Война кровей

"Время — это мираж, оно сокращается в минуты счастья и растягивается в часы страданий"- сказал когда-то Олдингтон. И сейчас, это как нельзя кстати подходило под ситуацию. Время, нечто неуловимое, невероятно быстрое, а иногда тягуче медленное, как сироп. Его нельзя поймать или ощутить, нельзя увидеть. Его надо ценить, дорожить им. Но, как чаще всего бывает, понимаем мы это слишком поздно. Туман в голове все не хотел рассеиваться, да Ваня и не пытался от него избавиться. Три дня прошло, целых три, а он будто и не заметил их. Словно его вырвали из жизни, в тот самый момент, когда обвалился потолок, и теперь он наблюдает за ней со стороны, а сам вновь и вновь проживает те страшные моменты. Тишина в доме уже становилась не просто неуютной, а гнетуще-пугающей. Никто из парней, за все три дня, не произнес ни слова. Рэт так вообще исчезал куда-то на рассвете и возвращался далеко за полночь. Рудбой вновь занял место на кухне, будто и не было того дня, будто он все еще ждал своего приговора. Но на самом деле, как Мирон посадил его на этот диванчик, он так и не вставал с него, не было сил. Сам Мирон, а что Мирон, он вновь оказался вне событий. Для Вани, Аня была соулмейтом, а для Рэта - семьей. У Дарио в бойне пострадал отец, да и ко всему прочему, он тоже был волком, а они острее ощущали потерю братьев, ну или сестер. Но Федоров не был близок с Адемиром, да и к тому же тот жив и скоро поправится, а с Аней они были знакомы всего пару месяцев. С манерой общения Мирона Яновича, требовалось в разы больше времени, чтоб привязаться к человеку. Хотя Аня уже успела занять место в его сердце, его тяжести на душе не сравниться с болью в сердце Вани. Не известно сколько времени прошло бы еще, но в этот день Рэт, странно объявившийся около полудня, принес стопку каких-то бумажек и бросил их на стол. Конечно, кроме парня о них бы никто и не вспомнил, если Мирон не пошел на кухню за чаем. Те самые бумажки оказались билетами, на ночной рейс "Вена- СПБ", но их было три, четвертый был "Вена-Лиссабон", к нему была прикреплена записка. Считая себя добросовестным и, совершенно не имея желания лезть не в свое дело, он просто отнес билет Дарио. Из всех вещей, привезенных с собой, у парней были только полупустые рюкзаки, которые они даже не разбирали, а значит и собирать было нечего. Вечером они, так же молча, вызвали такси в аэропорт и, оставив ключи под ковриком, покинули дом. Австрия, чудесная страна, такая яркая и, радушная с первого взгляда, им вряд ли запомниться таковой. Скорее уж оставит глубокие борозды на сердце. Мирон был уверен, они сюда не вернутся. А родной Питер, что странно, встречал их ярким солнышком, все таки середина лета. Но даже зная, что это тот самый Петербург, это дом, в котором солнце такая редкость, что каждый раз ему радуются как последнему, настроение не давало даже намека на улыбку. Мирон уже собирался вызвать такси, как Ваня позвал их за собой, удаляясь в сторону парковки. Как оказалось, он все же говорил все это время, но лишь с одним человеком, с Лешей Храмовым. Что-то неприятно кольнуло изнутри, но Мирон, руководствуясь здравым рассудком, промолчал, стараясь отодвинуть мысль о ревности на задний план. Может быть ему проще было все рассказать другу, так сказать, детства? Может ему нужно было поговорить с кем-то, кто на прямую не имел отношения к случившемуся? Скорее всего, так и было. Во всяком случае, так себя старался заверить Федоров. Леша не задавал никаких вопросов, лишь добродушное приветствие, в манере типичного Храмова и не типичная для него молчаливость. Ваня продиктовал адрес и, черный автомобиль помчался по трассе, в сторону пригорода, к дому Ани. Находиться в дома любимого человека, совсем не давно покинувшего свет божий, было тяжело, всем. Даже Храмову, который толком и не знал девушку. Лишь раз мельком видел у 1703, хотя знал конечно больше, он все таки лучший друг Вани. Что же сам Ваня? На парне лица не было, который день уже. Войдя в дом Ани, он сначала даже не отразил, что происходило вокруг. Мирон быстро собирал вещи, как и Рэт, а он почему-то продолжал стоять на месте. - Ваня, Ваня!- позвал его Рэт, но парень будто был вообще не здесь, совершенно не отражая, что происходит вокруг. - А!- испугался Ваня,-Рэт? Что-то случилось?- взволнованно спросил он, наконец проявив хоть одну эмоцию за все время. - Идем со мной.- Рэт отвернулся и прошел через кухню на улицу. Ваня проследовал за ним, все еще не понимая, что происходит. Парень вышел из дома, спрыгнув с небольшого подоконника и остановился, поворачиваясь лицом к Ване. В вечернем полумраке лицо Рэта казалось еще более бледным, чем обычно, будто обескровленным, но возможно это просто знак, что просто надо поспать? - Вполне возможно, ты уже успел задаться вопросом, почему тебя не пустили к телу Ани,- голос парня чуть подрагивал, но лицо оставалось все таким же равнодушным. Он умело скрывал все, что так рвало на части душу изнутри. Получив кивок в ответ, он продолжил,- мы не хороним вервольфов.- но заметив взгляд Вани, добавил,- но мы тоже провожаем своих братьев в последний путь, иди за мной, я покажу.- и вновь дождавшись кивка, Рэт отвернулся от парня, обращаясь волком и потрусил в лес. Рудбой проследовал за ним. Они бежали не долго, но достаточно, чтоб чуткий волчий слух перестал улавливать звуки трассы. Два вервольфа все глубже забирались в чащу леса, оставляя позади свою человеческую сущность. Поддаваясь лишь своим инстинктам и полагаясь на звериное чутье. Сумерки уже окончательно накрыли лес и только тогда Рэт остановился, взбираясь на какой-то холм, Ваня естественно, за ним. Спину пробирал холодок ночного леса, казалось, будто все население зеленой чащи уставилось на них и, пристально следило за каждым шагом. Но парни не обращали на них внимания. Два волка стояли на небольшом холме посреди лесной поляны, когда один из них резко вскинул голову, завывая. Тогда Ваня понял, что имел ввиду Рэт. Он ведь и сам множество раз слышал волчий вой, всегда чувствовал в нем какие-то сильные эмоции, но плохо развитое человеческое чутье никогда не давало определить, что это за эмоции. Теперь он понимал, это была боль. Это была ненависть, сожаление и отчаяние. Ваня не знал, помогало ли это, но терять ему уже точно нечего. Повторив действия друга, он вскинул голову и завыл, выставляя не много вперед одну лапу. Возможно ни сразу, не с первого раза, но Рудбой чувствовал, как камень с души будто бы становится легче. Как боль, если не отступает от сердца, то хотя бы разжимает стальные тиски, позволяя дышать полной грудью. Он не знал, сколько времени прошло, но в один момент парень прислушался и вдруг уловил ответный вой. Один, затем второй и третий, а потом еще может с десяток. Он чувствовал, что не один, что каждый из откликнувшихся волков разделяют его боль и, будто бы каждый забирает по чуть-чуть, облегчая его душу. Ваня еще не до конца разобрался в том, как устроен мир вервольфов, но у него теперь будет целая жизнь впереди. Потратит он ее только на это, или все таки найдет свое место, решать только ему, но теперь он знал, что где бы он не остался один, чтобы не случилось, он не одинок. Рэт опустил голову с закрытыми глазами и, буквально на секунду положив ее на плечо Рудбою, развернулся и пошел обратно, в сторону дома. В котором теперь его никто не ждал. Не будет больше тихих вечеров, за интересными историями или дурацкими спорами. Не будет выматывающих тренировок и увлекательных прогулок. Не будет больше стряпни, за которую волчонок иногда готов был и душу продать. Конечно, после смерти клана, он научился отпускать. Старался больше ни к кому не привязываться, а получилось как? Анна заменила ему семью и он вновь потерял ее. Хотя в голове до сих пор не укладывалось. Она вылезала из таких передряг, выходила сухой из воды в абсолютно безвыходных ситуациях. Перебила клан вампиров и вышла из их дома целой, может не совсем, но живой. Так что могло случиться там, под завалами собора Святого Стефана? Рэт мучился вопросами, но ответы мог получить лишь вернувшись обратно, чтоб самому осмотреть место происшествия. Либо съездить в гости к Виейра, но Адемир вряд ли согласится с ним поболтать по душам и все рассказать. Ребята возвращались к дому той же дорогой, но гораздо медленнее. Рэт уже не так спешил, хотя и было заметно, что парень еле сдерживается, чтоб не сигануть вперед. Но волчонок понимал, что сейчас Евстигнееву, особенно, нужен покой, хотя бы относительный. Не стоит его дергать после такого потрясения. Парень скорее всего был опустошен, настолько, что в данный момент еле переставлял лапы. Но уже завидев дом в конце чащи, Ваня догнал Рэта, принимая свой человеческий образ, парень дублировал его действия, и вопросительно уставился. - Рэт, я понимаю, она была тебе..- Ваня помедлил, но Рэт сам закончил. - Семьей. Она была мне семьей.- прошептал парень, опуская голову. Впервые за все это время Рудбой увидел хоть какую-то эмоцию на лице паренька. - Семьей..ну да, прости,- невнятно бормотал Ваня.- куда ты сейчас?- спросил он, начиная волноваться за волчонка. - Мариза взяла мне билет, я улетаю, сегодня ночью.- вымолвил Рэт. И парни пошли дальше. - Послушай, я хотел спросить. А на что..на что вы жили? Ну, то есть, ни у тебя, ни у нее работы не было..- но Ваню вновь прервали. - Отчего же не было? Давно ты был в городском зоопарке?- парень чуть улыбнулся,- загляни! И раз уж заговорили об этом, когда я уеду, в верхнем ящике ее комода, найдешь все необходимое.- закончил Рэт и, на этот раз Ваня понял, что разговор действительно окончен. Они вернулись в дом далеко за полночь. Волчонок сразу подхватил свою сумку и, вызывая на ходу такси, вышел из дома. А Ваня побрел на кухню, на голоса друзей, которые по-видимому,ждали его все это время. - Парни, я думал, вы уже уехали. Прости Лех, мы, точнее я, сильно задержали тебя. Тут, вообщем так получилось..- парень пытался сформировать свои мысли хоть во что-то внятное, но Храмов в ответ как всегда только усмехнулся: - Все в порядке, Рудбой, я понимаю. Просто иногда ты такой придурок. Домой то едем? А то уже и чай остыл.- спросил Леша. - Ванька?- позвал парня Мирон, заметив его отсутствующий взгляд. - А? Я, что? Рэт уехал, а я наверно, пока здесь.- пробормотал Рудбой. Он присел на кухонную столешницу и отхлебнул холодного сладкого чая из кружки Храмова, поморщился с непривычки и вновь обратил внимание на парней. Леша не требовал объяснений, как всегда. Он просто улыбнулся, и Ваня понимал его без слов. Все таки столько лет вместе научили их понимать друг друга с одного только взгляда, будто думали на одной волне. Парень молча подошел к другу, положил руку на сгиб локтя, а потом обнял его, показывая этим, что все будет в порядке и, он будет ждать возвращения прежнего Вани. Ну хотя бы относительно прежнего. Когда Леша вышел, Федоров все же решил поговорить с Ваней. - Рудбой, ты уверен, что сможешь, здесь один?- он искренне волновался за друга, но не понимал его желания остаться в доме, ныне уже покойной, любимой девушки. - Мир, послушай, я в порядке, правда. Ну, ты наверно слышал.. - Этот душераздирающий вой? Слышал, я так и понял.. - Мир, я смогу, я все смогу, ты главное верь мне.- Ваня смотрел на друга такими молящими глазами, что Мирону невольно становилось дурно. - Мы, слышишь Вано, мы сможем.- поправил он друга, обнимая. - А сейчас, оставь меня. Прошу, мне нужно время и, я позвоню тебе, как буду готов, вернуться.- прошептал Рудбой.- Спасибо тебе Мирка, за то что рядом, спасибо.- Ваня обнимал Федорова чуть сверху, в особенностях роста, и пока тот не видел его лица, ронял слезы. Слезы от горечи в душе, от обиды, от жалости к самому себе. Но Мирон этого не увидит, для него он останется Рудбоем. Просто есть иногда вещи, которые не стоит говорить даже семье. И Мирон действительно уехал. Как и обещал, не звонил, не писал, не приезжал, никак не пытался связаться вообще. Судя по всему, еще и других предупредил. Потому что за пару дней глухого одиночества, Ваня понял, он сейчас действительно один. Он свободен, да только не нужна ему эта свобода. Прошла почти неделя, а он все слонялся по лесу вокруг дома или, по самому дому. Делал все, лишь бы не думать, лишь бы голова была занята чем угодно кроме мыслей об обитательнице этого дома, но пока выходило не очень. Каждый раз натыкаясь на предметы интерьера он вспоминал, как она держала эту кружку или поливала вон тот цветок. Как пекла ему оладушки или забавно одергивала шторы, которые так и норовили загибаться сбоку. Было и смешно и грустно одновременно, но Ваня честно пытался. Пытался не думать, выкинуть из головы, проветриться, забить мысли дурацкими новостями из интернета, но мало помогало. Для себя Рудбой решил, что останется в доме до того момента, пока не то что бы избавится, а просто научится жить с этой болью на душе, мириться с ней. Рудбой покинет дом спустя чуть больше месяца с момента приезда. Он будет морально опустошен, сломлен, подавлен, но никто этого не увидит, ведь Ваня набьет новую татуху, на месте метки соулмейта и вновь натянет сумасшедшую улыбку на лицо. Никто не заметит, никто кроме тех, кто не сможет не заметить даже если очень постараются. Конечно, это Мирон и Храмов Леша. Но если второй вновь ничего не скажет, сделав вид, что ничего не заметил, то первый как минимум вызовется поговорить. Но Ване было абсолютно все равно. Как просил Рэт, он разобрал все Анины бумаги и, если быть честными, был просто в ахуе, когда узнал что Рэт совсем не двусмысленно намекнул на зоопарк. Она была его хозяйкой. Ваня мало что понимал в юридических делах, а потому с ними уверенно направился к Мамаю, с которым черт знает, сколько не виделся. Старый друг же не откажет? Ване совершенно наплевать на то, что думают окружающие. Он вернулся на сцену к Мирону и Порчи и, через пару дней у них первый, за все это время, многотысячный концерт в Питере, не считая пары небольших клубов, в которых они успели выступить за несколько предыдущих дней, в качестве репетиций. И каждый раз, сталкиваясь на сцене или встречаясь взглядом с Евстигнеевым Мирон видел абсолютно отсутствующий взгляд. Ваня делал все по привычке, а сознанием был далеко от того что происходило в реальности. Может это и было к лучшему, но Мирон у в это мало верилось. Пока фанаты не замечали, Федоров надеялся, что Рудбой начнет вылезать из панциря, что выстроил за прошедший месяц. Ване было просто похуй. Он даже вернулся в видеоблогерскую тусовку. Отснял и снялся сам в новом выпуске "Проблемы", внезапно вернулся в "Трэш-Лото", засветился в новой студии Вали Бантикбой - "Bad Bird Ink", даже напился в 1703, тоже по старой памяти. В очередной раз замутил идиотический раздув с Шальной. Делал вроде все то, что и раньше, но все вокруг будто уже стало чужим. Не его, не с ним, не для него. И он бы рад, чтоб все было как раньше, но вот сам он уже не тот, что прежде. И возможно уже никогда не станет тем Ваней Рудбоем, каким его знали все от самых близких, до самого последнего фаната.. А Мирон в который раз оставался на ночь в баре, напиваясь до беспамятства. Лишь бы не думать о том Ване, что увидит утром. Этот пустой взгляд, его монотонный голос и медленные четкие движения, будто заученные. Заливая сознание алкоголем, он видел старого Рудбоя. Там, далеко в его сознании, Ваня на чем свет стоит ругал Мирона, как и раньше. Смеялся с ним за идиотические видосы и дебильные шутки, раздувал за то, как Порчи говорит по-русски и какую чушь порой несет, смешивая португальский с английским и русским. Как он без сил валились в гримерке после концерта и еще долго отходили от нереального кайфа, полученного от энергетики толпы. Он помнил своего Рудбоя, а не того, кто сейчас присутствовал вместо него. Ваня тоже помнил, все помнил, но изменить уже ничего не мог. Не сам точно, а помочь, увы, было некому. Круг замкнулся и кажется он уже начал терять надежду..