Фаворит

Что было у Глеба? Если брать жизнь в целом, то всё. Любящие родители. Несмотря на то, что отец – узурпатор и строгих правил человек, мать хоть и властная женщина, но любящая, квочка, готовая заклевать до смерти посмевшего тронуть её ещё не оперившегося цыплёнка. Брат. О таком брате мечтают и такого многие желают, Глеб знавал семьи, где отношения между братьями и сёстрами как отношения между бульдогом и мусорным котом. Их же взаимопонимание было настолько чистым и тёплым, что порой Глеб завидовал самому себе. Родители никогда не ущемляли в чём-то, не требовали должного воспитания: лишь этика, эстетика, правда, и стремления к поставленной цели через лень, страх и прочие обстоятельства, которые могут из человека сделать обезьяну. Дом: забота, тепло, сытные обеды, образование… Возвращаться в те стены всегда было хорошо и радостно. Глеб знал: дом – его обитель, его спасение, его крепость. Дому он доверял всё: переживания, первые рисунки, первые шаги, первые слова, первые чувства. Всё первое и второе, и третье, и двухсот седьмое. Стены, как карта памяти, хранили, что-то рассказывали и показывали, но что-то скрывали, и никто, даже самый умный и гениальный, не мог у них это выпытать. До сих пор и до конца жизни Глеб будет считать домом то, что всегда убережёт, спрячет и даст тепло, даже если там никого, кроме него, не останется. Почему он любит свой дом на опушке, в дали от города и суеты? Потому что там спокойно, там тайны... Друзей никогда не было, а то, что появлялось в его жизни, можно назвать проститутками. Саша стал не только братом, он являлся и другом, и верным товарищем, опорой в трудных ситуациях. Потом появилась Роза. Она менеджер, но она тот человек, которому Глеб может довериться. Вот и всё. И это самое главное, самое ценное и важное. Не нужно ему сто друзей на сто метров, только те, кто будут искренне любить, верить и терпеть его несносный, «звёздный» характер, от которого Глеб сам не в восторге. И, наконец, работа. Не обязанность или долг, не тяжёлый заработок и даже не рутина, а любимое занятие, то, чем Глеб всегда хотел заниматься, к чему тянулся, от чего сходил с ума, на что тратил силы и энергию, от чего был в экстазе и не раз и, наконец, осознавал, что это двигатель его жизни. Этого у него никто никогда не отнимал, и к этому в своё время не принуждали. Ему дали свободу выбора, и из всего, что у него было, из всего, что лежало перед ним на момент выбора профессии, он взял то, что казалось ближе к сердцу. И не прогадал. За свой талант и творчество он готов и тогда, и сейчас отдать многое, потому что в этом весь смысл его жизни. Именно работа сделала его знаменитым, вечным, маэстро эпохи, живописи и скульптуры. Он уже занял место в учебниках истории искусств и культуры, на его талант равняются и его копируют, его берут в пример, пытаются перерисовать, перелепить, перетворить. Глебу есть чем гордиться. Всего этого он добился сам, своими силами, руками, переполненной фантазией головой и силой воли, и пусть она в последнее время подкачивала, но это ведь не начало пути, это середина. «Если Карл уйдёт, это будет конец», – снова противный внутренний голос, которого Глеб давно уже не слышал. А может он дошёл, как говорится, до ручки – шизофрения теперь его самый лучший друг?! Но кем бы внутренний голос ни был, он прав, и Глеб это понимал, как-никак хорошо. Карл Шорки – это этап или что-то новое в его жизни. У Глеба Романова было и есть всё, ему не на что пенять или обижаться, обвинять Бога в том, что он его чего-то лишил. Всё есть, кроме самого главного, того, кто будет до конца рядом, кто будет любить и останется им любимым до последнего вздоха. У Глеба Романова не было любви, любимого, единственного, дорогого, дарованного судьбой, наречённого… До этого момента у него не было Карла, а сейчас, когда он есть, когда он появился, незаметно ворвался в его жизнь, разбил барьер одиночества, привнёс в жизнь художника краски, поменяв монохромный фон на более яркий, Глеб рисковал его потерять… «Надо отпустить»… Как отпустить? Куда? Кого? О чём речь? Где логика и в чём смысл: в каком из сказанных Шорки слов он скрывается? Неожиданно Глеб, до этого сидевший в кресле и куривший, вскочил на ноги и подлетел к голографической картине. Некоторое время он стоял и смотрел на Карла, тянущего за собой табун единорогов, и чувствовал, что ему надо многое сделать, куда-то бежать, что-то говорить или кричать, биться в дверь, а может в стену, но самое главное – успеть. Успеть… Но куда? Схватившись за голову руками, Романов вцепился пальцами в волосы и зарычал, пнув со всей силы палитру. Голографическое изображение, мигнув несколько раз, исчезло, но до этого Глеб успел заметить, что лазеры сбились и холсты поменялись, но важным сейчас оказалось другое. Чёртовы мысли! Их так много в голове, а одной единственно верной так и нет. Вернее, она есть, но где-то скрывается среди ненужных и сумбурных! Эта мысль, прячась, сводит с ума, а Глеб хотел уже однозначно прийти к верному решению. Найти то, что гложет и мучает. Стать спасителем своей обречённой души, которая до сих пор собирает камни и тоже ищет единственный. Золотой. Драгоценный. Глеб закричал сквозь стиснутые зубы, пнул ещё раз палитру, потом, развернувшись, смахнул со стола всё то, что там было, опрокинул табурет, раскидав по полу банки, одна из которых оказалась с маслом и незакрытой. Разбросал мольберты и картины, стоявшие на них, но и это осталось без должного внимания. Резко скинув сюртук, он бросил его к иллюминатору, а потом, подняв с пола пачку сигарет, оказавшуюся там из-за недавнего приступа гнева, закурил и глубоко вдохнул. Пожалуй, он бы сейчас выпил. Но алкоголя нет, и навряд ли даже капля полезет в горло. Скурив за несколько затяжек сигарету, сунул в рот вторую, и некоторое время, пока она тлела, зажатая между губами, он смотрел на лежавший на полу холст, на котором Карл был солнцем. Присев на корточки перед картиной, Романов вынул изо рта сигарету и, зажав её между пальцами, провёл подушечками по родному лицу, скользнул по губам. Сжав зубы, он перевернул окурок и нацелился уже прожечь в холсте дыру, когда опомнился и зажал его в кулаке, потушив красный огонёк. – Тебя я хочу, мое счастье, Моя неземная краса! Ты – солнце во мраке ненастья, Ты – жгучему сердцу роса! Любовью к тебе окрыленный, Я брошусь на битву с судьбой. Как колос, грозой опаленный, Склонюсь я во прах пред тобой. За сладкий восторг упоенья Я жизнью своей заплачу! Хотя бы ценой преступленья – Тебя я хочу!.. * Это не выход. Злиться, кричать, ненавидеть, искать крайнего. Сам виноват. Ведь хотел одного, а в итоге получил другое. С чего всё началось? Явно не с того, что он народился на свет… Нет, это другая песня, это другой роман, другое стихотворение. Всё началось с того, что Глеб решил вновь сыграть чувствами Карла. Утолить жажду секса и подпитать свой эгоизм. Дальше события закрутились, завертелись, поглотили и вылились в нечто такое, что с ним никогда не происходило… «Нет, – вновь этот голос. – Всё началось раньше. Тогда, когда юноша по имени Карл Шорки, делая первые шаги в профессиональный спорт, заставил знаменитого и слишком зазвездившегося художника посмотреть на себя, ещё маленького, но достаточно талантливого человека»… И это не то! Глеб вскочил на ноги, вдохнул полной грудью, окинул взглядом разгром, сел на пол, подхватил лист бумаги, кисть, поставил, лежавшую ребром, банку краски, открыл крышку и макнул туда кончик. Всё началось с Саши. С предложения стать спонсором Кроту. Затем он увидел Карла… Увидел, захотел, пошёл и взял. А потом сделал то, что тоже никогда бы ранее не сделал. Стал спонсором. Стал спонсором, не имея на то особого желания и причины. А в итоге вернул себе вдохновение, от потери которого чуть не спился и снаркоманился, Музу, которую вообще никогда не имел и даже не знал, что это такое, и Карла… Любимого. Глеб выдохнул, откинул кисть и глянул на то, что было нарисовано им на листе. Ничего необычного: линии, прямые, ломаные. Мазки, полукруги, ромбы и треугольники. Но во всём этом всё равно просматривался Карл. Романов невесело хмыкнул и вновь закурил. – О, как убийственно мы любим, Как в буйной слепоте страстей Мы то всего вернее губим, Что сердцу нашему милей!.. ** Глеб устало потёр лицо, затянулся два раза подряд, задержал дыхание, а потом медленно начал выдыхать дым. Хватит думать, пора спать! Утро вечера мудренее. Перегруженная событиями и эмоциями голова ничего подходящего уже не выдавала, кроме стихов знаменитых поэтов далёких веков. Бросив недокуренную сигарету в банку с грунтом, он поднялся с пола и направился к дивану, расстёгивая на ходу сорочку, стягивая тонкий галстук, снимая штаны и туфли. Утром пришла Роза. Она растолкала, задремавшего всего лишь несколько часов назад, Романова. Деловито сообщила ему, что Карл, позавтракав, отправился на космопорт, где его ждал «Мраморный ангел». В руках Роза держала костюм, на этот раз классический современный: тёмно-серого цвета, в тонкую полоску. Рубашка сиреневая, галстук бордовый с металлического цвета линиями. В коробочке запонки, которые Глеб терпеть не мог. – Опять банкет? – сонно прохрипел он. Недовольство, отразившееся на его лице, заставило Розу сменить настроение. – Сегодня последний этап, – слишком серьёзно отозвалась она, вешая костюм на вешалку. Глебу показалось, что даже в Розе сквозила какая-то печаль. Она не была улыбчива или радостна, скорей всего, взволнована. Столько всего случилось за эти дни. Столько переживаний и нервов, правды и лжи. И Глебу в этот момент захотелось, чтобы эти мгновения никогда не заканчивались, чтобы он и дальше оставался спонсором. Ведь чтобы быть спонсором особой причины для этого не надо. Или надо? Например, Карл Шорки. Это же большая причина, и сейчас она выросла до небывалых размеров и съедала его мозг противоречиями. А он спонсор, и если быть им – значит автоматически решать ряд проблем, которые порой невозможно решить, не имея под собой основания. Например, жить вместе под одной крышей: оказывается, спонсор всегда следует за своим гонщиком, и, как и он, проживает на тягаче... Но это не значит, что вместе. Даже засыпать в одной кровати не всегда означает быть любимыми. – После финиша – поздравление и вручение кубка. Затем гонщикам даётся время, чтобы привести себя в чувства, принарядиться, и далее банкет, посвящённый окончанию гонок. Просто я подумала, что ты захочешь присутствовать на поздравительной части. – Ты уверена в том, что Карл победит? – неожиданно прохрипел Глеб и заглянул ей в глаза. Роза от подобного вопроса даже стушевалась. – Тим уверен, и мы все вместе с ним уверены, – как-то неуверенно начала она, но потом вздохнула, окинула взглядом разгром и, улыбнувшись уголками губ, уже более твёрдо продолжила: – После вчерашнего похода на Тритон, Карл немного был потерянным, уж не знаю, что между вами произошло, но Тим вставил ему мозг. Я думаю и Карл уверен, что победит. Он такой же талантливый гонщик, как Глеб Романов - талантливый художник и скульптор. В комнате повисла звенящая тишина. Глеб встал и прошлёпал до погрома, поднял с пола пачку и зажигалку, через несколько секунд его окутал сизый, сигаретный дым. – Только не говори, что ты собираешься меня бросить и остаться с этими парнями? Роза вздёрнула брови, вздохнула, легонько хмыкнула. – Ты на старт пойдёшь? – спросила она, не думая отвечать на, по её мнению, очень глупый вопрос. Глеб кивнул, выпуская облако дыма, и направился к выходу, проигнорировав костюм. В смотровую они пришли быстро. Там уже были Тим, Кирилл, Кристоф и Влад. Юрка и Тонаки на этот раз управляли тягачом. Глеб со всеми поздоровался и присел на диван. На большом экране бежали слова: звук убрали, чтобы комментатор не раздражал своей отвратительной болтовнёй. Глеб напряжённо вчитывался в текст, и когда на экране всплыла таблица, а потом после Риккардо Кроту выплыло лицо Карла, взмахнувшего рукой, Романов ощутил волнение, трепет сердца и жуткое желание прижать Шорки к себе. Он до сих пор не понимал и не любил гонки, но то, каким был на экране Карл, то, что он уже там был и собирался стать сегодня чемпионом, заставляло задерживать дыхание и нервно сжимать в замок руки. Когда Карла убрали с экранов, Глеб попытался найти пульт, чтобы переключить окно на Карла, но его не нашёл. Впившись взглядом в таблицу, он всматривался в маленькую фотографию Шорки, что расположилась напротив его имени. Глеб поймал себя на мысли, что не может отвести от него глаз: даже «маленький» Карл притягивал его взор сильнее, чем кто бы то ни был. «Итак, – мелькнули на экране слова, и камера переключилась, показывая огромный космопорт. – Мы начинаем финальный старт больших космических гонок «Млечный путь 102». Мелькали ещё слова, но Глеб не обращал на них внимание. Он смотрел на космопорт, что располагался на Тритоне, и на этот раз уже чётко осознавал, что этот этап будет последним. И после него они расстанутся. Разлетятся по разным уголкам вселенной. Настало время что-то решать, настало время посмотреть всей своей прожитой жизни и будущей в глаза, определяя статус Карла в своём мире. Настало время собрать хаотичный хоровод мыслей в кучу, найти ту единственную, которая была где-то рядом, но до сих пор не далась в руки. Карл стал солнцем, космосом и Музой. Разве нужны ещё причины, чтобы… Чтобы Глеб САМ попросил его остаться рядом, попросил его не уходить!!! Да, именно этого и хотел вчера Карл. Именно этого и ждал, и именно об этом Романов думал, но не мог уловить тонкую нитку, чтобы окончательно прийти к решению и ответу. Не нужно что-то доказывать. И не нужно бояться и лишать себя минуты счастья. А Глеб хотел быть счастливым. В его жизни не хватало именно одного: счастья. На экране замерло одно только слово «старт», шлюзы ангара открылись, и в космическое пространство вырвались десять болидов. Глеб сидел, не шевелясь, и смотрел на то, как овальные звездолёты оставляют после себя облака газа, похожие на крылья, а потом встал и вышел. Он шёл быстро и уверенно. Он принял решение. Переступив порог мастерской, он принял душ, побрился, надел костюм, взял голофон. Несколько минут сидел, глядя на него и хмурясь. Нажал несколько кнопок, нашёл электронную почту, карман «реклама и спам». Открыв его, быстро начал листать, но полёт страниц оборвал входящий звонок. Нажав на кнопку вызова, Романов активировал голокартинку и продолжил поиски, вновь углубляясь в рекламные листовки. – Привет, Глеб, – поздоровался Саша. Орлович сидел в широком и просторном кресле рядом с несколькими экранами, на которых мелькали болиды. – Привет, – буркнул Глеб, не отрываясь от дела. – Хочешь мне что-то интересное сообщить? – Не знаю, насколько эта информация будет для тебя интересной, но Карл Шорки побил все рекорды ставок. На него поставили в два раза больше, чем на Риккардо Кроту. Девяносто процентов ставок на то, что Шорки займёт первое место. – Я тоже на него ставлю. И именно на первое. – Он нашёл нужную листовку и уверенно нажал на «войти». – Знаешь, я никогда бы не подумал, что ты станешь спонсором одного из гонщиков. Когда я тебя вытащил на отборочные, я до конца не верил в свой успех. Конечно, спонсором Риккардо ты не стал, но то, что ты сделал для Карла Шорки уже огромное достижение. – Сань, представь себе, я тоже об этом думал, но настроения у меня говорить о подобном нет. – Глеб нажал на «сделать заказ» и задумался над количеством цветов. Сколько заказать: один, три, пять или тридцать один? – Просто хотел сказать, что ты стал другим, Глеб. Ты принял Риккардо, хотя мог от него отказаться. И, кажется, Карл Шорки стал твоей Музой, которой у тебя никогда не было. Ты знаешь и понимаешь, наверное, что многое изменилось за этот месяц, и я просто хотел тебе это сказать. Глеб поднял на брата глаза, внутри потеплело и стало нереально и неожиданно хорошо. В такие моменты, скорей всего, кисейные барышни захлёбываются горькими слезами, но у Глеба не было такого желания, да и стыдно было даже немного показывать свои чувства Саше. Поэтому он вдруг спросил: – Тебе какая цифра больше нравится: пять или одиннадцать? – Глеб, мне кажется, ты втрескался, как сопливый подросток, – Орлович криво ухмыльнулся, и Глеб, состроив кислую физиономию, подумал: «Вот как не злиться на такого человека». – Подари ему букет красных роз из ста одного цветка. Ему точно не понравится, но зато это будет эффектно. Совсем так же, как тогда, когда ты выбрал вместо шлема букет ромашек… И засмеявшись, отключился. Глеб скривился ещё сильнее, показал исчезнувшему брату средний палец и снова задумался над, вдруг ставшей глобальной, мыслью.

***

Космос рванулся навстречу непроглядной темнотой, и «Мраморный ангел», выплеснув стену горючего, тут же выплюнул облако газа. Болид устремился вперёд, чётко следуя заданному треку. Линия была яркой и широкой, огромная стрелка указывала путь, и Карл, вцепившись в штурвал обеими руками, уверенно следовал инструкциям Тима. В межпространство Карлу надо было войти первым. Теперь всегда, до конца, только первый! – Этот этап лёгкий, без препятствий, – вспоминались слова Тима. – Первые пятьсот метров от космопорта Тритона ты должен преодолеть в лидерах. Здесь очень важно закрепить статус первого. Ты это можешь, навязать битву своим противникам. Мы уже об этом говорили… В этот раз, кто первый, тот и будет первым. И Карл гнал болид вперёд, крепко держа штурвал. Он то и дело выпускал газ, сверялся с данными по километражу и по скорости, смотрел на таблицу, которая показывала на каком месте тот или иной гонщик. Карл почувствовал в этот момент, что ему не ведомы никакие преграды, что у него нет жалости к соперникам. Оставить их позади – значит доказать всему миру, что он лучший. Значит доказать всей вселенной, что он достоин был родиться и сесть за штурвал болида. Карл летел к первому месту и верил, что станет чемпионом. Последний, восьмой, этап лёгкий, за исключением того, что нервы каждого были натянуты, как тетива. Карл сам ощущал, как по венам с бешеной скоростью струится кровь, как она стучит в висках, и как мышцы становятся стальными прутьями, готовыми в любой момент порваться, либо сломаться. Дыхание частое, сердцебиение быстрое. В такие моменты остаться хладнокровным – означает быть мёртвым. Даже самый равнодушный человек станет нервничать при таких событиях. Сверившись с данными, Карл закусил губу. Он был первым, но ему уверенно в спину, даже в бока, дышали Риккардо, Дитрих, Ваня и Стефан. Алекс Стокс шёл чуть дальше, но Шорки знал, до тех пор, пока они не пересекут линию финиша, ему надо опасаться этого человека. И всё же Карл старался о нём не думать или же думать обо всех одинаково, иногда отстраняясь от них, иногда снова обращаясь, чтобы ощутить остроту и жизнь гонки. Космос на полтора часа застыл вновь неподвижной картинкой, и снова казалось, что время остановилось. Внутри натянутые нервы вот-вот готовы лопнуть, как металлические провода, ударить напоследок высоковольтным электричеством и упокоить взрывающих космос гонщиков. «Стоп! Остановиться! Не лететь дальше! Там опасно! Там страшно! Там пусто!..» Мысли о смерти не вызывали успокоения, они наоборот заставляли нервничать ещё больше, и тогда Карл снова сверялся с данными. Он первый, он летит, за ним соперники, и это правда! Останавливаться нельзя. Движение – жизнь. Это гонки! Это мечта! Это смысл, слёзы, пот, кровь, ненависть и любовь… – Все будут заполнять баллоны с газом до краёв, – ещё один человек, который заставлял его двигаться вперёд. Тим! Неожиданно вспоминались его слова, которые не столько давали информацию, сколько спасали от тяжёлых мыслей. – И мы это сделаем. Болид станет тяжелее обычного. Но это только вначале, по мере исчезновения газа он будет легче. Баллоны газом до краёв наполнят и все другие участники, потому что от его количества зависит первое место, да и вообще гонка. Так что вы окажетесь в равных условиях, но гнать, Карл, надо не жалея газа. Звездолёты вашего типа выдают максимум четыреста километров в час, есть опасность перегрузки двигателей, но это в том случае, если болид в пути несколько часов при высокой скорости. У нас будет прыжок, это их остудит. Но до прыжка ты должен выжать из «Мраморного ангела» все силы. Ты должен прыгнуть первым. Всегда первым. Только первым!.. Карл быстро сверился с данными о состоянии газа в баллонах, затем глянул на таблицу, заскрипел зубами: чем ближе прыжковый старт, тем быстрее его соперники. Вот-вот, пара сантиметров, и «Огненный дракон» Риккардо заберёт у него лидерство. А следом и Дитрих, даже Иван наступает уже не на пятки, он готов ему помахать ручкой, устремляясь вперёд. Этого нельзя допустить! Нервы на мгновение сдали, и Карл нажал на кнопку в полу. Правая нога, задеревенев, некоторое время стояла на ней, опустошая со скоростью света баллоны. Будто вырванный из какого-то кошмара, Шорки за доли секунды глянул на себя со стороны и, зарычав, убрал ногу. Конечности не слушались, но финал уже скоро, надо потерпеть. Ещё немножко! Прямая трека хоть и была простой, однако, даже моргать опасно. Страх что-то пропустить заставлял тяжелее дышать. Карл вдохнул полной грудью, задержал на мгновение дыхание, а потом медленно выдохнул. Нужно расслабиться, но как? «Мраморный ангел» летел вперёд, но соперники не отставали. Большой выброс газа его лишь на мгновение отделил от «Огненного дракона», но Риккардо сдаваться тоже был не намерен. Ещё бы: молодой, пусть и не опытный, талантливый, пусть и взбалмошный, – он весь месяц шёл первым, а сейчас уйти на второй план не позволяла гордость и спортивное желание взять кубок. Но и Карл уже точно не хотел сдаваться. Он переборол свою неуверенность, нашёл ответы на вопросы, испытывая в этот момент не только нервозность и страх, но и злость. Он уверенно летел к финишу, желая победы только для себя и не для кого больше!.. – Не сверяйся с показателями соперников, – будто удар грома среди ясного неба, прозвучал в голове голос Тима. На мгновение Карлу показалось, что он услышал голос старика в наушниках, но затем понял, что это воспоминания. Какие же они сейчас реальные, будто Шорки просматривает запись. – Сверяйся с таблицей. Если ты будешь считать, сколько кому осталось до того, чтобы нагнать и перегнать тебя, то в итоге останешься последним. Не позволяй им диктовать тебе условия, поставь их в свои рамки и кидай им кости, как голодным собакам, только тогда, когда сам этого захочешь. Смотри вперёд! Перед тобой цель. А увидишь кого впереди себя – обгоняй. Ты это сможешь. Верь в себя. Я в тебя верю! Карл резко выдохнул, окинул взглядом местность впереди болида, снова взгляд по сторонам, и нога коснулась кнопки, вжимая до упора. Когда впереди мелькнула алым светом линия прыжкового старта, Шорки заскрипел зубами и зарычал. За минуты до прыжка ему показалось, что он сошёл с ума: нога неустанно опускалась на кнопку, зубы скрипели, в висках стучала кровь, мысли путались, руки сводила судорога, и сердце клокотало у самого горла, заставляя его задыхаться. То Риккардо выходил вперёд, то Стефан, Дитрих почти перед линией занял лидирующее место, Алекс то достигал его, то отставал, будто насмехаясь. И неожиданно, на мгновение Карл осознал, что нужно дать им шанс почувствовать себя победителями, дать надежду, опоить тщеславием и секундной радостью, заставить их думать, что они лучшие, что Карл Шорки хуже них, а потом нагло и жестоко всё это забрать и рвануть первым в межпространство, оставляя после себя облака белоснежной, ледяной пыли. – Карл, только первый. Здесь нельзя быть последним и даже вторым. Ты – первый!.. – Да, – прохрипел Карл, отвечая на воспоминания и чувствуя насколько сильно слова Тима пустили корни в его подсознании. Они будто колдовские, до самого финиша будут мучить его, поддерживать и гнать вперёд. Выдохнув в голос и не узнав его, Шорки стянул шлем, вяло откидываясь на спинку кресла. Несколько минут тело сотрясала мелкая дрожь, руки, покрывшись иголочками, безвольно лежали по бокам, перед глазами всё плыло. Усталость навалилась каменным сном, но Карл попытался отогнать Морфея с его мурлыкающими песнями, тряхнув головой, но всё оказалось тщетным. Слабые веки закрывались, сознание улетало в мир сновидения. Было так хорошо… Встрепенувшись, Карл мотнул головой сильнее. Нет, нет. Пока рано спать. Путь от Нептуна до Земли длиннее во много раз, и время для сна предполагалось, но сначала надо сделать кое-какие переключения, проветрить кабину, выпить воды, поставить будильник… Хлопнув себя по щекам, размял шею, поверил систему навигации, управления, энергии и баллоны с газом. Снова глубоко вдохнул, теперь уже со спокойной совестью закрывая глаза. Немного поспать, затем дозаправка на Юпитере и новый прыжок, а за ним снова бой. Самый трудный и непредсказуемый. – Дозаправка на Юпитере может поломать наши планы. До тягачей рукой подать, и от них ничтожные двадцать километров до прыжкового старта, ни разогнаться толком, ни успеть глазом моргнуть. На этом отрезке этапа очень легко потерять лидерство, так что нужно психологически быть готовым к жестокой борьбе. Ещё жёстче, чем ранее. Но, Карл, – голос Тима стал глуше, будто он говорил в трубу, – ты будешь первым. Карл приоткрыл глаза, система подмигнула о скором выходе из прыжка. Шорки не удивлялся, насколько быстро пролетело время, и неужели он спал, а казалось только прикрыл глаза на один маленький миг. Он стряхнул с себя остатки непонятного сна и стал готовиться к выходу из межпространства. Когда настало время включить обратный отсчёт, Шорки надел шлем, активировал навигацию, вдохнул через нос и через него же выдохнул, подвигал пальцами, положив ладони на штурвал. Первый. «Я буду первым», – сказал он уверенно самому себе и рванул прочь из прыжка, вжимая сразу же кнопку в полу. *К. Бальмонт «Тебя я хочу, моё счастье», 28 ноября 1894 год. **Ф. Тютчев «О, как убийственно мы любим…», 1851 год.