Чувства (не)по графику

Этот полет – бесконечное неощутимое движение через безвоздушное пространство, через ментальные грани мертвых миров. В этих стенах – множество заброшенных комнат, в комнатах – много темноты. Только в нескольких из них горит свет. В библиотеке светильники сияют тусклым желтым, а кожа Канайи светится белым. Светлые отсветы пляшут по бледной коже Роуз там, где Канайя пробегается пальцами, там, где она прижимается губами, остаются темные отпечатки помады, там, где осторожно кусает, вспыхивают алым следы. Канайя нависает над Роуз, как вампир над своей жертвой в любимых ими мрачных романах, и обе, сознавая эту аналогию, наслаждаются ею. Ладони Канайи ложатся Роуз на грудь, поглаживают, нежно сжимают; Роуз выгибается ласке навстречу. Она пока не стонет, но дыхание уже сбилось, а румянец стер невозмутимость с лица. Роуз приглушенно охает, когда Канайя прикусывает нежную кожу на ее шее. А затем слизывает выступившие алые капли. Канайя не питается человеческой кровью - это скорее изысканный деликатес, и Роуз позволяет ей лакомиться; от дыхания Канайи по чувствительной коже бегут мурашки, и она притягивает Канайю к себе, зарывается пальцами в шелковистые волосы, обхватывает рога. Оставим их. В помещении, нареченном отсеком отдыха, как это часто и бывает, верхний свет выключен, и тьму рассеивает только мерцание монитора. Фильм остановлен на том моменте, когда оба зрителя поняли, что совершенно не могут сосредоточиться на его событиях. Они слишком увлечены друг другом. Каркат обнимает Дейва с осторожностью, которая долго еще будет сквозить в любых его прикосновениях; Дейв сжимает его крепко до хруста костей и со смешком зарывается лицом в черные волосы в ответ на возмущенное ворчание. Отстранившись, Каркат берет лицо Дейва в ладони. Глядя прямо в стекла очков, донельзя сосредоточенный, он проводит по скулам большими пальцами, поглаживает виски, нажимает на щеки. Синеватый свет монитора блестит в его глазах, и Каркат вглядывается в лицо Дейва так отчаянно, будто утонет, если не найдет то, что ищет. Дейв хлопает в ладоши, и загорается свет. Огромные зрачки Карката сжимаются в точки, в следующую секунду он жмурится и бранится. Каркат открывает глаза, и очередное ругательство застывает на его языке. Дейв без очков. Каркат знает, насколько тяжело Дейву дается спокойствие, с которым он встречает ошарашенный взгляд. Они целую вечность сидят молча, глядя в глаза друг другу, изучая друг друга заново – не через черные стекла. - Хэй, - Дейв прищуривается, вглядываясь в лицо Карката уж слишком пристально, и тот мгновенно напрягается, не понимая, в чем дело. – Хэй, чел, я раньше и не замечал. У тебя радужки чуть-чуть покраснели. - А нехуй сутками в своих дебильных очках таскаться, может, заметил бы даже свой долбоёбизм, - Каркат хмуро отводит взгляд. – И что, что покраснели? Будешь теперь и мои глаза стремными считать? - Нет, - Дейв задумчиво качает головой. – Мне нравится. Это… Красиво. Каркат вздрагивает и кривит лицо, будто ему больно. Часть его удивляется, как это вообще возможно – чтобы кто-то посчитал красивым то, что всегда было для всех уродством, но в основном он ошарашен силой и масштабом того, что чувствует к Дейву – у него даже дыхание перехватывает от сумасшедшей смеси эмоций, раздражения-привязанности-восторга-любви, и кажется глупой сама идея запихнуть все это в один из квадрантов или даже во все четыре. У Карката никогда никого настолько близкого и близко не было – над ним всегда зловещей тенью висела необходимость скрывать, прятаться и, конечно же, держать планку – лидер он или кто. А с Дейвом ни скрываться, ни притворяться не надо. Можно дурачиться, играя в детские игры, можно обсуждать все на свете, можно устраивать марафоны фильмов, можно часами валяться друг у друга в объятиях. Дейв знает, сколько хлопьев хочет Каркат на завтрак, знает, с какой озвучкой Каркату нравится смотреть сериалы, много чего знает. Дейв недавно трек ему посвятил. И нового персонажа в своем комиксе. Каркат даже слезу пустил – наедине с собой, конечно же. Предлагая Дейву мейтсприт, к такому количеству счастья он был не готов. Каркат тянется к Дейву и целует его в щеку. И во вторую. И в лоб. И в глаза – ресницы Дейва трепещут под теплыми губами. Когда Каркат добирается до дейвовых губ, Дейв тянет его на себя, заключает заново в кольцо объятий и роняет их обоих в кучу подушек. Они целуются медленно, потому что никуда не торопятся. Поначалу просто обмениваются нежностью и улыбками. Затем кто-то, выдыхая, приоткрывает рот и пускает в ход язык, кто-то хлопает в ладоши, выключая свет. Не будем им мешать. В гостиной, устроив перерыв в планировании будущих битв, Вриска и Терези пьют дрянной кофе. - Он и вполовину не такой противный, как раньше, - Терези с сожалением отставляет чашку прочь. - Сама виновата, - Вриска пожимает плечами. Им обеим неловко. Не так давно они вернулись из пузыря снов, где Терези порвала с Аранеей, а Вриска стояла за ее спиной на случай непредвиденных ситуаций(«Черта с два я оставлю это дерьмо без контроля!»), но до этого между ними произошел не самый приятный разговор. Вриска хотела знать, зачем Терези завела черную интрижку с той, кого не ненавидела по-настоящему. Терези ответила честно. - Эй, - Вриска толкает подругу локтем. - Что? - Смотреть не могу на твою кислую физиономию, Пайроп. Давай веселее, у нас еще сто-о-олько дел впереди. Не получив желанной реакции, Вриска принимается щекотать Терези – ее старый-добрый прием. Ловкие пальцы проходятся по ребрам, лезут под футболку; задушено хихикая, Терези пытается оттолкнуть чужие руки, вывернуться из хватки, но Вриска не позволяет – напротив, наваливается всем телом. Диван протестующе скрипит, сшибленная со стола кружка катится по ковру. - Х-хватит, идиотка, я сейчас задохнусь, - Терези говорит сквозь смех с трудом. – Кислая физиономия изгнана навсегда, ты победила, хе-хе! - Понятное дело, - ухмыляется Вриска. Она смотрит на подругу и остается довольна проделанной работой: волосы Терези взлохмачены, к щекам прилила бирюзовая кровь, взгляд совершенно ошалелый; рот Терези приоткрыт, открывая обзор на острые зубы – она все еще пытается отдышаться. И этот растрепанный вид, это тяжелое дыхание трансформируют Врискино игровое настроение в нечто иное. - Все, слезай с меня, паучиха. Вриска? Эй… Минутами позже, активно отвечая на поцелуй и активно помогая снимать с себя одежду, Терези успевает подумать, до чего же странно все складывается: все прямо как в ее мечтах – или даже лучше, - прежде чем мыслям в голове не остается места. В тупике одного из вентиляционных ходов едва заметно мерцают символы и слова, выведенные фосфорной краской. Их автор, скорчившись в куче рожков, смотрит черные сны. Этот полет – сжатая в три года вечность для признаний, сомнений и поисков смысла. Этот полет – огоньки в темноте.