закон джунглей

В последний месяц осени состоялось бракосочетание. Хосок, потерявший всякую надежду и желание сопротивляться, перестал противиться и бороться, поддавшись течению. Сейчас, когда осколки души неприятно врезаются в легкие, распарывая их, выпуская последний воздух свободы, омега утратил силы, став безразличным ко всему. Он никогда не думал, что чужое давление сможет сломать его. Растоптать все принципы, выстраиваемые долгими годами, стереть любые намеки на счастье к которому стремился юноша не смотря на то, что похоронил свои мечты. С того раннего утра, когда парень ворвался в дом к Намджуну, прошло достаточно времени. Но стоит Чону закрыть глаза, как перед ним всплывают самые страшные отрывки его прошлого. Бледное тело его матери лежащее на полу в их крохотной квартирке, чувство безысходности наполнившее его в тот момент, когда врач произнес самые страшные слова в его жизни, отдающееся отголосками тупой боли до сих пор и надменная победоносная усмешка Кима, подаренная омеге стоящему перед ним на коленях. После того дня, Хосока словно поместили в вакуум, полностью изолирующий его от окружающего мира. Все вокруг потеряло свой цвет и смысл. Чувства словно вырвали на корню, оставляя юноше лишь разрушающую пустоту внутри, и она, подобно черной дыре, засасывала внутрь себя все эмоции. Он чувствовал себя ни живым, ни мертвым. Он просто был. Существовал, бессмысленно поглощая кислород, кажется, разъедающий его изнутри. Календарные числа сменялись одни за другими, приближая раковую дату с безжалостной жестокостью. И когда день «икс» наступил, внутри Чона что-то треснуло. Все было как во сне. Сквозь толстую пелену тумана, стоящего перед глазами, он видел, как довольный Намджун, одетый в дорогой черный костюм, красиво сидящий на его теле, стоял в другом конце зала у подножья алтаря, где предначертано было свершиться самой страшной лжи. Хосок не знал, не помнил, как выглядел сам. Сквозь густую вату мыслей, в сознание мелькали отрывки утренних сборов: как его одевали в нисколько не уступающий в своей красоте костюму жениха, белый смокинг. Творили что-то невообразимое с его волосами и наносили тонну косметики, на безразличное лицо омеги. Ни помпезный зал, ни красиво разодетые гости, расположившиеся с двух сторон от красного ковра, ведущего прямиком к священнику и альфе, ничего не будоражило Чона. А должно было? Когда всего через несколько минут, ты свяжешь свою жизнь с самым ненавистным человеком, отрезав любые пути к отступлению. Когда ты сам сжег последний мост в светлое будущее, печально провожая ветер, разносящий пепел, некогда бывший твоими желаниями и мечтами. Больно. Нечестно. Но он сделал это ради жизни своей матери. И если это цена за ее счастье, то Хосок примет ее. На подкашивающихся ногах (и вовсе не от трепетного волнения), юноша медленно приближался к алтарю, крепко сжимая в руках небольшой букет. Происходящее словно поставили в режим замедленной съемки, отчего омеге казалось, что это самодурство никогда не закончиться. Когда священник произнес последние строки своей речи, обращенной к двух женихам, Намджун вновь растянув губы в усмешке, уверенно кивнул, соглашаясь связать свою жизнь со стоящим перед ним юношей. Очередь дошла до Хосока. Выстилится его путь прямиком в ад, если он солжет перед Богом? Накажут ли его небеса за обман? Омега горько усмехнулся внезапным мыслям, пробившимся к его сознанию. Они давно уже отвернулись от него. Так есть ли смысл бояться чужого гнева, когда он и так преследует тебя с самого рождения? Возможно само его появление, это наказание за грехи совершенные его родителями? — Согласен. Будто не своим голосом, произнес парень, потупляя взгляд и вновь погружаясь в собственное болото само терзаний, пенившееся в безумной агонии и поглощающее обессиленного Хосока, засасывая в самые недры. Какая разница, что его будет ждать после смерти, когда внутри и так есть свой маленький ад. На тонкий палец скользнуло кольцо, пленившее чужие взоры своей изысканностью и блеском дорогого камня. Оковы, служившие теперь прочной цепью. Дрожащими непослушными руками, омега воспроизвел действия Намджуна. Чужая ладонь легла на поясницу, чуть надавливая, тем самым заставляя прогнуться в спине, поддавшись вперед. Альфа приблизился к лицу своего новоиспеченного мужа, сокращая расстояние между их губами. В последний момент, когда их уста почти соприкоснулись, Чон отвернулся в сторону, уперевшись руками в кимовскую грудь. — Не надо, пожалуйста. Тихо прошептал он, жмурясь. Намджун недовольно нахмурился, но к удивлению омеги спорить не стал. Ослабив хватку, он позволил парню выскользнуть из рук. Лежа на прохладной постели, Хосок бездумно изучал потолок своей новой спальни. Сквозняк гуляющий по комнате из-за настежь открытого окна, холодком лизал босые ступни, заставляя кожу покрыться мурашками и легонько трепал, некогда уложенные в аккуратную прическу, волосы. Сил на то чтобы встать и закрыть его у омеги не было. Раскинув руки по бокам, он опустил потяжелевшие веки. Вдыхая воздух с нотками дождливой свежести, юноша чувствовал, как медленно коченеют его конечности. Жаль, только, что его сердце давно покрылось тонкой корочкой льда, утратив какую-либо чувствительность. Неосознанно, юноша сравнивал себя с пустым сосудом. Из него выкачали все соки и жизненную энергию, а сейчас безрезультатно пытаются наполнить вновь. Галстук-бабочка неприятно сдавливал шею, словно удавка, медленно душа вымотанного парня. С трудом оторвав руку от пухового одеяла, Чон еле сгибающимися пальцами расстегнул аксессуар, отбрасывая куда подальше. Следом за бабочкой, омега освободил себя от гнетущего смокинга и дизайнерской белоснежной рубашки. Брякнув пряжкой ремня, Хосок спустил с себя штаны, оставаясь в одном нижнем белье. Резкий порыв ветра, ворвавшийся в спальню, заставил юношу поежиться и замерев, наблюдать за тем, как яростно заметались шторы, подхваченные стихией. Черное небо разрезала внезапная вспышка молнии, а следом за ней над городом прокатился оглушительный раскат грома. Приближалась буря. Опустив ноги на холодный паркет, парень поднялся с кровати. Погода словно отражала внутреннее состояние омеги. Впервые за долгое время, Хосок перестал чувствовать отвращение к осени. Открыв дверь, Чон вошел внутрь, бегло оглядывая ванную комнату. Дом Намджуна был непривычно огромен для обитавшего, последние двадцать с хвостиком лет, в маленькой квартирке юноши. Одна только ванна походила по размерам со всей площадью бывшего жилья омеги. Остановившись у зеркала, висевшего над столешницей, парень бесстрастно взглянул на свое отражение. Выступающие из-под нездорово-бледной кожи ребра и острые ключицы, грозились вспороть тонкий эпидермис, оголяя почерневшее от боли сердце. Впалые щеки и потемневшие круги под глазами, потерявшими свой блеск — Хосок походил на ожившего мертвеца. Подушечки пальцев коснулись прохладной поверхности зеркала, обводя контуры своего собственного лица. Приглушенный гул непогоды слабо доносился сквозь плотно закрытую дверь, отделяющую ванную от спальни. Так же, как с легкого ветра начинается большая гроза, все неприятности Чона вели отсчет с маленького зернышка, заложенного еще до его появления на свет. Нет смысла искать предпосылки произошедшего. Тех, на кого можно спихнуть вину за свои страдания. Слишком поздно. Но принять действительность, позволить убить себя изнутри. Хосок судорожно втянул носом воздух, заходя внутрь просторной душевой кабинки. Сейчас он смог убежать от Намджуна, спрятавшись здесь, но как долго, тот позволит омеге играть с собой? Он не хочет близости с этим человеком. Не хочет видеть его и слышать. Но отныне они живут под одной крышей. Последний винтик, предостерегающе заскрежетал. Ледяной напор воды обрушился на юношу, стоило тому повернуть ручку крана. Парень вздрогнул, но температуру не сменил. Мелко подрагивая, он сомкнул стучащие друг об друга зубы, прислонившись лбом к стене. Прикрыв глаза, Чон расслабился, со временем привыкнув к ледяным каплям, струйками стекающими по его телу. Трезвость ума вернулась вместе с мыслью о матери. Ким, как и обещал оплатил все дорогостоящее лечение и уже на следующий день, женщину прооперировали. Состояние нормализировалось и он даже смог навестить ее до свадьбы. От воспоминаний о маме, в груди разлилось родное тепло. — Почему ты не сказал, что выходишь замуж? Наигранно обиженно надулась женщина. Хосок усмехнувшись, покачал головой. Даже после того, как ее жизнь балансировала на грани жизни и смерти, она по-прежнему находит в себе силы улыбаться и шутить. Почему тогда юноше так сложно держать маску непринужденности и мнимого счастья? Он так слаб по сравнению со своей матерью. — Ма…- Протянул Чон, присаживаясь на стул возле больничной кровати. Вип палата, куда была переведена женщина, больше походила на номер в пяти звездочном отеле. Здесь не присутствовали так раздражающие в больницах белые тона и единственным напоминанием суровой действительности служили аппараты у спинки койки, подключенные к пациенту. — И не нужно мне «мамкать», гляньте на него, даже не удосужился оповестить свою единственную мать, что нашел себе альфу! Да еще и замуж за него выходит! И когда ты собирался мне сказать об этом? Когда мои внуки школу окончат? Ворчала женщина, не замечая, как с каждым ее новым словом, омега мрачнел все больше и больше. Внезапно поток чужой речи оборвался, а мать, обеспокоенно опустила свою ладонь, но щеку сына, тем самым заставляя его поднять на нее глаза. — Он твой истинный? Хосок поджал губы, отрицательно замотав головой. — Понятно. — Вздохнула женщина. — Тогда я надеюсь вы действительно любите друг друга. Улыбнулась мама, поглаживая большим пальцем щеку парня, а Хосоку бы зареветь в голос, да только слезы закончились еще вчера вечером. Пряча глаза за длинной челкой, Чон положил свою руку сверху ладони матери и отстранив ту от своего лица, переплел свои пальцы с чужими. — Лучше расскажи, как ты тут. Перевел неприятную для себя тему он. Женщина задумчиво прикусила губу, вспоминая что-то. — Меня навещал твой жених. Симпатичный, молодой человек. Я знаю, что это он помог нам, поэтому Хосок-а…- Омега напрягся, мысленно недоумевая зачем Намджун приходил к его матери.- Ты не рассказываешь мне, что с тобой происходит, но я вижу, когда тебе плохо и от этого, мое материнское сердце обливается кровью. Пожалуйста, не думай обо мне и всегда слушай свой внутренний голос. Женская ладонь легла на юношескую грудь, там, где должен был отбиваться жизненный ритм юноши. Хосок хрипло засмеялся, опускаясь на колени и обхватывая себя руками. Слушать свой внутренний голос? Если бы все было так просто. Омега давно позабыл о том, что значит делать то, что хочешь. Все что он может, это жертвовать собой, надеясь, что на этот раз, судьба сжалиться над ним. Из горла вырвался всхлип. Юноша зажал себе рот рукой, дабы сдержать подкатывающую истерику. Удивительно, что он еще в состоянии плакать. Накопившийся стресс и сдавшие нервы, выплеснулись за края переполненной чаши. Ухватившись за край прозрачной стенки кабинки, Чон поднялся на ноги, не глядя выключая воду. Посиневшая кожа от долгого пребывания под ледяной водой еще больше придавала парню загробный вид, но Хосок даже и не подумал вытереться и одеться. Оставляя за собой влажные следи от мокрых стоп, он вышел в охваченную яростным ветром спальню. Буря набирала обороты, сгибая высокие деревья до самой земли и занося через открытый проем комнаты ливень. Завороженная наблюдая за стихией, омега подошел к окну и облокотившись талией на подоконник выглянул на улицу. По лицу захлестал дождь, но юноша лишь закрыл глаза, позволяя небесным каплям стекать вниз по шее.       Ведь после бури всегда светит солнце.