Higher

«Love me». Юнхен прислоняется виском к стене рядом с дверью и смотрит на сгорбленную спину Ханбина. Несмотря на то, что песня веселая по своему ритму, Ханбин очень зол, потому что все идет не так, как нужно. Его внутренний перфекционизм требует определенного порядка в записи треков, и сегодня этот порядок нарушен, потому что Чжинхван и Чжунэ опаздывают. Прошло то время, когда они забивались в комнатку для записи все вместе и просто по очереди пробивались к микрофону, а в самом конце безудержно веселились. Теперь они записываются по отдельности, в порядке установленной Ханбином очереди. Первым записывается он сам, еще до прихода остальных, после него всегда идет Бобби, который сегодня уже успел умчаться на свое персональное расписание, третьим идет Чжинхван, который задает настроение остальным, четвертым – Чжунэ, потому что он ненавидит ждать своей очереди и поставить его последним было бы слишком большим наказанием. Пятым идет Донхек, потому что Ханбину хочется передохнуть перед предстоящими трудностями. Шестым идет Юнхен, у которого в последнее время почти получается записаться до того момента как Ханбин дойдет до состояния агонизирующей ярости, а вот Чану, который идет седьмым, уже не так сильно везет. Сегодня Ханбину пришлось наступить на горло своим принципам, и записались уже все, кроме опоздавших. Юнхен остался стоять за его спиной, потому что эта песня для него – особенная, и он хочет увидеть все своими глазами. Юнхен представляет каждую их песню как рисунок. Такой, как в старых дизайнерских журналах, потому что в них есть особый шарм. Партии Ханбина – это карандашный контур, фигура человека, мощь, труд и красота, оформленные в четкие рамки. Партии Бобби – цвета кожи и волос, зачастую те цвета, которые определяют другие детали. Партии Чжинхвана – одежда, та самая, по которой встречают друг друга люди. Это что-то вроде обложки для каждого их трека. Партии Чжунэ – яркие и вызывающие аксессуары, такие же, как его голос, и только благодаря тонкой работе они не затмевают все остальное. Партии Донхека – что-то вроде души рисунка, что-то, что заставляет задерживать взгляд именно на нем, и в воображении превращает двухмерное в трехмерное. Партии Чану – это глаза, самая маленькая из значимых деталей, потому что без глаз человек на рисунке не будет казаться живым. Юнхен не знает, какую роль занимают его партии на рисунке. Ему нравится думать, что это что-то, без чего рисунок не мог бы быть нарисован, но он не привык постоянно себя обманывать. Юнхен уверен, что и Чану, и Донхек, так же, как и он сам, не раз думали, что без их участия песни бы совсем не изменились. Но, конечно, никто так и не подошел с этими рассуждениями к Ханбину. Потому что Ханбин – главное божество их музыкального мира, и он точно знает, как будет лучше и правильнее. Если у них есть свои партии, пусть даже маленькие, это означает, что без их партий песня просто не может существовать. Они с самого начала довольно быстро научились верить Ханбину, поэтому у них редко когда возникают сомнения в правильности его действий. Чжунэ и Чжинхван вваливаются одновременно и вместе с этим – вовремя, потому что атмосфера в студии становится чернее тучи. Юнхен осознает, что едва не задремал стоя, погрузившись в свои мысли, и коротко машет рукой Чжинхвану, мысленно желая ему удачи. У Чжинхвана под воротом футболки виднеется очень красноречивый засос, и если бы Ханбин поднял на него свой убийственный взгляд, когда выслушивал оправдания, то не помогли бы никакие рассказы о сумасшедших пробках. Чжинхвана можно назвать бесстрашным – он единственный, кто не старается избегать Ханбина, когда тот зол, и это напоминает о том времени, когда они с Чживоном втроем были неразлучными. Они остаются друзьями – самыми лучшими в мире – но стараются идти уже не по одной дороге, а по параллельным, пусть и лежащим рядом. Не мешать друг другу. Вдохновлять друг друга. Раньше Юнхен тоже хотел такую дружбу, но после понял, что для нее нужно быть либо Чживоном, либо Ханбином, либо Чжинхваном. Другого пути нет. Чжунэ так же, как и все остальные, игнорирует неудобный диван, скромно стоящий у стены в студии, и становится позади Юнхена, уперевшись лбом в его плечо. Не нужно быть телепатом, чтобы почувствовать его усталость и тяжесть, которую он испытывает, но Юнхену меньше всего хочется вмешиваться и окунаться в природу их отношений. Но, пусть им всем и далеко до той дружбы, которой они все завидуют, связи между ними достаточно тесные, чтобы не оставалось выбора. Чжинхван в хорошем настроении – он выглядит немного уставшим, но на фоне остальных просто светится, и с его появлением начинает казаться, что выглянуло солнце. Такое происходит только с ним – другим людям приходится прикладывать усилия, чтобы развеселить окружающих, а Чжинхвану достаточно пребывать в приятном расположении духа. - Если захочешь поговорить, - тихо говорит Юнхен, подняв руку и положив ладонь на макушку Чжунэ, - заходи. Чжунэ мычит что-то нечленораздельное ему в плечо. Это не в его стиле – признаваться в слабостях, жаловаться, просить помощи или проявлять какие-то эмоции. В конце концов, у них у всех остается не так много времени на то, чтобы повзрослеть и набраться какой-либо мудрости. Они могут тренироваться целыми днями, прогонять один и тот же танец по двести раз, петь до хрипоты, спорить на тему того, как лучше будет выступить, и из-за этого не замечают, как проходит день, неделя, месяц или год. Время до дебюта казалось одним большим смазанным днем, а после стало лететь как во сне. Первое время Юнхену казалось, что, стоит моргнуть – и он окажется в совершенно другом месте в совершенно другое время. В одну секунду он мог умирать от усталости на полу в тренировочном зале, а в другую – осознавал, что стоит на сцене в окружении тысяч незнакомых людей, которые знают о нем больше, чем он сам. И поэтому сейчас становится страшно после осознания, что по окончании тура их ждет неизвестность. У директора нет на них планов до конца этого года и на начало следующего. И каждый день ожидания будет тянуться как один длинный монотонный год. Юнхен не замечает, как проходит время и как подходит очередь Чжунэ. И на записи тот ошибается до тех пор, пока Чжинхван не выходит за дверь. * Ханбин запирается в ванной – сейчас это единственное место, где можно побыть одному, потому что Чжунэ считает плохое настроение своим единственным соседом, а в остальных местах обязательно есть кто-то, кто слишком возбужден, чтобы не начать обсуждать клип Чживона в миллионный раз. Они все рады за него, как дети, и готовы говорить про каждую секунду, параллельно заваливая Чживона, которого снова нет дома из-за индивидуального расписания, кучей сообщений. В конце концов, Чживон шел к этому два года. Это только его – абсолютно личные – три минуты и тридцать пять секунд, в которых он показал, насколько продвинулся с того дня, как приехал в Корею, чтобы стать трейни. И с того дня, как стал единственным победителем среди трех тысяч рэпперов. Он как никто другой заслуживает обожания, и никто из них не позволит ему об этом забыть. Ханбин чувствует, что легко вольется в это настроение, если захочет. Но прямо сейчас он собирается позволить себе три минуты и тридцать пять секунд эгоизма, поэтому опускает крышку унитаза, садится на край, параллельно разматывая наушники, и достает из кармана телефон. Отключается, абстрагируется, позволяет себе забыть о том, что в мире есть еще люди, кроме Ким Бобби, и это получается до обидного легко. По отношению к Чживону Ханбин не способен на такое чувство, как зависть. Он позволяет себе быть его фанатом – в такие сугубо личные моменты, когда никто не видит – но все остальное время искренне верит в то, что они абсолютно равные. По-разному талантливые, но одинаково достойные того, чтобы в чем-то считаться лучшими. В треке Ханбин слышит Чживона – того нелепого подростка, который избегал его после знакомства и обращался исключительно уважительно, считая, что он старше. Того классного парня, который подружился с ним первым, после Чжинхвана, и того, кто показал ему свои тексты честно и открыто. Того лучшего друга, который торчал с ним в студии целыми ночами, разделял с ними идеи, понимал с полуслова. Того члена команды, который смеялся и шутил даже в те моменты, когда смеяться и шутить было невозможно. Того рэппера, который в какой-то момент перестал видеть что-то, кроме своей цели, и осознал, что пришел побеждать. Того артиста, из-за которого сцена будто поднимается и начинает сиять ярче, стоит только начаться его партии. Того человека, который ему, Ханбину, безумно нравится, и он почти уверен, что это на всю жизнь. А с экрана телефона Ханбину в глаза вместо Чживона смотрит его внутреннее чудовище. Свободное и счастливое от этой свободы. И одновременно с этим – мрачное и безудержно злое. Такое, каким Чживон становится, когда у него нет команды, ради которой стоит быть лучше. И внутренний огонь не подавляет его, а делает сильнее. Ханбин не знает, кто продюссировал клип, но не думает, что это был кто-то, кто чувствует Чживона настолько хорошо. Хотя, возможно, малознакомые люди видят его совершенно таким – ярким и дерзким, хаотичным и свободным, порывистым. И красивым. И никакие кислотные цвета не способны это затмить. Ханбин останавливается, когда ловит себя на том, что смотрит клип не в первый, не в пятый и даже не в восьмой раз. Он не совсем понимает, сколько времени провел здесь – они смотрели клип ровно в полночь, собравшись в гостиной, а потом наполняли своими нечленораздельными воплями общежитие и пытались дозвониться до Чживона, чтобы выяснить, когда он вернется, но четкого ответа так и не получили. Ханбин выходит из ванной в полную тишину, которая почти оглушает его от неожиданности. Вероятнее всего, пока он собирал себя по частям, все успели окончательно вымотаться и разойтись спать. Ханбин вслушивается, как ворочается Чжунэ на своем втором ярусе, и понимает, что тот не спит. Осознает, что с ним нужно поговорить, потому что Чжинхван каким-то непостижимым образом сделал сначала лучше, а потом в десять раз хуже после того как вызывался разобраться с ним и оставил их с Чживоном наедине. Это было так давно, что Ханбин и забыл – вот насколько легким казался тот островок счастливого времени. Времени, когда Чживон не избегал его, так удачно прикрываясь своим расписанием. Бардак на кухне рискует принять живую форму и стать восьмым участником в их группе, и Ханбин окидывает его флегматичным взглядом, устало думая о том, что четное количество всегда нравилось ему больше, и, захватив остатки чьей-то теплой газировки, валится на диван в гостиной, даже не притронувшись к бутылке. Он чувствует себя так, будто выключится прямо здесь, но отчаянно не хочет возвращаться обратно в комнату. Бутылка выскальзывает из его руки в тот момент, когда пикает входная дверь, и Чживон не просто заходит – радостно вваливается домой, параллельно заканчивая разговор с мамой по телефону, и кажется, он даже немного пьян и явно не собирается смотреть свои позиции в чартах. Он замирает, когда встречается взглядом с Ханбином и представляет собой картину абсолютной несобранности – в почти сползших джинсах, со спущенной с плеч курткой, с телефоном, который едва ли не выскальзывает из пальцев. И глазами, в которых застывает почти паническое выражение. Но, в конце концов, они ничего друг другу не обещали – кроме как быть друзьями до конца жизни. - Поздравляю, - говорит Ханбин, когда молчание становится совсем нелепым, потому что они никогда так долго не молчали, оказавшись наедине. И Чживон как будто выдыхает, из-за чего мгновенно пропадает вся неловкость. В конце концов, это не он полез с поцелуями и не он психанул от того, что все не может быть как раньше. Не теперь. Ханбин до сих пор раздражен, но слишком устал, чтобы говорить об этом. Чживон валится рядом с ним, бросив куртку где-то на полу, и улыбается то ли ему, то ли своим мыслям, но так радостно и заразительно, что Ханбин невольно улыбается в ответ. Сначала робко, как будто ждет разрешения, а потом, когда горячие пальцы привычно обхватывают шею, широко и совершенно, совершенно глупо. Так, как может улыбаться только рядом с Чживоном. От него и правда немного тянет алкоголем, и он здорово вымотался, потому что ему приходится успевать везде, где он должен быть сейчас, и параллельно с этим готовиться к туру вместе со всеми. Но, вместе с этим, Чживон, как и все, абсолютно уверен – лучше такая бешеная занятость, чем недели неизвестности. Поэтому можно даже не спрашивать, как у него дела. И не то чтобы Ханбину это когда-либо было нужно. - Устал, - говорит Чживон так громко, что мог бы собрать этим воплем всех, кто только-только засыпает. Он и не ждал, что его кто-то встретит, но, судя по всему, очень рад, что есть с кем поделиться. Ханбин понимает – наверное, лучше всех – и подставляет плечо под его голову в попытке разделить эту усталость на двоих. Это не особо помогает, потому что они оба чувствуют себя почти одинаково разбитыми. Чживон ерзает, потому что неудобно, его горячая рука проскальзывает вниз и оказывается зажатой между спиной Ханбина и обивкой дивана. - Спасибо, - неожиданно четко и ясно говорит Чживон, приподняв голову, и Ханбин, повернувшись к нему, невольно замирает от осознания, насколько близко находятся его губы. И, дотронувшись до них своими, просыпается. Один, в своей кровати. * Юнхен почти смеется от мысли, что монстрами-близнецами их нужно называть не вместе с Чану, а вместе с Чжунэ, потому что выглядят они одинаково плохо, и завтра перед концертом кому-то придется с ворчанием постараться, чтобы исправить это. Прелесть выступать на сцене в том, что все остальное перестает быть важным. Не имеет значения, сколько длится выступление, как только зал заполняется тысячами криков, все проблемы перестают существовать. Остаются только музыка, эйфория и вдохновение. И даже Чжунэ, плохого настроения которого хватило бы на маленький город, начнет улыбаться радостно, как ребенок. И даже беспросветно мрачный Ханбин, который, судя по всему, собирается ходить в шапке до скончания времен и так никому и не покажет, что произошло с обесцвеченными волосами под ней, будет смотреть вокруг с таким счастливым блеском в глазах, что отвести от них взгляд будет очень сложно. Они все любят эти чувства, и ради них стоило столько всего пережить. - Стена не начнет вглядываться в тебя в ответ, если ты будешь смотреть в нее долго, - говорит Юнхен, усаживаясь на свою кровать. Чжунэ одаривает его в ответ настолько мрачным взглядом, что лучше бы, конечно, продолжал смотреть в стену. Юнхен не собирался селиться с ним в одном номере, когда они приехали в отель в Тибе, и до сих пор не понимает, как оказался здесь, за плотно запертой дверью. Если Чжунэ не хотел ни с кем говорить, он мог бы выбрать Донхека и утащить его за собой, потому что тот все равно удрал бы ближе к вечеру наслаждаться своей неправильной свободой. Что происходит с Чжунэ не понимает, похоже, никто, но Чжинхван ведет себя с ним по-прежнему, хотя в силу обстоятельств должен видеть больше других. Все привыкли к засасывающей меланхолии у Ханбина, но никто не думал, что это передается соседским путем. Иначе, конечно же, давно потеснились бы и оставили его в комнате одного. - Спокойной ночи, - вежливо говорит Юнхен, чувствуя, что усталость уже давно перевалила за критическую отметку, и, если сегодня снова не получится уснуть, он рискует упасть как только концерт закончится. Кровать в номере абсолютно неудобная. Уснуть на ней, кажется, будет совершенно невозможно. Чжунэ сидит неподвижно, и это так же дико, как если бы на соседней кровати неподвижно сидел Чживон. Они хоть и по-разному демонстрируют свою энергичность, но та бьет ключом внутри них совершенно одинаково. Чжунэ тоже не может быть тихим, и это хуже, чем несколько часов тишины в спальне младенца. Юнхен еще не встречал двух таких по-разному одинаковых людей. Чжунэ и Чживон – одинаковые полюса магнитов, и в силу этого им не нужно делать ничего, чтобы отталкивать друг друга. Достаточно просто существовать рядом. - Я вас видел, - говорит Юнхен, подозревая, что Чжунэ просто нужно с чего-нибудь начать, и отмахивается от чувства дежавю и желания добавить «И слышал тоже». Чжунэ и Чжинхван – разные люди, и отреагируют совершенно по-разному. Чжунэ вот не реагирует ровным счетом никак. Юнхен спохватывается слишком поздно, потому что слишком поздно осознает, что Чжунэ, который, даже будучи в команде, почти всегда отвечал только за себя и за свое поведение, не был готов к тому, чтобы нести так много ответственности. Ответственность за каждый момент, проведенный с Чжинхваном, ответственность за каждое свое действие, которое, в случае чего, утянет вниз их всех. Ответственность за свои желания, которые в любой момент могут стать не только личным делом. Ответственность за ответственность. Ему просто страшно, потому что Чжинхвану, похоже, нет. Юнхен не хочет, чтобы чье-то личное становилось общей проблемой. По большей части ему просто все равно, на кого эгоизм Чжунэ почему-то не распространяется. Он вздыхает и поднимается с кровати, чтобы пересесть поближе к Чжунэ. Тому и правда стоило заселиться вместе с Донхеком, который избегает этой темы, как огня, или даже с Чану, который не заговорит об этом первым. Юнхен вздыхает еще раз. Он сам безнадежно влюблен в парня, который, в свою очередь, безнадежно влюблен в другого парня, и если бы узнал, что какой-то другой парень безнадежно влюблен в него самого, то принял бы это как должное. Он не видит в этом ничего из тех навязанных обществом вещей, которые им вбивают с самого детства. И почти уверен, что ничто не помешает ему влюбиться в девушку, если эти безнадежные чувства когда-нибудь пройдут. Прямо сейчас они все настолько привязаны друг к другу, настолько тонко чувствуют друг друга, что такая незначительная деталь, как пол, не имеет значения. Правда, вряд ли когда-нибудь у них получится донести это до других людей, тех самых, кто свято верит в простые истины гомофобии. Но личное – на то и личное, чтобы никому не показывать. - Вы не делаете ничего плохого, - говорит Юнхен, похлопав Чжунэ по колену. – В том числе и для нас. Конечно, пока не снимаете это на камеру и не выкладываете в сеть. Его внутреннее чудовище некстати подталкивает мысли о том, что, наверное, это здорово – иметь возможность спать с человеком, который тебе так сильно нравится, и от этого Юнхен начинает чувствовать привычное усталое темное раздражение, которое почти заставляет его всех ненавидеть. - Я запутался, - честно говорит Чжунэ, но не выказывает желания рассказывать об этом подробно. - Начни сначала, - советует Юнхен, кое-как выдавив из себя улыбку. – Возможно, ты что-то упустил. Он возвращается в кровать и выключает свет в номере, а после долго слушает тишину, потому что Чжунэ продолжает сидеть неподвижно. Но ближе к утру все-таки засыпает.