Девочка-монстр

2015 год. Кровь растекается по её рукам. Капает на платье. Течёт по ногам. Идти не возможно. Она скользит босыми ногами по крови, и это раздражающий хлюпающий звук. И кто так противно кричит. Мама? Мама очень напугана. Что могло её так напугать? Клементина тянет к ней руки, чтобы обнять, но мать в ужасе отшатывается. Как невежливо. У неё под ногтями кровь. Кровь капает с волос, течёт по шее. Кровь у неё на губах и зубах. Этот пьянящий вкус. Кровь повсюду. И это должно её пугать. Клементина, любящая дочь и сестра, девочка, которая была влюблена. Девочка, у которой не получилось стать матерью. Невинные девочки боятся крови. Клементина всё же поскальзывается и падает. Брезгливо шарит руками по полу в точках опоры, руки натыкаются на что-то мягкое. Что-то большое и предсказуемо окровавленное. Она пытается рассмотреть. Кровь стекает со лба и застилает глаза. Она размазывает её по щекам и векам, настойчиво пытается разглядеть, а потом приходит Людвиг и утаскивает её в темноту. И только тогда она просыпается. Всякий раз. Клементина ненавидит этот сон. И Людвига. Во всё виноват Людвиг. Это сделал Людвиг. Пожалуйста, это сделал Людвиг. Конфликт межу оборотнями и вампирами можно прекратить потом. Сначала нужно оторвать голову ведьме. Пусть Людвигу тоже снятся кошмары. Эйприл не заперла дверь. Более того, она повесила на дверную ручку табличку. «Входите. Я никого не боюсь». Клементина усмехнулась и попыталась вспомнить, сколько лет ведьме. Откуда такое ребячество? Эйприл она нашла на кухне. Она рассчитывала, что в три часа ночи ведьмочка, всё-таки, будет спать. А не сидеть, уставившись в одну точку, с неестественно прямой спиной, вцепившись обеими руки в кружку. В железную кружку. Клементина задумалась, сколько кружек разлетелось под этими обманчиво тонкими пальцами, прежде чем, Эйприл перешла на железную. - У меня бессоница, - глухой голос вырывает вампиршу из задумчивости и заставляет вздрогнуть, - не думала, что вампиров так легко напугать. – Эйприл усмехается как-то невесело и пододвигает Клементине высокий бокал. С кровью. - Как мило. Ты меня ждала. - хотела убедиться, что твой голод не помешает нашей беседе. - Я пришла убить тебя. - Ну, разумеется. Ночью, тайком. Зачем же ещё тебе приходить? А как насчёт эпичной битвы? - Я предпочитаю нападать со спины. Как все вампиры. Мы не нападаем на опытных колдунов напрямую. Мы ценим свою жизнь. - Это очень мудро. Но напасть на меня со спины не получится. Ты не такая уж и не заметная, как думаешь. Так может, поговорим? - О чём? - Мне не нужна твоя смерть. Но если мы с тобой схлестнёмся, я одержу победу. Людвига твоя смерть расстроит. Мне придётся объясняться. Или прятать то, что от тебя останется, чтобы Людвиг не пришёл ко мне выяснять отношения. Знаешь, не люблю вампирских истерик. - Почему ты думаешь, что убьёшь меня, заносчивая девочка? - Потому что я всегда убиваю тех, кто на меня нападает. Это моя особенность – я живучая. А ты сама призналась, что не привыкла драться. У тебя нет шансов. Уходи с моей кухни, Клементина. - Я уйду. Но подкрадусь к тебе, когда ты не будешь ждать. Вырву твоё глупое сердечко. Живи и жди этого момента. Ты станешь дёрганой, нервной, ты будешь молить меня о пощаде. Эйприл подняла от кружки удивлённый взгляд. – И ты считаешь, что после этого заявления, я позволю тебе уйти? Я за честные схватки. Умирать от удара в спину, я не намерена. Клементина медленно протянула изящную руку к бокалу с кровью. – Тогда не возражаешь, если я подкреплюсь и увеличу свои силы, самоуверенная девочка? - Я не могу отказать сестре моего друга в последней трапезе. Наслаждайся. Клементина плеснула кровью в лицо Эйприл и бросилась к выходу. И врезалась в закрытую дверь. - Она захлопывается. Войти легче, чем выйти. Даже мне не чужды меры предосторожности. Клементина обнажила клыки. – Наверное, стоило выпить крови, да? - В этом вся проблема монстров, все наши хитрости рано или поздно оборачиваются против нас. Честные поступки тоже могут обернуться против нас, но тогда мы, хотя бы, можем кого-то винить. - Хватит болтать! – Разъярённая вапмирша кинулась на Эйприл, та увернулась. И удивлённо посмотрела на своё плечо. По нему сползала струйка крови. - Ты быстрее, чем я ожидала. - Мне слишком много лет, чтобы какая-то девчонка с завышенным эгом, могла бы мне навредить. - О, а вот это я слышала много раз. И все, кто это говорил, мертвы. – Эйприл вытащила из рукава осиновый кол. Клементина бросилась на неё. Девчонке не попасть прямо в сердце, она слишком быстрая. Резкая боль пронзила все клеточки тела. Но она не рассыпалась, кол прошёл в миллиметре от сердца. – Ты промахнулась. – Клементина схватила девчонку за шею и приблизила вплотную к себе. Легонько нажала, чувствуя как по пальцам заструилась кровь. Она будет отрывать голову так медленно, как только сможешь. Наслаждаться ужасом этой девчонки. Только в зеленых глазах ужаса почему-то нет. Только сочувствие. Эйприл отряхнула с себя пепел, оставшийся от Клементины и подобрала оба осиновых кола. – Проблема убийства вампиров в том, что Клементина, что в движении их убить очень трудно. А вот таких расслабленных, уверенных в своём преимуществе – легко. Но ты ведь меня уже не слышишь. Минус один. Оборотень даже не успел ее заметить. Молодец, Эйприл. Только, что делать с оставшимися двадцатью? Девушка оглянулась на отставших друзей. Ведь, они еще друзья, да? После окончательного ухода Стива из команды отношения стали натянутыми. Эйприл метнула волну в сердце оборотня, готовившегося вырвать сердце Веры. Минус два. Надеюсь, чтоя об этом не пожалею. - Мы не справляемся, - крикнул Эрик. Они не убивают, только ноют. Хотят умереть? Или хотят, чтобы я умерла? Потому что война затянулась? Или потому что это только моя война? Два резких взмаха руками. Минус четыре. - Ты прав, Эрик. Мы не справляемся. Я справляюсь. Где этот чертов Людвиг с подкреплением. Где, вообще, черти носят всех мужчин, когда они очень нужны? Или это происходит только с моими мужчинами? Минус пять. Минус шесть. Минус семь. Минус восемь. Может, не сражаться? Не будет ночных кошмаров, херувимчиков, осуждающих глаз Веры? Вообще ничего будет. Хотя это было бы скучно. Минус девять. Минус десять. Может, сдаться? Я так устала. Волна настигает еще две цели. Минус одиннадцать. Кто-нибудь кроме меня убьет хоть одного оборотня? Пора менять друзей. Эрик бестолково посылают волну, не попадая в цель. А Вера просто испуганно к нему жмется. И это моя команда? В какой момент мы перестали быть друзьями? Оборотень один мощным прыжком пересекает расстояние между ним и Эйприл. Девушка посылает волну и промахивается. Грубая лапа врезается в грудную клетку и вытаскивает сердце. Колдун может жить с вырванным сердцем только десять минут, если не вернуть его обратно. Оборотень не долго радуется своей добыче. Эйприл не промахивается дважды. Минус двенадцать. Она не поднимает сердце. Может, его кто-нибудь раздавит? Я хочу этого или нет? Минус одиннадцать. Минус двенадцать. Минус тринадцать. Эрик посылает волну, и она попадает в цель. Минус четырнадцать. Неужели? Похоже, сам Эрик удивлен. Видимо, случайно. Сколько мне осталось минут? Восемь? Минус пятнадцать. Минус шестнадцать. Минус семнадцать. Минус восемнадцать. Минус девятнадцать. Минус все. И минус я. Минус я – и совсем не страшно. Ты зря боялся смерти, Расти. Спи, Эйприл. Закрывай глаза. Твоя недолгая хреновая жизнь закончилась. Тонкая, но сильная рука вторгается в грудную клетку. Эйприл, напрягает последние силы и пытается его оттолкнуть. Но она слишком измотана, а вампиры очень сильны. - Ты очень не вовремя, Людвиг. - Это вместо благодарности? – Вампир приподнял бровь в показном удивлении. Радуйся, все монстры мертвы. - Не все. Я жива. - Пафосно. Я решил убедиться, что ваша небольшая схватка с оборотнями проходит удачно. - Небольшая? Об этой битве будут слагать легенды. - Да. Прекрасная рыжая дева убила двадцать оборотней. - Девятнадцать. Одного убил Эрик. - О, тогда извини. Девятнадцать оборотней не тянут на легенду. - Эй! – Отсмеявшись, Эйприл откинула назад распавшиеся локоны и удивленно посмотрела на Людвига. – Что? - У тебя красивый смех. - Колдуний нельзя обратить в вампиров. Ты же знаешь. Если ты меня покусаешь, я умру от потери крови. - Не обязательно становиться вампиром, чтобы возглавить вампиров. Тебя бы приняли. - Потому что я достаточно монстр для этого? - Потому что ты достаточно лидер для этого. - Спасибо за предложение, но я, пожалуй, пас. Мне ещё нужно разгребать последствия ваших мини-восстаний - Мини-восстаний? А я думал, об этой битве сложат легенды. И я когда-нибудь обязательно уговорю тебя стать моей королевой. Если мои догадки верны, то тебе осталось не так уж много времени, Людвиг. - У тебя очень плохой вкус. Без Клементины стало как-то пусто. Наверное, он привык к её недовольному голоску, прожигающему взгляду, к ледяной ненависти. За столько веков привыкнуть можно ко всему. Он сказал всем, что его сестра сбежала. И что он ждёт её возвращения. Она забрала кое-какие вещи. Впопыхах свалила стул. Людвиг жил для неё слишком долго, чтобы не понять, что больше её не увидит. Клементина мертва. А тот кто старательно создавал иллюзию её бегства, просчитался. Самое паршивое, что не так уж много кандидатов на роль убийцы Клементины. Самое паршивое, что он обязан отомстить за смерть сестры. Самое паршивое, что даже к ледяной ненависти можно привыкнуть. Самое паршивое, что девочка с красивым смехом могла бы принести в его жизнь не много тепла. Самое паршивое, что девочка с красивым смехом убила его сестру Самое паршивое, что у неё были на это причины. Самое паршивое, что он не может перестать любить Клементину, как бы ни старался. Но он не заслужил этого, Он хотел спасти сестру. Может быть, сделал один неверный шаг. Но это она сама поубивала всех, кто ей дорог. Он взял на себя вину. И за смерть Генри тоже, она ведь малодушно забыла обо всех убийствах. Он давно искупил свою вину перед Клементиной за смерть ребёнка. Он не должен был родиться. Кем бы он был? Уродом? Умственно отсталым? Или хорошеньким брюнетом с серыми глазами и мелодичным смехом. Он бы скрашивал их одиночестве в богатом доме. Людвига бы звали дядей. Людвиг бы поглаживал седые усы и нянчил своих двоюродных племянников. Клементина бы вышла замуж, она бы шила себе богатые платья, порхала по дому, следя за порядком и грозила детям изящным пальчиком. Клементина была права. Это он виноват. Он испугался этого ребёнка. Испугался, что он завладеет вниманием Клементины и убил его. Убил, не дождавшись, когда поправится сестра. Всё то последовало за этим – только его вина. И сейчас он подыскивает себе оправдания, чтобы не убивать убийцу сестры. И ведь даже не нужно было убивать. Просто не возвращать ей сердце. Она ведь не собиралась его поднимать. Наверное, именно в это и дело. Она выглядела таким не монстром. Как Клементина, свернувшаяся клубочком, с куском отца в руке. Наверное, для многовекового вампира позорно так не разбираться в своём окружении. Они все монстры. Эйприл убила беззащитного ребёнка. Чтобы защитить тирана. И не высказывает никаких сожалений по этому поводу. Только не пытается поднять своё сердце. Так может, стоит оказать ей услугу – убить её. Вырвать сердце? И что дальше? Засунуть в коробку, повязать яркой ленточкой и оставить стоять посреди своей комнаты, чтобы напоминало о славной мести? Самое паршивое, что он знал, что Клементина может попытаться её убить. Это было так легко – просто закрыть на всё глаза и ждать исхода. Почему же так тяжело, после этого самого исхода? - Давай, полетаем! Как раньше. - Это твой конёк, Эйприл. Я не люблю сбрасываться с крыш. - Почему? - А если вдруг наши способности исчезнут? – Неожиданно спрашивает Вера. – Ведь в этом мире всё возможно. Что тогда? - Ну, это сотый этаж, так что мы превратимся в лепёшки. Возле твой могилы будет рыдать Эрик, а возле моей будет танцевать Расти. Так полетели? - Я – пас. И я думала, что ты хотела поговорить? - О чём? О том, что вы занимались непонятно чем, когда мы с оборотнями весьма талантливо убивали друг друга. Мне вставил сердце вампир, Вера. Не мои лучшие друзья. Вампир. О чём тут можно разговаривать? Я вам больше не нравлюсь, я поняла. А теперь я полетела. – Эйприл падет спиной вниз. Город встречает её привычным шумом, отчаянно бибикающими машинами, почти свежим воздухом и ложным ощущением свободы. Ночью не видно следов разрушений. Эйприл затормаживает и застывает над проезжающими машинами. Ночью почти можно представить, что несколько лет назад, она сделала другой выбор. Она всё ещё борется за добро, умеет дружить, и ей не снятся трёклятые красные ботиночки. А всё Людвиг. Это благодаря ему проснулась совесть. Вампир, увидевший в ней то-то хорошее. Так и подмывало сказать, что она укокошила его сестру. Но с Людвигом будет справиться не так просто как с его неуравновешенной сестрой. Людвиг слишком силён. Он сам принимает участие в битвах. Он умеет убивать. Умеет выживать. А она слабое человеческое создание, которому просто очень везло до определённого момента. Как застать такого вампира врасплох? Сказать, что станешь его королевой и напасть в минуту расслабленного восторга? Это слишком низко или она совершала вещи и поподлее? Есть ли, вообще, шкала подлости? Наверное, она будет скучать. Неизвестно, кто теперь станет королём вампиров. Людвиг умён и по-вампирским меркам милосерден. А ещё, его взгляд, голос, шутки заставляли её думать, что с ней для неё ещё не всё потеряно. Так что он сам напросился. Девочка-монстр будет отчаянно сражаться за возможность оставаться монстром. Как они проводят вечер? Мальчик, которого ему когда-то помешали убить, пьёт. Много пьёт. Хороший дорогой коньяк. А потом долго рассматривает помятые фотографии. В общем, довольно предсказуемо. Смешной тиран тоже довольно предсказуемо не спит. Он что-то читает, чертит и думает. Наверное, планирует, какой город ему захватить первым. И, правда, смешной. Мальчик, который пытается казаться храбрым, ждёт моего решения. Напряжённо ждёт. Потому что пытается спасти эту рыжую храбрую девочку. Сколько ночей он уже не спал, размышляя, какой джинн даст ему ответ? Милый мальчик. Люди так трогательны, когда к кому-то привяжутся. Девочка с очень светлыми волосами, подруга той рыжей, крепко спит. Даже немного завидно. Вот её брат не спит. Он рисует. Рыжие локоны, бледное лицо и яркие зелёные глаза. Джинн раздражённо кладёт когтистую руку на хрустальный шар. Та рыжая везде. Он снова смотрит на смешных людей, до которых ему нет дела. Чтобы не смотреть на рыжую. Конечно, она не спит. Он знает, что она сейчас делает. Всё же после стольких лет служения злу, так сложно кому-то помочь. Потому что ты не знаешь, чем всё закончится. Ты приложишь усилия к этому смешному добру, а всё будет ещё хуже. Эта рыжая девочка уже заставила его поверить. И чем всё обернулась? И чем она его взяла? Низкорослая, со спутанными локонами, лезущими в любопытные острые глаза. Бросающая туфлями и отбирающая его законную добычу. А всё Ингрид. Он бы не стал давать это глупое обещание, если бы знал, что будет жить вечно. Он не хочет нести груз ответственности. Вечный груз. Если в чём и был прав смешной тиран, заваривший эту кашу, так в том, что злым быть намного проще. Он не должен никому помогать. Джины не испытывают жалости, любви, они любят свободу и делают, что хотят. А ещё они не видят призраков. Ингрид, его ласковая, почему-то верящая в него Ингрид, сидит рядом, заплетает изящными пальчиками косу и ни о чём не просит. Если бы она просила, он бы велел ей убираться, не изводить его, свалил бы всю вину на неё. Он бы разозлился и почувствовал себя правым. Возможно, той ночью он даже бы смог заснуть. Если бы она просила, он точно не стал бы помогать рыжей занозе. Всё-таки Ингрид хорошо его знает. Всё-таки. Хотя один раз она и ошиблась. И он смотрит на рыжую девочку. Та как всегда безуспешно пытается расчесать буйные локоны. Как всегда, рассказывает сказки в пустоту. Как всегда, тихонько напевает себе под нос. Как всегда, сворачивается калачиком и засыпает. Как всегда, беспокойно ворочается во сне и просыпается с криком. Как всегда, делает вид, что всё в порядке. В этом они все – герои, монстры, трусы – похожи. Все всегда делают вид, что всё в порядке. Пока не становится слишком поздно. Ингрид тоже делал вид. Его добрая Ингрид делала вид, что всё под контролем делала вид, что верит в его глупое исправление. И к чему это привело? И ждёт ли рыжую девочку такой же конец? Когда-то Эйприл сказала ему, что он милый. Это было бессовестной ложью. Но, может, иногда даже джинн может попытаться сделать что-то… милое?