Химе клана Учиха

Знаете, бывают такие дни, что все идет наперекосяк. Сегодня у меня был именно такой день. Началось все с того, что утром я проспала и безбожно опоздала на первую пару. Решив, что бежать в универ для того, чтобы придти за полчаса до конца занятия и выслушивать мозговыносящие нотации лектора не имеет смысла, я решила хоть раз за семестр нормально позавтракать, но и здесь меня постигла неудача, так как в холодильнике после вчерашнего налета подруги мышь повесилась. Причем буквально — на веревочке качалось маленькое серое плюшевое создание. И где только откопала? Пришлось заливаться кофе. По дороге промочила ноги, так что в универ пришла мокрая, голодная и злая. Вот уже шесть лет, как живу в этом городе, а все никак не могу подстроиться под эту погоду: оденусь тепло — жарко, оденусь легко — холодно. Только зимой нормально, главное — замотаться в шарф и забиться в пуховик. Ненавижу город. Наверное, стоит немного рассказать о себе, хоть я это и не люблю. Мне двадцать, внешность обыкновенная: волосы русые, глаза серые. Студентка, до четырнадцати лет жила в деревне с бабушкой. Люблю цветы и чай, звездное небо и морозный запах осени. Моя страсть — это лес. Осенний, весенний, зимний, летний — я люблю любой лес. Родители всегда жили в городе, работали. На меня не было времени, поэтому в пять меня скинули бабушке, о чем я никогда не жалела. Именно с ней я провела лучшую пору своей жизни; мы каждую неделю ходили в лес, собирали травы и ягоды. Бабушка была местной травницей, к ней ходили все деревенские, да и в соседних селах о ней знали и ее уважали. Даже странно, что, будучи профессором и преподавателем, бабушка в старости выбрала уединение в деревне. Детей моего возраста поблизости не было, а те, кто приезжал на лето, вызывали у меня отвращение. Бывали стычки с деревенскими, что постарше. Они меня не любили, обзывали внучкой ведьмы, а я их била, хотя и испытывала некую гордость за бабушку. Для меня в детстве 'ведьма' звучало, как признание некоей силы, особенности, которая есть только у нас с бабушкой. После каждой драки она заставляла меня самой делать мазь на травах и обрабатывать полученные синяки и ссадины, как урок на будущее и наказание. В общем, я выросла абсолютно асоциальным человеком, что в окружении лесов меня не особо донимало. Людей я не любила: они меня напрягали и раздражали. Именно поэтому категорический приказ от родителей 'явиться пред их светлые очи' вызвал у меня приступ паники, а насильственный переезд в город — закономерную полугодовую депрессию. Наверное, не надо говорить, что друзей в школе я так и не завела. Не захотела. Меня пытались гнобить — получили в нос, все же до деревенской шпаны им далеко. После пары показательных порок от меня, наконец, отстали, так что остальные годы в школе прошли для меня и окружающих относительно спокойно: меня игнорировали они, я игнорировала их. Лепота. На каникулах я мчалась в деревню. Несмотря на надежды родителей, я так и не смогла полюбить город. Они мечтали о том, что я поступлю на экономический, даже на курсы какие-то запихнули, но пришлось их разочаровать. Снова. Я поступила на лесхоз, чтобы потом стать егерем. Раз мне нельзя просто так жить в лесу, значит, буду там жить с корочкой. Да еще и деньги за это получать. Вот и сейчас: сижу на паре, препод что-то заливает о таксации лесных культур, а я рисую какие-то каракули на листочке и мечтаю о сухих ботинках и горячем чае. Скучно. Училась я не хорошо и не плохо, так, середнячок. Мне надо всего-лишь не вылететь и получить диплом, а работу я уж точно найду, благо на территорию родина не жалуется, и лесов предостаточно, а вот желающих всю жизнь просидеть в глухой тайге очень мало, так что примут меня с удовольствием. Уже звонили и предлагали работу после получения корочки. Жаль только с бабушкой нечасто видеться буду, но она поймет. Домой брела уже в сумерках, в окнах начали зажигаться первые огни, а в метро стекались усталые серые лица среднего класса населения. И так каждый день. Не понимаю, за что можно любить город? Рядом с одним домом разыгралось целое действо: трое рабочих с лебедкой пытались поднять и впихнуть в раскрытое настежь окно огромный золотой шкаф. Нет, это же на каком дне и под какой толщей воды должно покоиться чувство вкуса, если человек додумался заказать такую… такого… такое… чудовище! Огромный шкаф с кучей виньеточек и вензелечков, которые совершенно терялись и превращались в кучу бесформенных наростов на фоне блестящей позолоты. Кошмар. Мое чувство прекрасного корчилось в судорогах от одного вида этого «шедевра» мебельной промышленности. Рабочие тем временем с грехом пополам и под трехэтажные конструкции подняли шкаф на еще один этаж, и, когда я была уже в двух шагах от этого спектакля, им до окна оставалось еще два этажа. Вокруг бригады уже начал собираться народ, собравшийся поглазеть на бесплатное представление, когда один из тросов, что держали шкаф, с щелчком лопнул, видимо, не выдержав давления искусства, и эта громадина понеслась вниз на меня. Последнее, что я запомнила, был золотой барельеф пухлощекого херувимчика, а потом свет выключили. Надеюсь, алые брызги хоть как-то разнообразят это золотое убожество. Как ни странно, 'света в конце тоннеля' не было, как и золотых ворот с поющими собаками или алой реки с хмурым лодочником. Не было ничего. Абсолютно. Пустота, ничто. Видимо, это и было перерождение, так как спустя время, я поняла, что начинаю забывать свою жизнь. Лица матери и отца я уже не помнила, хотя само понятие осталось. Я забыла, где училась и кем была, да я даже имя свое забыла! Остался лишь лес, травы и улыбчивое лицо старой женщины, в которой после нескольких мучительных мгновений я опознала свою бабушку. Э, товарищи! Я не хочу забывать себя! Это моя жизнь, мои воспоминания, дорогой мне человек. Но тьма была непреклонна, как бы я ни рыпалась, как бы ни старалась ухватиться за свою память, она, словно лед в руках, таяла все быстрее и быстрее. Теперь я боялась уже не за воспоминания, а за свое 'Я', свою индивидуальность. Пожалуйста, если меня кто-нибудь слышит, отправьте меня домой! Я хочу обратно, в деревню, в лес! Пожалуйста… Уж не знаю, то ли меня услышали, то ли я сама что-то сделала, но за секунду до того, как тьма меня полностью поглотила, что-то пошло не так, и меня как будто снова огрели шкафом по голове, нашинковали на терке, а потом залили в глаза уксуса. Я уже тысячу раз успела пожалеть, что вообще что-то там вякала и просила у Вселенной. Наконец, пытки всевышних прекратились, хотя ноющая боль по всему телу и раздражающее жжение в глазах, как после недельного сериального марафона, остались. Медленно вдыхаю. Жива, мать вашу, жива. Пытаюсь открыть глаза, но резкая боль заставляет повременить с возвращением зрения. В тот момент, когда в мою дурную голову влетела мысль встать со своего ложа, до слуха долетел звук открывающейся двери. Опа, а вот и доктор пожаловал. Наверное, тот дурацкий шкаф меня не до конца расплющил, и бедным врачам пришлось меня реанимировать. Пока я предавалась пространным рассуждениям, доктор решил подать голос. — Я разочарован в тебе, Микото. Твой статус химе обязывает не только присутствовать на приемах, но и показывать силу клана, а ты слаба. Хотя в этой ситуации с похищением есть и положительные стороны. Теперь, когда ты пробудила Шаринган, у тебя только один путь — стать шиноби. Словом, постарайся не разочаровать меня еще больше, внучка. И этот тип ушел. Э-э-э? Химе? Микото?! Внучка?! Что здесь вообще происходит?!