Вечность длиною в год

19 декабря Утром Антон не приходит за мной — об этом мы договорились заранее. После бессонной ночи я чувствую себя слабым, немного тошнит, но я все равно полон решимости пойти в школу и сдать эту долбанную физику. Пускай Миронов не думает, что вчерашнее выбило меня из равновесия. Мама все утро причитает, хлопочет, суетится — приглаживает мне волосы до тех пор, пока они не выглядят так, словно меня лизнула корова, раз десять поправляет ворот моего свитера, автоматически касается тыльной стороной ладони моего лба. В конце концов, я хватаю за запястье; кожа у мамы словно пергамент — тонкая и сухая настолько, что, кажется, порвется, если сжать пальцы сильнее. — Сядь, ма, — умоляю я. Она отмахивается, встревоженно оглядывает свои кухонные владения, но потом все же опускается на соседний стул. Я не отпускаю ее руку, продолжаю поглаживать кончиками пальцев ее мозолистую, натруженную ладонь. Мама улыбается — нечасто ей от меня достается ласка. — Перестань волноваться. Я же совсем ненадолго, напишу — и домой. Нигде не буду задерживаться, обещаю. — Хорошо, — не слишком уверенно кивает мама. Я допиваю травяной чай и, отставив чашку, поднимаюсь из-за стола. — Все, я ушел. — А Антоша? — хмурится мама. — Он встретит меня на углу, — вру я. — Двор весь занесло, не пройдешь толком. Мама кивает, успокаиваясь. Ее вера в Миронова незыблема. Знала бы ты, мама, что связывает нас — что бы ты сказала? *** Чем ближе к школе, тем медленнее я переставляю ноги. Иногда меня обгоняют школьники — малыши за руку с мамами, в смешных шапках и ярких куртках, ребята на год-другой младше, которых помню я, но которые не помнят меня. Но как бы я не тянул, здание школы вскоре все равно предстает передо мной — в окружающем пейзаже ничего не изменилось, разве что высокий клен, на который я часто смотрел на скучных уроках, срубили. Возле входных дверей я долго топаю ногами, стряхивая снег. Потом, вздыхая, все же вхожу, бреду к кабинету физики, низко опустив голову. Вокруг гам, смех, разговоры — до меня никому нет дела. Я даже успеваю приободриться, пофантазировать, что мое присутствие и вовсе окажется незамеченным, но стоит переступить порог кабинета — и иллюзия рассеивается. Первым, конечно, реагирует Слава Соколов. Как же иначе? Ему же надо оправдывать звание затычки в каждой бочке. Он присвистывает, вскакивает с парты, на которой до этого сидел, и громко восклицает: — Ого, какие люди! Это же Кирюша! Что, наигрался в куклы и решил навестить старых друзей? Только сейчас я понимаю, что не взял Мэри. Еще несколько месяцев назад я и помыслить не мог о том, чтобы выйти из дома без нее, но сейчас не время думать об этом. Я знаю, что Антон вмешается — пускай и обещал этого не делать, но все равно не удержится, если я не выкручусь немедленно. Вот прямо сейчас! И это подстегивает меня гораздо сильнее, чем любые ободряющие слова до этого! — В точку! — киваю я. — Ты наверняка истосковался по мне, Слав. Вон как обрадовался! Ну, давай обнимемся, что ли? Славик теряет самообладание буквально на несколько секунд, но этого достаточно, чтобы в классе раздалось несколько тихих смешков. И — спустя мгновение — раскатистый, звонкий смех Кати Савельевой. Такое ощущение, что время вернулось вспять, что я вновь популярен, но это, конечно, лишь зыбкий мираж, и я не позволяю ему испортить мне настроение. — Привет, Краев, — отсмеявшись, произносит Катя. Я киваю ей и благодарно улыбаюсь. От Миронова я бы не принял помощи, — сколько можно? — но то, что делает Катя еще больше придает мне уверенности. Раздается звонок, все вяло занимают места за партами — кто-то повторяет материал, некоторые продолжают играть в телефоне. Славик бросает на меня последний тяжелый взгляд и тоже садится за парту. Я иду между рядами и все же не выдерживаю — зыркаю на Антона. Он разговаривает с Катей, низко склонившись к ее лицу. Он вообще заметил мое появление? Настроение стремительно падает, но я все же заставляю себя собраться. Я же требовал его делать вид, что мы не знакомы! Так что же теперь обижаться? Да и вчерашнее происшествие все еще свежо в памяти... Нет-нет-нет, Краев, об этом мы не думаем, нашел время! В кабинет заходит Людмила Ивановна, велит всем спрятать телефоны, раздает тетради и задания. Когда она подходит к последней парте и замечает меня, ее глаза на мгновение округляются, но она быстро берет себя в руки. — Молодец, что пришел, Кирилл, — произносит Людмила Ивановна. Я улыбаюсь ей, и она улыбается мне в ответ. Кладет на мою парту тетрадь и листок с заданиями, отходит. В первое мгновение я пугаюсь — задачи кажутся мне слишком сложными. Но, выдохнув, я все же пытаюсь разобраться, вывожу в черновике формулы, что-то зачеркиваю, переписываю. До звонка я успеваю решить всего лишь четыре задания из шести — не идеальный, конечно, результат, но я доволен. Последние годы я не делал ничего, удовлетворяясь самыми низкими баллами. Из класса в класс переводили — и на том спасибо. Так что сегодняшний результат — это явный прогресс. — Ну, как? — я вздрагиваю, поднимаю взгляд и вижу перед собой Катю. Она абсолютно спокойна, не боится пересудов за спиной. Так чего же тогда бояться мне? — Неплохо, кажется, — пожимаю я плечами. — Четыре задания сделал. — Хорошо, — кивает Катя и, прищурившись, спрашивает: — Какие у тебя планы на завтрашний вечер? Это не издевательство, нет. Прямой вопрос, на который она ждет такой же прямой ответ. Ну же, Кирилл! Тебе-то и нужно всего лишь сказать "никаких", но я интуитивно перевожу взгляд за спину Кати — туда, где Антон складывает вещи в рюкзак. Антон Миронов — вот мои извечные планы, но лишь в том случае, если после вчерашнего он не решит, что с него довольно. Ночью я желал, чтобы он нашел кого-то, сейчас же у меня сводит скулы только от одной мысли об этом. Катя легко определяет направление моего взгляда и, фыркнув, заявляет: — Значит, никаких. Я хмурюсь, чувствуя, как тревожно начинает колотиться сердце. Может, Кате что-то известно? Об этом они шептались перед уроком? Миронову действительно надоело, он решил идти дальше, оставив меня позади? Так какого черта Катя тогда вообще со мной разговаривает? Ведь Антон — единственное, что нас связывает. — А почему ты спрашиваешь? — сухо интересуюсь я. — У меня завтра День рождения, — улыбается Катя. Мне кажется, она прочитала меня, будто открытую книгу. Я чувствую, как краснеют щеки, но все равно не отвожу взгляд. — Миронов будет там. Тебя я тоже приглашаю. Придешь? — Да я как бы... — вот это влип! И что я буду делать на этом празднике? Портить своей кислой рожей настроение Кате и гостям? Ей-то это зачем? — Из школы только Антон и Полина. Еще несколько человек, которых ты не знаешь, но которые, поверь, тебе понравятся. Родители уедут к бабушке на всю ночь. Мой брат все еще в армии. И если ты откажешься, Краев, я обижусь. Она нетерпеливо постукивает пальцами по моей парте. У нее красивые руки. И фигура, и лицо — тоже. На мгновение я пытаюсь взглянуть на нее иначе — так, как смотрят парни моего возраста на красивых девчонок, но ничего не выходит. Наверное, у нее мягкие губы и их приятно целовать, но я бы не хотел, чтобы вчера это была Катя. Я бы не заменил ни минутки, проведенной с Антоном, даже ради самой невообразимой красавицы. И что бы это ни значило — мне все равно. — Адрес дашь? — Записывай, — улыбается Катя. Я понимаю, что старается она не ради меня. Вряд ли Антон ее попросил, наверняка это ее личная инициатива, но какой цели она хочет достигнуть — это интересный вопрос. Может, это просто акт сострадания по отношению к сирым и убогим, но мне жаловаться не приходится. В последнее время я не так остро реагирую на доброту посторонних людей — это тоже заслуга Антона. Пока я записываю адрес и узнаю, как туда добраться, раздается звонок на следующий урок. Я оглядываюсь и вижу, что Антон ушел... Ушел, не сказав мне ни единого слова, даже не взглянув на меня! Все кончено, Миронов? Ты устал от меня, да? Мне хочется догнать его, схватить за плечи и трясти, пока он не скажет мне это в лицо. Но вместо этого я перекидываю рюкзак через плечо, бормочу под нос "пока" и, обойдя Катю, двигаюсь к выходу. — Он любит тебя, Кирилл, — говорит мне вдогонку Катя. — И он не может решить... В этот момент в кабинет возвращается Людмила Ивановна и я, досадливо поморщившись, прощаюсь и выхожу в коридор. Что не может решить? Что?! *** 20 декабря Я трясусь в автобусе с охапкой красных роз. Чувствую на себе множество любопытных взглядов и несколько враждебных от тех несчастных, которые стоят от меня неподалеку, то и дело получая букетом по лицу. Жалею, что не пошел пешком. Жалею, что не купил другой подарок. Эти цветы теперь мне кажутся такими вульгарными, неуместными. Лучше уж купил бы книжку с каким-то труднопроизносимым названием — хотя бы избежал столь пристального внимания от зевак. Жалею, что не соврал маме. Нужно было сказать, что иду на праздник к кому-то из ребят, а тут к девчонке! Мама сначала обрадовалась, а потом, видимо, нафантазировав себе каких-то бразильских страстей, насторожилась. Дошло до того, что она начала намекать на безопасный секс, и вот тут-то меня и накрыло. Мой истерический смех, наверное, слышали во всем доме. Ох, моя дорогая мамочка, знала бы ты, что на самом деле происходит в моей личной жизни... Чтобы ты тогда сказала? Как бы относилась к Антону? Но больше всего я жалею, что согласился прийти. Все-таки Катя для меня малознакомый человек (какая ирония, не правда ли? годами проводишь кучу времени рядом с людьми, а все равно совсем их не знаешь), а Антон игнорирует меня. Что я буду делать там? Нужно будет как можно скорее уйти — в моем случае повод найти будет несложно. Скажу, что мама просила не задерживаться — это, кстати, правда. С такими мыслями я доезжаю до нужной остановки и, бормоча извинения, протискиваюсь на выход. Теперь уже недолго, но я не тороплюсь: отчасти оттого, что заледеневшие тротуары посыпаны песком кое-как и в свете фонарей глянцево, угрожающе блестят, отчасти — из-за самой ситуации, которая для меня непривычная и пугающая. В детстве я, конечно, ходил на Дни рождения — и мне это нравилось. Но что такое детский праздник? Торт, кола в пластиковых стаканчиках, попсовая музыка из яркого, еще кассетного магнитофона, заботливые мамы, снующие с тарелками от кухни до гостиной и зорко следящие, чтобы наши шалости не заходили за определенную, только для них понятную, границу. А вечеринка подростков — это совсем другая ситуация, и она кажется мне уж слишком враждебной. Когда я все же поднимаюсь на второй этаж, и Катя открывает мне дверь, становится понятным, что на мои ожидания уж слишком сильно повлияли глуповатые американские комедии, которые мы за последние годы так часто смотрели с мамой. На деле Катя не пьяна, а в квартире не происходит масштабная оргия — все прилично, и я облегченно выдыхаю. — Это тебе, — я протягиваю ей розы и отвожу взгляд. — С Днем рождения. — Спасибо, — стоит отдать Кате должное: она полна достоинства и выдержки. Ни лживого энтузиазма, ни плохо скрытого презрения — вполне себе искренняя благодарность. — Раздевайся, проходи в гостиную. Я послушно снимаю куртку и шагаю в указанном направлении. Антона еще нет. В первую секунду я испытываю облегчение, а потом меня затапливает досадой. А если он и вовсе не придет? И ведь не спросишь... Хотя вряд ли — не будет же он игнорировать лучшую подругу лишь бы только не увидеться со мной? Катя начинает знакомить меня с гостями. На диване уже сидит Полина — наша одноклассница. Она вполне приветливо машет мне рукой, и я неуверенно киваю ей. Остальные имена я запоминаю через раз — вряд ли я увижу этих людей еще когда-нибудь. Большинство из них старше на год-второй — студенты или просто подрабатывают где-то. Уверен, что большинство из них знают Катиного брата. А Антона? Знают ли об отношениях, которые связывали этих двоих? Если да, то что думают об этом? — Молодец, что пришел, — говорит Полина, когда я опускаюсь на диван возле нее. — Угу, — произношу я. Это тебе не Антон, да, Краев? С этими людьми я чувствую себя напряженно, хотя они, кажется, настроены вполне доброжелательно. Но Полине не нужны мои ответы, мне достаточно поддакивать изредка да кивать головой, словно китайский болванчик. Полина симпатичная, энергия в ней бьет ключом. Она улыбчивая, верхний резец немного сколот, но ее это совсем не портит. У нее звонкий смех и мелкие рыжие кудри. Она — это эталонный образ девчонки из соседнего двора, которая потом вырастет в примерную, хлопотливую жену. Она что-то говорит мне: школа, танцы, художка, летняя поездка в Турцию — ее мысли прыгают с одной темы на другую, и я даже не пытаюсь уследить за ними. И тут я ощущаю на себе чей-то взгляд. Хотя, почему чей-то? Мне не нужно оборачиваться, чтобы знать чей. Я оборачиваюсь, встречаюсь взглядом с Антоном. Он злится — я чувствую это кожей. Почему? Потому что я пришел? Я молча отворачиваюсь и перестаю даже делать вид, что слушаю Полину. Хочу домой. Думаю, Катя не обидится. Ей явно нескучно — вокруг нее столпились друзья, включили музыку, то и дело раздаются взрывы смеха. Полина идет помочь на кухне, и я остаюсь в одиночестве. Что я делаю здесь? Я бы многое отдал, только бы оказаться сейчас с Антоном дома, чтобы мы вновь были друзьями или даже... Что "даже", Краев? Ты же сам еще недавно заявлял, что между вами не может быть ничего такого, неужто действительно готов изменить мнение? А нужна ли Антону такая "любовь"? Он ведь почувствует обман. И уж кто-кто, но он-то этого не заслуживает. Я вновь ловлю себя на мысли, что хорошо бы, если бы Антон завел себе какие-то отношения. Пускай любит другого или другую, а со мной просто дружит... — Эй, Кирилл, о чем задумался? — зовет меня какой-то парень. Имени его я не помню. — Идем на кухню. — Да, сейчас, — выдавливаю из себя улыбку, — в туалет схожу и подойду. Я выхожу в коридор и сталкиваюсь нос к носу с Антоном и какой-то девчонкой — Аней, Аллой, Алиной? — не помню. Она улыбается ему, трется, словно кошка и не сразу замечает, что они не одни. А, заметив, совсем не смущается. — Кухня там, — улыбается она, указывая на дверь в конце коридора. Намек прозрачен, правда? Я киваю, обхожу их, стараясь сохранить бесстрастное выражение лица. Как там говорится, "бойтесь своих желаний"? Вот это обо мне. Но все же какая ты сволочь, Миронов! Быстро же ты нашел себе развлечение! Говоришь, тебе не нравятся девушки? Ну-ну... Для некоторых ты, видимо, с удовольствием делаешь исключения. — Кать, ты извини, пожалуйста, — произношу я, как только мне удается увести виновницу торжества в сторонку. — Нет! Даже не думай, Краев! — перебивает меня Катя, тут же догадавшись, что я собираюсь сказать. — Ты у МЕНЯ в гостях! И я обижусь, если ты сейчас уйдешь! — Катя... — Ты что, будешь сбегать из-за того, что он ведет себя, как мудак? — склонившись к моему лицу, тихо спрашивает она. Я вскидываю на нее удивленный взгляд — уж чего я точно не ожидал, так это того, что она может за что-то осудить Антона. — Что ты так смотришь на меня? Я же не слепая, Кирилл. Вижу, что между вами кошка пробежала и вижу, как он страдает херней. И ты собираешься сбежать? Ты что действительно такой, Краев? А какой я? Если бы я знал ответ на этот вопрос... Я болен, и эта болезнь так долго руководила моей жизнью. Я забыл, как это — жить. Антон мне напомнил, но стоит ему уйти из моей жизни хотя бы на мгновение, и я вновь растерян. Но Катя смотрит на меня выжидающе и что-то внутри — какой-то почти забытый внутренний голос — уговаривает меня остаться. — Я побуду еще. Но не очень долго, — осторожно соглашаюсь я. Катя улыбается. Мне кажется, что я вижу одобрение в ее взгляде. И это, черт возьми, невообразимо приятно! Позже, когда мама расспрашивала меня о празднике, я так и не смог толком ничего рассказать. Я помню, что сидел возле Полины, которая много разговаривала и смеялась. Помню, как выпил немного шампанского, и это ударило мне в голову. Помню, как Антон поглаживал колено этой Ани-Аллы-Алины (и почему я так и не узнал, как ее зовут?). Она что-то шептала ему на ухо, а он улыбался одними губами. Я твердо решил не смотреть в их сторону, но все равно постоянно чувствовал его взгляд — будто ожог где-то между лопаток. А потом звонит Катин телефон, и она, зажав одно ухо ладонью, пытается перекричать музыку. — А я-то думала, что мой любимый братец забыл обо мне, — вместо приветствия произносит она настолько громко, что не услышать ее невозможно. И я не сдерживаюсь — это просто выше моих сил! — и быстро перевожу взгляд на Антона. Теперь-то он на меня не смотрит и не тискает свою новую "любовь"! Куда там?! Он пялится на Катю, вслушивается в каждое ее слово, и вот тут только я понимаю, каково это — терять его. Эта случайная девчонка не задержится в его жизни — тут у меня никаких сомнений! Но этот Артем... Сейчас он гораздо ближе, чем тогда, когда я видел его фото, рассматривал его страницу в социальной сети или слушал скупые рассказы Антона. Он незримо присутствует здесь, и я только сейчас ясно осознаю, что это же и его дом тоже. Где-то здесь его комната, вещи. Как часто здесь бывал Антон? Что происходило между ними в стенах этой квартиры? Меня начинает тошнить. Блевать в гостях — точно плохая идея. Пока я пытаюсь найти на столе хотя бы один чистый стакан и дотянуться до одинокой бутылки минералки, которая сегодня явно не пользуется спросом, Катя выходит в коридор. И Антон — за ней. Он запросто бросил и свою девчонку с неопределенным именем, и меня. Больше я здесь находиться не могу. Полина нашла себе более благодарного слушателя, поэтому я без всяких препятствий выхожу из комнаты. Прислушиваюсь — голоса раздаются из какой-то спальни. Я пользуюсь моментом: стремительно натягиваю ботинки, накидываю куртку, сую шапку в карман и, тихонько прикрыв входную дверь, выхожу на лестничную клетку. Сбегаю по ступенькам и только в подъезде наконец-то завязываю шнурки, обматываю шею шарфом и натягиваю шапку. Может, Катя обидится. Может, даже не заметит моего отсутствия. Сейчас мне уже все равно. Начался снегопад. Я натягиваю шарф повыше, прячу руки в карманы и шагаю к автобусной остановке. Назад я не оглядываюсь — зачем? И быстрые шаги за спиной сначала игнорирую, но потом внутри меня как будто что-то щелкает. Я оборачиваюсь — и оказываюсь прав. Мне вдруг становится смешно — до истерики, до слез на глазах. Какие высшие силы развлекаются за мой счет? Я поднимаю взгляд в небо и смеюсь — звук получается лающий, будто у бродячего пса. Антон останавливается в десятке шагов от меня. Молчит и смотрит на мою истерику. Что, не впервой, Миронов? Помнишь, когда это случилось в первый раз? Тогда ты говорил, что любишь меня. — Почему ты ушел? — наконец-то спрашивает Антон. — Обещал маме, что не буду задерживаться, — я все еще смотрю вверх. Голова немного кружится, на щеках мокрые капли. Это тает снег или замерзают слезы. — Кирилл... Кира, посмотри на меня, — тихо просит Антон. — Зачем? Что тебе нужно? Возвращайся назад, оставь меня в покое уже. — Я не могу, — произносит он и в голосе его столько отчаянья, горечи, что я все же гляжу на его лицо. Под его глазами залегли темные тени — их видно даже при свете фонаря. Сколько же ты не спал, Миронов? Сколько не спали мы оба? — Думаешь, не хочу? Но я не могу. Я люблю тебя, ты можешь это уже наконец-то понять, Краев? Так было всегда и так будет всегда. — Нет... — отрицательно качаю головой. — Да! — с нажимом произносит Антон. — Да, Краев. Я никогда не забуду. Сколько бы лет не прошло, я всегда буду любить тебя. "Но я-то этого уже не увижу!" — хочется закричать мне. Время — наш главный враг. Оно бежит вперед — жестокое и непреклонное. И мы так бездумно тратим его на сомнения, ссоры, обиды. В этот морозный холодный вечер я ясно осознаю, что когда придет мое время, то единственное, о чем я буду жалеть, что не рискнул. Антон ведь нравится мне — это странно и немного стыдно, но это правда, от которой я уже так устал бегать. — А как же Катин брат? Или эта твоя... сегодняшняя? — ворчу я недовольно. — Дурак ты, — устало вздыхает Антон. Мне больше не хочется его мучить. Сколько можно? Но решиться все равно сложно, я чувствую, как колотится мое сердце, как потеют в карманах ладони. Первый шаг — самый сложный. А потом становится легче. Снег хрустит под ногами — желтый в свете фонарей. Антон хмурит брови — чего он ожидает от меня? Мне хочется провести пальцем по его переносице, разгладить складку. Хочется, чтобы в его глазах вновь сияли янтарные солнышки, чтобы он спал спокойно, чтобы горечи не было в его голосе. Это в моих силах — так почему же я так долго ждал? — Застегни, — велю я и сам застегиваю на нем куртку. Чувствую его пристальный взгляд, от которого у меня сохнет в горле. — Спасибо, — произносит Антон. Его голос становится хриплым, в нем появляются совсем другие, какие-то взрослые нотки, и от этого у меня по спине бегут мурашки. Я поднимаю взгляд. И Антон понимает все. Ну же, Миронов, давай! Сделай то, что хочешь ты и что — Боже мой! — хочу и я. Не заставляй меня делать первый шаг, потому что я не могу. Я отдал тебе свое сердце и душу уже давно, так забирай и остальное — так будет честно, так будет правильно. Поцелуй горький, как мамин чай, как таблетки, которые я пью пригоршнями. Он неуклюжий и, наверное, совсем смешной. Он неумелый и стыдный до боли. Но это Антон — его пальцы в моих волосах, его запах самый любимый в мире, его любовь самое желанное в моей жизни. Я отстраняюсь, чтобы вдохнуть. Утыкаюсь носом ему в шею, обхватываю за талию и шепчу тихонько: — Мне нужно домой. Антон понимает, что сейчас мне лучше побыть одному. Не каждый день так кардинально меняешь свою жизнь. — Я проведу до автобуса. Мы молчим и всю дорогу не касаемся друг друга. Я благодарен Антону за это. Он не давит, не пытается урвать хотя бы еще один поцелуй. Он просто рядом, рука к руке — и эта безмолвная поддержка, эта тихая радость в его взгляде — лучшее, что Антон мог дать мне сегодня. Что уж тут удивляться, что маме я о сегодняшнем празднике не рассказал почти ничего? Какой уж тут день рождения, когда все мысли о том, что было потом? Зато Мэри — моей милой Мэри! — я рассказываю все. Иногда я испытываю эйфорию, иногда — страх, но что я знаю точно — мне не жаль. Я ничего не хочу менять. Около полуночи мне приходит сообщение. "Я люблю тебя. Спокойной ночи". Я улыбаюсь в подушку. Я тоже люблю тебя, Миронов.