Лабиринт

— Я бы рекомендовал оставить её на пару дней в больнице. Ничего особо серьёзного нет, но нужно последить за динамикой, чтобы не пропустить возможные осложнения. Пока можете оформить бумаги, медсестра вас проводит, а я закончу осмотр, — врач, передав миссис Хартфилию в руки младшего персонала, вернулся в палату, поправил очки и, проведя ладонью по гладкой, тщательно выбритой голове, спросил, обращаясь скорее к себе, чем к своей пациентке: — Ну-с, на чём мы остановились? Люси не стала отвечать — трахею словно драли дикие кошки. Говорить было больно, поэтому она, как Эригор, старалась обходиться жестами. Доктор Нанагир, впрочем, вполне справился и без её помощи, просто пробежав глазами карту. — Итак, — подвёл он итог безмолвному диалогу с самим собой, который выражался в довольно забавной мимике, — с твоим горлом мы разобрались. Я назначу лекарства и процедуры, просто выполняй мои рекомендации и всё пройдёт. А теперь расскажи, что с твоими коленями. Люси, засмущавшись, потянула вниз край больничной рубашки, стараясь прикрыть два лиловых пятна на ногах. — Упала. Поскользнулась на полу в ванной. — А рука? — врач, осторожно покрутив пострадавшую конечность, внимательно осмотрел опухшее запястье. — Там же? Сильно болит? Пальцами шевелить можешь? — забросал он её вопросами, требующими однозначных ответов типа «да» или «нет», видимо, желая избавить от необходимости лишний раз напрягать горло. Получив три утвердительных кивка, что-то быстро черканул в карте, после чего пояснил: — Думаю, перелома нет, но всё же сделаем рентген, чтобы исключить трещину в кости. Что-нибудь ещё беспокоит? — Тянет, — немного поколебавшись, Люси продемонстрировала шрам на левом боку. Неприятные ощущения были нечастыми, зато довольно сильными. Тревожить лишний раз своими проблемами родителей она не хотела, но раз есть повод, почему бы не заняться и этим? — Приляг, — попросил доктор Нанагир. Жёсткие пальцы профессионально чётко ощупали бок, заставив невольно напрячься в ожидании новой порции боли. Обошлось. — Что там? — очень хотелось верить, что ничего серьёзного, однако, судя по бойко застрочившему в её карте карандашу, надежды на это было немного. — Спаечный процесс, — не отрываясь от писанины, бросил врач. — Попробуем сначала обойтись консервативными методами. Как давно появился дискомфорт? — Всегда был, — честно призналась Люси. Шов начал давать о себе знать вскоре после возвращения домой. Занятая послебольничной адаптацией, она не обращала внимания на сначала едва ощутимые, а потом всё более сильные спазмы. Появившиеся видения и вовсе отодвинули все вопросы физического здоровья на второй план, заставив в первую очередь озаботиться сохранением душевного равновесия. — Почему ты не сказала об этом своему лечащему врачу? — недовольно нахмурился доктор Нанагир. — Спайки не шутки и сами по себе не пройдут. Чем раньше начать лечение, тем больше шансов избежать хирургического вмешательства. Шрам-то от чего? Операция? Ранение? — Не знаю, — совсем тихо ответила Люси. — Не понял, — тёмные брови врача удивлённо поползли вверх. Маленькие, подслеповато прищурившиеся глазки, смотрящие поверх узких стёкол без оправы, наполнились детским азартом, словно она пообещала ему, как заправский фокусник, вытащить из-за пазухи живого кролика. — В октябре прошлого года я попала в аварию и частично потеряла память. Мне удалось вспомнить практически всё, кроме этого шрама. «Фокус» явно не удался — доктор Нанагир, разочарованно хмыкнув, пообещал посмотреть её карту из архива больницы, удостоверился, что на этом список повреждений закончен, и оставил одну, сославшись на должностные обязанности. Правда, одиночество продлилось недолго. Сначала заглянула медсестра с назначенными лекарствами, потом мама, которая, сетуя и охая, пробыла с ней ещё несколько часов, пока Люси не смогла убедить её, что в такой доброй, но несколько навязчивой опеке не нуждается. Миссис Хартфилия пообещала наведаться на следующий день прямо с утра и уехала, наконец, домой. Теперь можно было спокойно вспомнить свои ночные приключения и подивиться собственной глупости. Эксперимент с ледяной ванной провалился по всем пунктам: память возвращаться и не подумала, зато обиженный таким варварским отношением к себе организм ответил острой болью в горле и сильной слабостью, несмотря на которую пришлось, едва проснувшись, убирать потоп в ванной. Заходить туда было неимоверно страшно — перед глазами всё ещё стояла бесформенная тень в углу. И только перспектива объясняться с матерью, если она увидит учинённый ночью разгром (впрочем, вряд ли миссис Хартфилия стала бы единственным слушателем, а повторять эту историю психоаналитику не было ни малейшего желания), заставила Люси переступить через порог. А через мгновение уже не знала, плакать или смеяться: страшным полуночным посетителем оказалась… стоящая в углу вешалка, на которую она же сама и повесила халатик, прежде чем выключить свет. После ужина к ней заглянул доктор Нанагир. Дежурно справившись о самочувствии, он огорошил её известием, что ничего о шраме найти не смог. — Возможно, ты проходила лечение в другой клинике, — высказал предположение он. — Поэтому никаких данных об этом повреждении у нас нет — ни в архивной карте, ни в сопроводительных документах. — Каких документах? — не поняла Люси. — Тех, что были с тобой при переводе, — пояснил врач. — После аварии к нам в больницу тебя привезли за сутки до того, как ты пришла в себя. Так что о шраме придётся расспросить твоих родителей. — А это так необходимо? — поражённая ещё одним фактом из своей биографии, Люси мечтала уже поскорее закончить их диалог и остаться одной, чтоб тщательно переварить новую информацию — об этих странных перемещениях она слышала впервые. Может, это было и не сильно значимо, но в свете всех событий последнего времени все, даже такие мелкие на первый взгляд детали, казалось подозрительным и требующим объяснения. — Чем больше мы будем знать, тем лучше, — попал в унисон с её мыслями врач. Именно его слова Люси и решила использовать на следующий день в качестве важного аргумента в разговоре с матерью — всё, что касалось её здоровья, для родителей всегда было крайне важно. Но в этот раз миссис Хартфилия отнеслась к этому вопросу слишком спокойно. — Ты была совсем крошкой, — отмахнулась она, старательно разглаживая складки на одеяле. — Бегала, как и все дети, не смотря под ноги, и напоролась на ветку. — А почему я об этом ничего не помню? — не отставала от неё Люси. — Говорю же — ты была маленькой, — в голосе матери прорезалось настолько явное раздражение, что стало понятно — дальше расспрашивать бесполезно. Люси сделала вид, что ответ её удовлетворил, но при первой же возможности тщательно просмотрела все семейные фотографии, особенно те, что были отсняты на море. Ракурс везде оказался не очень удачный, но один снимок, где она стоит к объективу левым боком (фото было сделано в последнее лето перед аварией, буквально в конце августа), в конце концов всё же удалось найти. Шрам на боку отсутствовал, значит, мама сказала неправду. Чем не повод начать собственное расследование? Первой на очереди стала клиника, в которой её «лечили» после аварии. Кое-как узнав через доктора Нанагира телефон больницы, Люси попыталась туда дозвониться, сразу же потерпев полное и безоговорочное фиаско. «Набранный вами номер не существует», — холодно ответил ей механический голос в трубке. Поиски в Интернете (а вдруг клиника просто сменила номер?) тоже ничего не дали. Пришлось переключиться на саму аварию. С ней шансов что-либо узнать должно было быть больше — о любых происшествиях на мосту Дьявола всегда сообщали в местных новостях, желая таким образом предостеречь жителей от необдуманных поступков и напомнить об осторожности в этом, крайне неблагополучном месте города. Но и здесь Люси ждало разочарование: ни в Сети, ни в СМИ, ни даже в полиции об аварии не нашлось никаких маломальских упоминаний. Значит, мама и здесь ей солгала, вот только в чём? Неправильно указала место? Но Люси отчётливо помнила, как напряглась миссис Хартфилия в тот единственный раз, когда они проезжали по мосту. А может, произошла не авария, а что-то другое? Могла она стать свидетелем чего-то, что случилось там, и пострадать уже за это? Тогда все детальки складывались идеально: погибшая Мира, утопление, шрам, несуществующая клиника. Её могли попытаться устранить — ударить ножом или просто сбросить с моста в реку, где она уже и пропорола бок. Стресс и ранение привели к амнезии, поэтому, даже придя в себя, ей сложно было бы назвать своё имя. Так она и оставалась неизвестной, пока её не нашли родители и не перевезли в Центральную больницу города. Да, история получилась красивой и логичной, если бы не два факта: клиника и шрам. Они совершенно не вписывались в нарисованный воображением сценарий. Правда, отец мог заплатить за то, чтобы в карте указали неправильные данные, но, зная его характер, Люси в этом сильно сомневалась, хотя и не сбрасывала окончательно со счетов — разве не пошёл бы принципиальный и честный адвокат Джудо Хартфилий на подобный подлог ради жизни единственной и горячо любимой дочери? А если так, не сделает ли она хуже, попытавшись докопаться до истины? С другой стороны, бесконтрольные видения угрожают ей ничуть не меньше, и, судя по всему, сами они не пройдут. Доктор Редхед, озабоченный лишь собственными, далеко не скромными желаниями, ей точно не помощник. Придётся рассчитывать исключительно на себя. Люси пару раз ездила на мост, но подсознание упорно молчало — то ли она неудачно выбирала время суток, то ли не могла найти нужное место. Поэтому единственной зацепкой по-прежнему оставалась Миражанна Штраус. Могли родные певицы скрыть настоящую причину её смерти? Без сомнения, когда на то есть веская причина. «Скоротечная болезнь» и «закрытая клиника» — отличные отговорки для прессы. Обтекаемо, малопонятно, почти не подлежит проверке, зато вызывает сочувствие фанатов, особенно если придумать недуг пострашнее. Но как эти умозаключения должны помочь ей, Люси пока не представляла. Родственники Штраус с ней общаться не будут, да и что она им скажет? «Я видела Миражанну мёртвой»? Так себе заявление, хуже только с продолжением «но не помню где». И даже память, вернись она обратно, не станет гарантом того, что с ней захотят общаться — люди столь тщательно прятали что-то вовсе не для того, чтобы это потом вытаскивали наружу. Тогда почему бы не выяснить всё ради себя самой? Люси снова обратилась к Интернету — больше искать информацию было негде. Но в этот раз ограничила объём материала, который собиралась просматривать, убрав из списка клипы певицы и сократив временной промежуток до месяца перед аварией. Если не найдётся ничего, стоящего внимания, тогда уже она начнёт копать вглубь. Особых результатов поиски не дали, кроме того факта, что как раз в начале октября мисс Штраус отправилась в турне по стране и в день аварии давала концерт, любительскую съёмку которого, сделанную прямо в зале, выложил в сеть один из поклонников. Она при всём желании не успела бы слетать за несколько часов туда и обратно. Выходит, версию с мостом можно смело отбрасывать. Более того, Люси наткнулась — совершенно случайно, по-другому сформулированному в поисковике запросу — на репортаж о Благотворительном Рождественском аукционе, проходившем накануне праздника. Мира там присутствовала и дала небольшое интервью: рассказ о недавно вышедшем альбоме, вопросы о личной жизни, планы на будущий год. «Мне нужно найти новый источник вдохновения, — нервно теребя свисающую на грудь прядь волос, поделилась певица. — Что-то необычное, яркое, запоминающееся. Совершенно не в моём стиле. Почему бы нет? Мои поклонники привыкли к определенному образу. Пора меняться». Что она под этим подразумевала? То самое приключение, которое стоило ей жизни, или что-то другое? Теперь этого точно не узнаешь. Но хотя бы с уверенностью можно сказать — до Рождества мисс Штраус была жива. Журналист, пожелав певице творческих успехов, предложил зрителям перейти к другим участникам мероприятия и резво переместился к небольшому кружку в стороне от основной толпы. Центром его был худой мужчина средних лет с неприятным, остроносым лицом. Он демонстративно рассматривал проходящих мимо людей через старинный монокль, брезгливо кривя губы. Репортёр представил его как мистера Сола, миллиардера, владельца пары алмазных рудников, известного своими странностями. Тот с удовольствием вступил в беседу, жеманничал, сыпал нравоучениями вперемежку с восхвалениями себя, любимого, доведя журналиста до тихой истерики. Люси поняла вряд ли половину, и причиной тому была не привычка мистера Сола вставлять к месту и не очень французские словечки и по нескольку раз повторять одно и то же. Её больше заботило другое — она мучительно пыталась вспомнить, где и когда видела этого типа. Что-то в его манере речи, движениях, внешности казалось до боли знакомым. Но память, как и с мостом, подводила. Тогда Люси стала действовать уже проверенным способом — искать в сети на этого человека всё, что можно, от коротких заметок до фото и видеосъёмки. Каким по счёту был этот снимок — двадцатым, сотым, тысячным? Некачественный, слегка расплывшийся, сделанный явно на любительскую камеру или телефон, с большого расстояния. Но, увидев его, Люси замерла, сумев выдохнуть лишь одно, короткое и ёмкое, слово: — Крыса! Она вспомнила его — по самодовольной кривой улыбке, по водолазным, заляпанными свежей кровью очкам, по огромному, победно вскинутому вверх кухонному ножу, которым Сол, судя по всему, всего минуту назад убил валяющуюся на земле собаку. Она ведь тоже могла лежать вот так, смотря в небо остекленевшими глазами, если бы… если бы не что? Кто остановил этого сумасшедшего? И почему сквозь затихающий крик Сола ей слышится другой голос, тот, из других видений, шепчущий одновременно обеспокоенно и зло: «Ты была бы четвёртой, девочка. Не смей больше от меня сбегать!». Больше Люси не стала ничего искать — не осталось ни сил, ни желания. Ноги сами понесли её на улицу в иррациональном желании оказаться как можно дальше от места, принёсшего столь страшные воспоминания. Пропахший табачным дымом салон притормозившего рядом такси показался куда безопаснее, а хмурый водитель — приятнее всё ещё маячившего перед глазами образа маньяка в водолазных очках. — Куда? — коротко спросил таксист. — На мост Дьявола. — Деньги есть? — странно напрягся водитель. — Да, конечно, — Люси сунула в протянутую ладонь купюру и отвернулась к окну. Всю дорогу они молчали, даже радио в машине не играло. Улицы были пусты — разошедшийся дождь разогнал желающих совершить воскресный променад по домам, но уже на подъезде к мосту их встретила небольшая пробка. — Как думаете, что там случилось? — не удержалась от вопроса Люси. — Да известно что, — потянулся за пачкой сигарет таксист, бросил на неё косой взгляд и, отказавшись от идеи покурить, вцепился руками в руль, словно желая хоть чем-то их занять. — Очередной придурок не нашёл другого способа сдохнуть, как припереться сюда. Мёдом им тут, что ли, намазано? Каждый месяц, почитай, нового жмурика отсюда забирают. Если есть, что забирать, — напоследок зло выплюнул он и всё же схватил пачку. — Подождите меня, я сейчас вернусь. Люси бежала, неуклюже лавируя между по-черепашьи ползущими автомобилями, не обращая внимания за ругань водителей и гудки. Холодная вода хлестала по лицу, заставив вмиг набрякшие волосы прилипнуть к лицу, стекала по шее за воротник, хлюпала в туфлях. Красно-синие отсветы полицейской мигалки превратили лица стоящих за полосатой лентой людей в неживые, искорёженные тенями маски, спрятали в чернильных лужах кровь, отвоевали у вечерней темноты сваленный на земле бесформенной кучей брезент, из-под которого торчала рука со скрюченными пальцами. Он был ещё жив, когда она подошла к нему. Тот человек, бросившийся под колёса её машины. Она видела боль и ужас в его глазах, беззвучно шевелящиеся губы — то ли просящие о помощи, то ли посылающие последнее проклятие, медленно стекающую из раззявленного рта густую струйку крови — та капала на белую рубашку; пятна, разбавляемые водой, расползались по ткани, становясь похожими на причудливые цветы. Как она могла о таком забыть?! — Ты чего творишь, ненормальная?! — её схватили за локоть, потянули куда-то, втолкнули в тесное, отвратительно пахнущее, тёплое. — Говори адрес, живо! Куда везти, ну?! Зубы проклацали название улицы и номер дома, но Люси знала: куда бы она ни уехала, где бы не пыталась спрятаться, ей не избавиться от жутких воспоминаний и едкого, разъедающего слух змеиным ядом шёпота: «Ну, вот мы и встретились, сучка!».