нему со спины и прошептал: - Через шесть недель я сдам анализы. А затем еще раз – через шесть месяцев. И потом все станет по-прежнему. Если, конечно, ты захочешь. Джастин только кивнул. В первые несколько дней после случившегося Джастин был крайне пассивен в сексе, что вообще-то было для него совсем не нормально. Складывалось ощущение, что он просто шел у меня на поводу. Но потом он неожиданно вернулся к прежним привычкам, снова стал настойчивым и активным и начал открыто демонстрировать удовольствие от процесса. Это стало для меня таким облегчением, что однажды я, не удержавшись, пробормотал: - Ну вот, это уже больше похоже на правду. У меня это просто вырвалось, я не собирался говорить этого вслух. Он же в ответ совершенно спокойно произнес: - Что ж, я не собираюсь лишать себя удовольствия только потому, что ты облажался. Тем разговор и кончился. И тем не менее, из-за того, что нам снова пришлось вернуться к презервативам, многое изменилось. Прежде всего, Джастин в принципе отказывался иметь с ними дело. Не дотрагивался до моего покрытого латексом члена, не хотел сам надевать на него презерватив. Раньше ему всегда это нравилось, и в процессе он каждый раз старался руками и губами довести меня до безумия. Сейчас же он даже глаз на меня не поднимал, пока я возился с презервативом. Прежде мне в каком-то смысле даже нравилось, что в процессе приходилось ненадолго прерываться. Это означало, что к тому моменту, как я готов буду войти в партнера, он будет уже с ума сходить от желания. И еще мне всегда нравились нетерпеливые стоны, которые издавал Джастин, когда я вынужден был оторваться от него и заняться презервативом. Но теперь, когда мы уже привыкли трахаться без ничего, эта задержка скорее сбивала с настроя, чем пробуждала нетерпение. И в эти несколько секунд я каждый раз мысленно проклинал себя за собственную глупость. А входя в него, тосковал по былым ощущениям. Это не значило, что я больше не получал удовольствия от секса. Еще как получал. Но в эти несколько секунд я жалел о том, что сделал. Каждый гребанный раз. Как-то за завтраком Джастин стал составлять список необходимых покупок, и я напомнил ему, что у нас закончились презервативы. Он даже не взглянул на меня. - Это твоя забота. Больше мы к этому разговору не возвращались. Были и другие изменения. Со временем я стал замечать, что Джастин начал иначе вести себя с Наоми. Раньше эти двое иногда казались мне парочкой сообщников, сплотившихся против всех, кто пытался их разлучить – мира в целом и меня в частности. Теперь же это ощущение ушло. Джастин по-прежнему очень много занимался девочкой, но перестал постоянно с ней разговаривать. Сначала меня это обрадовало. До сих пор он был слишком уж зациклен на ребенке. Это, пожалуй, смахивало на одержимость. Но в том, как он обращался с Наоми теперь, ощущалось что-то неправильное. Поначалу я никак не мог разобрать, что именно меня смущает, а потом сообразил – он не стал проводить с ней меньше времени, он просто стал получать от этого меньше удовольствия. К тому же он все еще был страшно измотан. Что мне нравилось, так это его внезапно проснувшийся сексуальный аппетит. Теперь он набрасывался на меня, стоило мне войти домой. Да и в любое другое время тоже. Мне уже больше не приходилось самому инициировать секс, он теперь доставался мне на блюдечке с голубой каемочкой. Разумеется, я не отталкивал Джастина, хотя меня и напрягала немного его внезапно пробудившаяся страстная жажда. И все же, в каком-то смысле, я мог его понять. В последнее время казалось, что мы с ним были близки друг с другом, только когда трахались. Ну а раз так – мы и трахались. И помногу. В сентябре мне нужно было лететь в Торонто на день рождения Гаса. Джастин решил остаться дома. Мы еще не сделали Наоми паспорт - Джастин хотел подождать до тех пор, пока официально не завершится процесс удочерения, чтобы сразу вписать в документ свою фамилию. В конце концов, он решил назвать девочку Наоми Роуз Чендерс-Тейлор. Мне показалось, что это хорошая мысль. Как бы сильно Дафни ни хотела дать дочери второе имя Джастина, уверен, ее бы вполне устроило и то, что в ее документах соединились их с Джастином фамилии. Чендерсы тоже одобрили такое решение. Я же все равно не собирался удочерять девочку, да и в любом случае вовсе не горел желанием, чтобы кто-то носил мою фамилию. То, что Гас звался Маркус-Питерсон меня тоже никогда не волновало. Так как у Наоми не было паспорта, лететь в Торонто она не могла, а ехать без нее Джастин не соглашался. Я предложил было оставить девочку у его матери, но он и слышать об этом не захотел. Он назвал дюжину причин, по которым Дженнифер никак не сможет остаться с ребенком, но она все их разом опровергла, сказав: - Да я с радостью. Тогда Джастин заявил, что Наоми к этому еще не готова. Как по мне, это он был не готов, а вовсе не Наоми. Зато все последующие дни Джастин без умолку сокрушался, что не сможет присутствовать на дне рождения Гаса. Я отказывался обсуждать эту тему. Я улетел в Торонто в четверг вечером. В пятницу, в день рождения Гаса, дом заполонили мальчишки и лесбийские подружки Мел и Линдс. Обе группы гостей не особенно контактировали друг с другом, а я – так вообще старался держаться подальше и от той, и от другой. Вечером я предложил свозить Гаса и его друзей в боулинг и в пиццерию. Гас пришел от моего предложения в полный восторг, а Линдси напросилась с нами. И вот мы с ней сидели вдвоем за столиком, приглядывали за бесившимися детьми и болтали. Она зачем-то принялась выпытывать у меня все подробности о жизни Наоми. Ее интересовало все – от режима дня девочки до наших долговременных планов, как в практическом, так и в юридическом плане. Затем она снова завела речь о том, как все это отразится на Гасе. И зудела, и зудела до тех пор, пока я не заявил ей, что мои отношения с Гасом – это мое дело, и я не советую ей в них вмешиваться. Черт, да я сам еще не знал наших долговременных планов! И Джастин тоже. Затем к моему величайшему удивлению она сказала мне, что они с Мел подумывают завести еще одного ребенка. Как по мне – это была не слишком хорошая идея. Сейчас у них с Мел все было хорошо. Но их отношения и в лучшие-то времена могли рвануть в любую секунду, и потому мне казалось, что нарушать статус кво в их случае может оказаться довольно опасным. Но, собственно, это было не мое дело. И я не собирался вникать во все это ровно до тех пор, пока она не попросила меня стать отцом их следующего ребенка. - Нет, - без малейших колебаний отрезал я. – Я ни за что в жизни не заведу еще одного ребенка. Никогда. У меня и так уже есть Гас. А теперь еще и Наоми. Забудь об этом! - Но Наоми не имеет к тебе никакого отношения. - Она живет в моем доме. Я бы сказал, она очень даже имеет ко мне отношение. Меня почему-то покоробило то, как она отозвалась о Наоми. Даже если до сих пор я не слишком интересовался девочкой - о чем, кстати, Линдси знать не могла, т.к. никогда не видела нас вместе – она все же была дочерью моего партнера, а, значит, не заслуживала такого отношения. - Но ведь это будет твой ребенок. По-настоящему твой. Я сразу понял, к чему все это ведет, вернее, откуда проистекает. Эта женщина временами просто доводила меня до белого каления. У всех нас были свои слабости, но остальные, по крайней мере, не вымещали их на собственных детях и не предлагали в угоду им завести новых детей. - Линдси, Гас для меня – особенный. И навсегда останется особенным. Сколько бы детей у меня ни появилось, это не изменит ни моих чувств к нему, ни того, сколько я провожу с ним времени, ни того, сколько я трачу на него денег. Конечно, возможно, ему придется делить с кем-то мое наследство, когда я сыграю в ящик, но осмелюсь предположить, что там на всех хватит. Мы взяли Наоми к себе не потому, что страстно желали ребенка. Просто так сложились обстоятельства. Джастин не мог бросить дочь своей лучшей подруги. А я просто поддержал своего партнера. Лицо ее болезненно сморщилось от того, как сухо звучал мой голос. Тогда я взял ее за руку и заговорил мягче: - Ты – мать моего ребенка, и этого уже ничто никогда не изменит. Для тебя в моей жизни всегда будет особое место, Венди. Она улыбнулась. Линдси всегда проще было задобрить, чем пытаться переспорить или поставить на место. И все же мне грустно было осознавать, что наши отношения свелись вот к этому. Что я разговаривал с ней ласково не по велению сердца, а для того, чтобы легче ею манипулировать. Правда, благодаря этому разговору до конца выходных она выглядела абсолютно счастливой, а это было только к лучшему – для всех нас. Когда я обмолвился о разговоре с Линдси Мелани, та лишь махнула рукой и ничего не стала мне объяснять. И тогда я понял, что еще один ребенок был всего лишь одной из несбыточных фантазий Линдси, и решил, что в будущем постараюсь еще сильнее убедить ее в том, что все должно оставаться, как есть. С другой стороны, с этими двумя женщинами никогда и ничего нельзя было знать наверняка. Если Линдси чего-то очень хотелось, Мелани, в конце концов, обычно сдавалась и уступала ей. Но я надеялся, что поскольку я твердо отказался в этом участвовать, сама затея уже потеряла для Линдси всякий смысл. В субботу мы с Гасом провели замечательный день только вдвоем. Сходили в кино и в какую-то дорогущую забегаловку, потом он остался ночевать у меня в отеле, а утром по дороге в аэропорт я завез его домой. Все выходные я старался не думать о Джастине, но получалось у меня это плохо. Поначалу я злился, что он отказался поехать со мной, но постепенно меня все больше и больше начинало охватывать беспокойство. Все шло как-то неправильно. Он неправильно вел себя с Наоми. Мы неправильно вели себя друг с другом. Но как все исправить, я не знал. Я не мог чудесным образом внезапно полюбить девочку только потому, что она обосновалась в моем доме. А Джастина явно расстраивало, что я ее не любил. Я мысленно порадовался тому, что возвращаюсь домой, - почему-то мне казалось, что за Джастином сейчас лучше приглядывать. Десять дней спустя Джастин улетел в Вашингтон, чтобы присутствовать на открытии своей выставки. Он упирался до последнего, но, в конце концов, Стефания, его агент, в категорической форме заявила ему, что во второй раз прикрыться перед Галереей появлением в его жизни новорожденного не удастся. Ему предъявят иск, с его карьерой художника будет покончено, а сама она откажется от должности его агента. К счастью, у него хватило здравого смысла так не поступать. Из-за предстоящей поездки он постоянно был, как на иголках, и я в эти дни старался подольше засиживаться на работе и пару раз даже оставался ночевать в лофте. Я просто не мог больше слушать его разглагольствования о черствости мира в целом и мира искусства в частности. Я бы с удовольствием поехал в Вашингтон вместе с ним – убедился, что он действительно прибудет по месту назначения и проведет там столько времени, сколько будет нужно. Но у меня на ближайшие дни были назначены две важные встречи, которые я никак не мог передвинуть. По крайней мере, если хотел сохранить хорошие отношения с клиентами. Все три дня, что Джастин был в отъезде, я провел в лофте. Брайтин в последнее время и так утратил для меня большую часть своей привлекательности, а когда в нем не было Джастина, терял и последние ее остатки. Наоми на время перекочевала к Дженнифер, что меня полностью устраивало. Честно говоря, возня с младенцами всегда казалась мне невыносимо скучным делом. И все же меня почему-то напрягало, что Джастин даже не спросил, не соглашусь ли я в эти три дня посидеть с девочкой. То ли не верил, что я соглашусь, то ли считал, что мне нельзя доверить ребенка. В субботу я встретил его в аэропорту и сразу заметил, что выглядит он даже хуже, чем раньше. Он сильно осунулся, и вид у него был такой, словно за время поездки он не спал ни минуты. А я-то надеялся, что небольшая передышка пойдет ему на пользу. Настроение у него было вроде нормальное, правда, не слишком веселое, но в последнее время это было в порядке вещей. Я думал, что мы оставим Наоми у Дженнифер еще на одну ночь, чтобы он мог отдохнуть с дороги, но Джастин потребовал, чтобы мы забрали ее по пути домой. В следующие выходные я решил, что так больше продолжаться не может – Джастину нужен был перерыв. До сих пор я кормил Наоми только дважды, подгузник ей менял один раз и ни разу не брал ее на руки, если меня об этом не просили. Утром в субботу она проснулась черт-те когда – в десять минут седьмого, если быть точным. На самом деле, это был даже неплохой результат, учитывая, что накануне Джастин уложил ее задолго до полуночи. Теперь же, услышав ее кряхтение, он попытался встать, но я поднялся первым, а его толкнул обратно на постель. - Я сам, - сонно возразил он. Но снова отрубился раньше, чем я успел выйти из комнаты. Наоми не доставляла особых хлопот. Она была довольно тихим ребенком и скандалила, только если хотела есть или требовала сменить ей подгузник. Правда, сегодня она показалась мне какой-то беспокойной, но я решил, что она просто ко мне не привыкла. Я переодел ее, отметив про себя, что неплохо было бы мне заняться ее одеждой. У Джастина напрочь отсутствовало чувство стиля. Уверен, в мире существовали куда более симпатичные детские вещи. Обычно по выходным Джастин, покормив Наоми, снова возвращался в постель, и мы с ним неспешно занимались сексом. Но на этот раз я решил, что лучше дам ему отдохнуть. В итоге мне пришлось заниматься Наоми до самого обеда, потому что из спальни он вышел только в два часа пополудни. Я думал, что, выспавшись, Джастин придет в хорошее расположение духа и, может, даже будет мне слегка благодарен. Но вместо этого я получил от него лишь ворчание и жалобы. Я не мог понять, что не так, сообразил только, что ему все это не понравилось. Это меня взбесило и окончательно сбило с толку. Так он хотел, чтобы я интересовался ребенком, или нет? Я знал, что он не любил ни с кем оставлять Наоми, но не думал, что это распространяется и на меня. К тому же я не то чтобы вдруг воспылал желанием нянчиться с младенцем, я просто хотел ему помочь. Снять с него хотя бы часть груза. Но любой ребенок, на мой взгляд, имел неоспоримое право на то, чтобы о нем заботились, - что я и пытался сделать, т.к. боялся, что мой партнер сегодня для этого слишком устал. А в итоге меня за мой порыв еще и осудили. Джастин же почему-то воспринял мой поступок как личное оскорбление. Принялся ворчать, что вполне способен сам со всем справиться. Я же возразил, что лучше уж сейчас посижу с младенцем пару часов, чем застряну с ним на неделю, если он угодит в больницу с нервным истощением. Он, разумеется, в ответ стал кричать, что я обращаюсь с ним, как с ребенком, не способным позаботиться ни о себе, ни о Наоми. А затем мы начали по очереди обвинять друг друга в инфантилизме, заносчивости, неблагодарности, эмоциональной закрытости. Казалось, мы с ним разом откатились на три года назад. Я думал, мы все это уже давно переросли. Но оказалось - нет. Потом мы, захлопав дверями, разбежались по разным комнатам. Я в итоге оказался у себя в кабинете. Сидел и пытался понять, как же так вышло, что моя попытка помочь обернулась вот этим. Затем в прихожей стукнула входная дверь, я подошел к окну и увидел, как джип, сверкнув задними фарами, скрылся за поворотом. Прекрасно, блядь! Просто прекрасно! До меня дошло, что что-то было не так, но я никак не мог понять, в чем заключалась проблема. Все серьезные разговоры между нами всегда инициировал Джастин. Лично я счастлив был бы вообще не открывать рта и решать все проблемы трахом. А те, которые таким способом не решались, просто игнорировать. Обычно именно Джастин усаживал меня за стол и объявлял, что пришло время обсудить сложившуюся ситуацию. В этом вопросе я привык полагаться на него. Но если уж и сам Джастин не хотел ничего обсуждать, это значило, что мы по уши завязли в дерьме. Джастин, не желающий разговаривать, сам по себе являлся проблемой. Если Джастин молчал, это значило, что мы ничего не обговорим, что проблема будет разрастаться и гноиться, пока этот гигантский нарыв не прорвется. И сейчас мне казалось, что мы то ли уже достигли этой стадии, то ли на всех парах к ней приближались. Чего я не мог понять, так это – почему катализатором сработало именно то, что я решил сегодня взять Наоми на себя. Мне-то казалось, он должен был это оценить. Он ведь получил все, что хотел, верно? И Наоми, и меня. И ни один из нас в ближайшее время не должен был никуда деться. Может быть, он слишком вымотался, чтобы рассуждать здраво? Но я вроде как раз и старался дать ему небольшой отдых. В любом случае, Наоми постепенно начинала спать по ночам все дольше и дольше, так что вскоре все должно было решиться само собой. С другой стороны в последние три с половиной месяца он занимался только Наоми – и больше ничем. Так что, может, недостаток сна был не единственной его проблемой? Я даже не мог уже вспомнить, когда он в последний раз заходил в студию или делал что-нибудь другое, не имеющее отношения к ребенку. Может быть, вся эта рутина уже довела его до ручки? Я бы точно сломался гораздо раньше. В общем, что бы там ни было, мы должны были решить эту проблему – и как можно скорее. Потому что от всего этого лучше не было никому - ни ему, ни мне, ни Наоми. Но я знал, что если предложу ему единственное разумное решение – нанять няню, он откусит мне голову. Так что мне оставалось только ждать, когда он готов будет признать, что проблема существует. Я взял мобильник и попытался ему позвонить, но звонок сразу переключился на голосовую почту. Тогда я решил отправить ему сообщение, но так и не придумал, что написать. Через какое-то время я сообразил, что радио-няня осталась в спальне, и поднялся за ней наверх. Там я лег на кровать, закурил и стал раздумывать, что мне теперь делать. Вариантов, конечно, была масса – учитывая, что я не понимал, что стряслось. Через час я снова набрал Джастина и опять попал на голосовую почту. Но на этот раз оставил сообщение. «Джастин, прекрати говниться и возьми трубку». Может, это был и не самый дипломатичный способ донести свою мысль, но я страшно злился на него за то, что он сбежал, ни сказав мне ни слова. Как будто бы бросить меня вдвоем с ребенком было в порядке вещей. Ну да, я не против был иногда присмотреть за девочкой, чтобы облегчить ему жизнь, но мне вовсе не хотелось, чтобы он воспринимал это, как должное. Через радио-няню уже слышно было, что она завозилась в пеленках и начала жалобно хныкать во сне. Кто мог знать, куда он сорвался, и был ли вообще в состоянии нормально вести машину. Обзванивать близких и друзей я не мог – я никогда этого не делал и не собирался начинать. К тому же раньше он был волен делать, что хочет и когда хочет. А теперь, срываясь из дома вот так неожиданно, он в буквальном смысле оставлял меня нянчиться со своими проблемами. И тут Наоми вдруг завизжала, как ужаленная. Этот вопль был так не похож на звуки, которые она издавала обычно, что я, не тратя время на вздохи, немедленно вскочил и пошел к ней. Она срыгнула немного молока на подушку. И когда я вытащил ее из кроватки, оказалось, что одежда у нее вся мокрая. Сначала я решил, что она просто описалась, но потом начал ее переодевать и обнаружил, что она так и пылала от жара. И все это время она плакала, не переставая. Блядь! И вот что мне теперь было делать? Я только раз в своей жизни имел дело с больным ребенком – в тот день, когда мы возили Гаса в больницу. Взяв Наоми на руки, я спустился с ней в кухню – подогреть бутылочку со смесью. Оставалась еще надежда, что она поест – и придет в себя. Поставив бутылочку греться, я снова набрал Джастина. И опять попал на голосовую почту. «Джастин, Наоми заболела. Немедленно возвращайся или, по крайней мере, позвони и скажи, что, блядь, мне делать». Наоми так голосила, что ее крик тоже наверняка должен был записаться на автоответчик. Я понадеялся, что Джастин, услышав его, сразу же перезвонит. Затем я уселся на диван и попытался покормить девочку. Казалось, она была голодна, но от возбуждения все время выплевывала соску и тут же принималась громко жаловаться на то, что еда исчезла. Наконец, я сдался, положил ее на диванную подушку рядом с собой, а сам снова потянулся за телефоном. Про себя я решил, что если Джастин опять мне не ответит, я сдамся на милость Дженнифер. Одной рукой я пытался набрать номер на мобильнике, второй же придерживал Наоми, чтобы она не скатилась с дивана. И тут вдруг она резко замолчала. Я обернулся, и у меня буквально все оборвалось внутри. Глаза Наоми закатились под лоб, на смуглом лице отчетливо выделялись иссиня-белые белки. Потом она вдруг вся выгнулась и забилась в судороге.