/
24 сентября 2016 г. в 22:30
Эффи стеклянными глазами всматривается в отражение. Почти ровно остриженные волосы, непривычно щекочущие шею, едва ли не прозрачная кожа и потрескавшиеся от холода и обезвоживания губы, что никак не могут сложиться даже в подобие улыбки.
Она отводит взгляд, сипло выпускает из лёгких мёрзлый воздух и старается унять дрожь. Просто зима, просто холод, просто неотапливаемое помещение. И совсем чуть-чуть последствия прошедших месяцев.
На трюмо расставлена косметика, и Эффи прилагает немало усилий, чтобы заставить себя взять в пальцы хоть что-то из предложенного, а едва коснувшись, почему-то чувствует себя предательницей. Предательницей старых, намертво вплетённых в жизнь устоев, на основе которых её взяли под стражу после краха Третьей Квартальной бойни и подвергли допросам и пыткам.
Первое попавшееся под руку – помада алого цвета. Почти как кровь. Только тона на три светлее. Ляжет неровно, если не облизать губы. После сокращения дозы морфия мысли даются с трудом, спину дерут невидимые когти и некоторые движения сопровождаются разрывающими черепную коробку вспышками, но не требуется и секунды, чтобы вспомнить, что облизывать губы – моветон.
– Ну что, Тринкет, всё ещё уверена, что Капитолий справедлив ко всем?
Будто удар током. Или плетью. По свежей ране. Эффи моментально поворачивается и скорее инстинктивно, чем осознанно, выставляет руки вперёд, сильнее сжимая флакончик. Боль бьётся пульсом в нитях вен, но не видеть потенциальную угрозу опасно.
Эффи сообщили о свержении Сноу и его режима, как только она пришла в сознание. Она не помнит всё то, что ей пыталась вбить в голову расплывающаяся немногословным серым пятном по белым стенам женщина, но то, что новые власти собираются косвенно задействовать её в казни Кориолайна Сноу поняла отчётливо. Трудно не понять, когда говорят открытым текстом.
"Либо смерть, либо беспрекословное содействие. Выбор за Вами, мисс Тринкет".
Хеймитч ухмыляется, но, видя, что пошевелиться или хотя бы моргнуть женщина не спешит, прикрывает дверь и в несколько широких шагов оказывается в двух сантиметрах от прозрачного колпачка. Обыкновенный кусок чёртовой пластмассы, а ощущение, будто пуленепробиваемая стена из стекла.
Ментор прикасается к побелевшим от напряжения пальцам, вытаскивая из них помаду. Забрать из рук Китнисс шприц было гораздо проще: достаточно было просто с усилием сдавить запястья. На запястья Тринкет смотреть тошно из-за рубцов и фиолетово-синих, чуть ли не чёрных пятен. Он даже думать не хочет, что скрывается под нелепо обвисающей чёрной одеждой, в которой её доставили из госпиталя в Президентский дворец. Прошло четыре дня с тех пор, как благодаря уловке Плутарха её вытащили из тюрьмы, и сейчас она хотя бы стоит собственными усилиями и под припухшими глазами почти не видно пятен.
"Вам несказанно повезло, мисс Тринкет".
Эффи вздрагивает и запихивает крик поглубже в глотку, когда грубые подушечки пальцев проводят по царапине на левом виске. Аккуратно так, невесомо, обжигая кожу забытым теплом. Словно не было этой вывернувшей всё наизнанку Революции. Она, кстати, до сих пор не может понять разницу между до и после, между прошлым и настоящим.
"После полного курса реабилитации ваше состояние значительно улучшится, а пока устраним только броский дефект".
– Отвратно выглядишь, солнышко.
– Под макияжем ничего не будет заметно.
Хеймитч кивает и быстрыми шагами шаркает прочь из комнаты. Нужно признать, что восстановление голосовых связок прошло успешно. Её голос не хрипит, не срывается на шёпот, не ломается посреди слов. Не похож на треснутое зеркало, глухо роняющее осколки на пол. Её голос переливается колокольчиками, лучится небрежностью, словно это краткая версия одного из монологов, в котором она объясняет трибутам прелести их последних дней.
Вот только это совсем не вяжется с измученным тщедушным телом и безразличным взглядом. Слова будто вырвали из контекста её многочисленной болтовни, слепили из них глупенькую фразочку, вложили в голову и сказали отпустить именно сейчас. Шесть идиотских слов, в которых Тринкет настолько Тринкет, что он бы купился, будь даже обычной, не доведённой до грани сумасшествия Китнисс.
Впрочем, ничего нового. При смене кукловода марионетки остаются марионетками. Просто средство достижения цели. Не то чтобы это беспокоило его, но за чёртово количество схороненных вместе жизней невозможно не привязаться к одной из немногих живых постоянных и не начать делать хоть что-то, чтобы она не превратилась в переменную или неживую.
Глухой треск пластмассы рассыпается по бархатной тишине коридора – и липкая масса на три тона светлее крови Эффи Тринкет размазывается по пальцам Хеймитча Эбернети. Кажется, сейчас самое время выпить за проваленную попытку и новую власть.