Одержимость

*** Мы расписались с Лациком в последний день лета. Он выдался дождливым и ветреным, по дороге мы здорово промокли, но, разумеется, такая мелочь не смогла омрачить нашего счастья. Свадьбы никакой не было. «Пережитки прошлого» - сразу заявил мне мой омега, решительно отвергнув мое робкое предложение относительно пусть маленького и скромного, хоть домашнего, хоть ресторанного торжества. Я не стал спорить, хотя у меня на родине такой подход бы никто не одобрил, там что свадьбы, что похороны отмечали громко и с размахом. Вот-вот должен был прийти приказ о моем распределении, но тут случилась какая-то масштабная реорганизация, части сливали и делили, и мы, будущие контрактники, на время оказались не у дел. Меня временно оставили работать в канцелярии учебки. Родители Лацика были рады отсрочке и даже снисходительно отнеслись к моему переезду в их квартиру. Только все время уговаривали меня ходить и добиваться, чтобы нас не забросили слишком уж далеко. Сам же Лацик решил не устраиваться на работу, потому что потом было бы нечестно – да и очень жалко - бросать деток посреди года. Он подолгу пропадал в своем историческом клубе, а дома с удовольствием готовил мне обеды и даже приносил их прямо в часть. Мне все завидовали, я это знал. Еще бы, какого омегу отхватил – красавчика, из хорошей семьи, с образованием, да еще такого хозяйственного и заботливого. Через полгода приказ наконец пришел. Мы отправлялись на юго-восток, в жаркие сухие степи, на границу с дружественной в то время Уштой. Родители Лацика были в ужасе – это было довольно далеко, я облегченно переводил дух – все-таки не Ингарск, а муж мой прыгал от счастья, предвкушая все прелести нового места жительства – экзотическую кухню, старинные памятники архитектуры, дальние верховые прогулки, поля диких тюльпанов, и самое главное, масштабный археологический проект по раскопкам древнего города всего в каких-то ста километров от нашего будущего дома… Я сообщил отцу свой новый адрес, и мы стали собирать вещи. Но снова возникла непредвиденная задержка из-за путаницы с бумагами, и поэтому его ответ опередил меня и ждал на почте почти месяц. Из него я и узнал о смерти Юроша. «А Юрош-то все-таки преставился, спаси бог его душу, – писал отец. - В реке утонул, весной, как только лед сошел. То ли пьяный сам свалился, то ли помог кто, так и не знаем. Да и выяснять особо не стали, приезжали из района, поспрашивали нас, да и уехали. Да сразу ясно было, что разбираться не будут, кому оно надо. Приличных-то людей грабят-убивают почем зря, и то никто не чешется, а кто ради шалавы шевелиться будет… А все-таки жаль его, что говорить. Он неплохой был, никому зла не делал…» Я неподвижно стоял у окна, смотрел в одну точку и мял бумагу в кулаке. Окна выходили во двор, на детскую площадку с песочницей, качелями и горкой в виде смешного ушастого слона. Детей на площадке не было, лишь сидел на скамейке пожилой альфа в белой кепке и с маленьким транзисторным приемником в руках. Подошел Лацик, заглянул мне в лицо и ободряюще улыбнулся, видимо, по-своему истолковав мой отрешенный вид. - Не так уж и страшно, между прочим, - сказал он мне, озираясь по сторонам. – Тесновато, конечно, и потолки низкие. Но говорят, перебоев с водой и электричеством нет. И снабжение неплохое. И площадка детская прямо под окном, смотри, какая симпатичная. Жарко, конечно, надо привыкнуть. Но зато фрукты… И еще тут в школе уже второй год нет историка, и сказали, меня могут взять, представляешь? - Когда же ты все это успел узнать? – не глядя на него, спросил я. – Мы же только сегодня приехали. - Да так, с соседями познакомился, перекинулся парой слов… Как думаешь, может, стены перекрасить? Серые они какие-то, тут что-то желтенькое бы подошло… «Все-таки ты уехал», - подумал я и горько усмехнулся. Как давно собирался сделать, пугая нас, неразумных пацанов, до тошноты… Уехал… Болезненная тяжесть осела комом где-то в груди и мешала дышать. Но было и еще что-то… Та самая странная смесь сожаления и вины… И я знал, что с ними мне уже ничего не поделать, придется свыкнуться и терпеть до конца жизни… Лацик бродил между коробок и чемоданов и что-то напевал себе под нос. Пора было разбирать вещи и начинать обживать наш новый дом. Я украдкой вытер глаза рукавом, и, вложив письмо обратно в конверт, сунул его в ящик старого письменного стола. Прочистил горло и сказал мужу: - Да, стены обязательно перекрасим. В самый желтый цвет, какой только найдем. Он подошел ко мне сзади и обнял, уткнув острый подбородок в плечо. И мы так постояли еще немного, наблюдая в окне, как колышутся от жаркого степного ветра листья акаций во дворе и как старик на скамейке вертит ручку своего транзистора, пытаясь поймать нужную волну.