— Подъем, боец! — что-то очень громкое прозвучало над ухом Бэкхена, отчего тот, испугавшись, подскочил, словно на него вылили ведро холодной воды. Впрочем, посмотрев на недовольное выражение лица командира Пака, парень понял, что такой вариант был следующим в его огромном списке
«100 и 1 способ разбудить Бён Бэкхена», которым он уже успел один раз воспользоваться.
— Да встал я, встал… — сонно пролепетал брюнет, потирая заспанные глаза. К таким ранним подъемам он не был готов, как ни крути. Пусть Чанёль и предупреждал его, на деле оказалось, что встать в такую рань не так-то просто. Раньше, когда он еще работал на стройке, они поднимались к шести утра. Хотя бывали дни, чаще всего это были редкие праздники, когда им разрешалось поспать до семи. Таких случаев Бён помнит только два: на день весеннего равноденствия и на еще один военный праздник, запомнить который у парня не получилось от слова совсем.
— Если помнишь, у тебя осталось не так-то много времени, я не дам тебе отдыхать перед окончательным испытанием. Можешь и не надеяться на мои поблажки, — грозно сказал красноволосый, уже полностью при параде в своей идеальной форме. Пак сложил руки за спину и только бросил на младшего косой взгляд, повернувшись к нему в пол-оборота. — У тебя есть пять минут на сборы, время пошло, — сказав это, командир откланялся, прихлопнув за собой двери, а Бэк тяжело выдохнул и поплелся к шкафчику, чтобы надеть форму.
Теперь через зеркало на него смотрел уже не Бён Бэкхен, а Кан Банхён. Порой парню казалось, что он действительно уже никогда не станет прежним, ведь он перестал узнавать своё отражение, он стал думать совершенно по-другому. Он перестал быть собой и уже даже и не надеялся вернуться к своей обычной жизни, и что-то внутри подсказывало, что это невозможно. Теперь он носит другое имя, он, по сути, вообще никто, примеряет другие маски, скрывается за чужим именем и совершенно потерял себя настоящего. Кто он? Как его зовут? Он перестал быть уверенным в следующем дне и каждый день, сталкиваясь с кем-то из военных, он спрашивает себя:
«Они уже знают? Они знают, что я это и не я вовсе?». Ему страшно думать о том, что будет, если его личность раскроется, когда генерал узнает, что он не тот, за кого его все принимают. И что на самом деле думает Чанёль? Почему же ему так нравится держать паренька подле себя? Издеваться над ним и просто управлять, ведь Бэкхен должен слушаться его беспрекословно.
Каждый день парень поднимается утром с мыслью, что это его последний день, и все предыдущие ночи он закрывал глаза, проверяя, а точно ли он все еще живой? Не предсмертный ли это бред? Не те ли это две секунды, за которые, как известно понаслышке, твой мозг ещё не до конца осознал, что умер и продолжает и дальше бредить различными картинками? Еще и это странное жжение в правом боку, прямо под ребрами. Бэкхен рассмотрел один раз в душевой свою кожу на этом месте и увидел там странным образом появившееся из ниоткуда пятно. Похоже на родимое, но почему-то оно всегда жутко печёт, и очень редко бывает, когда эта боль оставляет его в покое. Раньше его не было, так что же изменилось с ним сейчас?
Небрежно зачесывая руками назад свои волосы, парень выходит из комнаты и быстрым шагом направляется в тренировочный зал, предусмотрительно проделав одну несложную махинацию с сывороткой, дабы не вводить препарат себе в организм. По его подсчетам ему не удастся прийти в нужное место вовремя, а значит, командир, как и обычно, назначит ему штрафные. Но все же Бэк старается поспешить, ускоряясь до быстрого шага. Бежать по коридорам можно только при особых обстоятельствах, и то аккуратно, так как начальство смотрит на это недовольно. А попадаться Бёну никак не хочется.
— Ты опоздал, боец, — констатирует факт командир отряда Бета, сверяя время на своих наручных часах как только Бэкхен появляется на пороге тренировочного зала. — Пятьдесят отжиманий!
— Но, командир, за пять минут я могу только дойти сюда, а мне ещё нужно было переодеться! — попытался вставить своё слово Бэк, как тут же пожалел об этом, ведь отряд Бета дружно подхватил недовольный шепот и достаточно резкий, грубый смех.
— Тогда, может, тебе стоит научиться ходить? — раздается незнакомый голос из толпы.
— Уверен, что если он будет спать здесь, то все равно будет опаздывать на построение, — другой, более язвительный голос снова доносится до сознания брюнета, и тот, стараясь не обращать внимания на остальных, сглатывает.
— Тишина в строю! — командир оставил за собой последнее слово и укоризненно посмотрел прямо в глаза Бэку. — В конец строя, солдат номер тридцать, штрафные отработаешь потом, — жестом Пак показал на место, куда должен встать Бэкхен, и младший тут же исполнил приказ, терпя недоброжелательные взгляды вокруг и ловя отвратительные насмешки в свой адрес.
Дальше все пошло по накатанной: разминка и легкая пробежка
(ну, как легкая, только не для Бэкхена). После этого солдат вывели на открытую местность. Тренировочная площадка, была оборудована всем необходимым прямо под открытым небом, но это нравилось солдатам ещё больше обычного зала.
Командир поставил сегодня цель пройти все препятствия за пять минут и сорок секунд, а ещё вчера он давал время в шесть минут. В тот раз Бэкхену чудом удалось успеть прийти вовремя. Он закончил за последние миллисекунды, и парню удалось избежать суровых штрафных. Сегодня он уже не был так уверен в своей удаче, но деваться было некуда. Они бежали все вместе, многие помогали друг другу пройти самые сложные препятствия, показывая отличную слаженную работу, хотя находились и одиночки, которые пересекали все преграды самостоятельно. Бэку же приходилось работать одному, хотя это было не так-то и просто в его случае. Бег через препятствия на земле ему удалось преодолеть, с прыжками в длину дело обстояло куда хуже, и Бэкхен вымазался в грязи, но до другой стороны всё же добрался. Проскочить через воздушные препятствия у парня тоже получилось, хотя раньше ему не удавалось пройти этот кусок дистанции так удачно. Дальше на пути были брусья и подвешенные кольца, и нужно было по воздуху перебраться на ту сторону. Ошибка, и Бэк летит вниз уже на третьем кольце, позорно падая на предусмотрительно натянутую в целях безопасности сетку. Кое-как парень перебирается ползком на ту сторону под зорким и недовольным взглядом командира. Бежать становится все тяжелее, дыхания уже не хватает, но Бэкхен не сдаётся, и в тот момент, когда кажется, совсем невмоготу, сознание парня отключается, и словно открывается второе дыхание. Он догоняет отряд, который притормозил на миновом поле, и старается аккуратно последовать по уже пройденному до него пути, чтобы не наступить на ловушку. Бэкхен приходит последним под уничтожительно-ядовитым взглядом Пака, который зажимает кнопку на своем приборе, отмечая время прибывшего бойца.
— Шесть минут и две секунды, боец, — цокает языком командир, и его взгляд красноречиво говорит Бэкхену о том, что его ждёт наказание куда похуже, чем могло быть вчера. — Еще раз! — громко кричит Пак, оповещая отряд о повторе задания. Все громко вздыхают и возвращаются на начало тренировочной площадки. Кто-то сильно пихает плечом только что поднявшегося с земли Бэкхена. Парень снова плетётся в конце, уже предвкушая, что снова провалит это задание, ведь сил он не жалел, и теперь преодолеть все во второй раз будет гораздо сложнее. Если раньше Пак Чанёль тренировал свой отряд в зале, и они выполняли только силовые упражнения и разрабатывали дыхание, то неожиданный переход в другие условия и совершенно иные задания вывели парнишку из колеи. Он и так не сильно отличался в физической подготовке, но теперь вообще отставал по полной программе.
Дыхание сбившееся, легкие рвутся от недостатка кислорода, под ребрами, где-то справа, кожа жутко жжет, Бэк прыгает, бежит, цепляется и падает, но снова поднимается и бежит вперед, перескакивает через минное поле и еле добирается до конца дистанции. Но и эти усилия канули коту под хвост. Шесть минут и двадцать пять сотых секунды.
— Плохо, еще раз! — оповещает Пак Чанёль, когда Бэкхен еле добирается до финишной черты, и по отряду проносится недовольный возглас. И весь этот ад начинается сначала.
Сегодня Бён соглашается с мыслью, что Пак Чанёль — командир отряда Бета — действительно может быть непоколебимым и самым что ни на есть жестоким, а его глаза будто зоркий прицел, попасть под который не хочется абсолютно никому, когда командир рвёт и мечет после очередного выполненного задания не так, как ему хотелось бы. И страдает брюнет теперь уже не только за свои, но и за чужие промахи. Остроумные ребята в его отряде слишком устали, чтобы выполнять нормативы самостоятельно и без ошибок, поэтому они тут же спихивают вину на ужасного товарища, который
«не подал вовремя руку, когда они карабкались вверх на стену»,
«не уступил дорогу, и он споткнулся» или просто банально
«помешал своим присутствием». Это бесило его ещё больше прежнего, и он понимал, что теперь на нем отыгрываются за лишние намотанные круги на дистанции, которые командир назначил из-за провала задания. Теперь и сомнений не оставалось, что сдружиться с остальными у него точно не получится.
Однако отдых был необходим, благо и Пак понял это ближе к обеду. Поэтому, отправив свой отряд на получасовой перерыв, размеренным шагом ушёл по направлению к главному корпусу, оставив приказ отобедать и набраться сил, потому что после их ждала еще одна не менее тяжелая тренировка.
Бэкхен устроился под деревом, вдали ото всех. Большая часть отряда ушли в корпуса, где, скорее всего, направились в столовую. Возможно, кто-то решил, что успеет еще и принять душ. Одежда парня была вся замазана в грязи, которая местами уже высохла и надолго въелась в ткань униформы. Бен закрыл глаза и набрал полные легкие воздуха, ощущая защищенность за этими находящимися в тени деревьев от остальных. Его не пугало одиночество, ведь парень, по сути, уже привык быть один с тех пор, когда его перестали мучить кошмары, связанные с его родителями. Но это не значит, что он перестал по ним скучать. Иногда их очень не хватало, и Бэк снова уходил глубоко в свои мысли, вспоминая прекрасные моменты из своего детства, где они все были вместе. Где они были по-настоящему счастливы.
Не давая отчета своим действиям, парень уснул. Правда, так думал только он. Хотя по началу такой сон и показался Бэкхену очень странным. Он точно ощущал, что не спит вовсе, ведь он чувствовал свое тело, контролировал свои мысли, управлял своим сознанием, но не знал, где он очутился, что это за странное место, очертания которого были такими нечёткими, что он стал думать, что вообще находится не на Земле, а где-то за пределами реального. Вокруг кружилось все вихрем, пространство было наполнено разными цветами, которые играли и переливались между собой. Брюнет улавливал чужие голоса, но не мог разобрать ни единого сказанного слова. Он понимал, что и не ему все это говорят. Он чувствовал себя очень легко, будто научился летать, видел вокруг парящие тени, нечеткие силуэты и размытые границы какого-то необычного мира, где всё казалось ему слишком странным. Бэкхену показалось, будто время странным образом повернулось вспять, и весь мир движется в обратном направлении. Но ведь это было невозможно. И что это, если не сон?
—
Бэкхенни! Бэкхенни! — вторил нежный и до боли знакомый голос. Только парень все никак не мог понять, откуда он доносится. Он оглянулся, покрутился вокруг себя, стал всматриваться в серые силуэты, но не нашел его источника. Он знал этот голос, но никогда не встречал его в реальном мире. Он это понял на удивление сразу.
— Очнись, тупая бошка! — пинок где-то сбоку вывел Бёна из оцепенения, и тот, резко распахнув глаза, осознал, что лежит на земле в тени под деревом. Все на том же месте, где и был пару минут назад. Он уснул?
Вокруг него собрались трое парней, которых он видел в отряде, но совершенно не имел понятия, как их зовут. Те, в свою очередь, недовольно косятся на брюнета и только раздражительно причмокивают, когда тот с трудом поднимается на ноги.
— Придурок, решил увильнуть от тренировки? — обратился к нему тот, что стоял ближе всех. Он был хорошего телосложения, на голову выше самого Бэкхена и внушал вид сильного бойца, с кем просто так связываться не очень-то и хотелось.
— Эй, Чондэ, ты чего так любезничаешь с ним? — отозвался другой, который стоял поодаль и смотрел куда-то на тренировочное поле; в его зубах была зажата зубочистка.
— Командир тебя уже обыскался, опять отрабатывать прогул, — хитро щурится над ним брюнет. Самый худой, но очень высокий паренек, которого, кажется, звали Сехуном, довольно ухмыляется в его сторону.
Бэкхен поднимается на ноги и тут же ему вручают неплохой подзатыльник, от которого парень еле удерживается на ногах, но пересилив себя и рационально рассудив, что силы явно не равны, идет вперед, поджав зубы, уже замечая на горизонте недовольного и грозного командира.
В этот раз наказание получил один Бэкхен, а вот троица, что привела его, даже удосужилась видеть легкую полуулыбку и намек на благодарность в глазах Пака. Пока все остальные занимались пробежкой и силовыми упражнениями, самого Бёна командир погнал проходить еще раз дистанцию. Казалось, за столько раз, что он пробегал по уже хорошо известному ему маршруту, парень должен был уже выучить наизусть все, что нужно было: встать, где нужно; перелезть, где удобнее; перепрыгнуть, где пониже; не попасть в ловушки. Однако Бён Бэкхен, в силу своей неопытности в таких вещах и просто общей физической слабости вперемешку с усталостью, зачастую наступал на одни и те же грабли, снова и снова падал в грязь лицом и рушил все надежды командира на успешно сданный экзамен.
Под конец Бэк был изнеможен до полусмерти. Еще ни разу командир Пак так сильно его не гонял. Кажется, Чанёль сам сегодня был не в лучшем расположении духа. Он злился и кричал на Бэкхена с новой силой, когда тот спотыкался или неудачно преодолевал препятствия на дистанции. Но парень просто выбился из сил, и хоть выдержки ему, как ни странно, на удивление хватало, силы его были крайне малы, чтобы выполнять задания Чанёля именно так, как он этого хочет. Бён был не готов, и Пак понимал это лучше всех. Поэтому и злился еще больше, ведь он знал, что на Землю скорее упадет метеорит, чем этот парнишка сдаст этот экзамен. Он еще не уверен, как тот пройдет медицинский осмотр, но за физическую подготовку может даже сейчас заручиться, что тот её с треском провалит.
***
— Ты спишь? — тихо проговаривает Бэкхен, сам не зная почему, но надеясь, что его все-таки не услышали.
— Нет, — доносится голос от противоположной стены, и что-то теплое разливается по телу Бэкхена.
— Всё всегда было так? — ни с того ни с сего спрашивает Бэк. Он сам не знает, почему вообще заговорил сейчас, наверное, человеческий фактор все-таки берет вверх.
— Нет, — снова доносится из темноты, и парень, лежа на спине, прикрывает глаза, — не всегда.
— Мои родители не знали другой жизни. Они всегда занимались всем, что попадалось под руку, и отец очень обрадовался, когда получил работу на стройке.
— Значит, и ты не знал другой жизни?
— Нет.
— И никогда не думал пойти в армию?
— Нет, а зачем?
Повисла тянущаяся тишина, и хотя Бэкхен задал вопрос, Чанёль, видимо, не хотел дальше продолжать разговор по мнению младшего и замолчал. Глаза всё больше привыкали к темноте и уже улавливали очертания мебели и пляшущие силуэты теней, что бегали по потолку и стенам из открытого окна.
— Я совсем не помню своего детства, у меня его словно и не было… — неожиданно тихо говорит Чанёль, и даже Бэка это удивляет. — Мне стёрли память, как только зачислили в армию. Как и всем остальным. Так что, считай, ты счастливчик, только ты у нас помнишь все с самого рождения, — раздался легкий смешок, но Бэкхен был абсолютно не согласен.
— Это огромная ноша, и я бы предпочел от неё избавиться, чтобы не видеть их смерть каждый раз, когда закрываю глаза, — тихо проговорил брюнет, и тишина вновь окутала говорящих в свои теплые объятия.
Бэк много думал. Переживал этот день снова и снова, почти каждую ночь. Он слышал крик матери, который, будто электрический ток, парализовал его во сне, и он не мог шевельнуться, не мог броситься на помощь родным, а только смотрел. Смотрел каждую ночь как снова и снова убивают его родителей, видел, как их глаза закатываются, и бездыханное тело оседает на пол.
— Какого это… — невзначай спросил Пак Чанёль, который все это время лежал лицом вверх на подушке, положив руки за голову, и не сводил взгляда с темноты, что нависла над ним, — жить обычной жизнью? Не знать этих тяжелых военных дней и просто наслаждаться спокойным и беззаботным временем?
— Поверь, наши дни были не такими уж и спокойными, и тем более не беззаботными. Дел всегда было очень много. А то, что описываешь ты… очень скучно, — улыбнулся в темноту Бэкхен, и ему как-то легко стало на душе. — Школа, учёба, постоянные контрольные и разговоры за твоей спиной. Иногда даже могут подлянку кинуть; впрочем, так везде. А после тебя ждет дом, работа и снова учеба. Каждый вечер ты благодарен за те пять-шесть часов сна…
Им обоим полюбились эти ночные разговоры в компании густой темноты. Это было единственное время, когда никто из них не был озабочен никакими повседневными проблемами.
Они могли проговорить ни о чем час или два, когда тема попадалась интересная. И так проходила их каждая совместная ночь. Казалось, что они были совершенно другими, будто и не они вовсе. Беседа была теплой, милой, и даже прерывалась легким смехом, что было удивительно слышать от Чанёля. Особенно учитывая сложившиеся обстоятельства ранее. Но именно в такие мгновения Бэк был счастлив, что не был скован какими-то правилами, нормами и моралями. Он мог беседовать неформально с командиром, слышать его смех и представлять легкую улыбку, играющую на его губах. В такие моменты он чувствовал себя свободным. И все больше понимал, что начинает влюбляться в это прекрасное чувство. Лишь под утро эти мысли казались полностью абсурдными, когда на парней оседала жестокая реальность, и никто из них не возвращался к темам, на которые они беседовали ночью. Пак Чанёль снова натягивал свою безразличную маску, он уже не казался тем добрячком, что приходил к Бэкхену в темноте и заводил довольно душевный разговор. Но Бён все понимал: долг и обстоятельства не позволяют Паку поступать иначе, он делает то, что должен делать.
— Как давно ты не принимаешь эту сыворотку? — спрашивает по утру Бэкхен, видя, как очередное яблоко в ладонях Чанёля опускается на специальный прибор у дверей, который больше напоминал огромную кнопку. Вот только когда на неё нажимаешь, тебе в руку впрыскивается то, что Бён называет
«промывкой мозгов», хотя лично сам он ни разу еще не пробовал их на себе. Ибо Чанёль запрещает, говорит, что это сделает его похожим на зомби, и всучивает в руку очередное красное яблоко, что лежит на столе в небольшой корзинке.
— Достаточно давно, чтобы полностью контролировать любые процессы происходящие в моем подсознании, — холодно отвечает командир и наблюдает за тем, как осторожно Бён проворачивает с яблоком достаточно несложную махинацию по впрыскиванию. Отметка на приборе загорается зеленым во второй раз, и какие-то данные, в чем уверен Бэкхен, отсылаются куда надо для отчета.
Уже по выходу парни скидывают два злосчастных яблока в мусорный отсек — специальную трубу в стене — плотно закрывая дверцы, чтобы неприятный воздух не поднимался. Уже по этой трубе отходы и мусор попадают на общую свалку, откуда после их забирает огромный самосвал. Чанёль все продумал заранее, и Бён признает, что его план блестяще спланирован, ибо они выходят из комнаты без пяти минут семь, а ровно через пять минут приезжает машина, чтобы увести накопившийся мусор и сжечь его. Улики исчезают в течение семи минут.
***
Чанёль знал, что будет тяжело, но тогда, когда он, по неизвестным ему причинам, брал с собой этого парнишку, он и подумать не мог, что тяжело будет настолько.
Откуда ему было знать, что парень-рабочий окажется таким дряблым и вообще не способным к военному искусству. А ведь сам Пак требовал совсем немного, и любому другому солдату он сократил бы время на выполнение задания в два раза и увеличил бы нагрузку в четыре. Но новенький и это тянул еле-еле, куда же было еще и увеличивать.
— Опять прохлаждаешься, боец, — недовольно прозвучал голос командира, когда он зашел в тренировочный зал и увидел сидячего у стены Бэкхена. Мускулы на лице Пака еле заметно дрогнули, а рука предательски потянулась к правому боку, где опять начало жечь под ребрами, но Чанёль быстро опустил ладонь, не подавая виду, и медленно выдохнул, успокаивая, как ему казалось, старые раны.
— Я только присел, командир. Сил уже не хватает, — медленно лепечет Бён и смотрит на Пака жалостным взглядом. Грудь парнишки высоко вздымается, говоря Ёлю о сбившемся дыхании. Сегодня у них с отрядом были совершенно разные программы тренировок, и большую часть времени командир находился именно с ним. А это значит, что именно сегодня — в канун экзамена — Бён должен был вкалывать как проклятый.
— Ты не выполнил норматив и близко. Поднимайся, не время отдыхать! — более серьёзно говорит Пак Чанёль и даже не поворачивается в сторону мальчишки, тон и манера говорить которого его раздражает с каждым днем все больше.
— Я устал! — тут же парирует Бэк и протяжно стонет, держась рукой за бок. — Я не могу больше. Нужно отдохнуть, иначе я точно не выполню…
— Отставить! — рявкает Пак, даже не дав солдату договорить. Грозно стреляет глазами на удивленного парня и, кажется, будто вот-вот разорвет его хрупкое тело в клочья. — Ты ни на что не годишься. Хочешь все бросить? Устал? Так вали отсюда к чёртовой матери! Давай! — уже срывается на крик красноволосый, и активно машет руками. — Пусть тебя расстреляют там на месте. Вернись обратно и будь один. Только вот тебе некуда возвращаться, Бён Бэкхен, или как там тебя, чёрт возьми! — сам Пак удивляется собственной агрессии и только смотрит в испуганные глаза напротив, на дрожащие руки и прижатое от страха тело к стене. — Ты просто слабак. Немощная амеба, которая не способна и палец о палец ударить самостоятельно. Ты никому не нужен и ни на что не годен! Я уже жалею, что не расстрелял тебя в тот день, — бросает он последние слова в лицо Бэку и, разворачиваясь на пятках, уходит прочь.
Грозная фигура командира исчезает за дверями быстро, оставляя брюнета в гордом одиночестве. Холод пробирает его до костей, и всё тело мелко подрагивает то ли от страха, то ли от леденящей стены позади него. В ушах эхом звенят все слова, минутой раньше сказанные Чанёлем.
«Ты никому не нужен»
«Ты один и тебе некуда возвращаться»
«Ты слабак»
«Ты ни на что не годишься»
— Вали отсюда к чёртовой матери, Бён Бэкхен! — вторит его подсознание, казалось, на весь пустой зал. Слова эхом ударяются об огромные стены, прочные стекла и возвращаются обратно к парню. Больно бьют в самое сердце и режут тело насквозь. Бэкхен уже чувствует, как от этих ударов все тело будто истекает кровью, а в груди больно жжет. В голове так же прокручиваются одни и те же слова. Воздуха не хватает, и к горлу подкрадывается огромный ком. Бэк пытается подняться, делая несколько неудачных попыток, и, опершись рукой о стену, опускает в бессилии голову вниз. Даже его всхлипов сейчас не слышно. Хотя душа разрывается в бесконечных рыданиях, сердце протяжно стонет, а странное пятно под ребрами горит адским пламенем. И он был бы уже рад покончить с этим. Уйти отсюда и пусть его лучше убьют. Но чтобы не чувствовать этого, чтобы не переживать это еще раз, чтобы вообще перестать чувствовать, перестать жить. Зачем? Он не хочет. Он устал. Бэкхен никому не нужен.
— Пусть … лучше… убьют, — тихо заключает он вердикт и снова падает на колени. Звук глухой и слишком громкий, ударяет по барабанным перепонкам, вырывается из груди Бэкхена и, словно ураган, кружит по всему периметру тренировочного зала.
Что-то странное загорает в глазах парня. Будто щелчок в голове, и он просто смотрит вперед, в пустоту. Перед глазами плывут странные картинки. Он уже их видел. В своих снах. Снова и снова он видел их, когда закрывал глаза. Теперь же они играют с его воображением наяву. Он сходит с ума? Или это галлюцинации?
Бэкхен поднимается на ноги спустя минут десять. Голова пустая, мыслей совершенно нет, взгляд слишком бессмысленный, чтобы как-то его охарактеризовать. Что-то странное случилось с ним. Или это стрессовое. Он сам не может понять. В любом случае, он сейчас уверен в том, что ни о чем не думает, но после сам улыбается с собственных мыслей и этой жестокой абсурдности.
Его притащили сюда насильно. Никто и не спрашивал его мнения. Может, он предпочел бы лучше смерть. Просто интуитивно спрятался под стол, потому что так было нужно. Но ведь ему суждено было умереть именно тогда? Почему же не убили? Теперь он должен загибаться здесь, выполняя приказания и любые прихоти командира. Но ведь так не должно было быть.
— Так не должно быть… — вторит своим мыслям Бэкхен и сам начинает думать, что сходит с ума. Медленно, но бесповоротно. Так тоже должно быть?
Пак Чанёль остывает моментально. Пока бродит по ночным коридорам базы, которые по обыкновению в это время пустуют. Вид из иногда попадающихся окон действительно завораживает и сам по себе внушает спокойствие. Вот только кожа, все на том же проклятом месте потихоньку тлеет, никак не успокаивается, будто плачет, ноет и не дает сосредоточиться на собственных мыслях.
Чан думает о прошлом. О том, что ему удалось увидеть на экране компьютера несколько зим назад, когда он впервые попробовал не принимать это лекарство, которое им всучили врачи в непонятных, но явно корыстных для армии целях.
Он видел себя. Себя собственной персоной. Видеоролики были засняты в разные периоды его жизни. На одних он видел много игрушек и маленького мальчика, который лучезарно улыбался на камеру, показывая новую машинку, явно подарок отца. На другом видео он уже подрос, бежал по зеленой лужайке и весело кричал. Это был его настоящий звонкий смех. На другом было много народа; ему тогда исполнилось десять, как он догадался по свечам на праздничном торте. Мама подарила подарок, отец пожал руку, а мальчик все улыбался, постоянно твердил
«я люблю вас» и улыбался.
Хуже было то, что сам Чанёль не помнит этих моментов. Будто они не его вовсе. Будто это чья-то ошибка, кто-то нарочно поместил в папку с его именем на компьютере отца эти видео. Он не помнил свою мать. Но отчётливо видел, как лопоухий мальчик с открытой широкой улыбкой и тогда еще кучерявыми волосами обнимал женщину и громко кричал «мама». Как выглядела его настоящая мама?
То, что ему стерли память, Пак знал давно, даже раньше, чем нашел эти злосчастные видеоролики. Но они все равно потрясли его до глубины души. Он не ожидал их найти. Он не был готов к этому, но стойко выдержал это испытание. Хотя о том, что он не принимал лекарства эти два дня, все же узнали и доложили. Тогда он не помнит, что произошло на следующие два дня. Он просто не помнит. Возможно, именно поэтому он сейчас такой не сдержанный? Может, именно по этой самой причине в нем кипит океан страстей и неконтролируемых эмоций? Он не знал, как именно нужно это правильно назвать, как объяснить то, что он чувствует. Но был уверен, что все, что происходит здесь… неправильно.
Глубоко выдохнув, Чанёль снова отстранился от странных мучавших его воспоминаний, благо научился этому за нелегкие для него несколько недель, и отошел от окна, снова скрываясь в тени коридора. Ноги сам принесли парня к той же тренировочной площадке. Оказывается, быть человечным тяжелее, чем участвовать в битвах, чем убивать беззащитных … и Пак сам лично испытал это на своей шкуре, когда осознанно продолжил избегать употребления утрешней дозы препарата. Потому что все же говорить вечерами с Бэкхеном после тяжелого дня было слишком занимательным занятием. И он слишком сильно в этом нуждался.
— Странно, почему только в эти моменты я не чувствую этой боли, — сам про себя сказал командир и вошел в зал.
Бёна поначалу он не увидел, и, когда уже с некой доли грусти осознал, что парень действительно решил уйти, заприметил далеко в глубине тренировочной дистанции карабкающуюся наверх по препятствию фигуру. В ней легко было разглядеть хрупкое телосложение того, кого он искал.
— Значит, решил взяться за ум, — решил про себя командир и не стал подходить ближе.
Понаблюдав за ним еще с минуту в тени неосвещенного помещения, парень решил незаметно уйти. У них оставался еще один день. Один день до экзамена Бэкхена. И Чанёль ещё не потерял надежду. Но что-то ему подсказывало, что легко не будет.
