Стирая границы

      В назначенное время я стоял в приемной психотерапевта. Еще ни разу не приходилось быть у такого специалиста, поэтому ощущалась некоторая легкая нервозность.        — Вы можете пройти в кабинет, а Коди Билку подойдет через несколько минут, — пропел мне ласково секретарь.       Омега открыл дверь, пропуская меня вперед, а потом вернулся на свое место. Я растерялся. Один, в чужом кабинете… я не знал, как себя вести. Где-то читал, что это такой хитрый прием у некоторых врачей: давать волю пациентам. Ведь поведение клиента в кабинете зачастую отражает поведение его в обычной жизни, а значит, будет пища для анализа.       Кабинет не отличался чем-то необычным, может, лишь излишней чистотой и безупречным вкусом хозяина. На письменном столе стояло несколько семейных фотографий. Одна отображала, видимо, господина Билку с мужем в обнимку, вторая — неокрепшего юношу, по всей вероятности, ребенка доктора. Достаточно взрослого, на мой взгляд, для такого молодого омеги. Всмотревшись внимательно в паренька, я слегка опешил: в его лице отчетливо виделся Скотт. Я точно сошел с ума. Мне уже везде он кажется. Только этого не хватало! Я даже взял в руки портрет и, не веря своим глазам, поднес ближе, но эффект остался. Черты — один в один Хейз. Я несколько раз моргнул, скидывая все на усталость и недосыпание.        — Это мой сын, Питер, — неожиданно раздалось сзади.        — Красивый, — поставив на место фотографию, ответил я.        — Коди Билку, — протянул он мне руку.        — Джек Райт, — и я почувствовал, как его пальцы заметно вздрогнули при упоминании моего имени.       Присмотревшись, я отметил, что мы незнакомы. Может, он в ссоре с кем-то из моей семьи? Надо было назвать свое имя, когда еще записывался, возможно, он чем-то был обижен на Райтов.        — Что ж… — задумчиво протянул он, облизывая сухие губы.       Быть может, у него что-то произошло, какие-то личные переживания, а я уже во всем вижу заговор или подвох? Работа не отпускала и не давала расслабиться нигде.        — Давайте для начала присядем, — и он жестом показал в сторону уютного уголка, оборудованного для приватной беседы.        — А можно я не буду ложиться на кушетку? — у меня эта часть мебели вызывала неприятные ассоциации.        — Конечно, кому как удобно, — мягко улыбнулся он. — Это только в фильмах так принято. А в жизни, поверьте, проще, когда ты видишь лицо собеседника.       Я присел в кресло, а Коди разместился напротив.        — Чай, кофе или воды? — поинтересовался он.        — Нет, спасибо, — тут же отмахнулся я. Мне хотелось скорее получить ответы на свои вопросы.        — Джек, прежде чем мы начнем разговор, я хочу вас предупредить. Все, что будет здесь сказано, останется между нами. Иногда достаточно рассказать свою проблему другому, и она предстанет совершенно под иным углом. А иногда в ходе разговора вы сами можете понять, что именно вам нужно.        — Я понял, что желательно говорить правду, — я нервно пожевал нижнюю губу.       Омега только улыбнулся, давая мне возможность собраться с мыслями и набраться храбрости.        — У меня конкретный вопрос. Почему я чувствую другого альфу? — наконец, произнес я.       Я всматривался в лицо молодому мужчине в попытках отыскать отвращение или осуждение, но на нем была непроницаемая маска вежливости.       Коди откинулся на спинку кресла и потер тонкими пальцами подбородок, явно о чем-то размышляя. Я так и видел, как он сейчас начнет меня убеждать, что такого не может быть, но вместо этого омега произнес ровным голосом:        — Я вчера вернулся из командировки, читал лекции студентам. Так одна из тем как раз касалась этого вопроса.        — А вы могли бы объяснить мне это, только доступным языком, избегая вашу сложную терминологию? — перебил я его.        — Конечно, могу, — вежливо отозвался Коди. — Есть такая теория, что изначально мы могли чувствовать всех. Неважно кто был перед нами: омега или альфа. А потом в обществе стали порицать однополые отношения, и за годы эволюции это превратилось в табу. Простыми словами, у нас уже с младенчества стоит психологический блок, и с каждым годом он только усиливается. Скорее всего, ваш блок рухнул. Вы чувствуйте только одного альфу? — он спокойно ждал ответа.        — Да, только одного.       Я как-то об этом и не задумывался. Да и не старался проверить свой нюх на другом представителе сильного пола. Но, вроде как, на других не реагировал.        — Как давно у вас такое?       Я почесал затылок, вспоминая. Как давно? Я даже замялся, решаясь. Говорить ему или нет? Мои глаза забегали. На лбу выступил пот, который я тут же вытер рукой.        — Джек, я не давлю на вас. Это просто беседа. Вы сами решаете, что говорить мне, а что нет. Но вы должны понимать, чем яснее я увижу картину, тем больше шансов правильно ответить на ваш вопрос.        — Да, я понимаю, — опустил я голову. — Первый раз я почувствовал его запах, когда переспал с ним.        — Он вам был приятен? Или, наоборот, вызывал отвращение? — подтолкнул меня омега после возникшей паузы.        — Мне хотелось убить его, — я открыто встретился с ним взглядом. — Он не только был мне неприятен… все в груди переворачивалось. Будто ядовитый газ проникал под кожу.        — Хотите поговорить об этом?        — Нет, не хочу. Это уже в прошлом, — твердо ответил я, давая понять, что эта тема закрыта. — Потом я его тоже чувствовал, но не так сильно. Он напоминал скорее назойливую муху, которая раздражала своим постоянным присутствием.        — И это вас не удивило? Почему вы тогда не задали себе такой вопрос?        — Я был слишком занят, чтобы задумываться о такой ерунде.        — Хорошо. Что изменилось?       Я снова задумался, перебирая воспоминания, как бусы. Что изменилось?        — Хорошо, послушайте, я все расскажу, но только не перебивайте меня. Можно, я закурю? — у меня плохо получалось скрыть свою нервозность: руки так и тянулись к карману с пачкой.        — Не думаю, что это хорошая идея — курить в кабинете. Я могу предложить вам кофе, он вас немного успокоит.        — Нет, все нормально. Так вот, — я вытер руки об колени и продолжил, — мы работаем вместе недавно. Отношения не заладились с самого первого дня. Потом произошло одно событие, после которого я его почувствовал. То есть, правильнее заметить, во время этого события. Он попал в беду, и единственный способ его спасти был… переспать. Скотт… он после этого винил себя. Я видел это, но не хотел видеть жалость в его взгляде. Я хотел нормальных отношений, хотел его уважения. Мы ссорились, и я каждый раз старался до него достучаться. Кажется, мне даже это удалось. Но как только все стало получаться, случился взрыв. На этот раз он меня спас. А потом месяц пролежал без сознания в больнице. Я думал, он умрет… Вы побледнели? Вам плохо? — обратил я внимание на врача, который изменился в лице.       Вот как можно таким впечатлительным омегам работать в таких отраслях, сталкиваясь с реальными проблемами и ужасами жизни?!        — Нет, все хорошо. Душно стало. Вы не возражаете, если я приоткрою окно?       Я наблюдал, как он поднялся и неуверенной походкой подошел к окну и приоткрыл одну раму.        — Извините, — произнес он, занимая прежнее место. — Продолжайте.        — В больнице я снова ощутил его запах. Он словно заново пробирал, вот только на этот раз не раздражал, а, наоборот, успокаивал. Я все дни, что был с ним там, не мог насытиться его ароматом, боясь, что каждый вздох станет последним. Вот только он, когда выписался, изменился. Стал неразговорчивым, постоянно чем-то недовольным. А затем и вовсе бросил меня, предал. Даже не удосужился объяснить причину своего поступка. А когда я его спросил напрямую о ней, знаете, что он мне ответил? Что любит меня. Он меня любит… Какой-то бред. Я до сих пор не понимаю, как такое вообще произошло!        — Он к вам пришел и признался? — удивленно смотрел на меня омега.       Да, я бы тоже удивился, услышав такой рассказ о двух идиотах, поочередно спасающих друг друга.        — Нет, это я к нему пришел. Он сказал об этом у себя дома, — я запустил пальцы в волосы, до боли сжимая их, — а потом он меня поцеловал. И самое ужасное во всем этом то, что мне понравилось. Да после этого мне все запахи пустыми кажутся!       Билку выдержал паузу, молчаливо склоняя голову и обдумывая мои слова.        — Джек, что вы знаете об истинных парах?        — Ну, это… когда двое при первой встрече чувствуют друг друга и понимают, что это самый лучший аромат, какой только может быть.        — Да, все верно. В этом случае возможность распознавать идеального партнера заложена самой природой. То есть, тут на первом месте физиология. А вот в вашем случае… как бы вам объяснить? Я давно читал труд одного ученого, который утверждал, что есть вторая возможность выбора партнера — психологическая. Вот только эту идею никто не поддержал, и она так и осталась неизученной.        — А в чем она состоит?        — Чтобы вы поняли, я вам объясню на вашем примере.        — Да, я согласен, — заинтересовался я.        — В момент сексуального контакта вы сами, не ведая того, ослабили инстинкты, чтобы подпустить к себе альфу, и ваш психологический блок дал трещину. Вы стали чувствовать его. Да, сперва это была внутренняя борьба. Словно организм сражался с вирусом, поражавшим здоровые клетки, вызывая при этом вполне нормальную реакцию — отвращение. После вы перестали замечать это, каждый день сталкиваясь с внешним раздражителем. До тех пор, пока альфа не сделал следующий шаг, который вызвал у вас чувство благодарности, симпатии. Тем самым еще больше разрушая вашу внутреннюю систему безопасности. День за днем вы все больше привязывались к нему, доверяли. Ваш разум решил все за вас. Он, как программа, просчитал все возможные варианты и выдал наиболее подходящий для вас.        — Я правильно понимаю?.. Вы хотите сказать, что я его люблю? — усмехнулся я.        — Нет, Джек, это больше, чем любовь.        — Но я его не люблю, — запротестовал я, — я бы это знал, — и что тогда я чувствую? И поцелуй… — Я бы это знал, — уже не так уверенно произнес я.        — Вы просто это еще не осознали до конца. Ваш протестующий рассудок цепляется за установленные нормы в обществе. Но вы должны, наконец, решить, что будет лучше для вас. У каждого из нас есть свои границы морали, нарисованные невидимой чертой с детства. Джек, вам необходимо научиться стирать их, чтобы двигаться дальше.       Я слушал, кивал головой, соглашаясь, и… не слышал. Во мне будто поселились два человека. Один — убежденный, что все это временное помутнение, что все закончится, стоит только выкинуть ненужные мысли из головы. Он мечтал об отъезде напарника, как об избавлении… от самого себя. А второй молча выл, доказывая тем самым, что в словах доктора есть зерно правды, и мечтал о встрече со Скоттом.       Долго это продолжаться не могло. Две разделенные части моего сознания, причем каждая по-своему, ждали финал.       И он все-таки наступил. Проснувшись рано утром, я понял, что сегодня истекает срок, поставленный Хейзу шефом. А значит, он появится на работе за документами. Я понял, что не хочу с ним встречаться. До сих пор не понимал, чего на самом деле хочу.       Позвонив и предупредив Майкла, что у меня важная встреча с информатором, я остался дома. Время тянулось. Мой взгляд постоянно натыкался на часы. Воображение рисовало картину прихода Скотта к шефу. Такой, как он, не отступит. А поэтому уйдет. Нет, уедет… Сделав очередной звонок одному моему знакомому, я убедился, что напарник приобрел билеты на вечерний рейс. Восемь часов. Казалось, эта какая-то красная черта, перейди которую и, все, возврата больше не будет. Будет или конец, или начало. Я смотрел на часы и ждал, когда стрелка сделает очередной шаг. Как безумный, следил за ее мерным ритмом.       Я то сидел спокойно, то метался из угла в угол, снова и снова терзая свою память. И вспоминалось не плохое, пережитое с ним, а все хорошее: его слова, запавшие в душу; его светлая улыбка, которую он мне дарил в больнице; его раскатистый смех; эта тяжесть тела, накрывшего меня в момент опасности. Стараясь прогнать мысли прочь, я понимал, что у меня уже нет сил бороться. Особенно ярко помнился он мне в квартире… Правильно ли я делаю, что не пытаюсь его остановить?       И словно в ответ на мой вопрос грудь резко сдавило от нехватки кислорода. Будто легкие желали вновь почувствовать запретный аромат, даривший мне облегчение.       Я снова сходил с ума.       Последние часы я провел, сидя на кухне, опустив голову на стол. А потом бездумно встал, оделся и поехал к нему.       Я не просто ехал — я летел, боясь опоздать. И ругал себя за свою медлительность. Чего я хотел? Увидеть его? Нет? А если увидеть, то зачем? Что я хотел сказать ему? Вопросы роем крутились у меня в голове. Но я все-таки ехал, потому что не мог уже больше сидеть один наедине с мыслями, раздиравшими на части. Я не мог отпустить его. Просто не мог.       Через полчаса я остановился около его дома. Взволнованность ушла. Все ушло. Осталась лишь слепая вера, что я поступаю правильно. Гонимый желанием его остановить, я даже не заметил, как оказался перед дверью.       Я не думал ни о чем. В голове было легко и пусто, будто все мои размышления покинули меня в одночасье. Поднимая руку к звонку, я не особо задумывался, что буду говорить, как отговаривать. Меня ничто не заботило. Я твердо знал, что нахожусь именно там, где должен. Улыбнувшись, я нажал на звонок.       Скотт распахнул дверь и застыл. Он полностью был собран: парень стоял напротив меня в черных брюках и вязаном свитере. Я шевельнулся и напором протолкнулся вперед, закрывая за собой дверь.       Хейз выглядел растерянным. Я окинул взглядом его квартиру, наталкиваясь на стоявшие в стороне сумки и открыто лежавшие авиабилеты. Эти детали оказались последней каплей, прорвавшей плотину внутри меня. Я в мгновение ока подошел к столу и на мелкие куски порвал эти ненавистные билеты. Словно это могло решить все.        — Это не поможет, Джек, я куплю другие, — апатично произнес Скотт, следя за тем, как падали безжалостно разорванные клочья бумаги на пол.       Я сжимал кулаки, а потом поднял руку к горлу. Гнев и отчаяние душили меня, не давая возможности произнести хотя бы слово. Я хотел кричать, орать во все горло. Желал бросить ему в лицо, что он трус. Мысли путались с чувствами. Хотелось выплеснуть всю горечь, скопившуюся в моей душе, всю ту боль, те противоречия, сомнения, раздиравшие меня с момента последнего разговора между нами. Но вместо этого я молчал, прожигая его безмолвным взглядом. И только грудь быстро поднималась и опускалась, а пальцы дрожали за спиной. Я понимал, что надо выпустить наружу все то, что зрело во мне, но не находил слов.        — Останься, — тише листвы на ветру прохрипел я.        — Зачем?       Я искал ответ у себя в сердце, опустив голову, чтобы скрыть свои глаза.        — Потому что… — начал я, медленно поднимая голову, и взглянул на него. Скотт стоял, опустив плечи. Он смотрел жадно, впитывая каждое мое слово. — Потому что ты нужен мне.       Нет, я не хотел отношений с ним, я не хотел его любви. По крайней мере я думал совсем не об этом в эту минуту. Я просто хотел, чтобы он остался.       Выдохся, иссяк, голова опустилась слишком резко, слишком быстро. Я ждал его ответа, словно какого-то приговора. К горлу подкатывал ком. Сосредоточившись на ощущениях, я не сразу заметил, как ко мне приблизился Хейз. Как он обхватил мою голову двумя руками, как запустил пальцы в мои волосы. Я задрожал, боясь, что за этим последует поцелуй. Но он только прислонился своим лбом к моему, и я впервые увидел так близко его глаза, наполненные грустью, сомнениями, надеждой.        — И ты мне, — выдохнул он мне в губы.       Я закрыл глаза и просто вслушивался в тишину вокруг, улавливал его дыхание. Я должен был отойти, но не мог надышаться им. В его запахе было что-то… Во мне проснулись воспоминания. Я увидел себя молодым, окончившим академию, увидел себя лежащим в объятиях с первым омегой — все это проносилось, как порывы ветра, все, что было до него, уходило прочь, забывалось навсегда. Его аромат был сравним с музыкой, далекой и близкой в один момент. Я почувствовал наслаждение. И затем услышал над ухом тихий шепот:        — Я люблю тебя.       Но не обратил и на это внимания. Я будто парил. Все улеглось, и меня охватило одуряющее душевное спокойствие.       Потом я открыл глаза и увидел настенные часы, показывающие время. Восемь часов и пять минут. Уже пять минут, как стрелка перешла границу. Уже пять минут, как я разрушил все барьеры у себя внутри. Значит, это все-таки начало, а не конец.