Химе клана Учиха

Вот уже третий день я лежу в этой комнате и думаю. Тот странный человек, которого мое тело называет джи-сама, то есть дед, больше не приходил. Вместо него меня постоянно обследовали клановые ирьенины. Ирьенин — это медик по-нашему. Черт! По какому нашему-то? Кто я? Дед, который джи-сама, обращался ко мне «Микото», видимо, это тело так зовут, но я-то точно знаю, что Я не Микото! А на закономерно последующем вопросе, «Кто я?», моя память зависла. Я точно помнила, что умерла, помнила лес и бабушку. Все. Ни кем я была, ни как меня звали, я не помнила. Ничего — лишь смутные ощущения. Например, я точно была уверена, что имя Микото «не наше», слова «джи-сама», «ирьенин», «химе», тоже были чужими для прошлой меня. Но в то же время сегодняшней мне произнести «джи-сама» вместо «дедушка» было так же естественно, как дышать. А обращение ирьенинов «Микото-химе» воспринималось привычным и правильным. Ар-р! Ками-сама, то есть... черт, то есть… ар-р, ну вот как такое возможно?! Сознание, вроде, мое, но такое чувство, что у меня раздвоение личности! Если мыслить логически, то все эти слова и понятия достались мне от прежней владелицы тела, как мышечная память, вот и всплывают когда ни попадя, но, блин, как же это напрягает! Думаю, я бы несказанно обрадовалась еще и воспоминаниям этой Микото, но чего нет, того нет. С каждым днем в, пусть будет, палате, мое физическое состояние улучшалось, раны уже не болели, только противно чесались. Через день после эпичного выступления моего джи-сама (буду его теперь так называть, раз положено) я ненадолго смогла почти безболезненно открыть глаза, а через два дня я уже спокойно разглядывала убранство своей палаты. В приглушенном свете выделялись дверь в уборную, дверь наружу, стул и стол, часы, ну и кровать, на которой я лежала. Окна не было. Но самое интересное было впереди. До этого я не особо запаривалась о своем теле, хотя и было ощущение, что что-то не так; но все равно, первый раз посмотрев на свои руки, мне захотелось побиться об стенку. Я была ребенком, гребанным маленьким ребенком лет пяти-шести. Маленькие детские ручки не оставляли сомнений, а после осмотра тела оказалось, что я козявка ростом метр с кепкой. Кошмар. Я — ребенок. Видимо, в прошлой жизни я была чутка постарше, а то с чего бы мне так переживать? Зеркала в палате не было, поэтому о своей новой внешности я пока ничего не могла сказать. Лечение шло своим чередом, и я особо на это не обращала внимания, а зря. Новость, что завтра меня выписывают и за мной придет джи-сама, окатила меня, словно ушат ледяной воды. Джи-сама. Человек, который мной не доволен, человек, которого я опасаюсь. Сейчас, после недели в этом теле, я внезапно осознала, что почти полностью стала этой самой Микото, даже ее отношение к дедушке перенеслось на меня, так что, пришлось потратить несколько часов, чтобы убедить разбушевавшееся подсознание, что Я не боюсь джи-сама. Хотя некоторая опаска оставалась, все же и на меня этот человек произвел впечатление своим монологом о силе перед мелкой девчонкой. Теперь вопросом дня оставалось, что мне делать с джи-сама. Как себя вести? Притвориться дурочкой-снегурочкой, валить все на амнезию, или сказать правду? За все время моего лечения ирьенины так и не сказали, что же со мной произошло, хоть я и спрашивала. В первую нашу встречу джи-сама обмолвился о каком-то похищении, но подробностей я не знаю. Очень хотелось откосить, но при мысли о том, как бы получше соврать, возникало ощущение, что это невозможно. Очень хотелось жить и, желательно, подольше, а то, как отреагирует дед на смерть своей внучки, я не знала, но догадывалась. Словом, наиболее подходящим вариантом была амнезия, но… Вся моя практика прошлой жизни показывала, что любая ложь в итоге всегда раскрывается, и ситуация становится еще хуже, чем была, хотя откуда я это взяла, если ничего не помнила, остается загадкой. Так что, скрипя сердцем, пришлось признаться самой себе, что врать я не буду. Скажу деду все как есть, а там уж будь как будет. Надеюсь, меня сразу не прибьют… Не знаю, почему в голову лезет, что меня убьют, но я уверена, что джи-сама на это способен, причем буквально, а не образно. Весь вечер я провела на нервах, а ночью мне снилась какая-то муть. Странные мужики в масках зверей тыкали в меня всякими колюще-режущими предметами. Нормально поспать так и не удалось, пришлось идти принимать душ в пять часов утра, раз уж спать не хотелось. Еще одним испытанием стала одежда, любезно предоставленная мне еще вчера ирьенинами вместо больничного халата. Я понятия не имела, как правильно одевается это нечто, похожее и на халат, и на платье. В итоге пришлось постараться отключить сознание и отдаться в руки мышечной памяти Микото, благо девочка умела носить кимоно. Опять эти слова… правда, на этот раз слово было мне знакомо. Странно. Ровно в восемь за мной пришел джи-сама и, ограничившись суровым взглядом и сухим «Пошли», величественно вышел. Мне, чтобы нагнать старика, пришлось немного пробежаться, на что тот только поджал губы. Хороший у Микото был дед, век бы его не видеть. Мы шли полутемными коридорами, а встречающиеся по дороге черноволосые ирьенины глубоко кланялись джи-сама. Прикольно, видать, дед тут большая шишка. На улице все повторилось: джи-сама величественно вышагивал, я семенила рядом, люди кланялись. Как бы то ни было, но я наконец увидела солнце и небо! Не думала, что успела по ним так соскучиться. Дорога, по которой мы шли, была широкой, кое-где я видела повозки. Дома были по большей части двухэтажные и деревянные, а люди, что кланялись нам (потешу свое самолюбие), были настолько похожи друг на друга, что у меня уже двоилось в глазах. Волосы темные, глаза черные. Здесь явно все были родственники, иначе моя логика просто сдавала. Но, что меня поразило больше всего, было несколько людей, которые совершенно спокойно прыгали с крыши на крышу, несясь куда-то по своим делам. Видимо, для моей прошлой жизни такое поведение было ненормальным. Наконец, после получасовой прогулки мы пришли к шикарному трехэтажному дому. Мысль про то, что джи-сама — большой босс, обретала материальные доказательства. Войдя в дом и разувшись, дед, наконец-то, решил обратить внимание на меня. — С завтрашнего дня продолжишь тренировки, Микото. И я больше не хочу слышать эту чушь про твои художества, ты — Учиха, и должна стать шиноби и куноичи, — процедил дед и, смерив меня холодным взглядом, развернулся, давая понять, что разговор закончен. Если он сейчас уйдет, придется откладывать свое признание, так у меня никаких нервов не хватит, так что… Раз, два, и в прорубь с головой! — Я не Микото, джи-сама, — твердо (надеюсь) говорю, глядя прямо в глаза резко обернувшемуся деду. А тем временем прежде абсолютно черные глаза старика резко покраснели, и через секунду я оказалась в том самом лесу, который помнила еще с прошлой жизни. Все было настолько реально: шелест листьев, небо, а за старой скрючившейся сосной знакомая с детства лужайка с колокольчиками. Я дома? Я же, вроде как, умерла, значит, мне это снится? Или, наоборот, я, как обычно, заснула в лесу, и мне приснилось, что я умерла? — Значит, так выглядит твое подсознание… Красиво, — голос джи-сама оторвал меня от раздумий. Выходит, все же умерла, но тогда где я? — Как я и сказал, это твое подсознание, душа, — ответил старик. Наверное, последнее предложение я сказала вслух, — ты не Микото. Ну да, открыл Америку. Я ж ему так и сказала. — Кто ты? Я не могу тебя увидеть, только серую дымку на том месте, где должна быть ты. — Кто я? Не знаю. Человек. Женщина. — Имя? — Не помню. — Страна, возраст, цвет волос, глаз. — Не помню. Если б себя помнила, то не была бы бесформенной серой массой. — Где Микото? Как ты попала в ее тело? — продолжил допрос старик. — Не знаю. Я умерла, потом была пустота, и она забирала воспоминания. Мне стало страшно, и я захотела обратно в деревню, в лес, а потом очнулась в этом теле. Кроме меня в нем больше никого не было, но некоторые знания, например, что Вас надо называть джи-сама, остались, — я старалась наиболее полно отвечать деду. Хрен знает, на что он еще способен, раз смог залезть в мое подсознание. Старик на минуту задумался, а я тем временем решила рассмотреть его глаза. Как и показалось в начале, они поменяли свой цвет с черного на красный, а еще вокруг зрачка располагались три черных запятых. Прикольно. — Никогда бы не поверил тебе, но придется. В подсознании невозможно соврать. К сожалению… — Вы любили ее? — Тебя это не касается, душа. — Значит любили. Извиняться не буду — смысла нет, я тоже здесь не по своей воле. — Ты же хотела деревню и лес. Пожалуйста, тебе дали деревню да и леса, поверь, здесь предостаточно. — Я хотела домой в свою деревню и свой лес, а не хрен знает куда, в тело маленькой девочки. Я, между прочим, старше, хоть и не помню насколько. — И что ты теперь будешь делать? — Не знаю. Зависит от Вас, все-таки это Вы держите меня в подсознании и допрашиваете. — Это и так понятно, — поморщился дед, — чего хочешь ты? Я могу тебя убить, ты не Микото, но смерть химе ударит по позициям клана… Вот ты и попал, дед. Расслабился перед серым облачком; теперь я знаю, что убивать тебе меня не выгодно! — Чего я хочу? По-моему, ответ очевиден — я хочу жить. Просто жить. — Микото — химе клана Учиха и внучка Главы клана Учиха. Просто жить ей никто не даст — она должна стать шиноби и своим примером показывать могущество клана. — Вы меня не слышите. Я хочу жить, и мне все равно, кем быть. Шиноби, химе, куноичи, да хоть самим Хокаге! Я больше не хочу умирать, мне и первого раза хватило, поэтому если Микото надо стать шиноби, то она им станет, пусть даже внутри она не будет Микото, да я даже не знаю, кто такие шиноби. Вот. Кстати, кто такие куноичи и Хокаге, я тоже без понятия, эти слова достались мне вместе с телом, а вот их значение, к сожалению, нет. Они сами вырываются, например, как сейчас с Хокаге. — Для Учихи ты слишком эмоциональна. — Но роль послушной внучки по дороге я сыграла отлично. — Тебе придется убивать. — Вам так хочется меня убить, что вы всеми силами стараетесь отговорить меня? — провокация, — Раньше, вроде, упомянули, что смерть химе не выгодна для клана… — Я просто не хочу осложнений, — увиливает старик. — Я хочу жить. Остальное не важно. А еще я не люблю людей. Нет оружия, значит, буду бить правдой. Порой, это даже больнее оказывается. — Микото помолвлена с Фугаку. Опа. У меня и женишок есть. Не знаю, была ли я замужем в той жизни, но сейчас сие известие особо негативных чувств не вызывает, так что, ведем дебаты дальше. — Познакомимся. — Я — Глава клана. Микото должна мне подчиняться, а ты слишком своевольна, душа. О, а вот и на свободу позарились. Хотя, выбора-то у меня нет, надо продать себя подороже и повыгоднее. — У меня условие — вы будете меня учить. Тогда буду подчиняться. Знания — сила. Стану сильнее деда — получу свободу. — Тебя будут учить лучшие… — Нет, Вы не поняли. Меня будете учить именно Вы. От учителей тоже не откажусь, я же понимаю, что времени у самого Главы клана нет, но два часа в день Вы будете уделять мне, — вот так вот! Получи, фашист, гранату! О, опять вырвалось… Правда, на сей раз уже из прошлой жизни. — Ты не имеешь право мне приказывать! Ох, как разозлился-то, глаза так и сверкают. Но ничего, я тоже так умею, старик. — А Вы не имеете право распоряжаться моей душой. Я не Микото, чтобы беспрекословно подчиняться, для меня Вы — никто. Считайте это сделкой. Вы платите знаниями, я — подчинением. Вы — уважаемый Глава клана, я — та идеальная внучка и химе, о которой вы всегда мечтали. Послушная, прилежная, умная и… сильная. Выбирайте, — вот так. И нечего тут на меня давить. Сам проговорился, что смерть Микото тебе не выгодна, а раз так, то своего шанса я не упущу. На пару минут дед задумался, я аж дыхание задержала. — Ну что ж, хорошо, душа. Такая «сделка» меня устраивает, я буду тебя учить… — отлично, все же какая-то часть меня была не уверена в положительном ответе, — но и ты свою часть договора должна выполнять. — Не извольте волноваться, джи-сама. И, кстати, зовите меня Микото, раз уж теперь я ваша внучка, — все, мне выдали индульгенцию, так что можно расслабиться. Пока. Все же, джи-сама — сам Глава клана, и доверять первой встречной душе не спешил. — Хм, — на лице деда нельзя было прочесть ни единой эмоции, но, мне кажется, это было одобрение. А старик-то не такой высокомерный хмырь, каким казался сначала. Если у него еще и чувство юмора есть, то мы подружимся, — тебе надо отдохнуть, Микото. Завтра с утра начнутся наши тренировки, — и джи-сама начал таять, а вместе с ним и окружающий нас лес. Что-то я хотела спросить… что-то… А! Вспомнила! — Джи-сама! Как вас хоть зовут? — Меня зовут Кагами. Кагами Учиха, — и исчез. И все же, гордости с надменностью у него не занимать. Однако все мысли о новоприобретенном деде затмила головная боль, которая накатила, как только я вновь оказалась на бренной земле. Видимо, последствия общения в подсознании. Или дед решил-таки меня убить, а остальное было отвлекающим маневром. И, кстати, что это были за красные глаза? Или мне показалось? Черт, я же теперь химе, мне нельзя показывать слабость, но… тело разум не слушало и позорно шмякнулось в обморок.