Crazy baby

      Как ни странно, Саске даже не упирался. Покорно следовал за мной, пока я не поняла, что мы окончательно оторвались. Уже через десять минут и преодоленных нами впопыхах несколько десятков километров взрывы прекратились, зато я, кажется, слышала кучу грозных матов в свою сторону, а так же неоднозначные проклятья, которые, уверена, действительно бы свершились, если бы я осталась там, а не убежала быстрее-скорее. Остановившись в какой-то момент тело сами отказало мне в дальнейших движения, привалившись к стволу ближайшего дерева. Я прижала к себе левую руку, потому что она продолжала жечь с того самого момента, как я встретилась с этими людьми, и протяжно простонала. — Да что же я... без косяков никак, — выдавила из себя, чтобы не показаться совсем уже плаксой, после чего съехала по поверхности и осторожно посмотрела, что не так с моей рукой. На запястье, прямо на венах появился какой-то иероглиф, и мне его словно прижгли раскаленным железом, причем боль все больше и больше усиливалась. Я прикусила губу, чувствуя, как кровь скатывается по подбородку. — Дай посмотреть, — наконец, очнулся этот чертов командир, которого я бы с удовольствием послала куда по-дальше без вопросов, но мне настолько плохо, что уже плевать. Ледяные пальчики осторожно пробежались по локтю и руке, аккуратно перехватывая то место, где появилась "метка". От небольшого холодка стало легче. — Что это? — Не твое... дело, — кое-как прохрипела я, отняв руку.       Ну, хорошо-хорошо. Если ты действуешь именно в тот момент, когда я хочу как-либо навредить своим, так сказать, призывателям, то, блять, ну, прости, что ли. Я больше так не буду, не? О, черт, ни хера! Впиваюсь ногтями в кожу до крови и сжимаюсь на месте, стараясь задействовать абсолютно все, что только могу, какие только функции для того, чтобы заглушить уже имеющуюся боль, но как-то не особо этот метод мне помогает. Хочется просто себе руку на хер отхреначить, не более. Не помогают мне эти покровительственные мысли, от них только блевать тянет. Вот и все.       Нет, так не пойдет, уж лучше бы я сдохла от рук Итачи, потому что это было бы куда гуманнее, чем это издевательство. Честное слово, я сейчас же отхреначу себе руку. Все, Саске, возвращайся обратно и твори все, что тебе заблагорассудиться, будь душкой, пожалуйста. Авось твой братец тут же и заявиться, я против не буду. Ведь это именно он не смог снести, так сказать, систему этой печати, потому что закреплена она была в сознании Сакуры, а мы "немного" не ладим с некоторых пор. Разумеется, она не была согласна на любые махинации, которые только Учиха мог учудить, а согласие должно было быть добровольным, как бы глупо сейчас это не звучало.       Я зашипела из-за очередной волны боли, но мгновенно голову подняли и прибили к шершавой поверхности дерева сильной, уже знакомой рукой. Учиха внимательно смотрел мне в глаза своими удивительными глазами, из-за которых я уже не один раз пропадала. Если быть точно, то не могла отвести взгляд, замирая и с каким-то наслаждением наблюдая за ними. Насколько я знаю, эти глазки и правда удивительные, только вот, сколько бы Итачи не старался, на меня не действовала ни одна техника этих самых глаз — они были совершенно бесполезным против меня, даже если, вроде как, во благо. Он что, пытался заставить меня выпасть из реальности для того, чтобы не чувствовать этой адской боли? Или же как-то отвлечь? Странный же ты, Саске. Я тебя обманываю, посылаю, ненавижу, убить пытаюсь, а ты мне помогаешь, спасаешь меня... Бредятина какая. — Не подействует, — сухо произношу и жмурюсь, сдерживая крик. Нас все еще могли найти все-таки, а раз уж я уже накосячила, то обратного пути нет, верно? Забудьте, что я говорила несколькими минутами ранее. — Как тебе помочь? — Убьешь... меня и... сочтемся... на этом, — усмешка окрашивает мои уста, сквозь невыносимую боль, но я действительно чувствую на своей руке холодную сталь его катаны. Но вовсе не лезвие, а холод, который на какой-то миг заставляет кожу перестать жечь с удвоенной силой. — Если не можешь идти против них — не иди, идиотка, — слышу через несколько минут, когда боль начинает медленно проходить. Кажется, у печати не продолжительное действие. За эти долгие минуты я могла, наверное, уже весь пол языком вылизать, лишь бы только боль прекратилась, а тут вот так, терплю, да и холод помогает, хоть и совсем незначительно. — Действительно, какая разница, когда именно меня убьют: во время боя или же твой брат за то, что я не усмотрела. — ..Ты, что же, следишь за мной? — Чуть помедлив, произносит брюнет, и я понимаю, что прокололась, конкретно так прокололась. Кажется, у младшего отношения со старшим не такие, как это происходит наоборот. То есть Саске думает одно, а вот Итачи — совершенно другое. По-моему, это называется недосказанностью, так? Может, они не поняли друг друга когда-то, поэтому сейчас и... враждуют? Не сказала бы, что Учиха старший такой человек, которого можно как-либо не понять, но вот на счет его братишки я сильно сомневаюсь. — Ну, типо того, — пожимаю плечами и открываю глаза, опуская взгляд на поврежденную руку. След явно останется до конца жизни. Боюсь, второго такого раза я не переживу. Мне надо избавиться от этой печати немедленно, иначе быть беде в скором времени. — Я с детства это делаю. — Все время, что мы были знакомы? — Брюнет, почему-то, продолжает смотреть на мою руку, и я даже не слышу и нотки эмоции в его голосе, словно ему было все равно, словно он пытался просто-напросто отвлечь меня этим глупым разговором. — Скорее всего, — отвечаю туманно, вовремя поняв, что из меня так просто выкачать информацию, которая должна была быть конфиденциальна для него самого. Что же, в свою оправдание могу сказать, что была на грани смерти.       У меня засосало под ложечкой в тот момент, когда я поняла, насколько мы близки в физическом плане. Я все еще не видела его лица, только волосы и лоб, что было только на руку, потому что этот момент, черт подери, был как из любой сопливой драмы. Они смотрят друг другу в глаза, а потом между ними сокращается расстояние... Меня стошнит сейчас. В нос ударяет практически невесомый запах чего-то приятного, и мне невольно вспоминается, что вчера парень был в душе, когда мы, наконец, смогли поселиться в гостинице. Воображение само рисовало упоительные картины того, как он принимал душ в душевой кабинке. Вода скользит по накаченному телу, руки проводят по намокшим волосам, которые все равно приобретают уже "заученную" форму, закрытые глаза...       Харли, Харли, черт тебя подери! Возьми себя в руки! Не время поддаваться гормонам! Только что ты рассказала то, чего не должна была! Только что ты сделала то, из-за чего чуть позже, скорее всего, и откинешь копыта! Только что... о, Господи, почему к нему так тянет? Нет-нет, надо немедленно завязывать. Это вовсе не драма, это никакая не романтика, меня могут убить в любую секунду, если я не придумаю план действий, если не пойму, что от меня хотят... свыше, что ли. Мне нужно восстановить память, нужно понять, кто такой "Ку", нужно разобраться в предательстве, нужно вспомнить братьев и сестер, вспомнить свою историю. Я не могу флиртовать с каким-то несовершеннолетним мальчишкой только потому, что у меня чертов второй подростковый период!       Ну, бля...       Я сглотнула ком в горле, когда уже нагревшаяся сталь исчезла, а раны коснулись пальцы. Они горели, и мне это не нравилось. Почему они нагрелись? Свободной рукой стираю кровь с подбородка и пытаюсь отвлечься на ранки на внутренней стороне ладони, но все равно невольно наблюдаю за тем, как аккуратно Саске наносит мне какую-ту неизвестную мазь. Она охлаждает. Приятно. В какой-то момент мое сердце начинает набирать темп, а я задерживаю дыхание. Боже, это совсем не я, это Сакура. Во всем виновата Сакура и ее ебанный Саске! Учиха аккуратно стирает кровь на ладонях и снова наносит мазь. Чувствую, как щеки наливаются кровью. Мне ужасно стыдно за саму себя, за свои слабости и за то, что не могу позаботиться о себе. Это совсем не я. Старая Харли и с открытой раной в животе могла выжить, даже если ее преследовал Бетс и вся полиция США! Старая Харли ни за что бы не стала канючить и успокаивать себя ложными надеждами, она бы просто нашла выход, просто бы оказала себе помощь, просто... была бы собой.       Харли Квинн — это не я. Больше не я.       Харли Квинн никогда бы не пожаловалась, никогда бы не проявила слабину, никогда бы не сдалась, никогда бы не проявила милосердие, никогда бы не задумалась о том, что мир благосклонен к ней, а я задумалась. Задумалась над людской добротой, над всем тем, что казалось мне отвратительным только несколько месяцев назад. Происходило ли это из-за того, что в тело вернулись Харлин и Сакура, или же я на почве подросткового периода надумала много лишнего — понятия не имею, но ясно ощущаю, что я — больше не я. Больше не Харли Квинн. У меня есть другое имя, есть мое настоящее имя, и я должна его вспомнить, должна вспомнить прошлое, свою историю, свою семью, себя...       Подумать только, у меня была семья, и у меня было прошлое... Как бы не хотелось этого отрицать, но мне нравилась такая перспектива. Я всегда принимала себя такой, какая я была, что бы не случилось, но иметь возможность что-то изменить, стать кем-то лучшим, кем-то... кому-то нужным. Тот мир больше не мой родной, я больше ему не принадлежу, больше не являюсь его частью. И зваться Харли Квинн я не имею право. Хочется плакать и смеяться одновременно. Та сильная и непоколебимая личность — уже не я. Я, черт возьми, благодарна людям, чувствую ответственность, чувствую боль и страх. Это неприятно, но это принадлежит совершенно другому человеку, не Харли Квинн, кому-то, кого зовут Цуки, но явно сокращенно.       А еще это странное чувство влюбленности. Я отрицала существование этого чувства, но, черт возьми, этих двоих связывают поистине прочные узы, несмотря на самого Учиху, на его отношение к ней, точнее ко мне... Я не помню того, что происходило с этим телом в детстве, когда и произошел призыв; понятия не имею, почему у меня был другой мир, хотя я уже существовала, уже жила в этом. Даже больше, я заботилась о нем. Все-таки как туманно, как непонятно.       Но я хочу вспомнить себя. Ту себя, которая потерялась в память уже давно. — Сакура? — Вырвал меня из мыслей голос Саске, и я подняла голову, столкнувшись с его чуть опешившим взглядом. Снова опускаю взглядом, полагая, что дело в руке, но вдруг замечаю несколько капель крови выше иероглифа. Свободной рукой тянусь к лицу и стираю с носа капающую кровь, которая ни черта не остановилась, но меня уже это как-то не трогало. Голова стала слишком тяжелой, да и переворачивала привычный мир с ног на голову каждые пять секунд, что я заметила только сейчас; по телу прошлось адское пламя. Сделала глубокий вдох для того, чтобы прийти в себя, но сделала этим только хуже, потому что с этим вдохом земля вовсе перестала существовать. — Эй, не отключайся..! Слыши...шь... меня?.. Саку..!

***

      Я чувствовала себя не то что бы плохо, я умоляла бы о смерти, если бы могла так просто избавиться от своего херового существования. Настолько плохо мне еще никогда не было. Меня постоянно тошнило, а ад внутри меня продолжал переворачивать мир в течении... На самом деле, я уже давно потеряла счет времени, да и вообще не понимала, что происходило, где я находилась... Часто видела, когда временно "просыпалась", над собой Саске и Карин, а также Вела, он постоянно что-то говорил, но информация это была о том, что находилось у меня на руке. Блондинчика с акульей улыбкой и рыжеволосого громилу я увидела над собой лишь единожды, и то они крепко держали меня за конечности, что-то крича Учихе. Я не разбирала их речи, даже не понимала, почему за мной еще ухаживают. — Как ты себя чувствуешь? — Как-то проскользнуло в сознании, и я открыла глаза, хоть это и равнялось ударом по голове гирей с массой в тонну. Как и следовало этого ожидать, надо мной склонился брюнет, кажется, меняя повязку на лбу, но не сказала бы, что это сильно помогало. Уверена, она просто ледяная, только вот я чувствовала лишь секундный холодок, ничего более. — Отвратительно, — проскрипела в ответ и снова провалилась в сон.       Раньше я называла себя безумной, сумасшедшей, и это было нормой, но сейчас я явно чувствую, что страдают от шизофрении, потому что мир постоянно сменялся один на другой. То я видела перед собой Карин с ее светящимися руками, то рыжего лиса с необычными хвостами. Необычными они были потому, что их было в наличии девять штук. Да-да, знакомый уже мне "Ку". Но я с ним не говорила, нет, только видела отрывками моменты, когда проводила время с ним, опять же, без каких-либо подробностей. А внутри распространялось такая нежность, такое тепло и... родство, что ли. Мне казалось, что те чувства, что я испытывала к нему, испытывает сейчас и Сакура к Саске, только вот у меня они более дружеские, скажем так. Хоть в этом ниндзенском мире многое и бывает, но уж точно не зоофилия.       А потом я оказалась на обеде. Серьезно, на обеде. На столе стояли разновидные вкусности, которые уже по запаху говорили о том, что вкуснее них ничего не существует во всем мире. Рядом со мной сидела девушка удивительной красоты: у нее были белоснежные, словно снег, длинные волосы, аристократические черты лица и яркие топазовые глаза. Она постоянно улыбалась мне и трепала по голове, кажется, называя "сестрицей". А напротив сидел высокий молодой человек атлетического телосложения с подобными ярко-желтыми глазами, но уже с темно-голубым цветом голос, которые были ежиком сверху, но снизу завязывались в длинный хвост. Он называл меня, как ни странно, "систр", и это, почему-то, было так по-родному, что я всякий раз, когда он называл меня так, перегибала весь стол для того, чтобы что-то недовольно буркнуть и тыкнуть в лоб, из-за чего он неловко тер затылок и снова смеялся. Но, кажется, они оба старше меня, но они были... моей семьей, моей настоящей семьей, я ощущала это сердцем. — Амэ, Су, Цуки, — вдруг раздался четкий, властный голос позади меня; голоса и радостный смех вмиг за столом прекратился, даже я невольно вздрогнула, услышав мужской тон. — Отец, — встал из-за стола брат и улыбнулся. — Как обстоят дела? — Да, мне тоже интересно, — весело откликнулась сестра и обернулась, все еще сидя на месте. Не долго думая, и я обернулась, застыв на несколько мгновений на месте. Передо мной стоял высокий мужчинас идеальными чертами лица, идеальным телом, да и сам из себя он уже представлял одно слово "идеальный". Я сама не знаю, почему, но именно это мне и захотелось сказать при первом взгляде на него. Уже знакомые темные волосы цвета вороньего крыла, знакомые бездонные глаза и аристократическая бледность. Мы — его дети — ни разу не унаследовали его черты. — Все хорошо, не волнуйтесь, — по-доброму улыбнулся он, несмотря на то, что представлял из себя довольно строгого мужчину. Он похлопал сына по плечу, что-то сказав ему на ухо, из-за чего брат, внезапно став серьезным, кивнул и стремительно покинул нас, не забыв извиниться и потормошить меня по голове. Я так же заметила, что у меня были длинные светло-фиалковые волосы. Красивые. — Цуки, как у тебя дела? — Мы с сестрицей были у мамы сегодня, — ответила быстрее меня блондинка и, повернувшись ко мне, озорно подмигнула. — Мама рассказывала про мир людей. — Ну, надеюсь, она не рассказала всех аспектов, потому что я планирую кое-что, — мужчина мельком переглянулся и наклонился к нам, заговорчески зашептав. — Планирую провести вам небольшую экскурсию. — Правда-правда?! — Правда, — кивнул отец, после чего сестра тут же налетела на него, сбив с ног, я же, почему-то, поджала губы. Мне не нравилась эта идея. — Ну же, Цуки, прекрати дуться. — Бесполезная трата времени, — вырвалось вместе с фырканьем и явным недовольством.

***

      Меня словно окатили ледяной водой, а дышать стало заметно сложнее. Я резко распахнула глаза и замаячила руками для того, чтобы хоть как-то спастись или же получить любую помощь. Тем не менее, как оказалось, помощь мне совершенно не требовалась. Удивленным взором на меня смотрел Саске, который стремительно оторвался от моих губ, кажется, решив подпитать меня своей чакрой. Что же, очень кстати, потому что то, что я вспомнила, заставляет меня снова все забыть, а для этого нужны мои нечеловеческие и неизвестные способности, авось таки умею еще какие-нибудь фокусы творить. Пока мы тупо глазели друг на друга, пытаясь понять, что делать дальше и как говорить, Учиху уже успел спихнуть Вел, причем такой радостный, что мне захотелось Вселенную уничтожить только за его хороший настрой. — Радость ты моя! Я знал! Знал, что ты рано или поздно примешь себя настоящую! Рано или поздно осознаешь, что этот "другой" мир тебе на хрен не сдался! Ох, как я рад! — У меня в голове все раз двадцать перевернулось, пока он все восклицал и восклицал, активно жестикулируя. Заткнула я его словесный понос простым ударом в нос. Слава всем моим физическим усилиям, перелом таки я смогла осуществить, хоть и валялась в отключке неизвестное количество времени. — Вот так, немного тишины, ублюдка кусок, — буркнула я, осторожно принимая сидячее положение, пока парень отчаянно пытался восстановиться. Кажется, я не хило вмазала ему против своей же воли, хотя сделала это чисто рефлекторно. О, Боже, неужели, я раньше с ним общалась, а может быть — что еще хуже — дружила? — Глаза мои бы тебя больше никогда не видели. — Да не суть, — буркнул в ответ юноша, после чего снова развернулся ко мне, как ни в чем не бывало. Как жаль, что у него лишь какая-то левая оболочка, и боли он практически не чувствует. — Тебя лихорадило практически неделю, но я постоянно наблюдал за тобой... — Маньяк херов, — мрачно подметила я, поправляя на себе одежду и скидывая мокрое от пота одеяло. — ..И ты постоянно бормотала что-то про время, про семью, брата и сестру... В общем, рассказывай! Что ты вспомнила? — Да хер тебе, — не долго думая, ответила я и встала на ноги, чувствуя ком тошноты в горле. Меня все еще мутило, но Саске помог мне устоять на ногах, придержав за локоть. Я поблагодарила его простым кивком и осмотрелась на наличие выхода. — Я сваливаю. Немедленно. Плевать на все. — Ты все вспомнила, — услышала я ехидный голос Вела прямо перед дверью, вздрогнула и мгновенно вспыхнула. — О чем ты говоришь? Я ничего не вспомнила! Я провалялась с горячкой несколько... неделю! Я просто болела! Ничего такого..! — Цукиеми, — прервал тот меня одним лишь словом, которое перевернуло все мысли, все намерения с ног на голову. Я сжала руки в кулаки и поджала губы. Ответить мне было нечего, потому что он был прав, как никогда. Память вернулась. То, с чего все началось, вернулось ко мне; история врезалась настолько глубоко в мозг, что так просто забыть ее будет совсем не просто. Я не хочу помнить это, не хочу знать, все это слишком тяжело, слишком больно, слишком невыносимо, слишком... слишком... — Моя работа закончена, пора возвращаться. Удачки, воительница.       Вселенная исчез прямо на глазах, растворившись на месте, словно его никогда здесь не бывало. В комнате наступила тишина, которая, вроде бы, и давала собраться, но все равно... Нет, с таким просто не свыкнешься, не примешь, даже... не задумаешься! Чет возьми, нет! Не долго думая, я все-таки покидаю комнату, а следом и гостиницу. Понятия не имею, куда иду, но, почему-то, спешу. Ноги сами несут меня в неизвестное направление, хотя у меня даже денег нет, нет вещей, нет направления, нет... ничего нет. — Да быть такого не может! Не может! — Я останавливаюсь не далеко от гостиницы и бью ногой ближайшее здание, отчаянно пытаясь вернуть себе холодный ум, которые и раньше был со мной. Но, кажется, что-то меня "очень расстраивает". Когда мне надоедает лупить здание, я припадаю к нему лбом, стукая уже кулаками и еле сдерживаю рвущиеся наружу слезы. — Это не обо мне... Это не могу быть я... Нет... пожалуйста, нет... Все, что угодно, но только не это.       Соскальзываю на землю и хватаюсь за голову, сильно жмурясь. Мне привиделось, да, точно. Это только мое больное воображение. Видите? Это снова я. Я — Харли Квинн — безумная, сумасшедшая преступница Готэм-сити. Я — порождение безумной любви психиатра к одному из своих пациентов, лишь жалкая девица, не сумевшая дать себе цену вовремя, лишь больная... лишь... я — просто девушка, я не могу быть... Нет, такого быть не может, этого не существует. Что за бредятина?       Поздно замечаю, как по щекам начинают течь слезы, а память снова и снова выдает ту информацию, которую я уже успела получить. Пока что, новых аспектов не выясняется, но и слава Богу... Какому, черт возьми, Богу?! Его не существует! И многобожия никогда не существовало! Я точно это знаю, иначе бы... иначе бы моя жизнь сложилось по-другому. Я больше не хочу эту сказку для несчастных детишек, чьи родители погибли на какой-нибудь там войне или же при случайных обстоятельствах! Мне не нужны глупые оправдания! Не нужна... ложь! Я хотела узнать о себе, но не понимала, что прошлое уже не вернешь, а то, что открылось мне, уже давно... давно не может быть...       Не может, не может, не может!       И это скрывали от меня?! Да никто в такое не поверит! Это ведь смешно! Я еще понимаю эти ниндзенские штуковины, фокусы там... всякие, но такое... Нет, увольте, я на такое не подписывалась. И имя какое странное — Цукиеми. Фу, еще хуже, чем "дерево" (Прим. Автора: отсылка к имени "Сакура".). Брат и сестра? Мама и папа? Не-ет, не слышала никогда, к черту. Да, точно! Дьявол существует, а вот Бог — нет! Все слышали?! Вот именно, так все и должно быть. Бога нет, и не может быть. — Сакура, — меня схватили за руку и развернули в другую сторону, когда как бетонная стенка оказалась не таким уж и плохим собеседником. Перед глазами все плыло от слез, но я все-таки увидела перед собой лицо Учихи, такое же непробиваемое и холодное, как у... моей матери. Ха, как смешно, у меня была мать. — Вернемся в гостиницу.