Двойное противостояние

Холодный свет люминесцентной лампы падает на сузившийся зрачок. Напрягая веки, зажмуриваю здоровый глаз, инстинктивно поворачивая голову в попытке защитить от раздражителя тот, что повреждён кислотными парами. Ярко. Свет причиняет боль мне. И ему. Марзарет Роуз... медик? Гипнотизёр? Или же заключённая, зарабатывающая билет в следующий день таким вот образом? Нахмурив ровно выщипанные светлые брови, она вглядывается в лицо монстра. Монстр смотрит на неё. Я чувствую, как собственные остатки губ растягиваются в улыбке...нет... в самодовольной ухмылке превосходства. Потеряв контроль над собственным организмом, я пребываю в роли пассивного наблюдателя. Чувствую, как Двуликий с шумом сглатывает слюну и улыбается ещё шире. Я вижу все его мысли ещё до того, как он облекает их в слова. — На твоём нежном личике не видно отвращения. Уговори эту чёрную ведьму снять наручники, и мы проникнем в тебя глубже, чем ты проникла в наш мозг. Мои плечи сотрясаются. Изо рта вырывается дикий, пропитанный безумием хохот, и я чувствую, как от накатившего ужаса холодеют кончики пальцев. Как такое могло случиться, что я, Харви Дент, превратился в этого монстра? А тем временем другой монстр из материального мира благодушно кивает, и девочка-гипнотизёр спешит прочь, подальше от чудовищ в человеческом обличье. Слышно лишь, как звонко и часто стучат по полу тонкие каблуки её лакированных туфель, торопливо удаляясь. В отличие от неё, я убежать не могу, лишь нервно постукивать ногой по полу и сжимать подлокотники. Я — жертва на линии огня, который ведут меж собой лишённые человечности твари. Уоллер и Двуликий смотрят друг на друга сквозь меня. Взаимопрезрение искрится в воздухе невидимыми вспышками, от которых светлые волоски на руках встают дыбом. — С возвращением, Двуликий, — искренняя улыбка Уоллер не даёт усомниться в том, что пытки будут возобновлены, и пропускаемый через организм электрический ток покажется сущей ерундой, — может быть, пропустим формальную процедуру выкалывания твоего целого глаза и перейдём сразу к той части, где ты рассказываешь всё, что знаешь про УЗК-16, а главное — про всех, кто знает о нём кроме тебя. — Дай-ка подумать, — моя бровь опустилась, здоровый глаз прищурился, а правый уголок губ слегка приподнялся. Готов поклясться себе в том, что я ухмыляюсь, — может быть, мы пропустим формальную процедуру пустых угроз и перейдём сразу к той части, где ты опускаешься на колени перед этим креслом и занимаешь свой ротик чем-то более существенным? В какое-то момент я похолодел от странной мысли о том, что сейчас Уоллер бросится и вопьётся зубами в мою глотку. Вжавшись спиной в жёсткую спинку стула, мысленно ору на самого себя, надеясь, что делаю это действительно только мысленно. Но в этом я не уверен. «Ты что творишь, ублюдок? Теперь Уоллер точно будет нас пытать и в лучшем случае — выдернет нам все зубы, а в худшем..» «...Она отвернулась и идёт в сторону аккумулятора, который лично запустит после того, как обвяжет нас проводами. Эта сучка в бешенстве и хочет причинить нам боль. И да, сейчас нам действительно будет больно. Очень. Но Уоллер тут ни при чём: ей осталось два шага до аккумулятора и подключённых к нему электропроводов. Лучшего времени у нас не будет, поэтому ты, слюнтяй, сейчас стиснешь зубы. Затем как можно крепче обхватишь большие пальцы и резко дёрнешь кистью вниз. Если у нас всё получится, ты вывихнешь суставы больших пальцев, возможно, повредив при этом связки. Рука при этом примет неестественную форму и сможет с минимумом усилий высвободиться из наручников. Боль при этом будет дикая, но ты не проронишь ни звука, правда?» Я не хочу соглашаться на его предложение. Сомнительный план высвобождения конечностей, но что потом? Возле меня...возле нас... стоят два вооружённых солдата плюс Аманда Уоллер. Трое на двоих, причём, один из нас — лишь концентрация всей скинутой в подсознание дряни, которой на протяжении всей жизни я не позволял выплёскиваться наружу. Вне всякого сомнения, при попытке к бегству я погибну. Обратный вариант — ничего не предпринимать — так же приведёт в итоге к моей гибели, которая наступит сразу после того, как путём использования пыток Уоллер вытянет из моего альтер-эго все необходимые ей сведения. Орёл — смерть. Решка — смерть. Дерьмовый расклад. Рука Уоллер ложится на чёрную пластиковую ручку аккумулятора. Мышцы под тонкой тканью блузки напрягаются, отрывая аккумулятор от гладкого, идеально вымытого пола. Солдат слева вяло поправляет ремень своей винтовки и смявшуюся под ним куртку камуфляжного окраса. Мы слышим, как зевает под шлемом тот, что справа и закусываем нижнюю губу до крови, плавным движением просовывая большие пальцы внутрь судорожно сжатых кулаков. «Готов?» «Нет». Аманда Уоллер подхватывает идущие от аккумулятора провода, чтобы те не волочились хвостом, пока она будет идти в нашу сторону. Наше тело напряжено как стальная пружина, придавленная чугунным грузом и лишённая возможности освободиться. «Пора». Кисти обеих рук резко опускаются вниз. Адская боль пронзает всё наше существо, но вместо рвущегося наружу крика на моём подбородке проступает струйка крови, стремительно вытекающая на покрытый светлой щетиной и ожогами подбородок из-под рвущейся кожи. Ещё более резким движением мы освобождаем покалеченные руки, мысленно крича от невыносимой боли. Ещё не до конца понимающие солдаты оборачиваются в нашу сторону. Резко выбросив правую руку назад, мы вкладываем в удар все силы и ребром ладони перебиваем выпирающий кадык. Наполненный невыносимой болью рёв разносится по помещению, эхом отражаясь от стен, и Двуликий улыбается, радуясь, что в этот миг кому-то ещё хуже, чем нам. Прижимаясь к потерявшему себя от боли солдату спиной, мы хватаемся за его винтовку: в грудь нам уже направлено дуло винтовки второго солдата, но на спусковой крючок мы всё-таки нажимаем первыми. — Ах ты блядское отродье! — выхватив из кобуры на левом боку чёрный Глок 38, Уоллер приседает на колено и открывает огонь. Обхватив солдата за руку и прижавшись к его животу ещё сильнее, мы с усилием поворачиваемся, чувствуя, как одна за другой вонзаются в его плоть пистолетные пули. «Один, два, три». Стрельба прекращается: двух секунд Уоллер хватает на осознание того, что вместо нас она убила своего бойца, и дальнейший обстрел не приведёт к продуктивному результату. Она бежит к своему столу. Воспользовавшись заминкой, мы снимаем с трупа ремень, к которому пристёгнута винтовка и ведём неприцельный огонь от бедра, вздрагивая при каждом выстреле от боли в покалеченных руках. Скользнув за свой стол, Уоллер всё же успевает нажать тревожную кнопку: под вой сирены помещение окрашивается в кроваво-красные тона. Металлическая дверь начинает медленно опускаться с хорошо различимым даже сквозь надрывное завывание сирены низким гулом. Забыв обо всём, мы мчимся к опускающейся двери, слыша в ушах бешеный стук собственного сердца. Падаем. Когда мы ударяемся локтем о пол, в глазах вспыхивает ослепительно-белая вспышка; мы кубарем катимся вперёд, прижимая к груди винтовку с такой нежностью, с какой прижимает к себе новорожденного ребёнка любящая мать. Кажется, мы кричим, но я в этом не уверен. Дверь закрывается за нашей спиной. У нас есть некоторое время на то, чтобы вправить вывихнутые пальцы до того, как сюда прибудет подкрепление, которое изрешетит наше тело, принеся быструю и безболезненную смерть. Это лучшем случае.