wrong

Скользкий влажный ветер проникает под синюю толстовку Юнги, подталкивая его к мыслям о тёплом месте, в котором, как минимум, будет иметься плед и чашечка горячего чая. Он почти лениво плетётся за Тэхёном, играющим роль ведущего в этой лёгкой мелодраме, если не нырять глубоко в бездонное озеро подробностей. Лёгкий моросящий дождь практически дополняет элемент за элементом антураж для созерцания: пустырь, усеянный многочисленными железками, рухлядью и современно артхаусными руинами каких-то гниющих и сырых зданий, больше напоминающих заброшенные ответвления мелкой промышленности. И ни души. - Мы скоро придём? - Юнги останавливается на несколько секунд, оглядывая место, в которое его привёл Тэхён. - Хм, - Ким задумчиво смотрит по сторонам, будто выискивая здесь то, что давно потерял, - Да, мы почти пришли. Зябкость, ставшая чем-то неотъемлемым для Юнги, заставляет покусывать губы, чтобы пытаться их чувствовать. Поднимая глаза на пасмурно-голубоватое небо, Мин жмурится и глубоко вздыхает, посмеиваясь над своей тряпичностью, будто раскрашивая контуры полупрозрачной истерики. Его тканевый рюкзак промок, и бумага, находящаяся внутри, скорее всего, тоже. Ему кажется, что сырая земля под ногами вот-вот провалится и утащит его за собой к подземным демонам, которые убаюкают последней колыбельной. Тэхён немного торопится, его неряшливая иррациональность порой выводит Юнги из себя, и тенденция постоянной спешки за ним никогда ещё не давала положительных результатов, ибо стоило лишь сделать шаг по протоптанной им дорожке, как Ким сразу же сворачивал в совершенно иную сторону. Но такой уж он есть. И поэтому Юнги продолжает переминаться с ноги на ногу, ожидая, пока Тэхён вспомнит, какая из этих развалин нужна именно им и именно сейчас, сегодня, в этот день, на этой неделе. В этой жизни, в конце-то концов. Через дымку туч начинают просачиваться песчаные лучи солнца, отражаясь своим рассыпчатым золотом в серебристых волосах Юнги, делая его ещё более обычным для стандартов его необыкновенности. В этом весь Мин: продрогший, уставший, задумчивый, не перестающий светиться чем-то болезненным, но оттого безумно красивым. - Юнги, я нашёл! Тэхён машет рукой, копошась возле какой-то потёртой бетонной коробки с практически полным отсутствием стекла в окнах. Мин слегка сердито сводит брови и неуверенно морщит нос. Но ситуация, подразумевающая то, что обратный путь отсюда знает только Ким, вынуждает его идти дальше. Серые кеды промокают и превращаются в нечто раскисшее, ощущаемый лёгкий жар подстёгивает торопиться скрыться от погоды, а назойливо вопящий Тэхён наталкивает на мысли о берушах. Юнги очень любит тишину. Любит настолько, что слишком часто отказывается от собственных мыслей. Во имя спокойствия. Внутри коробки всё кажется предсказуемым, пока Юнги не преодолевает препятствие в виде очень высокого порога. Ненавязчивый урбанистический налёт в деталях явно вклинивается в обшарпанные стены, на которых остались следы от чьих-то ладоней, будто эстетично кричащих о всепроникающей замкнутой боли, заставляющей людей оставить свой след хоть где-нибудь. Пускай даже это будет никому ненужная заброшенная бетонная будка. Тэхён проходит вглубь помещения, медленно направляясь к стене со странными надписями и будто математическими формулами, оббитую каким-то непонятным материалом, из которого торчит множество гвоздей разной длинны и толщины. Юнги кажется, что их порядок совсем неслучаен. Юнги всегда кажется. - Как думаешь, зачем их так много? - не обращая свой взор на застопорившегося Мина, Ким тихо задаёт свой вопрос, автоматически не ожидая ответа. И Юнги действительно отвечает лишь про себя, представляя картины придуманного прошлого, сотворившего историю для этого здания. Перед глазами мелькает только одинокая фигура, вбивающая гвозди в эту холодную стену, создавая иллюзию самому себе, что он кому-то нужен, и все эти бесполезные занятия не будут напрасны. На секунду эти мысли становятся неприятны, будто реальность совершенно точно и нагло опровергает всякие аналогии Юнги с его существованием. Но потом, когда Тэхён так и не поворачивается к нему, привычное самобичевание возвращается на своё место. По левую руку Мин ощущает пространство. Он будто щупает этот пыльный воздух, размазывая пальцами микроскопические комочки давно мёртвой тишины, которая ему всегда так нужна. Поворачивая голову, он видит всю ту же картину, что слишком замечательно вписывается в его фантазии, касающиеся прошлой жизни этого места. Запылившаяся плита и кружка, стоящая на ней, совершенно неслучайно касаются совместной бытовой атмосферой других дополнений к интерьеру, если можно так сказать, а конкретно к прогнившему столу и стулу, стоящих у другой стены. Юнги грустно улыбается, характеризуя данность как реальность его собственного сознания, утащившего его куда-то очень далеко, лишь бы поменьше страдать от самого себя. И всё бы ничего, но внезапно эта сторона коробки будто разрезается на две половины одним тонким, но очень мощным лучом утреннего солнца, упрямо продолжающего пробиваться сквозь препятствия, созданные людьми. Застыв на месте, чувствуя насильственную тягу к только что взорвавшимся цветным аналогиям, сияющих своей новизной, Юнги вспоминает нечто важное, на этот раз касающееся его реального прошлого. А не того, которое он предпочитает выдумывать по ночам. Ещё никогда он не видел чего-то явно напоминающего, чего-то явно надавливающего на его память. Человек, сражающийся с тьмой и светом, ищущий недостающий кусочек головоломки. - Я думаю, это было ради войны, в которой никто не сможет победить. - Да, мне тоже нравится эта песня, - тепло улыбаясь, излучая одно из самых прекрасных его качеств, Тэхён на некоторое мгновение кидает взгляд на застывшего Юнги, - Но ты знаешь, что я её слушаю только в единственном случае. И исключения здесь неуместны. - Каждый день затираешь? - Последние пару месяцев. Кричащий взгляд. От Тэхёна пахнет сигаретами, дорожной пылью и мыльными пузырями. Чувствуется до боли знакомое напряжение, что своей остротой рассекает и без того ослепшее от печали сердце. Юнги перестал верить в судьбу, убирая её из своего списка возможных на этой планете вещей. Он вырезал её ножницами, зачёркивал чёрной шариковой ручкой, пока бумага не порвалась. Протыкал ножом её место в списке, чтобы невозможно было прочитать. Уничтожал. Открытая сердечная рана, поглощающая мрак и нахально выселяющая свет, всё ещё кровоточит и болит. И Мин упрямо верит в то, что эту боль никто и никогда не поймёт. Ведь есть в Тэхёне что-то особенное, отличающего его от штампованных людей. Какое-то дурацкое чувство. Что-то вроде надежды. Все эти чёртовы слова, сказанные этим проклятым сказочным голосом, действуют на нервы, разрушая каждую твёрдую частичку, что в совокупности создаёт непробиваемость вокруг него. Тэхён на момент опускает голову, сводя брови от ощущения внутреннего раскола. Чёрные взъерошенные волосы лезут в глаза, что щиплет из-за чувства вины и предательства по отношению к самому себе. Он закатывает длинные рукава чёрного джемпера, сдувая пряди со лба, стараясь не показывать виду, что всё его внешнее поведение – это лишь обстоятельства депрессивно замызганного душевного состояния. Тэхён – сангвиник. Ему не составляет труда гармонично менять маски своего настроения, ибо все эти грани действительно существуют в складе его необыкновенного характера. И вновь тёплая улыбка. Она не горит наигранностью. Она настоящая и грустная, давящая тяжестью на перьевые плоскости трудно воспринимаемого мира вокруг. Сейчас он почти близко. Конечно, не так, как это было ещё недавно. Но всё ещё как-то не так, как Юнги хотелось. А хотелось бы впитаться в эту слабо солёную кожу, явно горячую, невообразимо похожую на ту, которая снится по ночам, пока за окном ветер воюет с острыми и непокорными ветвями старых деревьев. Ещё пара секунд, и Тэхён выражает в своём шёлково тёплом взгляде острое желание и необходимость исполнить некоторые вещи, крутящиеся в несмелых мыслях Юнги уже давно. Ким приоткрывает мягкие губы, осторожно решаясь что-то сказать, но после его покидает эта, казалось бы, вполне уместная идея, и вместо неё в голову врезается нечто невероятно очевидное. Устало выдохнув, Тэхён практически срывается с места, наполняя помещение своим собственным светом, что поблёскивает точно таким же одиночеством, порой отрывисто вскрикивая от этого. - Стой, - Тэхён останавливается по просьбе Юнги на расстоянии вытянутой ладони, чуть наклонившись и уткнувшись лбом о лоб, - Это неправильно. - А как правильно? - выдыхая рвано, еле сдерживая злость, Ким держит себя в руках, чтобы не спугнуть. - Как может быть ещё правильней, Юнги? - Не знаю, - продолжая переминаться, Мин отвечает быстро, но не очень-то смело, как бы ему хотелось, - Но точно не так. Издав недовольный рык, Тэхён послушно отстраняется и отходит, разводя руками, вглядываясь в виноватый взгляд так, что становится обидно. Чтобы этого не показывать, Юнги хватает стул и садится возле стола, стоявшего у окна, на котором светится матовой искаженностью множество потёртых металлических деталей. Хаотично перебивая друг друга, они хотят рассказывать свои истории. - Ах, ну да, мы же за этим сюда пришли. Ядовито отстукивая звуки, Тэхён не знает, куда себя деть, ибо начинает казаться, что стены давят. Мин более спокойно достаёт из стопки бумажных листов несколько сухих, держа в зубах мягкий карандаш, в очередной раз забыв о ластике. Юнги, конечно же, знает, зачем его сюда привели, но из-за своих же предрассудков и по собственной глупости, собственно, всё это считается делом несерьёзным и требующим время ещё немного подождать. Он так не любит торопиться, так не любит бежать, что с лёгкостью отказывается от всего, что мешает ему вести размеренное существование, укрываясь одеялом из идеализаций и спать на подушке вымышленной утопии. Но в этот раз существует настолько весомая проблема, что он не может её даже с места сдвинуть, чтобы не мешала. Эта проблема постоянно пытается создать вокруг Юнги другое поле эмоций и действий, показать человеку новый мир, пропитанный чужими страстями. И это страшно. И это… нужно? - Только не двигайся слишком часто. - Я не люблю стоять на одном месте, - Юнги криво усмехается и делает несколько резких штрихов карандашом, намечая фигуру, чем опять начинает злить, - Ведь я не ты, чтобы от всех отставать. - Меня не волнуют все, - пряча одинокий взгляд, лишь изредка поглядывая на мягкий силуэт, Мин грубо оставляет на бумаге грифельные следы. - Зачем мне мнение окружающих, когда я сам могу додуматься до чего угодно? - Ты же понимаешь, что невозможно вот так прожить всю жизнь? - Всё возможно, если захотеть. Просто ты слабовольный, - заметив вопрос в глазах напротив, Юнги продолжает. - Давай вспомним, сколько всего ты обещал мне, но так и не выполнил? Перед глазами Тэхёна мелькают многочисленные сюжеты, с которых вязко сочится белоснежно-розовая смола какой-то пустоты от тех слов, которые он мог когда-то сказать. От тех придуманных действий, ни разу не воплощённых в жизнь. От тех эмоций, которые до сих пор кажутся бесполезными. Ведь зачем они нужны, когда ты больше ни черта не можешь? - Допустим, - опуская рукава джемпера, чтобы сжать их в кулаки, Тэхён машет руками, опять не зная, в какой стороне возможно увидеть выход из этой ситуации. - Дальше что? Один из них устал от одиночества, другой – от собственной глупости. Усталость друг друга мешает им найти что-то общее, что-то близкое по вкусу, напоминающее ощущение от только что остывшего ягодного пирога, приготовленного на совместно обустроенной кухне. По одному резкому движению на один шершавый штрих карандаша. По одной язве на один саркастичный взгляд. По одной убийственной эмоции от каждого чувства, бьющейся об один из блоков, перекрывающих противоположное и скрытое от посторонних глаз. По одному беспомощному крику на один уставший вздох, спрятанный за стеной вечных сомнений. Каждый считает жизнь другого неправильной, неудачной, неуклюжей и не такой, какую они хотят видеть. Если копать глубже, то их общий эгоизм мог бы свернуть целые горы, созданные нежными руками терпеливой и чувственной природы, но ни у кого не хватает сил взглянуть чуть дальше того, что каждый из них предпочитает показывать. Но, как бы то ни было, на всё нужна мотивация, которая подаётся не на том блюде, на котором бы хотелось. - В том-то и дело, что ничего. Юнги любит рисовать. Любит искусственно воссоздавать на бумаге то, чего нет на самом деле. Любит приписывать кому-либо чужие качества, преображая конкретную личность в нечто прекрасное. Таким образом грубость превращается в ласковость; невоспитанность в изысканность; тоскливость в жизнелюбие; а озлобленность в невозможную, настолько чудовищно близкую мягкость, что хочется влюбиться в рисунок, а не в натуру. Натура – дура. Но в этом случае и художник – дурак. Бывает, что по ночам Юнги только и делает, что выбрасывает в мусор с десяток прекрасных этюдов, изображающих один и тот же взгляд. Выбрасывает потому, что не видит перед собой то, что пытается изобразить. Невозможность проникновенно смотреть в глаза, невозможность просто любоваться утешительной печалью, что будет ласкать эго аналогичностью. Но Тэхён над ним только издевается, не проявляя желания заметить за Мином что-то проскальзывающее и нежное, что-то глубокое и сонное, жаждущее, пока его разбудят. После якобы неудачных попыток к творчеству всё летит с рабочего стола на пол, разлетается и разливается плаксивой разбавленной акварелью по полу, впитавшему немало подобных проявлений чувств. И Юнги невыразимо зол на то, что его правота никак не может показаться в реальных действиях реальных людей. И всё неправильно. Неестественно. Чуждо. А Тэхён весь из себя по-настоящему обычный, сладко тёплый, эгоистично хватающий и неистово жадно целующий. Одним словом – раздражающий. - Ничего – это когда самый приятный для тебя человек каждый раз убегает, буквально вырываясь из объятий, будто ощущения настолько неприятны, что проще упиваться одиночеством, - Тэхён в очередной раз оказывается слишком близко, послушно для собственных идей игнорируя личное пространство Юнги. - Ничего – это когда засыпаешь один, перебарывая демонов, называющихся комплексами, которые возникают-то не просто так. Юнги смотрит внимательно, будто запоминая на будущее эту внешность, не искривлённую злостью и отчаянием, бьющемся об огненную завесу внутреннего диалога с бесом. Перебрав листы, найдя нужный, он сравнивает натуру с зарисовкой, практически не выражая эмоций, но беспокоясь за глаза, что выдают в нём покорную мягкость по отношению к тому, что он видит. - Похож, - задерживаясь на некоторое время в атмосфере момента, сулящего только расслабление от того, что всё дерьмо в жизни закончилось, Юнги замечает в Тэхёне нечто мимолётно новое. - Неужели ты можешь быть… - Хорошим? - Ким смотрит с надеждой, что вот-вот вытрет последние слёзы и полетит со скалы, сливаясь с бушующей морской пеной, прикрывающей бесстыдно голые скалы. Солнечный луч, разрезающий коробку, стремительно теряется в витающей пыли, состоящей из скоплений состарившегося, взъерошенного и холодного воя, коим здесь продавлено всё. Замечая секундную слабость в уголке губ Юнги, Тэхён опирается обеими руками о ноги Мина, сжимая его худые колени. Сжимая и склоняя перед ним голову. Трясущиеся плечи выдают в нём эмоции более человечные, более личные и сокровенные, те, что вызывают искреннее желание обнять. Только вот вместо всхлипов, означающих, что человек открывает в себе ранимую сторону, Ким громко и истерично заливается смехом, чем вгоняет в почти шоковое недоумение. Поднимая голову, тот нагло раскрывает карты, в которых умело смешаны фальшивые и настоящие. Симбиоз умений, восхищённо пробуждающихся в той или иной конкретной ситуации, порой пугали самого Тэхёна, но иногда всё это было просто неконтролируемо. Юнги не понимает, на что следует обратить своё внимание в первую очередь: на идеально дрожащую усмешку или на искренне поблёскивающие слёзы, стекающие по две линии. - Ты серьёзно об этом задумался? - пробиваясь сквозь очередное молчание, Тэхён твёрдо повышает голос, чуть ли не срываясь на агрессию. - Как наивно с твоей стороны, ты, конченный страдалец! - чем сильней он сжимает колени Юнги, тем более явно выдаёт в своём поведении озадаченность. - Зачем ты так со мной?! Зачем ты ушёл тогда? - Потому что это всего лишь… - Всего лишь самая большая ошибка в твоей жизни? - Юнги вновь молчит, лишь поджимая губы, не зная, как оправдаться. - Ведь я даже не знаю, каково это – целоваться с тобой. При том, что мы чуть было не переспали. - Потому что такие доброжелательности по дружбе меня никогда не устраивали и устраивать не будут. Юнги силой убирает настойчивые руки со своих ног, складывая обратно в рюкзак кладезь для творческих всплесков. Ведь ему действительно хочется настоящего человеческого тепла, которое не нужно требовать от своего друга просто потому, что он может это дать безо всяких зазрений совести, мол, ведь это твой товарищ, так какого чёрта ты не валишь его на пол с одной только целью? Но Тэхён не пытался куда-то двигаться. Его, вроде как, постоянно всё устраивало. И подобная позиция превращалась в обыкновенную привычку, доставляющую дискомфорт. Действительно. Зачем заморачиваться, когда можно трахнуть друга, когда тебе по-настоящему плохо? Зачем развивать отношения, когда после очередного возбуждения от психического расстройства можно обратиться к человеку, которому ты ничего потом не будешь должен? - Я лучше буду страдать, чем быть твоей бесплатной шлюшкой, которой можно позвонить в любой час ночи или дня, которая примчится поддержать, примчится обнять и позволить делать с собой всё, что только душе угодно. - Да что ты говоришь? - Тэхён в очередной раз нарушает правила личного пространства, хватая Юнги за руку, насильственно обсасывая его средний палец. - Трахнуть себя ты мне так и не дал. И Ким получает по заслугам, когда Юнги, не насытившись одной пощёчиной, одаривает Тэхёна ещё двумя, стараясь отыграться за все слова, сказанные в его адрес. В нём бушует ненависть. И не к человеку напротив, а к самому себе. За то, что умеет прощать даже такую мерзость, как Ким Тэхён. За то, что всё равно будет думать о нём, не запираясь в ванной, потому что в одинокой квартире он никому не нужен. За то, что больше не будет звонить ему и рассказывать, как прошёл день. За то, что больше не собирается отдыхать с ним по ночам в кофейне, уплетая любимый чизкейк. За то, что будет продолжать сожалеть о том, что ушёл в тот день. Ким жмурится от болевых ощущений, но не издаёт ни звука и даже не прикасается к горящей коже. Ощущение, будто всю дурь выбили, а печаль в быстром темпе взрастили до состояния неадекватной злости к источнику его самых трепетных чувств. Тэхён молча хватает рюкзак из рук Юнги, застёгивает замок, чтобы ничего не вывалилось по пути, и обходит самого Мина стороной, стараясь не воспроизводить зрительный контакт. - Я тебя провожу домой, но пообещай, что оставишь меня в покое и больше не будешь появляться в моей жизни, - остановившись и протянув рюкзак в сторону Юнги, Тэхён понижает тональность до состояния абсолютного отстранения. - Или ищи дорогу домой самостоятельно. Пренебрежительно хмыкнув, Мин таким же образом обходит Кима. Вылезая из бетонной коробки, он ожидает только одного, пока проводник его обгонит и бессмысленно промолчит, после бросая в лицо потрёпанный тряпичный склад фантазий и бесполезного мусора, оставляя в состоянии привычного одиночества на остановке возле дома, путь к которому Тэхён попытается забыть в самое ближайшее время. Даже если это сложно. Даже если для этого потребуется несколько месяцев. Даже если придётся обрывать провода, врать самому себе, забываясь во временном искусственном пространстве новоиспечённых мыслей, нескладывающихся даже на кучи исписанных листов. В конечном итоге изнывая от желания вернуться.