Холодное тело, железное сердце

Руки и ноги затекли, лицо болело, во рту ощущался металлический привкус крови. Ханамия снова выматерился — запас выражений уже начал иссякать, — потом предпринял очередную бесплодную попытку выбраться из пут. Хрен там, проволока, которой его скрутили, даже не думала поддаваться, только больнее впивалась в предплечья и щиколотки. — Суки, — выдохнул Ханамия и прижался затылком к стене. Прошло ведь совсем немного времени, минут двадцать с тех пор, как его оставили, если не меньше, а ощущение, будто он вечность тут сидит. И скоро сюда придут. Возможно, у него было бы побольше времени, но здесь слишком сильно пахнет кровью. Он не успел даже додумать эту мысль, когда услышал их приближение: шаркающие шаги, тяжелое, хриплое, рваное дыхание, временами переходящее то ли в рычание, то ли в вой. Он задергался, пытаясь отползти в сторону, но конечности не повиновались, да и некуда здесь было прятаться — в помещении, где его оставили, было абсолютно пусто, если не считать рассыпанного по полу мусора и кусков бетона, отколовшихся от стен. Группа зомби показалась в дверном проеме. Их было с десяток, не меньше, и Ханамия осознал, глядя, как они, пошатываясь, бредут в его сторону, что это конец. Это его смерть. Если сейчас не случится чуда… Последний зомби, шагнувший в дверь, едва не коснулся макушкой притолоки. В нем было метра два роста, не меньше. И он припадал на левую ногу. Эти детали Ханамия выцепил моментально, но как-то по отдельности, в единую картину они не складывались, пока высокий зомби не шагнул вперед, неожиданно быстро и длинно — остальные замерли и даже слегка подались в стороны, — и проговорил хрипло и раздельно: — Хана… мия… — Блядь… — выдохнул Ханамия. *** По иронии судьбы, последний раз они с Киёши Теппеем виделись как раз накануне апокалипсиса. Так вышло, что конец света начался на следующий день после завершения экзаменационной сессии — изрядная подлость с его стороны, нет чтобы раньше. А сессии у них на факультете были такие, что даже Ханамия к концу их попросту приползал, держась на одних только стимуляторах — хороших, надо сказать, сам делал. Ничего удивительного, что завершение экзаменов отмечалось с размахом. Откуда на их вечеринке взялся Киёши Теппей, Ханамия понятия не имел, тот учился не то что на другом факультете — в другом университете, Ханамия знать не знал, в каком. Тем не менее, взялся, и Ханамия, который к тому моменту был почти в слюни, не мог этого так оставить. Ханамия потом так и не вспомнил, что он такого наговорил Киёши, но в какой-то момент тот сначала перестал улыбаться, потом перестал отвечать, а потом вдруг сгреб Ханамию за ворот и выволок черным ходом во дворик. Ханамия помнил, как Киёши встряхивал его, что-то говорил, зло чеканя слова, а он скалился в ответ и все думал — ударит, не ударит? Киёши не ударил его. Киёши прижал его к стене всем своим немаленьким телом и поцеловал. Как для кого, а для Ханамии конец света начался именно в этот момент. Киёши просто не имел права делать то, что он делал, он не имел права целовать Ханамию, грубо и жадно вылизывая его рот, не имел права шарить своими противозаконно огромными руками под его майкой, не имел права срывать с него джинсы, с мясом выдирая пуговицы, становиться на колени и брать в рот. Хорошие мальчики так не поступают. И уж тем более хорошие мальчики не поступают так с плохими мальчиками. Но все было именно так. Ханамия четко помнил, что думал в тот момент, когда кончал Киёши в рот, вцепившись ему в волосы и содрогаясь всем телом — гори все огнем, он получит еще и больше, а дальше хоть конец света. Он так и подумал: конец света. Нет, Ханамия вовсе не винил себя в том, что на следующий день наступил зомби-апокалипсис. Это было научно невозможно, а он верил в науку. После они взяли такси и поехали к Киёши домой. Чуть не трахнулись в машине, кстати; во всяком случае, Ханамия был абсолютно готов и совершенно «за». Ночь вышла незабываемая — во всех смыслах, в конце концов, это была еще и последняя ночь старого мира. Ханамия понятия не имел, что секс может доставить столько кайфа, он никогда не думал, что позволит кому-то — тем более Киёши Теппею — засовывать пальцы себе в задницу, растягивать себя, медленно, нежно, больно, потом хорошо, потом снова больно… чертов ублюдок, ну почему у тебя все такое большое?.. потом хорошо, хорошо, очень хорошо, прекрасно, невозможно… Он не знал, что может кричать во время секса, метаться, подмахивать, просить еще и больше… Он не представлял, что способен после такого пойти на второй заход, а потом на третий. И уж тем более он помыслить не мог, что когда-нибудь встанет на колени перед Киёши Теппеем и возьмет в рот его член. Он и минет-то делать не умел. И уж совершенно не укладывалось в голову, что после всего этого он уснет у Киёши на плече, в кольце его рук. Когда наступило утро, Ханамия сбежал. Он вообще-то пытался сделать это, не дожидаясь пробуждения Киёши, но тот, конечно же, проснулся — когда бы он позволил Ханамии сделать все по-своему? — Останься, — проговорил Киёши хриплым спросонья голосом, глядя на Ханамию с легкой улыбкой — предвестницей его идиотской сияющей лыбы. — Останься, Макото. И Ханамия хотел, очень хотел в тот момент остаться. Но это же было бы глупо. В конце концов, что за сентиментальность дурацкая, как будто он не сможет найти Киёши, если ему захочется, или наоборот, как будто они расстаются навсегда. Ему нужно остаться одному и обдумать то, что произошло. И он смотался, так ничего и не ответив Киёши. А пару часов спустя начался конец света, и стало не до рефлексии. Нужно было бежать, желательно — прочь из города, потому что в многомиллионном Токио зомби-зараза, что бы ни было ее причиной, распространялась моментально. Думать о Киёши было некогда. И уж тем более было бы глупо попытаться найти его и бежать вместе. Во-первых, это Ханамия был в Токио совершенно один — мать месяц назад усвистала в отчий дом на Хоккайдо и писала оттуда письма в духе, что подумывает остаться тут навсегда, потому что надоел ей этот Токио, — а у Киёши наверняка были родные, не говоря уж о толпах его идиотских сейриновских друзей, которых он наверняка помчится спасать и, разумеется, погибнет в процессе. Присоединяться к нему в этом Ханамия совершенно не планировал. А во-вторых, с чего он вообще думает о Киёши Теппее? Впрочем, выбраться из города Ханамии так и не удалось. *** А значит, он все-таки не ошибся насчет Киёши. Тот, похоже, действительно кидался помогать всем, кто под руку подвернется — и поплатился за это. Правда, почему-то Ханамии казалось, что Киёши скорее погибнет, чем станет зомби. Разве такие, как он, не пускают себе пулю в лоб, когда понимают, что через несколько секунд превратятся в чудовище, пожирающее людей? Впрочем, может, он просто не успел… Киёши стоял, чуть наклонившись вперед, ссутулившись, свесив руки, и смотрел на Ханамию не отрываясь и даже, кажется, не моргая. Взгляд у него был абсолютно пустой и мутный, как есть глаза трупа. Лицо было мертвенно-серого цвета, и на нем, как и на шее, Ханамия видел пятна, но определить, трупное ли это разложение, синяки или грязь, не мог. Одежда висела лохмами, волосы стояли дыбом — они, к слову, практически не отросли с тех пор, как Ханамия видел Киёши в последний раз, и он отстраненно отметил, что этот факт, без сомнения, заинтересовал бы Имаёши. Прочие зомби потоптались немного, потом развернулись и зашаркали прочь. А Киёши шагнул ближе и с силой втянул носом воздух. Сам он, кстати, не пах ничем. Зомби вообще не пахли, хотя, по идее, должны были — трупным разложением, например, если они мертвые, или немытыми телами, если живые. Большинство людей, впрочем, утверждали, что запах у зомби все-таки есть, но никто не мог его толком описать. Ханамия же ничего не чуял. Вот интересно, а как он пахнет для Киёши? Очевидно, вкусно: тот придвинулся еще ближе и даже задышал чаще, будто возбудился. Ханамия нервно хихикнул и тут же оборвал сам себя. Истерики только не хватало. Хотя, если так подумать, что ему еще остается? Можно, конечно, ударить Киёши головой или вцепиться в него зубами, когда тот подойдет поближе, но толку-то, если зомби не чувствуют боли? Киёши подошел совсем вплотную, и Ханамия отчаянно завозился, пытаясь вытащить руки из пут и, кажется, раздирая кожу в кровь. Бесполезно. Ёбаные уроды! Он попытался лягнуть его связанными ногами, но они почти не двигались. — Хана… мия… — повторил Киёши, и до Ханамии с запозданием дошло — чертов зомби узнал его! Вот и гадай теперь, хорошо это или плохо. Да и какое это имеет значение, если зомби хочет жрать? Так, стоп. Киёши узнал его? А как это вообще возможно? Были случаи, он знал, когда живые встречали знакомых зомбаков, но чтобы те их узнавали — об этом Ханамия не слышал. В этот момент колени Киёши подогнулись, и он тяжело опустился на пол перед Ханамией. Ноздри его подрагивали, словно он ощущал какой-то невыразимо приятный запах. Ханамия шарахнулся назад и окончательно уперся спиной в стену. А Киёши придвинулся еще ближе, потом наклонился — и провел носом вдоль шеи Ханамии, шумно втягивая в себя воздух. Вот теперь Ханамии стало жутко. Ему еще не доводилось видеть, чтобы зомби вели себя подобным образом. Обычно они налетали и рвали — зубами в основном, почти не задействуя руки, — пока человек не падал замертво или не становился зомби сам, и тогда его моментально оставляли в покое. Но вот чтобы так… медленно, обнюхивая… либо Киёши — зомби-гурман, либо Ханамия чего-то не знает о поведении зомби, а он, если так подумать, многого, наверное, не знает, вот чертов Имаёши наверняка знает больше, не зря же он их изучает… В этот момент Киёши положил руку Ханамии на спину, недвусмысленно притягивая его к себе. Лицом он по-прежнему практически зарывался Ханамии в плечо, обнюхивая шею, вдыхая глубоко и жадно, как животное. А потом вдруг с силой сомкнул зубы там, где шея переходит в плечо, прокусывая кожу до крови. Это было охуительно больно. Ханамия заорал и дернулся, пытаясь вывернуться. Он воочию увидел, как Киёши методично выгрызает из него куски, — но, удивительное дело, в ответ на его вопль Киёши отпрянул, не выпустив, впрочем, Ханамию из объятий. — Про… сти… Ханамия не поверил своим ушам. — Что? — тихо выдохнул он. — Что ты сказал? На это Киёши не ответил. Он смотрел на Ханамию, и взгляд у него был голодный и жадный, а ноздри дрожали. — Хочу… тебя… Что?! Блядь, что?! Он не успел осмыслить это заявление. Киёши положил руки ему на бедра, потянул на себя, а потом принялся методично и неспешно сдирать с Ханамии штаны. Ханамия даже кричать не мог. Это была самая дикая и ужасная вещь, что происходила с ним в жизни. С тех пор, как начался этот гребаный апокалипсис, он не знал страха. Он действовал, он знал, что нужно делать, он был ловок, умен и находчив. Про него говорили, что зомби его не жрут — чушь, конечно, просто он был слишком быстр для них. И вот сейчас единственный зомби в мире, с которым Ханамия не хотел бы встретиться ни при каком раскладе, собирался его даже не сожрать, а явным образом выебать. Он изворачивался, извивался всем телом, выкручивался из захвата, не замечая боли в стянутых конечностях, пытался достать Киёши ногами. Но в виде зомби Киёши не утратил ни капли своей силы, и даже массу если и потерял, то как-то неощутимо — он навалился на Ханамию, вжимая его в бетонный пол, потом вздернул его под поясницу, приподнимая, и стянул штаны окончательно. Это было уже слишком. — Нет, нет, нет, хватит, пожалуйста! — заговорил Ханамия лихорадочно, ощущая, как паника подкатывает к горлу. — Пожалуйста, прекрати, прошу тебя… Киёши замер, внимательно глядя ему в глаза. — Про… сти… — выдохнул он снова. — Не… могу… мне… надо… Он съехал по бедрам Ханамии ниже — и в следующее мгновение тот ощутил, что у него взяли в рот. Его затрясло так сильно, что член непременно выскользнул бы из чужого рта, если бы Киёши не придержал Ханамию за бедра. У Киёши были холодные руки, нечеловечески холодные, сухие и жесткие. И во рту у него тоже было сухо. Все это было омерзительно неправильно, а самое ужасное — Ханамия ничего не мог с этим делать. Его насиловал зомби. Зомби, который раньше был Киёши Теппеем. Слезы обожгли щеки. Он заметался снова — и снова его придержали. В тишине комнаты слышалось только тяжелое, со всхлипываниями, дыхание Ханамии и непристойные причмокивающие звуки, которые издавал Киёши. С теми же звуками он мог бы и жрать Ханамию. Лучше бы сожрал. Да может, еще и сожрет. А потом Ханамия ощутил, как у него встает. Гребаный механизм. Киёши продолжал сосать, дыхание с хрипом вырывалось у него из глотки. Яйца заныли, Ханамия почувствовал, как сжимается в животе знакомый ком, сейчас, еще немного… На головке сомкнулись зубы. Острая боль пронзила Ханамию от макушки до пят, он закричал, содрогаясь от боли и оргазма одновременно, в глазах потемнело, а потом он перестал ощущать. *** Ханамия очнулся от того, что чьи-то руки растирали его запястья и ладони. Судя по ощущениям, руки и ноги ему развязали: кисти и ступни покалывало от приливающей крови. Мучительно ныл член и покусанная шея. Ханамия приоткрыл глаза. Рядом с ним сидел Киёши — он держал обе ладони Ханамии в своих и осторожно разминал их. Это настолько не вязалось ни с чем вообще, что некоторое время Ханамия лежал неподвижно и молчал, не соображая, что сказать. Киёши явно почувствовал, что он проснулся: не прерывая своего занятия, повернул голову и посмотрел на Ханамию. Тот вздрогнул. Взгляд Киёши был… нет, не то чтобы осмысленный или тем более такой, как раньше. Но из него определенно ушла некоторая муть, и сейчас в нем было в разы больше мысли, чем Ханамия видел до сих пор в глазах зомби… да и некоторых людей, если так подумать. Несколько мгновений они смотрели друг на друга не отрываясь. Потом губы Киёши дрогнули в слабом подобии улыбки, он развернулся, оказавшись у Ханамии между ног, наклонился вперед, нависая над ним, склонился к шее… Ханамия не успел ни напрячься, ни даже задуматься, чего Киёши хочет в этот раз — шершавый и неожиданно теплый язык прошелся по его шее, слизывая кровь, и Киёши издал довольный звук, подозрительно похожий на мурчание. Он обнял Ханамию за талию, чуть-чуть приподнимая над полом, вжимая в себя, потом опустил голову ниже, облизал сосок и тихо застонал. Он облизывал Ханамию. Обнимал своими огромными ручищами, которые, Ханамия готов был поклясться, были уже не такие холодные, гладил ими спину, бока, задницу, и облизывал — шею, грудь, живот, бедра. Ханамия лежал неподвижно, начисто забыв, что вообще-то он больше не связан, в полнейшем ступоре. А потом сопротивляться стало поздно — тело начало отзываться. Это было, черт возьми, приятно! В конце концов, у него не было секса… а вот с тех пор и не было. Гребаных четыре с лишним месяца, которые прошли с тех пор, как начался зомби-апокалипсис. Но не собирается же он и в самом деле трахаться с зомби?! Ханамия напрягся, но снова не успел ничего сделать. Киёши с неожиданной стремительностью всем телом скользнул вверх — и его губы накрыли губы Ханамии. От неожиданности тот открыл рот, и язык Киёши немедленно оказался внутри, такой же голодный и жадный, каким Ханамия его запомнил, он так же яростно вылизывал его рот, словно не хотел оставить там и капли слюны, и это было… Ох, это было хорошо. Ханамия застонал, поднял руки, обнимая Киёши за шею, притягивая его ближе. Жадные ладони шарили по его телу, тяжелое дыхание обжигало ухо. С каких пор у зомби горячее дыхание? Жесткие пальцы прошлись по яйцам, по члену, не коснувшись головки, покружили вокруг входа — и Ханамия вскинул бедра, захлебываясь воздухом. Киёши, впрочем, вставлять не спешил — кружил вокруг входа, ласкал яйца, мошонку, пока у Ханамии не встало снова. Интересно, мелькнула в голове вялая мысль, а у него самого стоит? Развить эту мысль Ханамия не успел — Киёши сунул ему в задницу палец, неглубоко, на фалангу, и тут же лизнул член. Ханамия ахнул и непроизвольно качнул бедрами, насаживаясь сильнее. Палец внутри начал двигаться — медленно, неспешно, в такт с движениями языка на члене. Прикушенная головка все еще ныла, но Киёши ее не касался, облизывая только ствол. Хорошо, блядь… Ханамия задвигался быстрее, но Киёши вдруг положил другую руку ему на бедра, придерживая, а потом начал вставлять второй палец. Ох, черт… В голове вдруг возникла картинка: разорванное на части тело зомби, куски которого ползут к нему: руки отдельно, член отдельно… Картинка была омерзительной, но неожиданно возбуждающей. Ханамия вскинул бедра, сильнее насаживаясь на пальцы. Вот теперь он хотел член. Очень хотел… Пальцы внутри задвигались быстрее, Киёши низко застонал, резче проводя языком по члену. Потом он согнул пальцы, нашаривая простату — и Ханамия низко закричал, выгибаясь и выплескиваясь Киёши в рот. Он обмяк на полу, чувствуя, как Киёши тщательно, словно боясь что-то потерять, вылизывает его член. Ну и ощущения. Он трахается с зомби. Зашибись… Мгновением спустя Киёши склонился над ним, внимательно заглядывая в лицо. — Ты как? — он произнес это почти без паузы, как нормальный человек. Ханамия смотрел на него снизу вверх, не в состоянии сообразить, что ответить. Под его взглядом Киёши будто стушевался — отстранился, сел на пятки, облизываясь и переводя дыхание. Он переводил дыхание. Зомби — переводил дыхание! — Киёши… — проговорил Ханамия и смолк, потому что понятия не имел, что еще сказать. На языке вертелся вопрос «Что ты такое?», но Ханамия сильно сомневался, что спрашивать подобное имеет смысл. Вряд ли Киёши ответит. Словно его имя, произнесенное Ханамией, было разрешением или приглашением, Киёши снова придвинулся ближе. Его глаза шарили по лицу и телу Ханамии, ноздри вздрагивали. — Хочу тебя… — проговорил он снова, потом затряс головой, и по лицу его прошла мучительная судорога. — Нет… неправильно. — Заебись, — вырвалось у Ханамии. Киёши вскинул на него взгляд. — Тебе надо… вернуться. Тут… опасно. — Опасно? — переспросил Ханамия. — Твои друзья вроде свалили, а ты… Киёши покачал головой. — Не друзья, нет. Я опасен. Для тебя. Он снова придвинулся ближе и ткнулся носом Ханамии в плечо. — Вкусный… — выдохнул он. — Сладкий… — Ты рехнулся, — констатировал Ханамия и тут же сообразил, что сказал очевидное. Киёши был зомби, в конце концов. Киёши поднял голову, и их лица оказались совсем рядом. Кажется, он пытался улыбнуться. Потом чуть отодвинулся и медленно поднялся на ноги. Ханамия смотрел на него снизу вверх, пытаясь понять, что происходит. Киёши собирается уйти? — Иди, — проговорил Киёши, делая шаг назад, к двери. — Домой. Развернулся и пошел — удивительно прямо и плавно для зомби, правда, по-прежнему хромая, — к выходу, и скрылся в дверном проеме. Минуты три после того, как Киёши ушел, Ханамия сидел на полу, не в состоянии осмыслить произошедшее. Все, что случилось, не укладывалось ни в какие его знания о человеческом и нечеловеческом поведении и вообще больше всего походило на начало какого-нибудь сентиментального фильма о любви зомби и человека. Рейтингового фильма, очевидного. И андеграундного — из-за гомосексуальной тематики. Непонятно только, почему в главных ролях Киёши Теппей и Ханамия Макото, два человека, которые настолько не должны были состоять друг с другом в романтических отношениях, что после того, как они перепихнулись, случился конец света. Ханамия услышал в тишине нервный смех и не сразу понял, что смеется он сам. Это немного отрезвило. Надо прекращать думать ерунду, вставать, благо он больше не связан, и выбираться отсюда. И каким-то образом не попасться другим зомби по дороге. Он начал подниматься. Ноги ощутимо подрагивали, то ли в них ток крови еще не восстановился, то ли от всего пережитого. Ханамия только успел подумать, что с великой вероятностью без помощи далеко не уйдет, когда услышал шаги. Шаги были со всей определенностью человеческие, быстрые и уверенные, но Ханамия по личному опыту знал, что это не повод радоваться — сюда его тоже люди притащили. Бежать на подкашивающихся ногах смысла не было, так что он подхватил с пола булыжник и приготовился. Надо было лечь и прикинуться мертвым, дошло до него, когда шаги зазвучали совсем близко, и Ханамия успел проклясть все на свете, особенно Киёши, за то, как медленно теперь работает его мозг — и в этот момент в проеме показался Имаёши с обрезом наперевес. Ханамия длинно выдохнул и опустил руку с булыжником. — Ну и вид у тебя, — проговорил Имаёши, опуская обрез. — Что-то я не пойму… — он обвел глазами помещение, внимательно рассмотрел Ханамию. — Ханамия, ты не выглядишь как человек, которого жрали зомби. Ты вообще-то выглядишь как человек, который хорошо провел время. — Дай одеться, — сердито проговорил Ханамия. — Не могу же я в таком виде идти. Имаёши улыбнулся и, чуть помедлив, стянул с себя плащ. — Сам почистишь. Ханамия поймал брошенный плащ и быстренько в него завернулся. — А теперь, — проговорил Имаёши — он не трогался с места, — расскажи-ка мне, Ханамия, что тут произошло. — Не твое дело, — буркнул Ханамия и попытался пройти мимо Имаёши в дверной проем, но семпай поймал его за плечо и слегка оттолкнул. — Боюсь, что мое, Ханамия. У тебя, прости, шея вон погрызена. Я допускаю, что тебя могли покусать в порыве страсти, но не до крови же все-таки. Я с тобой все еще разговариваю только потому, что ты до сих пор человек, а случаев медленного превращения в зомби я что-то не припомню. Ханамия машинально поднес руку к шее. Черт, а он и забыл, что гребаный зомби его покусал. Это что же, действительно придется рассказать все Имаёши? Вот же гадство.