We seemed like a good idea

У них не было войны. Они не два корабля в океане, которые не смогли разойтись и прийти к общему решению; они два корабля, которые специально выбрали иной путь. Никто не заставлял. Они сами. Добровольно сдались. Разрушили своими руками. И все случилось не за один день. Не за один телефонный звонок. Смерть тянулась месяцами; мучительная, незаметная и оглушительно тихая. Тянулась сквозь съемки, сквозь разговоры, сквозь холодевшие взгляды. Да, отношения было принято скрыть. И они скрывали. Не от коллег, а от фанатов. Все актеры в курсе, и если Лиа после окончания съемок первой серии, после символичного Donʼt Stop Believin', бросилась к нему на шею, никто не посчитал это странным. Все тогда долго обнимались, но они дольше всех. Потом она отстранилась, и они еще дольше смотрели друг другу в глаза. Как прекрасно, что у них совместное шоу. Совместная жизнь. Кажется, кто-то из присутствующих тогда крикнул «Снимите комнату!». В этом и проблема. Они оба горели пламенем. Они — огонь. У обоих столько амбиций, столько надежд на будущее и они есть друг у друга и… это слишком много. Так не выйдет. Рано или поздно, они бы оба сгорели дотла и обвинили во всем судьбу. А ведь так они и сделали. Съемки шли, а они отдалялись. Каждый день — один шаг назад. Мэтт перестал будить ее по утрам, хотя заходил каждое утро (у него были ключи), включал телевизор, делал кофе, пока она спала под огромным одеялом, свернувшись клубочком. Иногда, говорил, что Зак Эфрон стоял под окном, а если девушка не верила, то он выходил на балкон и притворялся, что разговаривает с ним. Лиа не выдерживала и вылезала из кровати, но на балконе ждал Мэтт, который тут же хватал на руки и нес в ванну. Съемки шли. Мне нужно альбом записывать, прости, сказал он, а Лиа еще ни о чем не подозревала. Она была счастлива! Ее мужчина движется вперед по карьерной лестнице. Отлично, правда? А потом она перестала учить сценарий вместе с ним. У нее — новые друзья и проекты. У него — альбом, куча интервью и множество мероприятий. Ладно! Не страшно. Правда. Раньше, они были прикреплены друг к другу. Бетоном. Пуленепробиваемым. А сейчас, их связывала одна тонкая нить, которую так легко порвать. Они чувствовали, что погибали, но ничего не делали. Однажды, на вечернике Лиа села к Кори. На пять минут. Но задержалась на пять лет час. Окинув помещение беглым взглядом, она заметила Мэтта. Он сидел с этой Рене, какой-то моделью и смеялся. Как смеялся с ней. Тогда ком и встал в горле и осознание прибило к стене слишком больно, до сломанных костей: что вы натворили и почему не пытались остановить. Может, еще можно… Нельзя. Особенно после телефонного звонка, когда Гли ушел на перерыв. Она искала его номер в контактах, и раз пять проехала вниз его имя. Не могла увидеть. Уже не видела. Уже потеряла. И не хотела искать. — Привет, — она шмыгает носом. Простудилась. Смотрит в окно на пролетающие деревья, фонари, машины. Чувствует, что голос сломался заранее. Ничего не может выдавить. — Ты знаешь, зачем я звоню, — она скрипит зубами, наверно, еще грея надежду. От самого слова становится смешно. Надежда. Это уже так не модно. Мэтт молчит. Такого громко молчания она еще никогда не слышала и вряд-ли услышит. Он даже затаил дыхание. — Я знаю, — отвечает он четко и кивает сам себе, где-то в аэропорту. — Я сам хотел позвонить, но ты… — Мэтт, — нет, ее не удержишь. Она закрывает глаза и уже не узнает его имя, слетевшее с ее губ. Кто этот Мэтт? Лиа не знала. — Все очевидно, — ответы, Мэтт. Ответы. Неужели так сложно? Если бы ответил тогда, ты бы умер моментально. Была бы точка. Все было бы хорошо. Он всегда знал, что делать и как делать. Так пусть сделает что-нибудь сейчас, пожалуйста. Пожалуйста. Но боже, они даже не плачут, словно никаких отношений и не было. Будто никогда не спали вместе, не любили. А может и не любили. — Да, наверно... Значит, так правильно, — он говорил быстро, когда лгал. Нет, не проще, я люблю тебя, не видишь меня ломает. — Да, ты прав. Так проще, — теперь кивает она и обещает себе, что он не увидит ее грустной, плачущей или сожалеющей. Нет. Нет! Да она скорее сдохнет, чем так унизится. Гордость вдруг затуманила взгляды на жизнь. А это проблема: он такой же. Два огня. И они сгорели. Она снова одна. Она снова думает. И уже спустя минуту голова начала жутко болеть. Потрогала лоб — не горячий. Все ее тело сейчас ледяное. До утра она точно превратится в каменную статую. Боже, просто… плевать. Просто привезите шведов, я закончу и уйду. Наверно, электричества не хватало на батареи, потому что становилось реально холодно. И поздно. Мэтт оказался в том списке актеров/танцоров/певцов (в его случае, три в одном), которые шатались туда-сюда без возможности репетировать. Нужен свет, всякие различные декорации, спускающеюся с потолка, прожекторы, колонки, микрофоны… Бр-р-р! И ничего нельзя сделать. А Лие хотелось что-то сделать, чтобы убить время. Наблюдать за бегающим Мэттом из одного коридора в другой уже становится странно. И вообще, в поле зрения попадала только его спина и задница, потому что бегал он быстро. В электрике она не разбиралась. Видела, как папа ремонтировал лампочки в детстве, но не больше. И что электрики вкручивали и закручивали — Лиа не знала, но стояла рядом и подавала инструменты. — Так тут пробки вылетели или поток перекрыли из-за ремонта? — подтянулся и Мэтт; не выдержал. Он мог проводить часы в одиночестве, в четырех стенах, но сейчас психанул из-за завтрашнего мюзикла. Девушка моментально перевела взгляд на него и бесконечные мысли утихли. — Перекрыли поток. А мы пытаемся подсоединить провода к другому источнику, — рабочий на корточках отвлекся от дыры в полу и повернул голову к мужчине. Он стоял, с руками в боках и разглядывал кучу спутанных проводов и кнопок под паркетом. Оказывается, если убрать пару деревяшек, можно открыть много нового. О. Опять. Головная боль опять возвращалась и Лиа так глубоко и тяжело вздохнула, что, кажется, привлекла внимание. Даже сил нет злиться и смотреть на часы. Пускай все как-нибудь плывет по течению. Пусть это самое и медленное течение в ее жизни, твою мать. Она обнимает себя и потирает плечи, держа в одной руке гаечный ключ. Задумалась о чем-то, смотрела в сторону. Боковым зрением Лиа заметила движение и повернула голову: он тянул куртку. Да-да, Мэтт только что снял куртку и собрался отдать ее ей, а она собралась отказаться. Но суть в том, что Моррисон не спрашивал. И не предлагал. Просто отдал ей. А если бы девушка вежливо помотала головой, она бы, скорее всего, снова превратилась в куклу, которую Мэтт сам оденет. И вообще, ее пальто где-то за кулисами. У сумки. И зная это, Лиа все равно взяла его куртку. Мы превращаем жизнь в сериал, мы заигрались. Кори всегда спрашивал. Ему нужно было знать, хочет она этого или нет. И по какой-то причине, Мэтт учитывал только свое мнение. Давай, еще посравнивай их. Ведь тебе совсем делать нечего. Их нечего сравнивать. Небо и земля. Если не Земля и Юпитер. Или не разные галактики. Тьфу, заткнись уже. С недоверием, она С немым, необъяснимым недоверием надевает его куртку и прерывисто вздыхает. Размер не тот. Рукава длинные, свисали. Еще бы! Через секунду, он уже не смотрит и полностью погружается в разговор с электриком. Его правда интересует электричество большее Лии. Иногда, ему плевать чуть меньше. Нагретая куртка его телом согрела сразу. Незаметно опустив голову к плечу, Лиа принюхалась и поняла: тот же бренд парфюма. И тот же его особенный запах, принадлежащий только ему. Как обычно. Что в нем вообще изменилось, кроме прически? Электрики пообещали закончить через час. А на дворе наступил завтрашний день. Многие ушли, но команда Finding Neverland осталась, ведь их генеральная репетиция должна состояться. Завтра времени не будет. Так что, если придется проторчать здесь всю ночь, что ж, им понадобится кофе и терпение. Особенно Лие бы не помешало терпение. Обратно на стул. Локти в колени. Пытаться не уснуть. Смотреть на черное блестящее пианино впереди. Ответить на звонок мамы. Позвонить Кристоферу. Узнать, что самолет вылетел. Пытаться не уснуть и не думать о Мэтте, который уселся на то самое пианино. Он задолбался тут торчать без дела не меньше ее. Как ему не холодно в одной рубашке? Ах, да. Он сам состоит из-за льда и вечной зимы. А Лиа больше похожа на весну и такая температура в помещении ее точно не устраивала. Сонные и уставшие взгляды пересекаются и они оба улыбаются. Короткие, слабые, ничего не значащие улыбки. На плечах Лии все еще его куртка. — Будешь здесь всю ночь? — если бы ее спросили, зачем заводить с ним разговор, она бы ответила: из любопытства. Но на самом деле, девушка пользовалась моментом. Момент, который не повторится. Когда она еще сможет поговорить с ним? Узнать как дела? Постоять рядом? Дотронуться? И может, на секунду подумать, что все в порядке. Все как раньше. Все идеально. О каком вообще идеально она говорила… Перегретое сознание подкидывало какие-то неподъемные мысли и вынуждало думать. Она не скучала. Это тихая и легкая тоска по человеку, как человеку. Это миллион вопросов, которые хочется решить прямо сейчас. Это осадок на душе. Капля гордости. Миллион ненужных слов, которые Лиа не хотела говорить тогда, но хочет сейчас. Такая глупость, Господи. Чистое ребячество, будто ей лет десять. Хочется доказать что-то ему, напоследок. Доказать, что он не единственный такой умный и успешный, и красиво уйти, взмахнув волосами. Этого она хотела. Слишком долго она играла Рейчел Берри, а Уилл - слишком долго не хотел любить ее. — Если придется. Да, — вздохнул и сказал чуть громче, потому что они находились на расстоянии. Поэтому Лиа делает глупость и поднимается на ноги. Идет к нему, со скрещенными руками на груди. — А ты как? Устала? — Морально. Да, — грустно улыбается и опустив голову, все же замечает как мужчина спрыгивает с пианино и стук его ботинок глухим эхом отдается в стенах. Может, он тоже хотел воспользоваться моментом и притвориться, что они старые добрые друзья, которые всегда могут по дружески поболтать? Сделать вид, что они не спали вместе? Сделать вид, что они — не жалкая трагедия? У них так хорошо получалось играть. Ах, сколько у них наград за их актерство. — Все будет нормально, — он медленно приблизился к ней и повернулся в сторону сцены. Лиа верит и кивает сама себе, — как только включат это гребанное электричество. Сколько можно уже… Внезапно раздался ее тихий смешок; Мэтт нахмурился, но тоже рассмеялся. Раз смешно ей, значит смешно и ему. На часах пол первого и в зале гробовая тишина: кроме стучащих электриков и ржущей парочки. Действительно, они там все назло не пытаются поторопиться? Он по прежнему облизывал губы. Сейчас чаще, потому что на улице лютый мороз и колючий ветер. А у Лии в сумке по прежнему гигиеническая помада. Только не клубничная, а персиковая. И из другого магазина. И она бы могла предложить ему, но не станет. Потому что он — не ее дело. Она давно не могла волноваться за губы Мэтта. Давно не могла поправлять ему галстук, потому что он слишком сильно затянул. Не могла завязывать шарф вокруг шеи. Не имела права ругать за то, что надел тонкую куртку. Не могла внезапно заскочить на его спину и повалить на пол. И уж точно не могла обнимать его, просто потому что захотелось. Она могла, но обнял бы и он в ответ? Лиа успокаивается спустя двадцать секунд и поворачивается к нему. В этот раз слишком наглядно и слишком заметно для них обоих. Дурацкий взгляд просто магнитится в его сторону. Мысли громко пульсируют. Глаза рассматривали его лицо, будто Лиа видела его впервые. А он мягко улыбался, позволяя молча стоять вместе. Это больше, чем достаточно. О чем она там думала и на что надеялась, Мишель сама не до конца поняла, но сделав медленный шаг к нему, встала вплотную и прислонилась щекой к его грудной клетке. Чуть выше. Что-то вроде объятий? Она его не обнимала. Руками она держалась за воротник куртки. И тишина. Они не сдвинулись с места. Что самое важное: он не сдвинулся с места. Отходы от сценария и импровизация: вот что у обоих текло в крови. Когда умер Кори, ей понадобилось вечность, чтобы восстановиться. Она и сейчас не до конца целая. Заклеила рану пластырем и думает, что так оно уйдет. Заживет само. Но боже, на съемках серии The Quarterback ее сила и терпение трещали по швам: все играли страдания, но на самом деле никто не играл. Все учили сценарий, но на самом деле, никакого сценария. Конечно, текст составляли, но в процессе участвовали и актеры, которые хотели рассказать своего видение Кори Монтейта. И каждый внес свои пять копеек. С Мэттом они уже созванивались. В ту же ночь, когда позвонили Лие. Ей звонили многие, но где-то в звонках потерялось его имя. Он не был особенным. О чем они говорили? Ни о чем. Они молчали. Оба плакали: конечно, он держал себя в руках, старался не всхлипывать и не ныть девушке, как ему жаль, как ему жаль ее и всех, и жаль, что это происходит. Лие это не поможет. Поэтому они молчали на разных концах страны и шумно вздыхали; прижимались к телефонам, словно как-то могли почувствовать друг друга. Они могли. Они чувствовали. Следующий шаг: совместная сцена. Разговор о Финне, который на самом деле превратится в разговор о Кори. Она обязательно заплачет и скажет все, что должна была по телефону. — Как Вы? — спрашивает Рейчел, подходя к пианино. По правде говоря, Лиа слишком вымотана, чтобы плакать снова. — Я в порядке, — отвечает Уилл. Нет, это не Уилл. — То есть я не в порядке, но да, я держусь. Мэтт всегда держался. Всегда играл, будь то сериал или реальная жизнь. Прятался. Путался. Не замечал той тонкой грани между экраном и реальностью. Рыдать как девчонка ему казалось слабостью, даже если речь о умершем друге. Нельзя умирать вместе с ним. — Но важнее: как ты? — он уже склонился над пианино и дотронуться до руки Лии не такая большая проблема. Не по сценарию? Какая разница. Тут все не по сценарию. Ему просто хотелось быть рядом. А ей хотелось быть рядом с ним. Не на всегда, всего лишь на эту сцену. Ледяной камень в душе, но сама его кожа горячая и оказалось как теплое покрывало для ее руки. Боже. Мне это правда нужно, Мэтт. Она положила свободную руку поверх его, потому что одной мало. Теперь идеально. Теперь мы не по настоящему вместе. Фальшивый заботливый взгляд, который не мог быть более искренним. Прикрываются тенями Уилла и Рейчел и выходит потрясающе. Теперь на Fox, через две недели, покажут их чувства, вывернутые наизнанку. И их это устраивало. Он всегда знал: как, что и когда нужно Лие. А сейчас ей нужно почувствовать его присутствие. Мэтт обязательно исчезнет снова и не появится, потому что у него своя счастливая жизнь. И точно так же испарится девушка, потому что найдет свое место. Она обязательно найдет. А он может валить. Но сейчас, пожалуйста, будь здесь. В один момент, Лиа почувствовала его руки. Он скрестил пальцы на ее спине и продолжил молчать, словно, блин, все так и должно быть. Словно происходящее нифига не странно и словно никто и не расставался. Мы никогда не целовались, не трахались, не лежали в одной постели. Так лучше. Желудок противно сжимается и ей снова хочется его ударить. Дать чертову пощечину за все несказанные слова и за свою внутреннюю пустоту, с которой она не научилась справляться. Научилась. — Ты правда ни о чем не жалеешь? — зря. О, как же зря. Неугомонное любопытство Лии. Он знал, о чем речь. Не идиот. В памяти остался колкий вопрос с последнего интервью в Лос-Анджелесе. Что, никак правильно не ответишь? А где правильный ответ? Ответ, который бы их обоих устроил. Ответ, который бы не ломал кости. Который бы не окатил ледяной водой. Да, такого нет. Тогда зачем спрашивать? — Жалею, что вовремя не помог Кори. Шокирующая правда. Какой же он лицемер. У нее глаза до боли сжимаются и рот дергается. Кори. Обычно его имя срабатывало как успокоительное, но сейчас, только подлило масла в огонь. Сукин сын знает о чем речь и уперто заговаривает зубы. Бесит. Ты бесишь, Мэтт. — Только Кори? — Да, только он, — слишком быстро отрезал, и девушка не узнала его голос. Лиа, не надо, она кричит сама на себя в мыслях. У вас были остатки дружбы, остатки общих воспоминаний и вам повезло, что вы не разосрались, как среднестатистические парочки. Но нет, тебе хочется убить все живое. Чертовски верно. Ей не хочется никого оставлять в живых. Хватит надежд. Хватит «давай пообнимаемся, типа все нормально, а потом забудем друг о друге на ближайшие двадцать лет» фигни. Хватит нерешенных вопросов. Решаем здесь и сейчас. Прежде чем она успевает подобрать правильные слова чтобы решить избитую и измученную проблему, Мэтт отдаляется и уходит. Трус. Почувствовал неладное и сбежал. В нем столько прекрасного, но он трус. Порой эгоист. Притворщик. Порой такая сволочь, что ничего, кроме как прибить его в голову не приходит. Она уже не понимает, чего хочет. Бесит сама себя! Но если начала — заканчивай. Или он всю оставшуюся жизнь будет думать, что у него за спиной влюбленная и сохнущая по нему Лиа Мишель. Нет там никого. Я не люблю тебя и ты должен иметь в виду. А еще на ней его куртка, которую он готов отдать, лишь бы не вскапывать прошлое. Лиа, чуть чуть ненавидя себя, призраком идет за ним в сторону гримерных. Оправдывается курткой. Куртка, куртка, куртка. Пусть заберет свою куртку. Дверь в мужскую гримерную открыта, и когда она заходит, Мэтт стоит спиной. Как же хорошо они друг друга знают. Он знал, что Лиа перфекционист и просто так незаконченный разговор не бросит. Зато, Мишель демонстративно бросает куртку на пуфик, но мужчина стоит спиной. Копается в своей сумке. Гордый. Трусливый, самовлюбленный, эгоистичный и лицемерный баран. Как можно уйти, подарив очередную, безответно влюбленную фанатку? Да пошел ты знаешь куда. — Я не люблю тебя. Бах. Как выстрел. Как выстрел из пушки посреди белого дня. Все вокруг содрогается и застывает, в ожидании. Кажется, стрелка на часах остановилась, лишь бы увидеть, что будет дальше. Оба замерли на какую-то долю секунды. Он был уверен, что ослышался. Лиа замерла. Коленки начали слабеть. Даже перестала моргать, надеясь, что не сказала это. Ты не могла этого сказать. Дернула головой в поисках другого дурака в комнате, который, возможно, сказал это. Но нет никого кроме их двоих. Легкие просят воздух и она слегка приоткрывает рот, шумно втягивая остатки. Может, она сможет провалиться сквозь землю. Или отмотать время назад, чтобы ситуация не достигала дедлайна. Мэтт застыл тоже. Руки по прежнему в сумке, но уже ничего не ищут. Взгляд упирался в стенку перед носом. В него будто выстрелили. Он не готов пошевельнуться. Ты не можешь вороваться в комнату, сказать между делом что не любишь его, и уйти. — Это на всякий случай, знаешь. Если ты подумал, что я не забыла и что я скучаю или типа того, — голос хриплый, тихий, ломается. Он не принадлежит Лие. До смерти страшно. Когда мужчина начал медленно разворачиваться, ей вообще захотелось сорваться и убежать. Но она продолжила, опустив взгляд на его грудь, — я в порядке и я счастлива. Так же как и ты. Она отчаянно пыталась доказать что-то, думая, что сможет гордо уйти с чувством выполненного долга. Но с каждым словом хуже: с каждой секундой понимаешь, что это гребанный конец света. — Лиа. Все нормально? — у него такой взволнованный и изучающий взгляд, что Лиа чувствует себя на приеме у доктора. Да почему ее трясет от злости и непонимания, а он стоит, как укротитель диких животных, пытается осторожно подойти к девушке. — Ты выпила? — Да боже, иди ты, иди ты к черту, — у нее сейчас снесет крышу. Ее злость граничила с каким-то отчаянием и сумасшествием. Уже настолько все задолбало, что… Она боится самой себя и своих слез, которые не дай бог засияют перед ним. — Я просто, просто хотела знать, что случилось. Теперь он понимает? Теперь дошло? Мэтт просто смотрел. Впитывал ее. Изучал. Пытался понять. И он понимает, но на самом деле, ничего не понимает. А ведь начало дня ничего не предвещало. Лиа дышит, как загнанная лошадь, пытаясь успокоиться и собрать обрывки мыслей в одно целое. Пытаясь собрать картину Мэтта Моррисона по кусочкам, расставить везде точки, но он. Не. Позволял. Отгородился стеной цинизма, его любимое. — Прошло шесть лет, — серьезно и как-то безнадежно отвечает он, и будь они в шумном месте, Лиа бы не услышала. Но в комнате слишком тихо. — Да хоть десять, — девушка лихорадочно кивает. — Мы не в чем не разобрались. — Да нет, — улыбка. На нем улыбка! Мэтт улыбнулся, явно надсмехаясь над ситуацией в целом. Она заметила. И внутри что-то умерло. — Мы же расстались. Были причины. Это расстались понижает температуру в помещении и Лиа прикрывает глаза на секунду, осмысляя его ответ. Его слова. Его голос. Переваривая происходящее. А когда открывает, встречается с его зелеными глазами и погибает. Все отвратительно. Они не сделают лучше. Они портят испорченное. — Ты постоянно бежишь от чего-то и я не понимаю от чего, — уставший голос хрипел. — Почему ты играешь роли? Почему ты хоть раз, — глаза закрываются, а Мэтт сглатывает, — хотя бы сейчас, не побудешь самим собой? Довольно грубо для него. Для человека, который успешно притворяется всю жизнь, брошенная правда в лоб кажется оскорбительной. А что он делает, когда ему дерзят? Вежливо отвечает? Да, он бы мог. Но он не станет. Раз уж бросаемся в крайности, давай, бросимся в другую. — Привет, я Мэтт, — он протягивает руку и Лиа удрученно смотрит сначала на нее, а затем переводит взгляд к его лицу. Не верит. — Играть роли — моя профессия. Твоя тоже. Я думал, мы знакомы, — натянутая улыбка и саркастичная усмешка. Девушка по прежнему смотрит. — Все? Разобрались? Так ты хотела разобраться? Звук по­щечи­ны слиш­ком гул­кий для ма­лень­кой гримерной. И Лиа сама его испугалась, когда опустила руку. Она не выносила его дерзости, его неуместных шуток и вообще, когда он так начинал издеваться. Она уже жалеет. Сколько можно жалеть? Тебя было так мало в моей жизни, а сейчас — только ты внутри. И ты — разъедал. Его лицо все еще повернуто в сторону. Рот открыт от удивления. Он не верит. Да, Лиа тоже не верит. Не двигается. Не моргает. Время для них обоих остановилось. В который раз? Она никогда не думала, что дойдет до этого. До злости. До желания расплакаться и громко захлопнуть дверь. Не могло же ей быть так больно. Да из-за кого угодно, но не Мэтт. Он не мог вызывать слезы, Лиа драматизировала по другим поводам. Так почему ее щека все-таки мокрая. Лиа замечает слезу, но в состоянии полнейшего шока и непонимания не убирает ее. Дыхание дрожит, рвется, как и ее горло. Его сжимает невидимая колючая проволока: пробивает кожу до крови, до мяса и впивается шипами дальше. Как же невыносимо противно. А еще ей страшно. По настоящему страшно, за то, в кого они превратились. Ведь уже ничего не перечеркнуть. Так ты меня любишь. Он только сейчас понял. Лиа поняла давно, а он только сейчас. Вот придурок. Пень. Нетнетнет. Не нужно никаких осознаний и лампочек в голове. Девушка несется к двери, по ходу активно стирая Мэтта из мыслей, смывая с кожи, с глаз, с губ, удаляя из своей никчемной жизни. Хватит уже. Сколько можно тонуть в грязи. Ей почти удается открыть дверь; она могла поклясться, что увидела в коридоре гуляющих шведов. Она вдохнула свободу, но дверь с глухим стуком захлопывается под давлением его руки. Она ни за что не повернется. По спине бежит холодная дрожь от его близости и Лиа прислоняется к двери. Ее спасательный круг. Вот тут уже начинается паника и простое желание выбраться. Она всхлипнула и зажмурилась, не узнавая себя; боже не узнавая ни себя, ни его. Мы разобрались, ты прав. Наши отношения — дерьмо, в котором не нужно разбираться. Забудьзабудьзабудь, забудь. — Забудь. Все нормально, правда. Все в порядке, мы разобрались, я пойду… — теперь она собралась сбежать, как последняя трусиха. Голос ломанный, но она держит себя в руках. — Лиа. — Нет, гости уже приехали, я не… Чего она ждала? Не того, что он делает, точно. Развернул к себе как куклу и не поцеловал, не поцеловал. Столкнулись лбами, Лиа ахает и распрямляет пальцы, не может ничего сделать. Он держал за кисти рук. Доигрались. Ее голова ударяется об дверь. Наверно, на затылке будет шишка. Плевать. Они уже проходили через романтику, прелюдия, все эти свидания и нежное начало поцелуев. Уже не до этого, потому что они знали друг друга. Знали так хорошо, что плакать хотелось и долбить кулаками в стену. Мы не целуемся, это скучно. Это не то. Было. Их лица прилипают друг к другу и он чувствует, как его кожа впитывает ее слезы. Мэтт не понимает. Сейчас никто ничего не понимает. Губы соприкасаются, или это его дыхание. Их дыхания. Очень близко, но нам не надо физики. В ее губы, мы не целуемся. Лиа хочет не дышать, чтобы не связываться с ним даже через воздух. Он почти забыл ее вкус. Как он мог? Нет, он слишком гордая скотина, чтобы признаться. Но он зол. И он бесится, что оставил ее одну. Что он не проверил в первый же день, в порядке ли она. Они оба были в порядке. Обоим было все равно. И они оба ошиблись. Ошибка, длиною шесть лет. Как грустно. Ну, что, что он пытался сделать? Успокоить? Тогда, в конце года Мэтту вручат награду, за худшую поддержку в мире. Или доказывал? Что доказывал? Им нужно чуть-чуть постоять вместе. Навсегда не будет, только сейчас. Нет, это война. В их губах спрятана вечная, кровавая, беспощадная война и в конце концов, один должен сдохнуть. Мы не поцелуемся, мы просто стояли очень-очень близко и дышали, все-таки вдыхали друг друга. Хочет отвернуться. Хочет выжить. Но не выходит. Слабее, медленнее, чем он. А он кладет руки на ее щеки и держит голову прямо, не позволяя двинуться. И как тогда, как на съемках, ей захотелось коснуться Мэтта и как сейчас, она дотрагивается до его руки и чувствует что-то ледяное. Холодный метал. Его кольцо. У него только сейчас крышу снесло. А ведь ответственный: взрослый мужчина, который отвечал за свои действия. Ну и как он объяснит это? Никак. Они уже целовались тысячу, миллион раз, но ни разу не было так невыносимо чувствовать друг друга. Не было больно, и уж точно они не хотели убивать. Но они не хотели. Не в этом простом, тупом, банальном смысле. Хотелось разрушить всю жизнь. Хотелось растерзать друг другу последние адекватные мысли. С головой окунуться в эту грязь и всю эту неправильность, чтобы дошло наконец — ничего не выйдет. До них обоих, идиотов, должно дойти. Лиа застыла в его руках. Они оба застыли, опаляя друг друга горячим, обжигающим дыханием. Сгорим ведь. Что нам делать? Что мы собрались делать? Стоять, загнутыми в угол? Он шумно сглатывает. Смотрит на нее. Она опустевшими глазами смотрит на него. Уши сдавливала тишина. Они — два глупых ребенка, потерявшие в друг друге здравый смысл. Самое страшное теперь, — реальность, медленно опускающаяся на их плечи тяжелым грузом. И сожаление. Острое, колкое, холодное. Дало звонкую пощечину обоим. Как вы могли так близко, почему вы вообще в одной комнате. — Почему ты молчала? — отчаянно и тихо шепчет оно, и голос дрожит. Он ненавидит этих двоих. — Почему молчал ты? — они по прежнему слеплены друг с другом. Только сейчас, только сейчас. Мэтт выдыхает, и усмехается для себя. Не верит. Или все же поверил, поэтому медленно, отпуская ее руки, отпуская Лию. Не задел ее, не подвинул. По моему, он исчез спустя некоторое время. Лиа помнит, что стояла одна. Даже когда он стоял перед ней, взгляд Лии упирался в стену, за его спиной. На щеках потекшая тушь. А сами глаза пустые, ничего не видящие, не понимающие. Она не дышит, зная, что воздух пропитан им. Она пропитана им. Его запахом, его существованием, но это временно. Тогда, сто лет назад на Бродвее, когда ты предложил мне кофе, Мы казались хорошей идеей.