Без надежды на ответ, Рон.
Я дочитал письмо и скормил его урне (которая тщательно пережевала его и проглотила, смачно причмокнув), а птица сидела и смотрела на меня вопрошающим взглядом - видимо, ждала ответ. Я демонстративно закатил глаза (увы, рядом не было никого, кто мог бы это оценить - сове, кажется, было все равно), взял со стола первую попавшуюся бумажку, обмакнул перо в чернила и вывел:Дорогой Рон! Без него ничто не имеет смысла.
Довольная сова улетела, забрав с собой мое немногословное послание, а я, за неимением других вариантов, спустился вниз. Ступеньки предательски скрипели, а одеяло, в которое я закутался, цеплялось за все, что попадалось на его пути, будь то не до конца забитый гвоздь или щепка, отколовшаяся от ступеньки. Когда я почти достиг конца лестницы, дверь открылась, и из нее показалось веснушчатое лицо моей сестры. Из всех Уизли только у троих были волосы такого яркого, огненно-рыжего цвета. Конечно, все члены нашей семьи отличаются рыжим цветом волос, но у меня, Джинни и Фреда они были особенно яркими. Теперь мне больно смотреть на их цвет. Еще один факт о Джинни: она улыбается почти как Фред. Возможно, это все потому, что когда она только родилась, мой близнец часами сидел у ее кровати и рассказывал ей истории,и , конечно, улыбался при этом. Иногда мне кажется. что именно он научил нашу сестренку улыбаться. А когда она играет в квиддич, в ее глазах играет такой же безумный огонь, который играл в глазах Фреда, когда мы что-нибудь изобретали. Сестра пожелала мне доброго утра, а я натянуто улыбнулся ей в ответ. Вот, наконец, я достиг конечной точки своей вылазки - кухни. Мама, как всегда, начала причитать, что я совсем себя запустил и принялась греть мне завтрак и стричь мои волосы. Я не возражал - я никогда не возражаю. Если раньше мы с братом старались походить друг на друга до мельчайших деталей, а потому тщательно следили за своим внешним видом, то теперь мне все равно. Я уже давно перестал выходить из дому, а в зеркала смотрелся лишь при крайней необходимости (а ее не было уже немногим меньше месяца), так что на самом деле мой внешний вид имеет значение лишь для мамы. Без аппетита съев свой завтрак, я выхожу на улицу, поднимаюсь на чердак, прячусь на высокой яблоне в саду или просто сижу в пыльном сарае - провожу все свое время в тех местах, в которых когда-то мы с Фредом изобретали Волшебные Вредилки, строили планы на будущее или просто болтали ни о чем. Каждый день я пишу письма погибшему брату и бережно складываю их в коробку. Некоторые письма выходят весьма объемными, особенно из тех, что я писал поначалу. У меня уже есть две битком набитые коробки писем, которые я никогда не отправлю, а Фред никогда не прочитает. Сегодняшний день не исключение. Его я провел прямо под окном нашей с ним комнаты. Стена в этом месте не ровная, это больше похоже на своего рода балкон, под которым нам с братом так нравилось играть в детстве. Летом здесь был замечательный прохладный тенек, а дождливыми осенними днями здесь было сухо и можно было часами сидеть и играть в волшебные шахматы или плюй-камни. Я устроился кое-как на старом пыльном матрасе, который мы еще в детстве перетащили сюда с Фредом, достал из кармана штанов помятый пергамент, приманил из комнаты перо и чернила и начал писать. Любимый братец! У меня все наперекосяк с тех пор, как ты меня оставил. Вчера ночью я не мог уснуть и пытался вызвать патронуса. У меня ничего не получилось. Я так сильно старался, так сильно! Я выбирал самые приятные, самые лучшие воспоминания! Помнишь наш первый матч по квиддичу? Ты тогда случайно стукнул битой нашего охотника и отправил его прямиком в больничное крыло. Но тот матч мы выиграли даже неполным составом. А помнишь наш первый проданный Блевотный Батончик? А помнишь, как мы улетали от Амбридж на метлах, теплый ветер дул нам в лицо, а под древком метлы звенели оторванные цепи. Как мы начали жить самостоятельно. Как в наш магазин зашел первый покупатель. Но патронус у меня все равно не получался. Я решил, что это потому, что тебя больше нет рядом, и оттого все мои счастливые воспоминания превратились в вечное напоминание о моей потере. Я просижу здесь до темноты, под нашим с тобой окном, в нише, где мы разлили зелье, которое прожгло землю и оставило яму. И почему отец до сих пор не закопал ее? А потом я поднимусь в теперь уже только мою комнату и положу это письмо в третью, беспощадно быстро наполняющуюся, коробку. Дорогой Фред, сегодня тот самый день, когда в моей жизни нихрена не поменялось.