В черно-белых

Солнце припекало со всех сторон. Ветра практически не чувствовалось, несмотря на высоту и открытость участка; внизу, под скалой, кричали чайки, откуда-то с противоположного берега доносилась музыка, голоса и запах дыма, а сзади изредка мычали пасущиеся коровы, сбитые в подобие стада. Кирилл щурился, глядя против солнца вдаль, поверх зеленого леса, то и дело потягивался, расправлял плечи и улыбался, чувствуя, как спине становится легче, а намокшая от жары футболка отлипает от горячей влажной кожи. Он забыл забрать у Макса одеяло и средство от клещей и теперь слонялся от машины к камням на самом краю скалы и обратно, то отсиживаясь на нагретом камне, то прислоняясь к такому же горячему, едва не обжигающему металлу. Надо же было забыть и средство для розжига, и бумагу, а дождю пройти именно за ночь до поездки. Подготовили все, что могло пригодиться, а их отсутствие заметили, только когда уже приехали и начали опустошать багажники. Кирилл лишь развел руками и предложил поискать хоть какие-то сухие ветки, но быстро сдался: влажная земля проминалась под ногами, а валяющиеся ветки даже мало-мальски не подходили для костра: сгибались, не ломаясь, блестели мокрой подкоркой в разрезах, сделанных ножом. Максим только выругался сквозь зубы, махнул рукой и уехал в сторону ближайшего населенного пункта, вверяясь навигатору: там должен был быть магазин. Было это где-то полчаса назад. За это время стало настолько жарко и душно, что Кирилл уже подумывал о том, чтобы спуститься вниз и искупаться. В конце концов, несмотря на недавний разлив, река была спокойной: не текла так, что заходить в воду было опасно. А еще она всегда была умеренно теплая: градусов двадцать-двадцать два, когда конечности не сводит судорогой, но остудиться от обволакивающего жара можно за пару минут. Кирилл помнил это с детства. Такие воскресные летние поездки куда-нибудь к воде — то единственное, что делало их семью настоящей. Когда они действительно проводили время вместе, оставляя все проблемы, вопросы и разногласия дома, в шумном и оживленном городе, где родители переживали из-за кризиса, а они с братом — из-за учебы. Светлые детско-подростковые воспоминания накатили, унесли в то время, когда главной проблемой была двойка по химии, а катастрофой — запрет родителей на прогулки с друзьями. Он улыбнулся и почти поддался желанию уже не столько охладиться, сколько вспомнить детство, когда услышал приближающееся гудение работающего движка и шуршание колес о землю и камни. Первой из машины высунулась рука с висящим на ней пакетом.  — Мелкий, я достал, — Макс кинул покупки идущему в его сторону Кириллу и вылез, держа в ладонях запотевшие стеклянные бутылки с лимонадом. Повернулся к открывшему его багажник парню: — Может, за пивом сгонять?  — А спать ты в машине предлагаешь? — Кирилл выпрямился и посмотрел на него поверх крыши. — Решили ведь без ночевки. Он вытащил свернутое в рулон одеяло, сжатое небольшим ремнем, брызнул на него средством от клещей и бросил на землю. Глянул на Максима, кивнул в сторону багажника и отошел, чтобы обработать ноги несущим химикатами спреем.  — Ну да, в машине. Если хочешь, можешь завернуться в одеяло и спать на улице, у меня еще плед есть. Не замерзнешь. Кирилл рассмеялся, передал ему баллончик и осмотрелся. И неожиданно для самого себя согласился. А ночью, лежа под по-настоящему звездным небом и разглядывая знакомые созвездия, улыбался. Из открытой водительской двери «короллы» Макса доносилась негромкая музыка, оттуда же тянуло сигаретным дымом, а брат полулежал, опустив спинку, рылся в телефоне и топал ногой в такт ритму, изредка обмениваясь с Кириллом взглядами. Парень закинул руку за голову, наткнулся пальцами на сосновую шишку и поднес ее к глазам. Ему двадцать один, и он чертовски счастлив. А сейчас… сейчас ему двадцать три, и ему кажется, что его место — в чертовой психушке. Потому что иначе это не объяснить. Кирилл смотрел в знакомые глаза и чувствовал, как сердце колотится все быстрее, грозясь растарабанить грудную клетку и выпрыгнуть наружу или хотя бы подняться к горлу, в котором уже стоял мешающий дышать ком. Этого не может быть. Он отказывается верить в это.  — Ты ведь мертв. Максим только усмехнулся и пожал плечами, после чего подошел ближе и присел на корточки перед ним. Чуть склонил голову набок, отчего отросшие волосы коснулись футболки, расслабленно прикрыл веки. А Кирилл отклонился назад, пытаясь вдавиться в скрипнувшую дверь.  — Ты разбился. Я же видел фотографии, раздолбанную машину…  — Видел, — согласился Максим.  — Тогда какого хера ты сидишь сейчас передо мной? Тот окинул задумчивым взглядом стены, прищурил один глаз и вновь дернул плечом:  — Потому что я жив. Кирилл не двигался. Смотрел на него потерянным взглядом, судорожно втягивал носом воздух, кое-как проталкивая его в легкие сквозь сковавший горло спазм, и пытался сдержать рвущиеся наружу нервные смешки. Максим мертв. Он совершенно точно мертв, потому что у него не было шансов выжить в той аварии. И он не смог бы выбраться из могилы. Кирилл был на кладбище два дня назад — она нетронута. Такая же, как в день похорон, когда яму засыпали землей и установили памятник. Кирилл понимал это и отчаянно цеплялся, как за последние отголоски здравого смысла. Только вот Максим был здесь и сидел прямо перед ним, выдыхал теплый воздух с горьким запахом табака и уверенно говорил, что жив. Жив. Был жив весь этот год. Не разбился, не лежит в земле, а находится в полуметре от него. Кирилл засмеялся, но, когда Макс протянул к нему руку, отшатнулся, едва не завалившись набок. Прошептал одними губами:  — Пиздец. Мужчина поднял руки, показав ладони.  — Слушай, я знаю, в это трудно поверить… Кирилл перебил его, так же выставив перед собой руку.  — Трудно поверить? Он криво усмехнулся, качнул головой и вцепился пальцами в челку, с силой оттягивая волосы и морщась от боли, после чего зажмурился до светлых цветных пятен перед глазами. Ему плевать, откуда Максим взялся и почему он вообще видит его. Ему плевать, как тот выбрался из могилы или как мог не погибнуть в той аварии, — ему на все плевать. Кирилл хотел только одного: впечатать кулак брату в лицо.  — Ты правда считаешь, что в это трудно поверить? — и, когда тот кивнул, прорычал сквозь зубы: — Куда труднее не отправить тебя туда, где ты должен быть.  — Да ладно, ты что, не рад меня видеть? — Макс развел руки в стороны в примирительном жесте, не заметив, как он сжал кулаки. — Я думал, тебе понравится новость. Понравится. Кирилл перевел взгляд на его веселую улыбку… и сорвался. Два удара: в живот и в челюсть, болезненно, но без сильного вреда. Слабая отместка, но этого достаточно, чтобы вынудить правильно подбирать слова и думать, прежде чем говорить. Максим никогда не думал — предпочитал сначала ляпнуть, а уже потом осознавать, что слетело с языка. Вновь занесенный кулак тот перехватил, продолжая прижимать одну руку к животу и морщиться. Тянущая боль в кисти отрезвила: Кирилл отшатнулся и поднялся на ноги, посмотрев на него сверху-вниз. Сомнения рассеивались одно за другим, предоставляя место единственной мысли: это действительно Максим. Тот, кто был рядом в течение практически двадцати трех лет; тот, кто всегда вставал на его сторону, даже если руки чесались дать подзатыльник под аккомпанемент брошенного «придурок», или «идиот», или «долбаеб»; тот, кого Кирилл мог не мешкая назвать своей семьей. Тот, кого он похоронил год назад, кто хранил оружие и продавал наркотики. Кирилл протянул руку, сжал его предплечье и заставил подняться, после чего посмотрел в глаза.  — Объяснись. Максим только натянуто ухмыльнулся, кусая губы изнутри.  — Что именно?  — Все. В ответ он пожал плечами и прошел в зал, плюхаясь на диван и закидывая руки за голову. Окинул взглядом потолок, посмотрел на опустившегося на кресло Кирилла и кивнул:  — Окей, расскажу. За этим, собственно, и пришел. Только сначала — один вопрос.  — Какой?  — Что у тебя с Черновым?  — А это имеет какое-то значение?  — Так что?  — Я… — Кирилл сглотнул и перевел взгляд за окно, — я не знаю. Ты спрашиваешь то, ответа к чему у меня нет.  — Ты его любишь? Он неопределенно качнул головой, сложил пальцы в замок и стукнул им по колену. Любит?.. Кирилл не задумывался об этом. Принимал, что влюбился, но никогда не равнял влюбленность с любовью — это совершенно разные вещи. В любви принимают все: прошлое, недостатки, все то плохое, что есть в каждом человеке. Прощают и дают второй шанс. Готов ли он сделать это?  — Я не знаю. Максим вздохнул.  — Но он тебе дорог.  — Он мне дорог. …и он тебя подставил. Слова почти слетели с языка, но успели зависнуть на самом его кончике. Артур подставил Максима, и того убили. Но… Максим сидел здесь, перед ним, и совершенно точно был жив. Получался какой-то бред. Кирилл безрезультатно пытался сложить в голове осколки мозаики, но ничего не выходило. Теория была вышлифована до блеска, только вот главное ее подтверждение и вместе с тем опровержение находилось в одной с ним комнате. Он запутался. Появившаяся на грани сознания надежда, что все на самом деле совсем не так, спутала мысли, не позволяя сосредоточиться на чем-то одном. И, какой бы важной ни была история Макса, куда необходимее ему было узнать правду насчет Артура. Он просто сойдет с ума, если не прояснит все прямо сейчас.  — Из-за чего случилась авария? Из-за кого?  — Хочешь спросить, виноват ли он? — понимающе улыбнулся Максим. Кирилл перевел на него взгляд и почувствовал, как внутри все натягивается, словно струна. Лопнула еще до того, как тот раскрыл рот. — Виноват. Только вот авария случилась из-за меня. Я сам ее подстроил. Мужчина закинул ногу на ногу, постучал пальцем по подбородку и уставился на потолок. Провел ладонью по волосам, зачесав назад, и как-то неуверенно хохотнул.  — Понимаешь, какое дело… Они… решили меня убрать. А я не хотел получить пулю в лоб в качестве платы за свою работу. По идее, можно было залечь на дно и оборвать все контакты, но это бы не спасло. Да, у меня было бы больше времени, но исход один: яма где-нибудь в лесу. Не факт, что хотя бы присыпанная землей. Разговор всегда очень короткий: ты не успеешь даже рта раскрыть после вынесения приговора. Да и до — тоже. За окном громыхнуло, и от стекла потянуло сквозняком. Только вот трясло Кирилла совсем не от холода.  — Я просто хотел жить. И плевать, каким способом, даже если для этого придется пойти на подстроенную смерть и уход в подполье.  — И даже если это скажется на окружающих, — вполголоса сказал Кирилл, глядя за окно. На стекле начали прорисовываться первые капли.  — Что?  — Тебе было плевать, что будет после этого. Плевать на родителей, на меня, на Стаса. На сына, в конце концов. Скажи, — он вздохнул и попытался не пропустить в голос ту злость, которая была внутри, — тебе хоть раз в голову пришла мысль, чтобы сказать о том, что ты, мать твою, жив?  — Нет. Кириллу захотелось усмехнуться, но губы непроизвольно сжались. Год. Год, половину которого он не мог отпустить его, не мог смириться со смертью и внезапно раскрывшимися подробностями жизни. Грязными, темными — такими, которые не принимают. А он пытался принять. Принять, оправдать, доказать, что все было не так и не настолько плохо. Придурок.  — Убирайся. Оправдывать было некого. Как он не заметил, что Максим сам насквозь прогнил? Мужчина не сдвинулся с места, только подпер подбородок ладонью и склонился вперед, глядя на Кирилла совершенно безразличным взглядом. Словно смотрел на очередного незнакомца. Или наркомана. Или — парень сглотнул — человека, которому в лицо направил дуло пистолета. Пистолет. Кирилл замер, боясь пошевелиться. Максим бы никогда даже шутя не пригрозил ему, но… он был в своей комнате. И уж тем более не мог забыть о собственном тайнике, проверить который — минутное дело. Кирилл… не перепрятал оружие. А уверенность, что кейс теперь пуст, твердела с каждым мгновением. С чем смириться проще: что человек, без которого быть уже просто не хочется, мог оказаться убийцей, или что другой, тот, кто находился рядом всю жизнь, уже был им? Что из этого страшнее? Почему-то Кирилл казалось, что последнее. Максим изменился. Уже не был тем, кого он знал всегда, но стал тем, узнавать кого не хочется. И даже внешние изменения были не так заметны, как внутренние. Кирилл видел в нем брата, но осознавал, что брат-то был только снаружи. Не внутри. Внутри — только человек из дела, что до сих пор лежало на столе Стаса. Человек с подписью Тихомиров М.С., не имеющий уже ничего общего с тем Максом, который любил обсуждать девушек и ездить на авто. Потому что Макс бы не взял в руки оружие. Не переступил закон с иной стороны, с той, где простым штрафом не отделаешься, а ущерб будет не единоличным. А тот, кто сидел перед Кириллом, — сделал это. Оправдать Артура было легче. Неимоверно тяжело, но вместе с тем — в разы проще. Его… хотелось оправдать.  — Ты… убивал? Максим усмехнулся и окинул комнату беглым взглядом. Пожал плечами:  — Да. Кирилла едва не вырвало. Вот так просто. Не задумываясь, не мешкая, практически буднично. Словно ничего не произошло, и все в порядке вещей. Парень прикрыл пальцами рот, пряча сжатые побелевшие губы.  — Как ты можешь говорить об этом… так?  — А как должен? Со страхом и отвращением к самому себе? С хрена ли? — фыркнул Максим. — Ждешь от меня раскаяния? Черта с два, я не жалею. Но я рад, что тебя это беспокоит.  — Беспокоит? — переспросил Кирилл, понимая, что отвращение просыпается уже в нем. Если бы не оно, он бы ударил вновь. И двух ударов было бы недостаточно. Откуда в тебе столько грязи, которую я никогда не замечал? Мужчина не обратил внимания на то, что его перебили. Сложил пальцы домиком, прислонился к кончикам указательных нижней губой и продолжил, ухмыляясь и глядя куда-то в пол:  — Я бы с удовольствием убил еще раз. Может быть, самый последний. Или нет, кто знает, — он ощерился. — Но теперь не стану.  — Почему?  — Ты все испортил, мелкий. Удовольствия никакого. Ты просто… не вовремя влюбился. Не тогда и не в того. А я все-таки твой брат. Максим засмеялся, и от этого смеха Кириллу стало по-настоящему страшно. Не за себя, не за окончательно потерянный рассудок брата, а из-за возникшего в голове образа. Он детально помнил пистолет, который нашел в кровати. Простой черный корпус, небольшое дуло, тонкий, но прочный спусковой крючок. То, что каждый человек сотни раз видел в фильмах и о чем читал в книгах, однако то, что мало кто держал в руках. И сейчас этот пистолет был направлен на Артура. Тот спокойно смотрел в дуло, а Кириллу казалось, что самодовольная уверенная улыбка не соответствует темно-алым пятнам, что расплывутся на белой рубашке и пропитают ткань чертова пиджака, в который Артур практически врос. И если бы теперь тот вновь предложил Кириллу выслушать его правду, он бы согласился. Без раздумий. Но сначала бы обнял так, что самому стало бы нечем дышать. Просто чтобы убедиться, что внезапная фантазия никогда не сбудется. Но Артур не появился, а образ исчез сам собой. Остался только раздосадованный Максим, которого Кирилл теперь даже в мыслях не хотел называть братом.  — Что он сделал?  — А ты не знаешь?  — Знаю. Мне интересно, что по этому поводу скажешь ты. Максим развел руками в стороны и широко улыбнулся, показав зубы.  — Он ублюдок.  — Конкретнее.  — Хочешь конкретнее? Пожалуйста, — он встал и смерил шагами комнату, остановившись в дверях. Вздохнул и посмотрел на косяк, сцепив руки за спиной в замок и сжав пальцы до побелевших костяшек. — Чернов был крысой. Этим балуются многие, но многие же попадаются. А ему все словно сходило с рук. Ну, знаешь, как когда в школе раз за разом ругают не болтуна, а его соседа по парте. Или вообще не слышат, хотя шепот кого другого уловят в два счета. И его запросто можно было бы назвать везучим, если бы количество сливаемой им информации не соответствовало тому, какую роль он играл. Чернов развлекался и играл в бильярд с верхами, а за их спиной вертел услышанным, как хотел. И… ему доверяли, хотя мы не могли и шагу ступить так, чтобы тот остался незамеченным. Максим повернул голову к также вставшему с кресла Кириллу и пожал плечами.  — Он слишком хорошо устроился. И хотя Стас сказал, что этим он помогал хоть как-то разрывать паутину героиновых сетей, я ему не верю. Даже если Чернов реально помогал… он не заслужил того, чтобы остаться безнаказанным. Я хотел завершить то, что должны были сделать зачистщики. Но… — он скривился, — не завершу. Если он тебе так нужен, то, черт его дери, пусть живет. Похуй. Мужчина двинул руками, но так и не убрал их из-за спины. Только сделал шаг назад, чтобы оказаться в коридоре, — Кирилл шагнул следом, чувствуя, как внутри все дрожит, а собственный пульс дробью отдается в голове.  — Ты… делаешь мне одолжение?  — Нет. Я даю себе возможность все-таки убить, пусть и не того. Я ведь устроил все это только затем, чтобы он получил по заслугам. Испортил тачку, убил того парнишку, которого посадил за руль, вычеркнул себя из чужих жизней, умер… Он улыбнулся так же открыто и тепло, как раньше. До всей той херни, которая уже год как стала их жизнью. И Кирилл хотел вновь шагнуть к нему, чтобы положить руку на плечо, пусть даже если больше никогда не сможет назвать братом. Но Максим вытащил из-за спины пистолет.  — …и умру снова. Кирилла вывернуло сразу же после выстрела.

***

Кириллу было больно. Болело уставшее от спазмов горло, резало в глазах, раскалывалась голова — и ныло все то, что было внутри. Ему казалось, что кровью, на самом деле окрасившей стену, его просто облили, и та просочилась сквозь одежду и кожу, попала в клетки, смешалась с его собственной. Кирилла тошнило от стойкого металлического запаха, который был в квартире и наверняка пропитал уже все вещи, потому что ни одна дверь не была закрыта. Он не был уверен, что закрыл входную или ту, что вела в ванную. Не помнил даже, бросил ли хоть один взгляд на… Максима. То, что раньше им было. Кирилл выбежал из квартиры почти сразу, а по лестнице спустился, казалось, быстрее, чем сделал бы это на лифте. Остановился, только когда добрался до соседнего двора, где рухнул на скамью и провел холодными вспотевшими ладонями по лицу. Сердце загнанно колотилось в горле, ноги мелко дрожали, а в легкие с трудом получалось проталкивать свежий воздух, так, словно он никогда до этого не занимался бегом и не делал марш-броски. Кирилл радовался лишь тому, что его не вывернуло снова, потому что в ушах до сих пор эхом отдавался выстрел, вторя громыхающим тучам. И только чувствуя, как ледяные капли скатываются за ворот, а в легкие пробивается такой же холодный после тепла квартиры воздух, понял, что не спросил самое главное. Кирилл так и не узнал, почему Максим несколько лет назад пришел к тем, кто занимался наркотиками. Ради чего перечеркнул моральные принципы. Хотя он догадывался, что причиной были деньги, а остановиться не позволил присущий Максиму азарт. Он и сам знал, каково это: чувствовать, как внутри все дрожит от напряжения и хочется только одного — выиграть. Только вот Кириллу было достаточно победы в гонках, а Максу требовалось нечто большее. Он всегда стремился к наивысшей точке. «Все или ничего». А в погоне за экстремумами проглядел то, что преступил границы дозволенного. Кирилл не винил его. Не понимал, но не обвинял и просто радовался, что Максим не добрался до своей цели. Он не знал, смог бы выдержать, если бы потерял еще и Артура. В небе прогремело так, что Кирилл вздрогнул. Словно вышел из оцепенения и, подняв взгляд, рвано вздохнул, чувствуя, как холод пробирается под одежду: он уже промок до нитки под дождем, но не заметил этого раньше. И надо бы идти под крышу, но у него не было сил даже подняться со скамейки, а при мысли, что он вернется в квартиру, желудок скручивало с новой силой. Как идти туда, где только что застрелился человек? Где лежит мертвое тело того, кого раньше можно было уверенно назвать братом и чью смерть переживаешь уже во второй раз. Кирилл позвонил Артуру. И не только потому, что больше звонить было некому, — он просто хотел его увидеть. Окончательно убедиться, что привидевшаяся в разговоре с Максом картина не была реальностью, в то время как сам Макс — был. Артур ответил почти сразу. Так, словно телефон все время был прямо перед ним или лежал в руке, потому что от первого гудка до звуков голоса прошло всего несколько секунд. Кирилл не стал спрашивать, спит ли он, может ли сесть за руль и чем вообще занимается — просто попросил приехать, игнорируя вопрос о причинах. Он просто не смог бы сказать. А пока ждал его, позвонил на вокзал и забронировал билет на ближайший поезд до города, в котором жила Аня. И пусть это самый обычный побег, других вариантов не было: там хотя бы нет напоминаний. Может быть, пережить, когда вспомнить произошедшее вынуждает не обстановка, а все внутри, будет легче. Когда под одеждой струйкой пробежала вода, Кирилл переместился на скамью под деревом, где капало хотя бы не так сильно. Из-за туч на улице было совсем темно, а дождь размывал очертания, не позволяя видеть дальше, чем на несколько метров. Парень смотрел на собственные сложенные в замок руки, время от времени сплевывал кислую слюну на землю и пытался бороться с заполняющим все внутри отчаянием. Это уже не напоминало даже дешевый драматический фильм. Это была самая дрянная сатира, которую он видел в своей жизни. Артур подошел незаметно. Кирилл не отразил, сколько прошло времени, лишь вздрогнул и резко поднял голову, когда на него упала тень, а капли перестали попадать на волосы и за шиворот. Посмотрел на накрывшего его зонтом мужчину, выдохнул и прижался лбом к его животу, жмуря глаза и ощущая, как от ладони, коснувшейся затылка, идет тепло. Зонт опустился рядом на скамейку, а на горло легла вторая рука, на этот раз обжигающе горячая. По коже пробежали мурашки от резкого диссонанса: Артур был слишком горячим. А когда тот со вздохом отстранился, снял пальто и накинул ему на плечи, Кирилл впервые осознал, насколько замерз. Запахнулся и, подняв плечи, вновь наклонился вперед. Мужчина только растерянно положил руку ему на затылок, перебирая отросшие темные прядки.  — Все нормально? — и, когда тот отрицательно качнул головой, провел пальцами от макушки к шее. — Ты простынешь. Кирилл в ответ лишь пожал плечами.  — Ты тоже. Артур снова вздохнул, путаясь пальцами в его мокрых волосах, и неожиданно опустился на корточки, одной рукой держась за скамейку, а другой опираясь на колено.  — Ты, кажется, не хотел знать правду.  — Я и не хочу, но ты сам сказал, что у меня нет выбора, — Кирилл криво улыбнулся, а тот вдруг посерьезнел, пристально посмотрев в глаза.  — Что случилось?  — Максим, — он сглотнул и провел по лицу ладонью. — Он… там. В квартире.  — Опять галлюцинации? — понимающе спросил Артур. Парень покачал головой и закрыл глаза.  — Нет. Не было у меня никаких галлюцинаций, это все был Макс. Настоящий. Не знаю, зачем он приходил раньше, но сегодня просто… застрелился.  — Он ведь…  — Мертв, да, только его труп у меня дома. Артур понял. Кирилл не хотел даже представлять, почему тот воспринял это без должного удивления, но был благодарен за то, что не получил лишних вопросов. Мужчина просто поджал губы и, досадливо дернув головой, отстранился, достал телефон и набрал номер. Кирилл наблюдал за ним, выпрямившимся, прикрывавшим глаза ладонью от дождя и называющим неведомому собеседнику адрес, и почему-то был уверен, что тот говорит не со Стасом. Может, из-за личной неприязни, которая, он уверен, никуда не делась, может, потому что догадался, что если сам Кирилл не сделал этого, то не стоит и теперь. Он не хотел втягивать во все это Стаса, не хотел, чтобы тот вновь переживал смерть человека, с которым вырос. Не теперь, когда дело было официально закрыто, а Стас переключился на другое. В конце концов, это действительно уже не имеет значения. Наконец, Артур снова повернулся к Кириллу, внимательно посмотрел в глаза и протянул руку:  — Идем в машину. Когда спустя полчаса на заднее сидение плюхнулся Вадим, парень только хмыкнул.  — Значит, вы познакомились еще тогда? Артур медленно кивнул, а Вадим улыбнулся.  — Именно там можно найти человека, которому можно доверить практически все. Даже прикрывать спину.  — И которого можно позвать, чтобы избавиться от трупа, — заметил Кирилл, отвернувшись к окну, а после и вовсе закрыв ладонью глаза. Он устал. И, несмотря на то, что по щекам все-таки потекли слезы, не чувствовал совершенно ничего. Пустота, пугающая и угнетающая одновременно. Очередная точка Кюри, если ее вообще можно было достичь теперь. На плечо опустилась теплая рука. Кирилл даже сквозь несколько слоев плотной ткани почувствовал, что она принадлежала не Артуру: не было по телу той волны спокойствия, которую распространяли любое его прикосновение, взгляд, даже голос. Но ему все равно стало как-то проще. Только вот горло от этого сжалось еще сильнее, а голова заболела.  — Я уже говорил, что ты можешь положиться на меня. Не потому, что ты вместе с Артуром. В конце концов, я тоже участвовал во всем… этом. Кирилл поднял уголки губ в слабой усмешке. Этом. У этого даже названия нет, так с чем же он пытается смириться, что принять? Почему ему кажется, что, будь хоть немного понятнее, было бы легче? Остались бы смерти, осталась бы боль внутри, но ушли бы непонимание и страх, уже ставший беспричинным. Кирилл боялся потерять кого-то еще, боялся, что никогда не покинет лабиринт, выходы из которого каждый раз оказывались лишь миражами. Со смертью Максима ничего не закончилось. Кирилл все так же не мог простить Артура, хотя начал понимать его мотивы. Мужчина лгал и даже не отрицал этого, но сумел впихнуть свои действия в спорные рамки: ложь во благо. Кирилл бы не поверил в это, если бы сам не делал весь этот год то же самое. Сначала из простого недоверия, а потом — из страха и нежелания потерять еще одного человека по причине непонимания и отторжения. Только вот… они изначально были в разных положениях. Артур прекрасно понимал, что именно они со Стасом пытались узнать и до чего могли докопаться, в то время как Кирилл не догадывался ни о чем. Доверял на полном серьезе и, пусть даже сейчас готов был рассказать и попросить о чем угодно, все равно не мог избавиться от внутренней преграды, отделившей его от Артура. Не мог простить за то, что так долго ходил кругами около необходимой информации и не получил ничего. И понимал, что принятое решение было самым верным. Когда Артур пристально посмотрел ему в глаза и попросил остаться в машине, а не идти с ними, Кирилл только согласно кивнул: он и не собирался. Не был уверен, что выдержит и сможет хотя бы зайти в квартиру. Вадим выбрался из автомобиля первым, захлопнув за собой дверь и словно специально прислонившись к ней спиной. Будто бы всем своим видом показывал, что ничего не видит и не слышит, а их отношения его не касаются. Кирилл улыбнулся уголками губ и положил ладонь Артуру на предплечье, несильно сжимая пальцы и удерживая на месте.  — Я уеду завтра. Поезд прямо с утра, около семи, — он на секунду закрыл глаза и отвернулся к лобовому стеклу. — Прости, что переваливаю… это на твои плечи. Я все равно не смог бы это сделать. Артур замер, а потом осторожно, едва касаясь, провел пальцами свободой руки по его щеке. Серьезный голос никак не вязался с почти неощутимым прикосновением:  — Обещай, что мы поговорим.  — Обещаю.