"Печаль моя снегами соткана..."

Снег повалил за окном со страшной силой, так, что тусклый фонарный свет стал больше похож на болотные огни, заманивающие усталых доверчивых путников в смертельные топи. Сара передернула плечами и с тоской подумала о том, как ей завтра бегать на посылках. Может быть, ей повезет и никаких поручений не будет? Тогда она останется и будет учить малышей французскому, что было для нее теми часами, когда она позволяла внутреннему стержню, помогающему держать удар, чуть отпустить себя. Но, как только ее голова коснулась жесткого матраса, она задумалась о рассказе бакалейщика. Каким она сотворит Ледяного Джека? Как он будет себя вести? Дарить людям снег или устраивать людям подлые ледяные дорожки? Будет ли он улыбаться или ходить вечно хмурым? Откуда он приходит и куда возвращается, исчезая в снежной дымке? Есть ли у него кто-то близкий, или же он одинок? О чем он думает, какими категориями мыслит? Сара не знала ответов на эти вопросы, а воображение не собиралось ей в этом помогать, терпеливо ожидая ее решений. Дух, в которого не верят ни взрослые, ни дети. Дух, который никому не знаком, чей облик тает в снежной метели, вздымавшей мириады снежинок, непохожих и удивительно прекрасных. И сейчас, завернувшись в одеяло и свернувшись калачиком, она вслушивалась в пронзительный вой ветра за окном и вглядывалась во тьму, пытаясь заставить воображение работать. Но вместо этого подступал крепкий сон, полный ярких красок, в котором всегда слышится дыхание Бенгальского залива и голос молодого и улыбчивого отца, молодого капитана, ласково называющего ее «маленькой хозяюшкой». Она не видела вихрь золотого песка, рисующего картины над ее головой: лицо капитана Кру и огромный простор морей, на котором, мерно покачиваясь, плыл маленький, почти что игрушечный, кораблик. Перед тем, как провалиться в глубокий спасительный сон, она коротко взглянула на красивую куклу с отбитым кончиком носа, гордо восседающую в кресле, и негромко пробормотала: - Спокойной ночи, Эмили. В стеклянных глазах отразилось сочувствие и некоторое понимание – она была последним воспоминанием о погибшем отце. Глаза закрылись, длинные иглы ресниц тревожно дрогнули, и уже через мгновение Сара спала так, как спят все дети, даже самые несчастливые и одинокие. Сны – это самое хорошее, что есть в детстве: они не ограничены рамками логики и житейского опыта, в них можно совершать невозможное и творить так, что рушатся любые схемы и нормы, сковывающие сознание взрослых. В своих снах Сара была принцессой, сильной, умной, мудрой, такой, которую бы любил народ. И эти не сломленные жестокостью реальности истины она несла в жизнь, взращивая в себе стальной стержень – твердую непоколебимость. И принцесса уже не слышала, как хлопнула рама окна и на стол ступили босые ноги. *** - Признайся, ты списывала ее с себя? – рассмеялся Дональд, глядя лукавыми глазами на Сару, которая задумчиво смотрела на пляшущие языки пламени. Она перевела на него взор и неопределенно улыбнулась, чуть поведя плечом. - Ты дал ей имя, - ответила она, смешно сведя брови, - сам и расплачивайся, что она похожа на меня. - Я и не против! – задорно произнес Кармайкл, вновь пытаясь погладить Бориса, но пес заворчал – не угрожающе, но ясно давая понять, что сейчас он примет ласки только от своей хозяйки. – Мне всегда нравилась твоя историю про «девочку, которая не нищенка». - Ты вновь об этом? – устало улыбнулась девушка, поправляя короткую вьющуюся прядь, которая вечно вылезала из аккуратно собранной прически. - Я всегда об этом, - несерьезно сказал юноша, потирая чуть воспаленные веки. - Тогда слушай, Гай Клэренс, - в таком же духе ответила Сара, назвав именем, которое сама ему придумала. Дональд забавно приподнял ироничную бровь – это имя всегда казалось ему странным. *** Джек осторожно ступил на старый, но добротно сделанный стол и беспечной улыбкой взглянул на тихий поток золотого песка, струящегося мимо с тихим, едва слышным, шорохом. Он, поднимая светящиеся вихры, создавал в хаосе песчинок яркие добрые сны, спасающие детей и позволяющие верить в Чудо. Джек давно перестал верить в Чудо. Его не видели, в него не верили, он мог смеяться и что-то комментировать, но ему не отвечали – он был одинок настолько, что собственное существование казалось ему выдумкой Луноликого, который молчаливо взирал на отчаявшегося духа с высоты своих небес. Он молчал, даже когда Джек кричал, срывая голос, просил, умолял, требовал, и тогда юноша понял, что творцу он безразличен. Быть может, он просто прихоть, мелькнувшая идея, получившая нежданное осуществление. И тогда Джек решил забыть об этом. Он растворился в своих шутках, проказах, игре в снежки и рисовании морозных узоров на окнах, и старался забыть о своей тоске, точившей его сомнениями и неверием. А сейчас… С собственным именем, скользнувшим на губах девочки, внутри забилось что-то трепетное, тревожное, не дающее спокойно отдаться своему делу, заставляя его прислушиваться к собственному небьющемуся сердцу, замершему еще на дне замерзшего озера. Осознание чувства пришло внезапно, и Джек едва не задохнулся от этой внезапной, бьющей по солнечному сплетению Надежды, затеплившейся взвивающимися кострами. Вдруг она смогла бы его увидеть? Смогла бы она в него поверить так, что он перестал бы чувствовать себя невидимкой? Сто семьдесят лет одиночества – и хрупкая, робкая надежда, готовая разбиться на сотни голубых льдинок. Он аккуратно спустился на пол и, замерев, слушал тихое размеренное дыхание. Даже не пошевелилась. И Джек вздохнул с облегчением, прислонившись щекой к грубому дереву посоха, и взглянул на раскрытую книгу. Яркие картинки, сопровождающие четко пропечатанный текст, и хорошая бумага казались неуместными на этом чердаке, и он подошел ближе. За свою жизнь Джек так и не научился читать: духу это незачем, и он даже не думал над этим. Он никогда не видел историю такой, как ее описывают в учебниках и книгах, он видел ее в людях. Люди живут и умирают, своими жизнями творят историю, а Джек наблюдает, носимый ветром и веющий холод и снегопады. Он аккуратно перелистнул страницу, разглядывая рыцарей, сидящих на вороных конях, нетерпеливо роющих копытами землю, когда услышал, как заворочалась девочка на своей старой скрипящей кровати, и замер, прислушиваясь к звенящей тишине чердака. Через некоторое время жительница этого места вновь со вздохом провалилась в глубокий сон, и Джек, мягко ступая босыми ногами по промерзшему дереву, подошел к ней, натягивая внутри себя какую-то тревожную тонкую нить, дребезжащую все сильнее с каждым шагом. Он мечтал, грезил о разговоре с кем-нибудь, чтобы он перестал быть невидимкой, сквозь которую проходят люди. А сейчас в нем пульсировал сжавшийся ком страха, и сам Джек не знал, чего он так боится: изменение жизни или крушение робкой, но такой живой надежды, затеплившейся в груди. А потому он просто стоял и всматривался в умиротворенные черты лица, ощущая глупость собственной неопределенности, мучившей, томившей не разразившимся штормом на берегах промозглой Англии. Паренек отошел от кровати и с ироничной улыбкой оглядел все вокруг. Собственные переживания и мысли показались бесполезными и никчемными по сравнению с нищетой, в которой жила девочка. Он не был человеком, но он пытался воображать себя им. Он пытался нафантазировать ледяной холод, который принес вместе с собой, услышать не голос ветра, а его завывание – люди уже не слышат его свистящий шепот, только пронзительный крик, отдающийся эхом безумного одиночества. И Джек не мог этого сделать: он не сумел бы отделить холод от себя, не сумел бы не слышать смеха северного ветра. Он много чего не мог. Вдруг из угла послышались шаги маленьких лапок и тонкий писк. Джек понял сразу: это крысы выбрались на вечерний поиск еды. Он слышал несколько раз, как девочка с ними разговаривала, смеялась и сочувственно кивала головой, подбрасывая маленькие кусочки черствого хлеба. Глава же семейства молча взирал на нее глазами-бусинами, подергивая седыми усами, и совсем не боялся, зная наверняка, что она не причинит никаких бед. Джек двинулся на звук и увидел в темноте шкодливого крысеныша, нахально вылезшего из норки. Он был таким маленьким, что поместился бы вместе с хвостом на ладони духа. - Хэй, иди сюда, - мягко произнес Джек, присев и протянув к крысенышу руку. Доверчивая улыбка подняла уголки губ и зажгла в льдистых глазах отблеск солнечного света от прозрачного льда, рисующего сотни спектров в воздухе. Однако в ответ на этот жест детеныш испуганно запищал, зовя своего родителя на помощь, и тот самый глава семейства выскочил перед своим детенышем. По блеску темных глазок Джек понял, что крыса сама напугана, но отступать не намерена: он ощерился, встопорщив тонкие усы, и заверещал, защищая своего крысеныша. Дух невольно отшатнулся, едва не выронив из рук посох, конец которого громко ударился о дощатый пол. Джек прекрасно понимал, что слабое существо ничего не сможет ему сделать, только испугать, но это желание защитить детеныша заставило что-то колыхнуться внутри и оставило во рту неприятный привкус желчи. - Да я же не собирался его мучить, - с едва слышимой обидой произнес юноша и с укором воззрился на крысу. Глаза-бусины понимающе сверкнули, и он потащил за собой непослушного ребенка домой, в надежную нору. Джек невольно улыбнулся и прижался щекой к посоху, отчего по дереву побежали, расползлись морозные узоры. - Кто ты? – раздался сзади удивленный голос, и юноша, вздрогнув всем телом, резко обернулся. Лед голубых глаз пересекся с пепельной зеленью любопытного взгляда. И замершее сердце, скованное льдами северных морей, сделало робкий, почти что неощутимый, удар. *** - Она его все-таки увидела? – устало улыбнулся юноша, потирая сонные глаза и пытаясь скрыть зевоту. День был бесконечно долгий, а жар камина и неспешный рассказ Сары, ее негромкая речь, - все это клонило ко сну вымотавшегося Дональда. - Давай на сегодня закончим, - твердо предложила девушка и встала, одернув чуть помявшуюся юбку. Пес бросил на хозяйку укоризненный взгляд, но все равно поднялся вслед за ней и томно потянулся. Под длинной шерстью перекатились мускулы, а при зевке огромная пасть звучно щелкнула. Несмотря на собственное состояние Кармайкл не показывал намерения встать, наоборот, сел по-турецки и выжидательно посмотрел на подругу. - Я против, - категорично заявил он, не сводя упрямого взора с лица Сары. Но она, казалось, его не услышала: ее внимание было приковано к окну, за которым так сильно повалил снег, что за белой пеленой ничего не было видно. - Джек что-то разыгрался, - невольно усмехнулась она, не сводя глаз с пейзажа за окном. - Джек? – улыбнулся Дональд и иронично приподнял бровь. – Ты в него веришь? Сара взглянула на него чуть удивленно и неопределенно пожала плечами. Затем неуверенная улыбка тронула ее бледные губы, и она отвела взор, полный некоего смятения в сторону. - Как я могу не верить в того, про кого рассказываю? Это почти как врать себе. Ложь самому себе – это глупо. - Но ты же его не встречала и не можешь знать, существует он или нет, - в ответ пожал плечами юноша, улыбнувшись той самой улыбкой, которая означала лишь одно: он хотел доказать свою правоту. Сара понимала это гораздо лучше многих и уж гораздо лучше девочек, которые начинали с ним спорить, пытаясь привлечь внимание. Поэтому она неопределенно качнула головой, не говоря ни да, ни нет. Как она смогла бы объяснить то чувство, будто она рассказывала о давнем знакомом, которого не видела десятки лет, но внезапно наткнулась на его давешнее письмо? Ледяной Джек был ее сном, игрой детского воображения, но именно его образ не отступал с годами, образ улыбчивого подростка с притаившейся грустью, застывшей коркой серого льда в глубине ярко-голубых глаз. - Да и Джереми, знаешь ли, не одобрит того, что ты говоришь о другом мужчине, - добавил юный Кармайкл, заметив ее отсутствующий вид. – Пусть и воображаемом. Чуть обернувшись, Сара взглянула на друга с сомнением и невольно прокрутила тонкий золотой обруч, отбрасывающий отблески пламени, на левой руке – кольцо на помолвку. - Не неси чепуху, ты ему нравишься, - возразила она, вновь бросив взгляд на окно. Снег не становился тише, все так же шел сплошным белым туманом, скрывая силуэты и контуры. Лишь тусклый свет фонарей горел мутным светом океанских глубин, манящих во тьму. - Я-то да, а Джек – вряд ли.