Наши соседи - семья Ямада

Нагревшееся дуло винтовки пахло раскаленным металлом и немного порохом. Ждать было скучно и жарко, но Юмичика понимал: хорошая подготовка предполагает ожидание. А хорошую подготовку он в своей работе почитал за главное. Ее — и хороший огнестрел. Он любил снайперские винтовки. Конечно, была своя прелесть и в разрывающем воздух автомате, в том, как он бьется в руках, но человек, стреляющий из автомата, никогда не бывает красив, если только он не Анджелина Джоли, не говоря уж о тех, в кого из этого автомата стреляли. Снайперская винтовка без вариантов лучше. Она красиво смотрится в руках и оставляет не более чем аккуратную дырочку во лбу или под сердцем. Если не стрелять разрывными, конечно. Юмичика не стрелял разрывными. Шевеление на экране планшета привлекло его внимание. Юмичика нахмурился, увидев маркер приближающегося транспорта. — Что происходит? — Это квадроцикл, Аясегава-сан, — прозвучал в наушнике суховатый голос Киры. — Не объект. — И почему он здесь? Разве дорогу не должны были расчистить? — Этого я не знаю, — еще суше отозвался Кира. — Не мы этим занимались. Юмичика закатил глаза, отключил связь и взял квадроцикл в прицел. Если там какой-то чокнутый турист — он проедет мимо. Если нет — Юмичика его пристрелит. Квадроцикл промчался мимо, только метнулись на ветру концы дурацкой красной банданы на голове водителя. Юмичика двинулся, смещая винтовку, и в это мгновение квадроцикл выполнил полицейский разворот и на полной скорости нырнул под скалу, на которой засел Юмичика. — Ах ты дрянь! — вырвалось у Юмичики. Он снова вскинул винтовку, но это было бесполезно — нависающий над дорогой кусок скалы полностью прикрыл квадроцикл и его водителя. — Кира! — позвал он в рацию. — Этот урод здесь. Это либо конкурент, либо дополнительная охрана. — Либо это по твою душу, — невозмутимо проговорил Кира — судя по звукам в рации, он уже закопался в компьютер. — Я проверяю, не было ли утечки. Похоже, что не было. — Какова вероятность двойного заказа? — Пятьдесят на пятьдесят, Аясегава-сан. Либо есть, либо нет. — Безумно смешно, Кира. Он снова отключился, прикидывая возможности. Если это по его душу, то к нему не подойдут, не повредив растяжки. Если это конкурент, надо его устранить, и желательно прямо сейчас. — Аясегава-сан, — ожила рация, — объект в километре. — Черт! — ругнулся Юмичика. Времени не было совсем. В этот момент на дороге прямо под ним обозначилось движение. Неведомый водитель квадроцикла выскочил из-под скалы с тяжелым свертком под мышкой. Прежде чем Юмичика успел сообразить, что происходит, он стремительно раскатал поперек дороги шипованный лист. Что ж, значит, конкурент. Юмичика вскинул винтовку к плечу и выстрелил почти не целясь. Пуля ударила неизвестного киллера под левую лопатку — его бросило вперед, но он устоял на ногах и тут же, пригнувшись, нырнул под скалу. Броник. Вот же зараза. Юмичика метнулся к самому краю скалы, направил дуло вниз. В то же мгновение снизу что-то вылетело, шваркнув по скале и выбив каменную крошку, — Юмичика еле успел шарахнуться назад. В воздухе блеснула сталь. Метательный нож?! Слегка ошарашенный, Юмичика едва не подпрыгнул, когда Кира почти заорал ему в ухо: — Аясегава-сан, объект! — Вот дрянь! Три машины вылетели из-за поворота — и почти тут же та, что шла первой, напоролась на выставленные шипы. Передние колеса лопнули, тяжелую машину развернуло на сто восемьдесят градусов, она зацепила следующую за ней… Начался хаос. Все шло чертовски не по плану, но Юмичика все же попытался. Сорвался с места, запрыгнул на уступ повыше, откуда картина просматривалась лучше, выстрелил по окнам средней, где, по прикидкам, должна была находиться голова цели. Если бы не чертов квадроциклист, он бы пропустил колонну мимо и стрелял сзади: первый выстрел разрушает заднее стекло, второй пробивает затылок цели. Сейчас же ему удалось сделать только один выстрел — и тот попал не в стекло, а в дверь. В следующее мгновение полицейские начали пальбу. Юмичика метнулся назад, под прикрытие скал. Если они полезут сюда, его возьмут в кольцо, растяжки там, не растяжки. Их попросту больше. В это мгновение раздался взрыв. Похоже, сюда полез конкурент. Внизу закричали. Потом захлопали дверцы машин, заревели двигатели… Похоже, они решили убираться. Зато вверху зарокотал вертолет. — Кира! — позвал Юмичика в рацию. — Вытащи меня отсюда! — Конкурент между тобой и транспортом, — прозвучал в наушнике голос Киры. — И он движется к тебе! — Какого черта он еще жив? — Ты сам сказал — слабые заряды, только чтобы предупредить. Ты же не любишь, когда взрывом убивают, — и Юмичика воочию представил, как его невидимый собеседник пожимает плечами. Можно было, конечно, дождаться придурка и прикончить его — очень хотелось поступить именно так, — но Юмичика понимал, что заодно может дождаться и полицейского вертолета. Выход был один. Юмичика сгреб планшет и метнулся со скалы вниз, на дорогу. Позади вжикнуло, что-то ударилось в планшет, выбивая его у Юмичики из рук. Думать об этом было некогда — он уже летел вниз. Приземлился, больно ударившись пятками, но в остальном целый, бросился под скалу — как раз вовремя, потому что сверху прилетел третий метательный нож, пущенный с такой силой, что вонзился в асфальт и остался торчать. Тут стало понятно, почему полицейские из колонны не увидели квадроцикл: водила спрятал его за большим камнем. Юмичика выволок машину, вскочил в седло. Законный хозяин квадроцикла вниз не спешил, и Юмичика понимал, почему: не хотел получить пулю в лоб. Винтовку Юмичика оставил наверху — времени собирать ее не было, — но она была не единственным его оружием, и конкурент не мог этого не понимать. Отодрав притороченный к седлу шлем, Юмичика надел его. Он не боялся разбиться, но светить лицо не стоило. Что ж, пора. Он резко газанул и вылетел из-под скалы. Острое лезвие влетело в плечо, толчок бросил Юмичику на руль, но скорости он не сбросил. Еще несколько ножей метнулись следом, но ни один не достиг цели. — Понятно, почему ты не стреляешь, — пробормотал Юмичика, кривясь от боли. — Мазила. *** Домой Юмичика приехал раздраженный и злой. Квадроцикл оказался прокатный — взят на имя Джейн Смит, адекватное описание которой хозяин проката дать не смог. Помимо квадроцикла у них были только записи со спутника, которые Кира обещал почистить и разобрать — но на это нужно было время. А Юмичике очень уж хотелось найти и убить гада прямо сейчас. — Прям бесплатно? — восхитился Ичимару, который, конечно, не мог не зайти на шум. — Здорово же он тебя зацепил. — У меня неделя благотворительности, — огрызнулся Юмичика. — Тебя тоже могу, хочешь? — Да нет, спасибо, обойдусь, — Ичимару рассматривал прокатные документы. — Хорошее имя, оригинальное. А это точно не женщина была, Аясегава-сан? — Нет, — фыркнул Юмичика. — Мужик, качок, метр восемьдесят, не меньше. — Японец? — Не знаю, лица не видел. — Масть? — Он был в бандане. — Значит, примечательная должна быть масть, — проговорил Ичимару, роняя документы на стол и улыбаясь. — Либо яркий цвет волос, либо… ну, скажем, лысый. — Или ему просто волосы мешают. — Те волосы, которые мешают, хрен под банданой спрячешь, — ласково сообщил Ичимару и ушел. Почему-то именно предположение Ичимару окончательно вывело Юмичику из себя, и он свалил из офиса, громко хлопнув дверью, с мыслью, что отловить козла, из-за которого пришлось оправдываться перед Главой за проваленное задание, он вполне может и завтра. И вообще, месть едят холодной. Или как-то так. В доме было темно, когда он подъехал, а между тем часы показывали полвосьмого вечера. И зачем врать, что придешь в семь, раздраженно подумал Юмичика, загоняя машину в гараж. Так и есть — в гараже тоже было пусто. На кухне дожидался ужин. Юмичика заглянул в кастрюлю, потом в духовку, страдальчески свел брови. Опять эта какофония вкусов и запахов… Он бы сменил домработницу, если бы это не требовало столько усилий и времени. Почему ему могут найти всю нужную информацию на объект, вплоть до того, во сколько и как долго он ежедневно испражняется, но не в состоянии отыскать пристойную домработницу, от которой требуется малость: убираться, готовить и не попадаться на глаза Иккаку? Снаружи профырчал мотор, и Юмичика услышал, как открывается дверь гаража. Он непроизвольно скривился, раскладывая еду по тарелкам и запихивая их в микроволновку. Пока грелась еда, он достал из бара бутылку вина и с яростью всадил штопор в пробку. — Я дома! — прозвучал в прихожей голос Иккаку. — Сроду бы не подумал, — пробормотал Юмичика. — Добро пожаловать домой! — отозвался он вслух. Иккаку вошел на кухню. — Пахнет вкусно, — сообщил он, поводя носом. — Я купил молоко. — Молоко? — Юмичика вскинул на него удивленный взгляд — Иккаку как раз ставил на стол пакет молока. — Ну, ты же просил. — Позавчера. Стало тихо. Потом Иккаку, дернув углом рта, спросил: — То есть сегодня оно тебе уже не нужно? — Вчера я купил сам, — сердито сказал Юмичика, взяв пакет. — И оно жирное, Иккаку! Я же тысячу раз просил… Резко вырвав пакет у него из рук, Иккаку свинтил крышку и перевернул пакет над раковиной. Молоко хлынуло струей, обдав брызгами кран и плитку. — Так лучше?! Иккаку швырнул пустой пакет в мусорку — попав, естественно, в мешок с несжигаемым мусором, — развернулся и вышел с кухни. Несколько мгновений Юмичика стоял над разделочным столом, борясь с бешеным желанием запустить в Иккаку кухонным ножом. Остановило только воспоминание о сегодняшнем конкуренте. Юмичика никогда не был особенно хорош с холодным оружием, да и кровищи море будет. Он вытер молочные брызги, сполоснул раковину и перебросил пакет из-под молока в правильный мешок. Потом составил еду на поднос и понес в гостиную. Иккаку уже был там — сидел на полу с умеренно виноватым видом. Юмичика опустился в сейдза, расставляя миски, тарелки и приборы на столике, потом вернулся за кухню за бутылкой и бокалами. — А пива нету? — жалобно спросил Иккаку. — Нету, дорогой, — пропел Юмичика, разливая вино. Иккаку посмотрел на него исподлобья и принялся за еду. — А что у тебя с лицом? — А что у меня с лицом? — удивился Юмичика, пытаясь разглядеть свое отражение в ложке. — Щека расцарапана, — пробурчал Иккаку с полным ртом. — Кошки тебя драли, что ли? Вот же зараза. И как он сам не заметил? — Некрасиво? — вскинул бровь Юмичика. — Непривычно, — буркнул Иккаку. — Чо, как день прошел? — Да так себе, — отозвался Юмичика, рассеянно размешивая ложкой суп. Судя по запаху, Орихиме положила туда бананы, и Юмичика не знал, стоит ли рисковать. Иккаку, однако же, ел и даже не морщился. — Вылезли внезапные конкуренты. — Во, у нас та же херня, — Иккаку отложил ложку, потянулся всем телом — и вдруг охнул, согнувшись. — Что такое? — спросил Юмичика удивленно. — Да так… — просипел Иккаку. — В спортзале помяли. Он закинул руку за плечо, словно пытался ощупать собственную спину. Юмичика чуть глаза не закатил. У него адски ныло проткнутое чертовым ножом плечо, но, конечно, он не мог позволить себе так же эффектно пострадать. — Нужна помощь? — ласково спросил он. — Не, нормально все, — Иккаку отмахнулся и подтащил к себе блюдо с карри. — Так что говоришь, нагнули вас сегодня? Юмичика с треском разделил палочки. — Это мы еще посмотрим. *** Когда Иккаку вышел из ванной, Юмичика уже погасил ночник и усиленно притворялся спящим. Что ему сейчас совершенно не было нужно — это чтобы Иккаку к нему полез. Ножевое ранение — это не царапины на щеке, так просто не отмахаться. Однако Иккаку быстро залез в кровать со своей стороны, повозился и затих, не попытавшись Юмичику даже окликнуть. Не то чтобы это происходило в первый раз, не то чтобы Юмичика не мог найти такому поведению объяснение, щадящее его гордость, но… Но. Он тихо выдохнул и повернулся к Иккаку спиной. *** Богота, Колумбия, пять или шесть лет назад Вообще-то Иккаку любил революции. Да и вообще любые беспорядки — в них было очень удобно прятать концы в воду. Но конкретно эта революция началась чертовски не вовремя, позволив какой-то суке добраться до цели раньше. Он немного пошатался по улицам, пытаясь понять, что болтают. Понимать удавалось с пятого на десятое — это что, испанский у них такой, что ли? Иккаку честно подучил язык перед отправкой — в конце концов, даже Ренджи чего-то там тарахтел на испанском и вообще клялся, что это самый простой язык в мире, в разы проще английского. Ни хрена небось тут не испанский, а какой-нибудь дебильный диалект. Из того, что он понял, выходило, что цель грохнул какой-то шибко меткий снайпер. Иккаку поморщился. Всегда он терпеть не мог снайперов. Капитан вот их тоже не любит, и он абсолютно прав. Трусость это — стрелять в живого человека из-за угла. Убивать надо по старинке — остро заточенной сталью. Ну, можно еще дубинкой башку проломить, тоже вариант. Ничего толком не надыбав, Иккаку решил вернуться в гостиницу. Капитан, конечно, вставит пистон, но они заранее знали, что на цель много охотников, даже аванс брать не стали, так что неустойку платить не придется. В гостинице шмонали, и Иккаку напрягся. В холл удалось пройти незамеченным, но возле бара, куда Иккаку пристроился с самым невозмутимым видом, его отловил местный полицейский. — Эста соло, сеньор? — Но, — коротко бросил Иккаку, однако полицейский не отставал — крутился рядом, явно разрываясь между необходимостью быть вежливым и желанием выполнить работу. Иккаку его рвение совсем не устраивало: если его потащат в полицейский участок, отмазаться будет сложнее. Он бы стукнул парня по башке, но за стеклянными дверьми на улице тусила куча его коллег, да и в холле они вертелись… Иккаку так и не успел придумать, что же делать, когда двери распахнулись, и вошел совсем молоденький парнишка, в котором Иккаку моментально опознал соотечественника. У мальчишки были длинные черные волосы, стянутые в хвост, огромные светлые глаза и душераздирающе растерянный вид — и было отчего, один из копов едва ли не висел на нем, повторяя свое: — Эста соло? Эста соло, сеньор? По виду мальчишки было очевидно — испанского он не знает ни хрена, и спасибо если знает английский. Иккаку моментально понял: это и есть его шанс. Он сорвался с табурета навстречу парню и копу. — Эста конмиго! — проговорил он резко, подхватывая мальчишку под руку. — Эста бьен. Полицейским явно полегчало: оба, и тот, что преследовал парня, и следующий за Иккаку, моментально отстали. Иккаку почти подтащил парня к бару. — Ты в порядке? — спросил он по-японски. Мальчишка выглядел совершенно перепуганным и растерянным — ему это очень шло, к слову, — но, заслышав родную речь, явно расслабился. — Я думал, они меня арестуют! — он всплеснул руками и оглянулся с опаской на дверь. На шее у него болтался большой «Никон» с мощным объективом — это было немножко странно, Иккаку знал своих соотечественников, те обычно таскались с крохотными «мыльницами», а то и вовсе с телефонами, так что он спросил, кивнув на фотоаппарат: — Ты что, профи? Мальчик удивленно вскинул бровь, потом перевел взгляд на «Никон». И практически засиял от гордости. — Пока нет, но я им стану! Ужасно люблю фотографировать. Иккаку пришлось прикусить щеки изнутри, чтобы не начать ржать. И как это чудо отпустили одного, без родителей! Он протянул руку: — Мадараме Иккаку. Мальчик улыбнулся, сверкнув красивыми белыми зубами: — Аясегава Юмичика. Оказалось, что Юмичике на самом деле двадцать два года и что он не дурак выпить. Так что пару часов спустя они сидели на открытой веранде, хлестали текилу и смотрели на танцующие парочки. Вернее, Юмичика смотрел, а Иккаку все больше залипал на том, как он слизывает с основания большого пальца соль, опрокидывает в себя новую стопку, запрокинув голову, как упущенные капли катятся по молочно-белой шее, и как потом Юмичика отправляет в рот кусочек лайма и облизывает пальцы. Сгущалась жара, становилось душно, и Иккаку думал, что скоро начнется гроза. А Юмичика распустил свой пестрый шейный платок и расстегнул рубашку — пижонскую, кремово-белую, как и брюки, — и Иккаку залип совсем. Юмичика вовсе не был задохликом, как он было подумал — под рубашкой скрывались широкие плечи и красивый пресс. И кулон в виде птицы. Иккаку подцепил цепочку пальцем. — Сувенир? — Тотем, — зубасто улыбнулся Юмичика. — Хранит меня от зла. Сегодня вот тебя послал. Иккаку хмыкнул и осторожно потянул цепочку на себя. Юмичика и не думал сопротивляться, наоборот, смотрел блестящими глазами, а когда их лица оказались совсем близко, опустил длиннющие ресницы — они мазнули по виску Иккаку, — и разомкнул губы. На вкус он был как текила, лайм, соль и дождь. Иккаку не заметил, в какой момент с небес хлынуло. Стихла музыка, парочки метнулись под защиту крыш и стен, а они сидели под проливным дождем, Юмичика у него на коленях, и целовались. Горячие ладони Юмичики то оглаживали плечи Иккаку, то ложились на шею, а Иккаку стискивал его талию и шалел от вкуса, от ощущения, от невероятного, непривычного желания — не просто трахнуть, но любить, иметь, оставить себе. Это было что-то его, что-то знакомое раньше, но почему-то забытое, что-то то ли из детства, то ли из прошлой жизни. Иккаку не знал. Он не верил в богов. Ни один из ответов на вопрос, что происходит после смерти, не устраивал его. Человек умирает — вот что знал Иккаку. Из человека вытекает кровь, он перестает дышать, останавливается сердце, и мозг из сложного устройства, напичканного нейронами, или чем там он напичкан, превращается в бесполезную серую массу. Нет рая, нет ада, нет колеса сансары и бесконечного круга смертей и перерождений. Есть могила и черви, или огонь и прах, им оставленный. Но сейчас Иккаку четко знал, что он не впервые целует этого человека и не впервые влюбляется в него с первого взгляда. А может, это текила так действовала. Они закончили вечер в номере Юмичики. Кровать скрипела так отчаянно, словно собиралась отдать концы здесь и сейчас — Иккаку было плевать, впрочем. У Юмичики оказался горячий умелый рот. И гладкая, как у девицы, кожа — везде. И волосы как шелк — Иккаку не мог перестать гладить их, теребить, наматывать на пальцы, а когда Юмичика оседлал его — просто сел верхом на бедра, даже не на член, — и начал водить волосами по груди, Иккаку понял, что может кончить просто от этого. Он терзал длинную белую шею, оставляя засосы и следы зубов. Он облизывал Юмичике ступни и пальцы на ногах, а тот сначала хохотал, а потом начал стонать, так громко и бесстыдно, словно Иккаку ему отсасывал, не меньше. Он гладил гибкую сильную спину и маленькую задницу — и дурел о того, что делает, сроду он никого так не тискал и вообще не любил это, предпочитая сразу переходить к делу, а сейчас ему казалось, что он может даже не трахаться. Юмичика ему, естественно, не позволил. Он был жадной развратной кошкой, он шипел и выгибался в руках, а потом начал ругаться и требовать, чтобы ему вставили уже. Иккаку рассмеялся и обозвал его нетерпеливым и неромантичным грубияном, а потом все-таки вставил. И этот был момент абсолютного совершенства. Они подходили друг другу идеально, как клинок и сделанные под него ножны. Они были абсолютно едины. Они были созданы друг для друга. Они не спали до рассвета. Трахались, целовались, тискались. В эту же ночь Иккаку впервые побывал в пассивной позиции — это вышло так просто и естественно, словно не могло быть по-другому. Ему было хорошо — но он и так знал, что с Юмичикой ему все будет хорошо. Они заснули с первыми лучами рассвета. Когда Иккаку проснулся — от прозвучавшего где-то неподалеку от гостиницы взрыва, надо заметить, — Юмичика мирно дрых, устроившись головой у него на плече, и его волосы были, по ощущениям, везде. У Иккаку слегка болела голова и не слегка — член и задница, но во всем остальном мир был чудесен. Даже взрывы и выстрелы за окнами его не портили. Человек, спящий рядом с ним, действительно был самым прекрасным существом на земле. Текила оказалась ни при чем. Юмичика приоткрыл один глаз, когда совсем близко прозвучал еще один взрыв, от которого задрожали стекла. — Люблю запах напалма по утрам, — пробормотал он. Иккаку заржал. — Надо сваливать, — сказал он, отсмеявшись. — Туристам тут не место. Юмичика очаровательно зевнул, сел в кровати, взъерошил волосы. Иккаку тоже сел и поцеловал его в плечо. На него посмотрели сияющими глазами. Кажется, и в случае Юмичики дело было не в текиле. В Японию они вернулись вместе, и хотя Иккаку собирался недельку отлеживаться в одиночестве в своей берлоге, почему-то оказалось, что сразу из аэропорта он поехал к Юмичике. У Юмичики царил беспорядок, в шкафу, помимо нормальной одежды, оказалась почему-то еще куча женских шмоток и туфель размером не на женскую ногу, он совершенно не умел готовить — и все это не имело ровным счетом никакого значения. — Если бы я мог на тебе жениться, — сказал Иккаку через две недели их практически совместной жизни — он, конечно, периодически уезжал ночевать к себе, но там его моментально охватывала тоска, и он рвался к Юмичике при первой же возможности, — я бы женился. — Я согласен, — немедленно ответил Юмичика и рассмеялся. Через месяц Иккаку подарил ему кольцо. — Ты спятил, — сообщил ему Ренджи. Они махались в додзе, Иба в компании бутылки пива созерцал их, сидя на полу. — Во-первых, вы едва знакомы. Во-вторых, он же парень! — Я заметил! — рявкнул в ответ Иккаку, отбивая очередную атаку — Ренджи, видимо, от новостей, дрался сегодня из рук вон плохо. — Какая разница? Когда два человека созданы друг для друга, пол и время не имеют значения! — Ты заболел, — заявил Ренджи. — Тебя слишком часто били по голове. Что за бред ты несешь, какой созданы друг для друга?! Ты заявлял, что лучший секс в мире — с профессионалками! — Поймешь, — пропыхтел Иккаку, пытаясь достать его по корпусу, — когда встретишь кого-то своего. Дело даже не в сексе! — А, то есть, секс неважнецкий? В ответ Иккаку достал его в лодыжку, и Ренджи едва не упал. — Секс охуенный, и это не твое дело! — рявкнул Иккаку. — Мне с ним… идеально! Он мой идеальный партнер! Мало ли что я раньше говорил, мое мнение, могу и поменять! — Иккаку, — подал голос Иба, — а ты вообще давно ли по парням? — Два дебила! — в сердцах выдохнул Иккаку и опустил боккен, чтобы отдышаться. — Во-первых, сказал же, какая разница? Во-вторых, всегда мне парни нравились! — Понял? — Иба повернулся к Ренджи. — Оказывается, мы с тобой под ударом ходили все это время. — Идиоты! — плюнул Иккаку. — Посмотрите на себя, от вас носками нестиранными воняет! Он вообще другой, он… Иккаку запнулся, поняв, что описать Юмичику не в силах. — Чем хоть занимается? — спросил Ренджи, опираясь на боккен. — Заканчивает университет, — ответил Иккаку. — Что-то с информационными технологиями, защита данных, я не понял. И увлекается фотографией. Между прочим, у него хорошо выходит! — Вы разбежитесь через неделю, — предсказал Иба. — Ренджи, что мы вообще волнуемся? По крайней мере, теперь он точно не женится. — А что было бы плохого, если бы я женился? — удивился Иккаку. — Женатые киллеры плохо кончают! — мудро изрек Иба. Ренджи озабоченно заметил: — Так если они не разбегутся, он будет как будто женатый. Иккаку захотелось отлупить обоих боккеном — у него было полное ощущение, что над ним издеваются. — Пургу вы оба несете! Я же не собираюсь ему рассказывать, чем я занимаюсь. — Вот именно, — Иба строго наставил на него палец, глядя поверх очков. — Ты начинаешь совместную жизнь с вранья. Ты ему уже не доверяешь. А нет ничего важнее доверия. — Угу, — буркнул Иккаку, поднимая боккен и принимая боевую стойку. — Среди киллеров. — Особенно среди киллеров, — Иба снова расслабился, откинувшись на стенку. — Помяни мое слово. Еще через месяц Иккаку и Юмичика съехались окончательно. Год спустя они купили дом. Юмичика по-прежнему не умел готовить, несмотря на забитую кулинарными книгами полку на кухне; впрочем, Иккаку был не слишком привередлив в еде, лишь бы горячая. А нет горячей — сойдет и холодная. Ему доводилось растворимую лапшу всухомятку жрать, а рядом с этим даже жаркое из тараканов покажется пристойной едой. Еще Юмичика терпеть не мог убираться, хотя и любил, когда чисто. На эту тему никто из них загоняться не стал — они обзавелись приходящей уборщицей. Иккаку было по большому счету все равно, но раз Юмичике важно, то почему бы и нет. Жизнь их была настолько приличной и добропорядочной, что Иккаку казалось — в один прекрасный день он сам забудет, кто он, и пойдет, согласно своей легенде, продавать дома. Юмичика, отучившись, с месяц или вроде того где-то даже работал — Иккаку, честно говоря, не очень отслеживал, — но потом скривил мордочку, заявил, что офисная работа не для него — тут Иккаку его понимал, — и вообще он хочет заниматься фотографией и больше ничем, после чего ушел, по собственному выражению, «на вольные хлеба». Иккаку не парился. Денег бы ему хватило на них обоих и еще бы осталось. Хотя, надо заметить, Юмичикины вольные хлеба тоже что-то приносили. Летом они ездили на побережье, смотались на неделю на Окинаву, а потом Юмичика заявил, что хочет на Гавайи, и они уехали на Гавайи — Капитан даже сосватал под это дело Иккаку какого-то политикана, который там как раз отдыхал с любовницей. Шум в отеле был знатный, и Иккаку опасался, что Юмичику это напряжет, но он в восторге заявил, что всегда обожал детективы и остаток отпуска развлекал Иккаку попытками вычислить, кто же убийца. Когда же Иккаку ему заметил, что в отеле неподалеку тоже кого-то грохнули, почему бы им не заняться этим, раз уж они такие детективы, Юмичика отмахнулся со словами, что там явно заказное убийство, что скучно, а у них тут наверняка драма со страстями. Ренджи и Иба очень веселились потом, когда Иккаку им рассказал. Осенью Юмичика потащил Иккаку в Киото — любоваться кленами. Иккаку этот занудный город терпеть не мог, но с Юмичикой он поехал бы и в Антарктиду на пингвинов смотреть, если бы тому приспичило. В Киото ему, к счастью, никакую цель не дали, и они целыми днями шатались по городу. По возвращении Иккаку сделал то, что давно хотел — познакомил Юмичику с Ренджи и Ибой. Он заранее объявил Юмичике, что хочет представить его своим друзьям, и потому не удивился, когда тот заявился на встречу не один — с ним была роскошная рыжая красотка с грудью такого размера, что Ренджи и Иба весь вечер были невменяемые. И даже тот факт, что Юмичика заставил их посмотреть все свои пятьсот с лишним фотографий, сделанных в Киото, не помешал им утверждать впоследствии, что они провели чудесный вечер. Хисаги на них обиделся, и пришлось его заверить, что в следующий раз они возьмут его с собой. Зимой они ездили на горячие источники. Весной устраивали пикники под цветущей вишней. На втором году их совместной жизни — отчет которой Иккаку вел со дня их встречи — он твердо знал, что хочет прожить с Юмичикой до самой смерти. Только одно омрачало его счастье — он не мог быть с Юмичикой до конца честным, не мог рассказать человеку, с которым жил, которому доверял, который был с ним абсолютно честным и открытым, о серьезной части своей жизни. Так что когда все начало портиться, Иккаку не удивился. Вранье и не могло привести ни к чему другому. *** Пять или шесть лет спустя Когда Иккаку открыл глаза, Юмичики в постели уже не было. Из ванной доносилось жужжание зубной щетки. Позевывая, Иккаку выбрался из кровати и как был, в трусах, направился в ванную. Отражение Юмичики в зеркале окинуло его быстрым взглядом — сам Юмичика не обернулся. — Ты вчера опять выключил пол. — А? — Иккаку поскреб пальцами по плиткам. — Он же теплый. — Это потому что я его уже включил. Иккаку пожал плечами и пошел к унитазу. — Ты сам жалуешься, что счета за электричество огромные. — Ты выключаешь его, потому что путаешь выключатели. — Это ты поменял их местами, — проговорил Иккаку, начиная сердиться. — Четыре года пол был слева… — Пять. — Четыре или пять лет пол был слева… Юмичика шумно вздохнул и с грохотом открыл свой шкафчик. Иккаку пожал плечами и полез за бритвой. Бреясь, он украдкой рассматривал Юмичику. Тот сосредоточенно наносил на себя все свои сто с лишним кремов и то и дело убирал за ухо прядь волос. Иккаку нахмурился. — Опять подрезал. — Что? — Юмичика снова посмотрел на него через зеркало. — Ты про что? — Волосы, — Иккаку не нравилось смотреть в глаза отражения Юмичики, ему было интереснее смотреть в глаза настоящего, только тот почему-то прямого взгляда избегал. — Ты опять их подрезал. — Они мешались. — Я думал, ты решил снова отращивать. — Когда-нибудь потом. — Мне нравились твои волосы. Юмичика закатил глаза и ничего не ответил. Раздраженный, Иккаку выключил бритву и взялся за щетку. Волосы Юмичика остриг два года назад. Просто приехал однажды из командировки — он к тому моменту вернулся к информационным технологиям и в офис — с этим дурацким каре или как там оно называется. А когда Иккаку справедливо возмутился, что такие решения самостоятельно не принимаются, ему, между прочим, нравились Юмичикины волосы, тот закатил такую страшную истерику, что они едва не остались вообще без посуды. А Иккаку в результате впервые в их совместной жизни провел ночь в гостиной. Когда на следующий день он, решив помириться, осторожно завел разговор на тему, не хочет ли Юмичика со временем отрастить волосы снова, его срезали коротким и резким: — Привыкнешь! Мы слишком много работаем и слишком мало видимся, думал Иккаку, пытаясь прожевать горелый тост. Юмичика, похоже, позавтракал раньше — во всяком случае, грязная чашка из-под кофе стояла на столе, и кофеварку он тоже не помыл. Это раздражало, и Иккаку не мог понять, почему. Всего-то года три назад Юмичика мог оставлять после себя горы грязной посуды, и Иккаку это никак не напрягало. Он даже шутил на тему, что Юмичика не помоет чашку, пока они у него не кончатся, а Юмичика утверждал, что и тогда не будет, потому что у него есть посудомоечная машина и уборщица. И они сто лет никуда не ездили вместе и вообще никак не развлекались вместе. Иккаку даже своих приятелей перестал домой приводить. Он не смог вспомнить, когда это произошло. Он кое-как покончил с завтраком — именно в это момент Юмичика появился на кухне, повязывая шейный платок и одновременно разговаривая по телефону. — Обработал? — спрашивал он. — В смысле? Понятно хоть, что там? Он раздраженно потянул концы платка, телефон пополз из-под уха, Юмичика попытался зажать его сильнее — и вдруг зашипел, явно от боли, дернулся, и телефон свалился на пол. — Что такое? — Иккаку сорвался с места, кинулся к нему. — Да блядь! — зло выдохнул Юмичика. — Не трогай мобильник! Иккаку — он был уже полушаге от Юмичики и протянул к нему руку — резко дернулся назад. Ему показалось, будто его с маху ударили по лицу. — Я не собирался. — Вот и не трогай, — шипя сквозь зубы, Юмичика наклонился и поднял телефон. — Что с тобой? — после паузы спросил Иккаку — Юмичика как раз возвращал на место вылетевший аккумулятор. — Все нормально. Плечо продуло, наверное. К счастью, именно в этот момент у самого Иккаку запел сотовый. — Что? — рявкнул он в трубку. — Утро не задалось? — спросил Хисаги. — Есть важное сообщение насчет вчерашнего, приезжай. — А по телефону нельзя? — Мадараме, ты ушибся? Кто такие вещи по телефону рассказывает? За спиной захлопнулась дверь кухни. Выдохнув, Иккаку присел на табурет. — Скоро буду, — сказал он.